Глава 23. Нам вдруг пришло в голову, что в поисках места для своей Пирамиды мы перебрали

Нам вдруг пришло в голову, что в поисках места для своей Пирамиды мы перебрали множество стран и континентов, исчеркали множество географических карт и тысячу раз провертели не один глобус… Многие страны, большие и маленькие, мы объездили сами: Англия, Америка, Аргентина, Армения, Афганистан, да-да, даже Афганистан, затем Бельгия, Бразилия, Белоруссия, Бирма… Можно перечислить все буквы алфавита: Венесуэла, Ватикан… Голландия, Гваделупа…Дания, Ирландия… Израиль, Иерусалим…

— Бесспорно Иерусалим!— сказал Алька Дубницкий.— Где же еще как не в Иерусалиме, в этом белом городе мира строить нашу Пирамиду! Сам Бог, сколько помнится, выбрал эту святую землю для преображения и восхождения человека к Небу.

— Или Багдад, — сказал Стас.— Вавилонская башня, насколько я осведомлен, возводилась именно там. Она не доросла до Неба лишь по одной причине…

— Или Ватикан, — предложила Тамара, — почему не Ватикан?.. Папа, мне кажется, ждет не дождется той минуты, когда сможет все средства этого сундука с золотом бросить на алтарь совершенства.

— Да, и Тибет, и Египет, и Иерусалим, и Ирак, и Ватикан, — сказал Жора, — но…

— И Конго, и Лихтенштейн…

— А как же Кайлас! — воскликнула Инна, — Кайлас!.. Вот где… Вы просто не знаете, что здесь, на этой горе располагается вход в Шамбалу. Где же нам строить наш новый полис, если не…

— О, нет! О, нет-нет! Только не Кайлас! — тотчас возразила ей Мумтаз. — Тайна этой горы до сих пор не разгадана. Даже ламы, проложившие к ее вершине священные тропы, не советуют к ней приближаться. Иначе — беда.

— Ка, эл, эм… — задумчиво лепетала Женя, — каэлэм… Вот же! — Эм! Мадагаскар! Здесь, как вы знаете… Вы когда-нибудь видели лес баобабов?!

Все притихли.

— Их столбы — как столпы!.. Как те три кита, на которых зиждется наша Земля. Вот где надо строить нашу Пирамиду! У них ветви — как руки атлантов…

Все помолчали…

— Я бы ещё взяла Мон-Сен-Мишель, — смело заявила Виктория. — Там она уже давно выстроена. Это же готовый Град Божий! А ещё здесь, на Могильной горе в золотом гробу и золотых сандалиях похоронен сам Цезарь!

— Юлий? — спросил Шут.

Виктория сожгла взглядом этого шутника и ничего не ответила.

Мы бегали по всем параллелям и меридианам, особенно вдоль тридцатой, где расположены египетские пирамиды и Китайская стена, Бермудский треугольник и гора Кайлас, древние города Гелиополь и Эриду, Персеполь и Лхаса… И, конечно же, Филиппины — тысяча островков…

Мы добежали аж до самой Японии…

— И что? — спрашивает Лена.

— Мы примеряли все эти страны и города… Как перчатки… Но прошло еще не меньше трех месяцев, пока мы не остановили свой выбор на Индийском океане, под теплом крыши Жориной ладони. Как он нарек, так и случилось. Мы всей гурьбой — я, Аня, Юля и Нана, Юра и Жора и даже Вит с Ирой летали на вертолете от острова к острову, выбирая лучший, затем изъездили каждый из них вдоль и поперек на джипе, и потом исходили пешком. Чтобы не было никаких недоразумений. Если не хочешь ошибиться, изучай местность легкой трусцой или короткими шажками. Так мы и поступили.

— Вы бы еще проползли по нему на пузе, — подтрунивал Жора, — с севера на юг, потом с запада на восток. Или от самого центра к периметру по спирали.

И мы ползали. Жора не отставал. Он сознавал всю полноту ответственности каждого из нас и смеялся над нами только для того, чтобы нас подзадорить. Остров нравился.

— Интересно, понравился бы он вашей Тине? — спрашивает Лена.

— Тине — не..

Я даже закрыл глаза.

— Тине — непременно! Еще бы!

Я без тебя совсем… я без тебя вообще…

нет у меня проблем… есть миллион вещей…

есть миллионы дел… за день решаю все…

я без тебя — совсем… я без тебя — вообще…

я без тебя не здесь… я без тебя не та…

крови тугая смесь… в сердце частит не в такт…

жизнь заставляя петь… гну бытие в дугу…

я без тебя не здесь… я от себя бегу…

мир без тебя бледней… жжёт мне ступни стерня…

мне без тебя не петь… я без тебя — не я …

Вот остров! Это её остров!

