Глава 9. – Доброе утро, – нежно прошептал ей на ухо Бен.

– Доброе утро, – нежно прошептал ей на ухо Бен.

Динна открыла глаза. Она лежала в незнакомой комнате и смотрела на бледно-желтую стену. Кто-то распахнул ставни на больших окнах, обращенных на залив, и комнату заливало солнце. Прямо под окном росли деревья, доносилось пение птиц. Стоял прекрасный летний день, очень теплый, больше похожий на сентябрьский, чем на июньский.

Взгляд Динны заскользил по бледно-желтой стене, и она увидела сначала акварель с изображением пляжа, потом небольшой рисунок пастелью и картину маслом. Все три работы, неброские и очень солнечные, были в чем-то похожи на самого Бена. Бен приподнялся на локте, зевнул и с удовольствием потянулся. Он смотрел на Динну взглядом, полным любви, взглядом, от которого все его лицо преобразилось.

– Я уж думал, ты никогда не проснешься! Я жду тебя уже целый час.

Теперь он стал похож не на любовника, а на нетерпеливого мальчишку. Динна засмеялась:

– Наверное, я немного устала.

Она снова улыбнулась и нырнула под простыню, положив одну руку на бедро Бена. Они провели вместе восхитительную и очень длинную ночь и заснули только под утро.

– Это что, жалоба?

– Угу.

Динна стала покрывать поцелуями ногу Бена, постепенно поднимаясь все выше, пока не дошла до его бедра. Здесь она поцеловала полоску незагорелой кожи, где пульсировала голубая вена.

– Доброе утро, любовь моя.

Видя реакцию Бена на ее поцелуи, Динна улыбнулась. Бен бережно потянул ее вверх, в свои объятия.

– Я тебе уже говорил сегодня утром, как сильно я тебя люблю?

Он с нежностью смотрел в ее глаза, и на его лице Динна видела нечто такое, о чем она мечтала, что рисовала на своих картинах, но чего никогда не находила в реальности. Это была страсть, открытая, ничем не ограниченная любовь – то, чего она когда-то ждала и жаждала, но в Конце концов перестала, разуверившись в самом ее существовании.

– Я тебя люблю, Динна, я тебя люблю...

Слова Бена словно таяли на губах Динны. Он поцеловал ее – впервые за это утро – и накрыл ее тело своим. Динна было запротестовала, но не очень убедительно, со смехом и ужимками. Бен теснее прижал ее к себе.

– Ты против?

Он выглядел довольным и слегка удивленным, непохоже было, чтобы ее ответ, каким бы он ни был, поколебал его намерения.

– Бен, но я еще не почистила зубы! И не причесалась. И...

Он снова стал ее целовать, и ее слабые протесты смолкли, она засмеялась и провела пальцами по его спутанным волосам.

– Бен, мне нужно...

– Нет, не нужно. Ты мне такая нравишься. Было похоже, что он говорит искренне.

– Но я...

– Тсс.

– Бен!

Но Динна уже забыла, что ей нужно причесаться и почистить зубы, она была слишком счастлива, чтобы думать о таких мелочах, невидимая волна подхватила ее и унесла в море наслаждений. Казалось, Бен вошел не только в ее тело, но и в самую душу.

* * *

– Засыпаешь, дорогая? – прошептал Бен.

Прошло почти два часа. Динна лежала, уютно устроившись в его объятиях, одна ее нога покоилась между его бедрами.

– М-м-м... Бен?

– Что? – спросил он шепотом.

– Я тебя люблю, – проговорила Динна тоненьким, почти детским голоском.

– Я тебя тоже, а теперь давай спать.

И Динна уснула, и проспала еще два часа. Когда она открыла глаза, то увидела, что Бен стоит в изголовье кровати и держит поднос. Он был в строгом темно-синем костюме в тонкую полоску. Динна села и пригладила рукой волосы, она вдруг обостренно осознала, что она-то не одета, не умыта и не причесана. От теплой постели исходил запах их любви.

– Сколько я проспала?

