Глава 8. Иисус хорошенько поднаторел в этом деле: он знает, что такое распятие от корки до

Иисус хорошенько поднаторел в этом деле: он знает, что такое распятие от корки до корки! Он, так сказать, на собственной шкуре испытал все прелести этой гнусной процедуры. Я не думаю, что он и Жору хотел подвергнуть этому унизительному испытанию.

— Величественному! — восклицает Лена с искренним благоговением, — величественному! Почему унизительному?

— Ты права, — признаюсь я, — конечно величественному! Если уж речь идёт о судьбе цивилизации!

— Это была месть? — спрашивает Лена.

Месть? Было бы ошибкой считать поведение Иисуса как проявление мстительности. Месть? Ну какая же это месть? Пришёл Иисус… Весь мир ждал его прихода! Ждёте — нате! Я пришёл! И коль скоро я весь перед вами, то и знайте теперь: «Не мир я принёс вам, но меч!». Он пришёл, чтоб творить свой Страшный Суд. Он обещал — он сделал. И начал он своё страшное дело с распятия Жоры. А с кого же еще, если не с того, кто возомнил себя творцом новой жизни? Ведь за что распяли Христа две тысячи лет назад? Вот и Жора попался…

— …так это событие начиналось, Жору распяли, и вскоре всё побережье было усыпано любопытствующими, и вскоре весь остров и все потом острова наши, и весть эта кочевала из уст в уста из дома в дом, затем по улицам и площадям из города в город, по странам и континентам, не зная границ…

— Что, что случилось?

— Жору распяли…

Никто уже не спрашивал, кто такой Жора, ни как это вдруг его распяли, ни за что, собственно, все радовались, радовались, смеясь и исторгая восторги и вопли и даже вопли и оры, пели песни и читали стихи, орали хоралы и пили, и конечно, пили взахлёб, пили, пили…

На радостях-то! Никто не мог отказать себе в удовольствии выпить на халяву, что называется, — шару… Ведь вина и коньяки лились реками…

— Пир во время чумы?

— Никакой чумы не было и в помине, только пир, пир, по всему миру, всевселенский пир на весь мир… Риодежанейровские карнавалы в сравнении с нашим — просто смех…

Пушкин читал свои «Нет правды на земле», Моцарт творил свои реквиемы, а Шекспир сонеты… Кто во что горазд… Гомер рифмовал свою «Одиссею» с шёпотом прибоя, а Леонардо вдруг стал переписывать свою «Тайную вечерю», где вместо Христа вывел Жору, а рядом с ним Нефертити! С ума сдуреть!

Наталья молчала…

Микеланджело снова прилип к алтарной стене Сикстинской капеллы, чтобы переписать свой «Страшный суд» с учётом всех катаклизмов нашего времени (кризис, глобальное потепление, вулканы, цунами…) и за одну ночь блестяще выписал новые образы, поражающие трагической силой воображения гения. Ну и Мунк, и Эдвард Мунк со своим «Криком» ещё раз немо проорали миру — «Стоп, ума-а-а-а-а-а-а-лишённые!». Предупреждая олухов цивилизации о достижении «punctum no return»: приехали, друзья мои!..

Шостакович дописал свою симфонию гнева…

— Дописал? Седьмую?

— Да, свежими красками… С извержениями вулканов и низвержением божков… С роковыми рОковыми оттенками…

… и рок, рок… И, конечно, рок. Рок всего человечества вдруг грохнул роком: тра-та-та… бах, бац… Ыыыы!.. Бу-бух…

Суетливые папарацци окружили Жору плотным кольцом, от фотовспышек слепли глаза, протиснуться не было никаких сил, в небе появились вертолёты с троссами, на которых висели корреспонденты с камерами наперевес…

Даже Юля, ага, даже наша Юлия тоже… Представляешь… Виснем вися… Как перезрелая… Как заря запоздалая… Озаряя весь этот…

Несколько раз эти вертолёты сталкивались и валились с неба как спелые груши: бац!.. Прямо в толпу… Крики, ор, глаза в ужасе выпадали из орбит… Люди гибли сотнями, тысячами…

Рок!..

— Но что же Иисус?

— Рёк свои проповеди под тальянку, танцуя вокруг костра.

— Какого костра?

— Жориного… Все бросили ему по горящей спичке… Представляя его то Жанной дАрк, то Джордано Бруно, то какой-то ведьмой…

Это был истинный молот ведьм…

— Ладно, едем! — говорит Лена.