Этот остров нравится мне, нравится! И это значит, что у нас с Тиной вкусы-то не разные — одинаковые! Близкие! Наши острова рядышком-рядышком… Если это не один и тот же наш остров!

— Похоже, — кивает Лена, — есть что-то в вас… Знаешь, я давно…

— Еще несколько недель, говорю я, — мы потратили на то, чтобы обосноваться на этом острове. Теперь, привязавшись к конкретной местности, можно, казалось бы, было заняться строительством…

Мы просто насели на султана Брунея, и наш Хосе дал согласие.

Пока в его хоромах занимались перестройкой его дворцов в лабораторные помещения, на острове полным ходом шло строительство экополиса нового типа. Это не были пещеры, как не были и современные технополисы, города-небоскребы со всей инфраструктурой. Минимум удобств. Мы не монахи, но выше их.

Саша не давала Жоре покоя:

— Ты хочешь превратить страну в большой монастырь?

— Мы должны переспать с богатством и затем подняться над ним. А вообще-то я скажу так: это будет еще один лозунг на нашем знамени: «Нам нельзя быть богаче самого бедного!». В этом — величие любой власти, ее победоносность и совесть, и ее божественный сенс. У власти должен быть стыд, самый обыкновенный стыд. Это главное, что всем нужно понять.

— Так много всего главного, — сказала Валя Пинская.

Жора и тут не упустил возможности наставлять. Он настаивал:

— Погоня за богатством, за успехом и славой обусловлены завистью, только завистью и больше ничем. Победить в себе зависть, когда вокруг столько богатых и сытых, человек не может. Быть богатым и знаменитым — это крик и последний писк нашего времени. Но это не девиз совершенства. Мир наш ором орет: “Стань успешным!”, “Делай деньги!”, “Живешь только раз!”. Мир занят в основном добыванием материальных благ, но нет концепции увеличения духовной прибыли. Церковь? Нет. Она не объясняет преимущества духа над материей. «Блаженны нищие духом!» — вот формула любого успеха и жизни в веках. Иисус никому не завидовал и был беднее самого бедного. Но был совершенен — и этим баснословно богат.

— Это будет страна святых? — спросил Алька.

— Возможно…

— Это будет большой киббуц? Или орден тамплиеров?.. Знаешь, даже безумие должно быть в рамках разумного, — сказала Тамара.

Нужно было показать это преимущество так, чтобы каждый, даже ленивый, захотел там жить!

— Это был бы третий Иерусалим? — спрашивает Лена.

— Ты уже тоже читаешь мои мысли.

— А кто еще?

Тина…

Я не произнёс её имя. Но другое не могло мне прийти даже в голову.

Я бросил всё и улетел на край света. Да, я скучал по одиночеству, как осенний баобаб по дождю, я уже просто требовал для себя одиночества. Все эти ватиканы и мадагаскары, все эти Мон-Сен-Мишели и Бермудские треугольники уже сидели у меня на голове!

И парижи, и ерусалимы!

Даже остров Пасхи мне опротивел!

Свободы!..

Я просто ором орал… Создавая только видимость непомерной тоски и усталости… Тайно же я мечтал…

Вы не поверите — о встрече с той, кто…

Ой, только не травите мне душу!

Я много раз вспоминал, когда в первый раз ее увидел. И никак не мог: то ли сон это, то ли реальность? Чудеса, конечно, случаются и в наши дни! Вот и случилось… Чудо! Одно из ее первых появлений я помню отчетливо. Это был не сон, я рано проснулся…

Вы когда-нибудь видели раннее утро в пустыне? Когда воздух напитан прохладой ночи и ещё виден белесый мигающий блеск западных капелек-звёзд, а восток неба уже разгорается алым пожаром над чёрной ломаной линией горизонта и глаз уже видит в воздухе мириады мельчайших частиц пустынной пыли…

Вы не видели?!

… мириады частиц мельчайшей пыли, приветствующей огромный малиновый диск восходящего солнца и создающих дрожащее марево, рождающее немыслимой красоты миражи…

В звенящей тишине!

Серая ниточка каравана в дальней дали…

Вы не видели!..

И эта живая зыбучесть песка… Самый незначительный ветерок заставляет волноваться поверхность жёлтого океана, и если внизу бархана образуется маленькая неустойчивая пустота, песок начинает струиться-струиться жалким ручейком, который вскоре стекает по склону неторопливым живым оползнем.

Я стоял потрясённый в ожидании…

Я ждал чуда, чуда…

Ни самолётов, ни птиц в этом бездонном сказочном небе…

Я ждал гласа небесного… Кто-то ведь должен сотворить это чудо. Есть же Бог в этом мире!