– Не очень долго. Не удивляйся моему виду, я бы тоже лежал с тобой, но у меня ленч с клиентом в галерее. Вчера я уже отменил одну встречу, и, если я отменю и сегодняшнюю, Салли уволится. Но я скоро вернусь.

Динна прислонилась к изголовью широкой двуспальной кровати. Бен поставил поднос ей на колени.

– Не знаю, что ты обычно ешь на завтрак, – надеюсь, я не ошибся с выбором.

Он улыбнулся и снова стал похож на молоденького паренька. На завтрак он принес Динне фрукты, кофе с молоком, круассаны и заботливо приготовленное яйцо пашот.

Динна ошеломленно посмотрела на поднос, потом на Бена. Что она могла сказать? Он вошел в ее жизнь на морском берегу в Кармеле, и вот он уже приносит ей на завтрак круассаны и кофе и извиняется, что не знает ее вкусов. Они занимались любовью всю ночь и большую часть дня, они много раз признавались друг другу в любви, и она даже не чувствует угрызений совести из-за того, что проснулась в его постели, а не в своей собственной, которую восемнадцать лет делила с Марком. В это утро она о Марке даже не вспомнила. Динна была счастлива, чувствовала себя молодой и влюбленной, и сейчас ей нужно было от жизни только то, что было у них с Беном. Она посмотрела на него с восторженной улыбкой, счастливо вздохнула и взяла круассан.

– Имейте в виду, сэр, этак вы меня избалуете, не пройдет и недели, как я стану совершенно несносной.

– Не станешь, – заверил Бен с довольной усмешкой, снова превращаясь во взрослого мужчину.

– Стану, стану. – Динна откусила кусочек круассана и блаженно закрыла глаза. – Я привыкну, что мне каждое утро подают круассаны, яйца и кофе с молоком. – Она снова открыла глаза и лукаво посмотрела на Бена. – Мало того, мне, пожалуй, захочется, чтобы ты каждый день оставался дома и занимался со мной любовью.

– Не привыкнешь.

– Вот как? Это еще почему?

– Потому что завтра будет твоя очередь готовить завтрак для меня. Динна, это то, что называется демократией. Мы живем вместе и делаем все по очереди, стараясь баловать друг друга. Мы будем готовить завтрак друг для друга. – Бен наклонился к Динне и на прощание поцеловал ее еще раз. – Кстати, ты должна знать, что яичницу я люблю поджаристую.

– Придется записать, а то забуду, – усмехнулась Динна. Бен выпрямился.

– Ничего, я тебе напомню.

Динна принялась за еду. Она была счастлива и чувствовала себя как дома. У нее было такое ощущение, будто они с Беном живут вместе несколько месяцев, если не лет. Ей совсем не казалось странным, что она сидит нагишом и пьет кофе из ярко-желтой керамической кружки, а Бен, глядя на ее обнаженную грудь, довольно улыбается. Им было легко друг с другом; все, что происходило между ними, было естественным и настоящим. Ничего общего с официальными ритуалами, принятыми в их с Марком доме. Динна вдруг поняла, что образ жизни Бена нравится ей больше. Даже желтая кружка в ее руке вселяла чувство уверенности и казалась прочной – в отличие от тех чопорных лиможских чашек в голубой цветочек, которые достались Марку от матери.

– Чем ты сегодня займешься?

– Первым делом приму ванну.

Динна наморщила нос, и оба рассмеялись.

– Ты мне нравишься такая, как сейчас.

– Значит, ты грязнуля.

Сама себе противореча, Динна протянула к Бену руки, и он снова ее поцеловал. Когда он выпрямился, на его лице было написано сожаление.

– Черт, может, мне все-таки отменить этот ленч?

– У нас еще будет время. Или...

Динна собиралась спросить, встретятся ли они вечером, но, еще не договорив, прочла в глазах Бена ответ.

– Динна, никаких «или». К пяти часам я закончу в галерее все дела, и мы могли бы пойти пообедать в какое-нибудь тихое местечко. Может, поедим где-нибудь в районе порта?

– С удовольствием.

Динна снова откинулась на подушки, улыбаясь во весь рот. Однако в глазах Бена мелькнула тень тревоги.

– Что-нибудь не так?

– Для меня-то все прекрасно. Но ты... я подумал, тебе не будет неловко появляться со мной в общественных местах? Я не хочу ставить тебя в сложное положение.

Бену приходилось все время напоминать себе, что у Динны есть другая жизнь и она никогда не будет полностью принадлежать ему. Динна его только на время, как шедевр из зарубежного музея, а не как картина, которую он может повесить в своей галерее навсегда. Но от этого время, которое они могли провести вместе, становилось еще более драгоценным.

– У тебя не будет неприятностей, если мы пойдем куда-нибудь вместе?

Он посмотрел на Динну с нежностью и искренней тревогой.

– Не должно быть. Смотря что мы будем делать, куда пойдем и как будем себя вести. Надеюсь, все будет хорошо.

Бен молча кивнул. Динна протянула руку, он молча сжал ее и снова сел на кровать.

– Динна, я не хочу делать ничего такого, от чего у тебя потом могут быть неприятности.

– Не волнуйся, ты ничего такого и не сделаешь. Все будет хорошо.

– Динна, я серьезно. Я не хочу, чтобы тебе пришлось потом страдать.

– А ты не думаешь, что страдать придется нам обоим? Бен удивился:

– Что ты имеешь в виду?

– Это лето будет самым прекрасным в моей жизни и, надеюсь, в твоей тоже. Когда оно закончится и нам обоим придется вернуться к прежней жизни, каждому к своей, боюсь, мы оба будем страдать.

Бен кивнул и посмотрел на тонкую нежную руку, которую держал в своей.

– Ты уже пожалела о нашем решении?

Динна расхохоталась серебристым смехом, запрокидывая голову, а потом нежно поцеловала Бена в щеку.

– Ни на секунду. – Она снова посерьезнела. – Но все равно, не стоит даже надеяться, что потом нам не придется страдать. Если то, что между нами возникло, хоть чего-нибудь стоит, если мы действительно друг для друга так много значим... нам придется с этим смириться.

– Я смирился. Но...

– Но – что? Ты не хочешь, чтобы мне тоже было больно? Ты не хочешь, чтобы я это чувствовала? Чтобы я тебя любила? Бен, не говори глупости, это стоит того.

– Я понимаю, с этим я согласен. И все же нам нужно быть осмотрительными. Я не хочу, чтобы потом у тебя возникли проблемы с Марком.

При упоминании имени Марка Динна чуть было не поморщилась. Бен снова наклонился к ней, быстро поцеловал и решительно поднялся.

– Думаю, для одного утра мы сказали друг другу достаточно.

О том, что произойдет в конце лета", Бену и думать не хотелось, сейчас ему было трудно поверить, что это время вообще когда-нибудь наступит. Отрезок времени, подаренный им, чтобы быть вместе, только начался. У двери Бен оглянулся.

– Где ты будешь в пять часов? Здесь? Динна покачала головой:

– Нет, я лучше пойду домой.

Он помолчал и спросил с сомнением:

– Мне за тобой заехать?

– Не стоит, лучше встретимся здесь.

Бен кивнул, улыбнулся и ушел. Через некоторое время Динна услышала, как его маленькая немецкая машина отъезжает от дома. Она встала, как была, нагишом, прошлась по комнате и снова села на кровать, подобрав под себя ногу. С ее лица не сходила улыбка. На душе у нее было так легко, что хотелось петь. Она была влюблена и чувствовала себя превосходно. Динна думала о том, какой же Бен хороший человек, какой нежный, заботливый, какой мудрый. И как с ним весело – он умеет ее рассмешить. Он любит рассказывать немудреные смешные истории, и у него это хорошо получается, его запас баек просто неисчерпаем. Ночью он очень много рассказывал ей о своей юности. Показывал альбомы со своими детскими фотографиями и фотографиями своих родных, друзей. Многие из его друзей и друзей его родителей были известными художниками, актерами, писателями и драматургами. Динна взглянула на альбомы, которые до сих пор лежали на полу.