Бог — есть?!!

Слышал благую весть?

Бог есть.

Кто-то узнал и случайно сказал другим.

Вышел из храма, шёл по снегу босым,

и заметала следы метели седая месть.

Слышал благую весть?

Бог здесь.

Кто-то встречал, даже пил с ним зеленый чай …

Да уж… Пил с ним зелёный чай…

Упав на колени, задрав к небу голову и выпростав в него все свои руки я…

Да: «Да святится имя Твоё, да будет воля Твоя…».

Я вымаливал у Неба чуда: «Да, дай… дай мне днесь…».

И яви…

Я не понимал: как можно было мне отказать?!

И вот оно — чудо явилось…

«Ждите чудес!».

Чайку бы! Зелёненького с Господом Богом!

Я всё еще стоял на коленях, моля и молясь… С закрытыми напрочь глазами, чтобы лучше разглядеть это чудо… В своём воображении.

Я видел, как…

Нет ничего прекраснее, чем власть над собственным воображением, которое даже с закрытыми глазами рисует райские картины твоего желания.

Я представлял себе… Я видел, как…

Желание жажды чуда… Или жажда желания… Упоение от собственного величия…

Ни шёпота, ни шороха, ни звука…

Только губы немо перебирают слова…

Ставит на ложный донос судьбы печать…

Потом я открыл глаза…

Бог-таки есть! Есть…

Кто-то уже строгает ему по росту крест.

И вот…

Если ты жив, нельзя о таком молчать…

Вы и представить себе не можете — вот в этом дрожащем мареве мне навстречу шла девушка. Сначала я решил, что она босая. Но нет — на ее ногах были легкие светлые сапожки из замши. Длинная юбка резво моталась вокруг стремительных ножек, голова и часть лица были плотно укутаны, руки засунуты в карманы-кенгуру на толстовке песочного цвета… Дочь пустыни, подумал я, Принцесса Востока! Она вся, с головы до пят была решена в цветовой гамме пустыни. Кроме белой ткани, обмотанной вокруг головы и скрывающей лицо. Я даже расслышал заунывные звуки музыки… Музыки, завораживающей даже змей…

Я встал и протёр глаза кулаками.

Откуда она взялась?!

Вся пустыня, куда ни глянь, была напрочь пуста! И вот… вдруг… Как снег на голову!..

Она вся уже была высвечена радостным смеющимся солнцем, и впечатление было такое, словно солнце только и взошло ради неё.

Судя по упрятанным рукам, она шла по пустыне ночью.

Одна? Ночью?! Здесь же ночью адский холод... И такая пустынная чёрная ледяная тьма… Ни зги, ни згишечки!.. Она поравнялась со мной, остановилась и, пристально глядя мне в глаза, произнесла:

— Возьми это, будь добр.

С этими словами она вложила в мою, непроизвольно протянутую ладонь, что-то округлое и прохладное, аккуратно прикрыла свой неожиданный дар моими пальцами и добавила:

— Сохрани это.

Затем коротко бросила сиплое "хай" и пошла дальше, не останавливаясь.
Я побежал за нею и схватил за плечо…

За плечо! Я же точно знал: я даже ощущал атласную шёлковость этого плеча… Мне показалось, что я недостаточно нежно обошелся с плечом принцессы, и даже попытался загладить свою беспардонную грубость…

Но как?!

Я нежно и трепетно шевельнул пальцами, чтобы этой трепетностью скрасить вину, всё ещё надеясь на прощение, ожидая его с терпением прикованного к позорной скале Прометея…

Весь дрожа…

И что же?!

Мои пальцы расслышали только шелест песчинок, льющихся между ними, шорох… шелест и шорох песчинок, сыплющихся между ними, как пшено из куля — шшшшиитьььь…

Даже кожа моя, кожа моих жадных чутких пальцев чуть-чуть задымилась…

Вы знаете, как пахнет живая дымящаяся, теряющая плечо женщины, собственная кожа?!

Но я же видел!..

Я трогал!

Я знал!

Вы не знаете, что такое терять!

Совершенно потерянный, я стоял среди моря песка, ослеплённый скалящимся и хохочущим надо мной, теперь уже желтым, как этот злой пустынный песок, как куриный желток, надменным солнцем…

Я спрашивал и спрашивал себя — Бог есть?

И — за что?..

И не искал ответа.