Дом Бена, небольшой, но очень уютный, был совсем не похож на его коттедж в Кармеле. Коттедж был больше и выдержан в природных тонах, господствовавших на пляже. В убранстве преобладали выбеленные песочные, бежевые и белые тона, сероватые цвета запыленных деревьев и неотбеленной шерсти. Городской же дом, уютно примостившийся на Телеграф-Хилл и битком набитый картинами и книгами, напоминал изящную брошку, приколотую к темной ткани.

Нежно-бежевый цвет стен служил удачным фоном для двух картин, которые Бен повесил в комнате. На полу из старого полированного дерева лежал восточный ковер, но он был далеко не такой тонкой работы, как тот, который Марк много лет назад привез из Ирана. Маленький домик Бена не выставлял себя напоказ – это было теплое, уютное жилище, в котором Бену явно нравилось находиться, где он с удовольствием проводил вечера с художниками или старыми друзьями. Камин часто использовался по назначению, красивую латунную подставку для дров Бен нашел во Франции и привез домой. В углу комнаты стояла виолончель, прислоненная к стене. У Бена были также небольшое пианино и гитара. На старинном английском письменном столе стоял бронзовый бюст Сезанна. Во всем доме царил художественный беспорядок, своего рода элегантный кавардак. Действительно ценные вещи соседствовали с другими – и их было большинство, – представляющими ценность только для самого Бена и тех, кто его любил.

И гостиная, и маленькая желтая спальня несли на себе отчетливую печать личности Бена. Окна спальни выходили на восток, на залив, а сама комната была такой же яркой, как утреннее солнце. В спальне был крошечный балкон, на котором, кроме цветущих растений, стояло два выгоревших, но от этого не менее удобных складных кресла с парусиновыми сиденьями.

В доме, естественно, была кухня; была там и еще одна комната, в которой Бен работал. Здесь хранилось несколько редких картин, множество папок и стоял письменный стол. Наличие этой комнаты давало Бену возможность работать дома; как и его немецкий автомобиль, она была практичной, но не роскошной.

Осматривая дом, Динна увидела, что и в этой комнате заметно общее для всего дома сочетание удобства и стиля. Бену каким-то образом удалось объединить и то и другое в своей, только ему присущей манере.

Динна нашла шелковый халат Бена, синий с черным, надела его и вышла на балкон. Здесь она села в парусиновое кресло. Ткань, когда-то ярко-зеленая, как оперенье попугая, выгорела на солнце и приобрела бледно-зеленый цвет лайма. Динна вытянула ноги и подставила лицо солнцу. Она думала о Бене. Где он сейчас, в галерее? На деловом ленче? Или подписывает чеки вместе с Салли? А может, разговаривает с Густавом? Динне нравился образ жизни Бена, нравилось, как он ведет дела, как общается с людьми, с ней. Она поймала себя на мысли, что предложение готовить завтрак по очереди – соблюдать демократию, как выразился Бен, – ей даже нравится. Это очень приятный образ жизни. Полы халата немного распахнулись, Динна почувствовала на своем теле тепло солнечных лучей и улыбнулась. Через некоторое время она вернется домой и будет рисовать, но еще не сейчас. Пока ее вполне устраивало, что она просто греется на солнышке, как кошка, и думает о Бене.

– Grazie Signore... Signora Duras^[7].

Консьерж в отеле «Хасслер» официально поклонился Шанталь и Марку. Они только что выписались из отеля, и Марк одарил консьержа более чем щедрыми чаевыми. У входа в отель их уже ждал автомобиль с водителем, чтобы отвезти в аэропорт, чемоданы были уже уложены в багажник.

– Ты уверена, что поступаешь правильно?

– Абсолютно уверена.

Однако решение Шанталь беспокоило Марка. Раньше она никогда не бывала такой упрямой. Но на этот раз Шанталь уперлась и заявила, что не собирается прятаться в Сан-Ремо или каком-то другом городке на Ривьере. Она пожелала вернуться в Париж и ждать Марка там, пока он будет навещать свою семью на мысе Антиб. Не для того ли, чтобы иметь возможность увидеться в выходные с любовником, тем самым мужчиной, который сделал ей предложение? Марк не мог не помнить об этой скрытой угрозе. Его душила острая ревность.

– И чем же конкретно ты собираешься заниматься в этот уик-энд?

В голосе Марка отчетливо слышались металлические нотки, но Шанталь спокойно встретила его взгляд. Водитель отъехал от тротуара, и автомобиль влился в поток транспорта.

– Зайду в свой офис. Не могу же я свалить всю работу на плечи Мари-Анж. Достаточно уже того, что мне приходится бросать все на нее всякий раз, когда я уезжаю с тобой. Раз уж у меня будет время, я вполне могу зайти и посмотреть, как идут дела.

– Твоя преданность работе очень похвальна, это что-то новенькое.

Марк очень редко говорил с Шанталь с сарказмом, но сейчас был именно тот случай.

– Нет, это вовсе не новость, просто ты редко бываешь рядом, когда это происходит. А что, по-твоему, я собиралась делать?

– Шанталь, я хорошо помню, что ты мне сказала вчера.

– Я сказала, что кое-кто попросил меня стать его женой. Я же не говорила, что приняла предложение.

– Это, конечно, большое утешение. Однако осмелюсь предположить, что он сделал тебе предложение не после парочки встреч за ленчем и одного совместного чаепития. Полагаю, вы довольно близко знакомы.

Шанталь не ответила, бесстрастно глядя в окно. Марк-Эдуард старался не подавать виду, что его это бесит. В конце концов, чего она от него ждет? Он не может проводить с ней больше времени, чем проводит сейчас, и сделать ей предложение он тоже не может. У него уже есть жена, Динна.

Шанталь ответила на удивление мягко:

– Не волнуйся из-за этого.

– Спасибо. – Марк вздохнул, взял ее за руку, и его плечи поникли. – Дорогая, я люблю тебя, пожалуйста, постарайся меня понять.

– Я и стараюсь. Даже больше, чем ты думаешь.

– Я понимаю, тебе трудно, но и мне нелегко. Хотя бы не устраивай соревнования между собой, Пилар и моей матерью. Это несправедливо. Я же должен с ними видеться.

– Может быть, это и так.

В голосе Шанталь неожиданно послышалась такая глубокая грусть, что Марк растерялся. Будь он менее рациональным человеком, он бы, наверное, послал к черту все разумные доводы и взял Шанталь с собой. Но Марк не мог так поступить.

– Дорогая, мне очень жаль. – Он мягко обнял ее за плечи и привлек к себе. Шанталь не сопротивлялась. – Я постараюсь что-нибудь придумать, хорошо?

Она молча кивнула, но по ее щеке скатилась одинокая слезника. В сердце Марка что-то дрогнуло.

– Меня не будет всего несколько дней, я вернусь в воскресенье вечером, и мы сможем пообедать у «Максима» до отъезда в Афины.

– Когда мы уезжаем?

– В понедельник или во вторник.

Шанталь снова кивнула. Всю дорогу до аэропорта Марк крепко обнимал ее.