Но я же видел её собственными глазами, я ощущал нервность этого божественного плеча, я вдыхал её пряные пьянящие запахи…

Что смерть? Умрём мы все. Вот если б не было разлуки…

Я отряхнул с ладоней песчинки… рука об руку… Дар Божий…

Я приложил ладони к губам и крикнул что было мочи:

— Но Ты же была-а-а-а-а-аааа…

Во весь свой громовой голос:

— О, Господи, еси-и-и-и-и-ииии… на небеси-и-и…

Вдруг ясно услышал в ответ:

— …не беси меня… небеси…

Мурашки по коже…

С вами тут чокнуться можно!.. В ваших песках, с вашими солнцами и плечами принцесс…

С вашими танцующими в глазах миражами…

Миражами?!

Но разве это мираж — эти плечи, эти запахи, эти стремительно семенящие смелые ножки?..

Это «хай»!.. Эта отягощающая руку, прохладная округлость в ладони!

Не оглох же я, не ослеп!..

Вдруг вот ещё:

И ловлю тебя на острый кончик

В тонкую раздвоенность пера…

Да поймала уже, поймала… Нанизала… Отцепись!..

Ага… Как же, как же…

Расскажу потом, когда захочешь,

Из чего мой лаковый мираж

Соткан был …

Расскажешь-расскажешь… Потом… Когда захочу!..

Да никогда, никогда я уже не захочу тебя слушать! Слушайте, это же… Это какой-то… Неужели нет мне спасения от этих её миражей с раздвоенностью перьев?!

С раздвоенностью мыслей…

Я бродил целый день, целый божий день… Под палящим безжалостно злым, заживо сжигающим, хохочущим и белеющим солнцем…

Босиком…

Совершенно голым… До ниточки…

По бескрайним пескам бесконечных пустынь…

Совершенно осипше-немым…

Часами…

Прислушиваясь к заунывному пению песка, выискивая взглядом потускневших глаз тот рассветный мираж… Страдая от жажды ещё хоть разок… Хоть в прищуре зрачка…

Отчего так ничтожен улов у песочных часов?

Вот уж сказано, так сказано: «Ничтожен улов!». Тютелька в тютельку!..

Я спросил себя, до сих пор ещё сомневающегося: Бог есть?..

И вы ещё смеете спорить со мной — нет Его и в помине!..

Слышал благую весть?

Бог есть. Кто-то узнал и случайно сказал другим.

Вышел из храма, шёл по снегу босым,

и заметала следы

метели седая месть…

Я звал и звал Его: «…если Ты есть!..». «Слышал благую весть? Бог здесь. Кто-то встречал, даже пил с ним зеленый чай…».

Слепая седая месть заметала Его следы… Я искал… Я не оставлял надежду хоть краем глаза разглядеть Его след. Весь мир у Его ног, но я в этой бескрайней пустыне, где нет даже кустика, чтобы спрятаться от палящего солнца, ни столбика, где ты перед Ним, как на ладони, я искал и надеялся… Ну, хоть бы слезинка какая упала из Его глаз, хоть бы волос из Его святой бороды…

Шаром покати…

Жди чудес!..

Кто-то уже строгает ему по росту крест.

Ставит на ложный донос судьбы печать.

Слышал благую весть? Скажи другим!

Если ты жив, нельзя о таком молчать

И выходи из дома его встречать!

Я вышел и так ждал чуда, чуда…

Свет зажигают усталые этажи...

Если ты жив — живи по законам живым.

Тоненько плачет запутавшийся во лжи

И не нашедший Господа херувим.

Неужто и я запутался?

Эти тонкие тихие херувимьи слёзы…

— Не разрыдайся, — говорит Лена.

Вот это и есть вам судьбы печать!

— Наконец, я вспомнил… Я разжал пальцы правой руки, на ладони…

— Что, что, — спрашивает Лена, — что там было на твоей ладони?

— Ты не поверишь…

Я и сам тогда знать не знал!

— Что же?

— Ты не поверишь! Я и сам тогда знать не знал… И вот недавно… Это был круглый фиолетово-бурый комочек-камушек, напоминающий перезрелую сливу, только абсолютно круглый, как инжирина, только гладкий и блестящий, как зеркало и такой тяжеленный… Как ведро ртути…

— Как ведро?

— Только плотный, как гранит, как мрамор…

— Как мрамор?

— Как булат!..

— Что же это было? — спрашивает Лена.

— Ну… та… самая… никем до сих пор не открытая и не обнаруживаемая, скрытая от нас самим Солнцем… Я ж рассказывал…

— Ну?!

— Глория… Ну, ты помнишь, я говорил, что…

— И это была Тина?

— Ну!.. Это стало известно только теперь, совсем недавно… Я ж рассказывал…

— Здоров врать-то! Ничего подобного ты не говорил.

— Говорю!..

Дата добавления: 2015-08-03