Динна открыла входную дверь, остановилась и прислушалась. Тихо, выходной Маргарет еще не кончился, и в доме никого не было. Динне не верилось, что она ушла из дома всего восемнадцать часов назад. Казалось, с тех пор прошли недели, месяцы, может, даже годы. Когда она закрывала за собой дверь, ее сердце бешено колотилось. В доме Бена было так тихо, так спокойно. Она приняла ванну и оделась. На балконе резвились две птички. Динна немного понаблюдала за ними, а затем стала убирать постель, слушая одну из записей, обнаруженных у Бена. Перед тем как уйти, она заглянула в кухню и взяла из большой корзины сливу. Динну не покидало ощущение, что это и ее дом тоже, не только Бена, что они живут здесь много лет. А теперь она снова оказалась в доме Марка, в доме месье и мадам Дюра. Динна посмотрела на фотографию в серебряной рамке, сделанную в их первое лето на мысе Антиб. Неужели это была она? Неужели это она, неестественно улыбаясь, стоит с бокалом белого вина в руке, пока Марк разговаривает с матерью, лицо которой скрыто огромной соломенной шляпой? Сейчас, глядя на этот снимок, Динна снова почувствовала ту же неловкость, что и тогда. Ей было неловко даже находиться в этой комнате. Она стояла в дверях бледно-зеленой шелковой гостиной с большим обюссонским ковром на полу и ловила себя на мысли, что ее бросает в дрожь от одного только взгляда на эту комнату. Но это ее дом, здесь ее место – здесь, а не в маленьком домике на холме, где она провела ночь с посторонним мужчиной. И как ее только угораздило?

Динна сняла босоножки, босиком вошла в холодную зеленую гостиную и осторожно присела на диван. Что она натворила? Она изменила Марку – впервые за восемнадцать лет брака, причем это казалось ей совершенно нормальным, даже естественным. Целую ночь она прожила с ощущением, будто она знать не знает никакого Марка, будто она замужем за Беном. Динна потянулась за другой фотографией в серебряной рамке – за снимком Пилар – и заметила, что ее рука дрожит. Пилар была сфотографирована в костюме для тенниса, этот снимок тоже был сделан на юге Франции. Глядя на фотографию застывшим взглядом, Динна словно впала в оцепенение, она даже не сразу услышала, что кто-то звонит в дверь. Только через несколько минут она поняла, что за дверью кто-то есть.

Динна вскочила и поставила фотографию Пилар на место. Пока она шла к двери, в ее голове лихорадочно проносились мысли: «Кто там? Кто узнал? Вдруг это Бен?» Сейчас она не была готова встретиться с Беном. То, что они сделали, – неправильно, такого не должно быть. Ей необходимо сказать ему об этом, остановить его, пока не поздно, пока ее правильная, упорядоченная жизнь не расползлась по швам, пока...

– Кто там?

– Посылка.

Динна неохотно открыла дверь и увидела мальчишку-посыльного.

– Но я ничего не заказывала...

И тут Динна поняла: это цветы, цветы от Бена. Ее первой мыслью было отказаться, отослать цветы обратно, сделать вид, будто того, что произошло этой ночью, не было и никогда не будет. Но она протянула руки, взяла сверток и внесла его в дом. В холле Динна прочла на приложенной к цветам карточке:

«Любимая, поторопись домой. Жду тебя в пять.

Люблю, Бен».

«Люблю, Бен». Динна перечитала карточку еще раз, и перед глазами все расплылось от слез.

«Люблю, Бен». Поздно, она уже опоздала, она тоже его любит.

Динна быстро поднялась в свою комнату и упаковала небольшую сумку. Затем она прошла в студию. Пара холстов, краски – этого ей должно хватить. Динна не собиралась оставаться у Бена больше чем на несколько дней. Она оставила Маргарет записку с номером телефона, по которому с ней можно связаться, и объяснила, что некоторое время поживет у подруги. Около половины шестого Динна подъехала к дому Бена. Оставив «ягуар» за полквартала от дома, она прошла оставшийся путь пешком и в нерешительности остановилась у двери. «Господи, что же я делаю?» Бен услышал ее шаги и еще до того, как Динна успела позвонить, открыл дверь. Открыл, улыбнулся и, поклонившись, сделал приглашающий жест рукой:

– Входи, я давно тебя жду.

Бен бесшумно закрыл дверь. Динна остановилась и зажмурила глаза, борясь со слезами.

– Динна, дорогая, что с тобой? – участливо спросил Бен, обнимая ее за талию. – Ты боишься?

Она открыла глаза и неуверенно кивнула. Тогда Бен улыбнулся, крепко прижал ее к себе и, пряча лицо в ее волосах, прошептал:

– Я тоже.

Дата добавления: 2015-08-03