— Понимаешь, — говорю я, — Жорино распятие стало спусковым крючком для развития событий такого масштаба, каких свет ещё не видел. Сработал эффект домино. Как только качнулась и завалилась первая клавиша…

— Какая клавиша?

— Ну эта самая доминина… В её роли выступил какой-то африканец, молодой парень, ну ты помнишь эту историю…

— С африканцем?

— Да. Всё началось с Иисуса. Как только он оперился, тот же час заявил: «… я буду судить!..». «Да кто ты такой, чтобы судить?!» — возмущался Жора. Вот и допрыгался.

— Иисус, что ли?

— Жора! Твой Жора… Вместе с тем африканцем. Как только африканец прознал… Ну ты помнишь эту первую волну возмущений… Полетели головы… Эти американцы, конечно, вбросили спичку…

— Ну ты и нагородил! — возмущается Лена.

— Иисус сам рассказал, рассказывала Юля, — продолжаю я, — что полилось через край… Люди вышли на улицы и пошло-поехало, сперва в Африке, затем в Европе и в той же Америке… забурлила Россия, даже Индия и Китай… Волна за волной… Турки… Кровь лилась ручьями… Реки крови… Да что кровь — лились головы… Стелились по земле… Катились кубарем… Как большие кокосовые орехи, а лысые — как арбузы…

Хуже всего было то, что…

Так вот, на мой взгляд…

С первых же дней …

Какое крушение!

К прошлому четвергу у нас было уже…

Но к чему отчаиваться! Эта кара послужит нам хорошим уроком

Я вдруг встал во весь рост…

Многим…

Это были настоящие псы Вавилона…

— Стоп! — говорит Лена, — остановись!..

У меня потемнело в глазах, качнулась под ногами земля…

— Сядь, — приказала Лена, взяв меня за руки, — помолчи…

— Да-да… Спасибо…

Я укладываюсь на топчан и тотчас засыпаю.

Затем вечером:

— Никто не знает, — говорю я, выспавшись, — что будет зимой, в том самом декабре, о котором только и знают, что галдят все газеты, все телепрограммы, все парикмахерши и продавцы селёдки…

Тот декабрь прошёл незамеченным, и вот только сегодня, сейчас…

— Я выключаю диктофон, — говорит Лена, — на сегодня хватит.

— Понимаешь, — говорю я, — когда Архимед попросил…

— Все вы тут Архимеды! Вам только дай точку опоры — вы землю перевернёте!

Всё это привело к тому, что

— Я полагаю, — говорит Лена, — что пришла пора спросить очевидцев.

— Каких ещё очевидцев, — говорю я, — весь мир стал свидетелем!

— Правда ли, — говорит Лена, — что как-то вдруг… в одночасье… и на обоих полушариях, как только забрезжил рассвет, в движение пришло…

Мне трудно всё это представить.

— Я думаю, — говорит Лена, — пришло время взглянуть в лицо фактам. Расскажи про Жору.

— А я о ком рассказываю?

— Ни о ком! Так… сяк… Мерзость какую-то. Расскажи про Жору… Ну как его… Подробненько… Жору уложили на крест… Дальше… Что дальше-то?..

— Обычное дело: Жору уложили… Да нет! Он сам уселся на крест… Улёгся уже — руки в стороны… В желтых спортивных трусах… Голый!..

— Ты сам-то видел?

— Ну как я мог видеть? Юля рассказывала. И она же сняла всё кинокамерой… Крупный план и… Гвозди… Это ужас какой-то: гвозди… Сперва кисти рук прикрепили к перекладине скотчем. Не пойму до сих пор, зачем нужны были эти сизые кованные гвозди. Сперва руки, затем ноги… скотчем… обе к стояку… Жора морщился, что-то говорил, подсказывая, как это лучше сделать…

— Кто крепил-то? — спрашивает Лена.

— Ушков. Старательно… С Ергинцом Валерочкой… Там ещё усердствовали Авлов с Переметчиком, кто-то ещё… Люська, Светка… Кривясь и тихо голося… Попискивая…

Журналисты не давали ни проходу, ни продыху… Лезли всей свой биомассой, сверкали фотовспышками…

— Ты рассказывал уже…

— Да. Затем-таки решили обмотать всё тело скотчем — так надежнее. Начали с лодыжек… Крест приподняли над землёй… как байдарку… и мотали, мотали… Голени, коленки, бёдра… И так аж до шеи… Затем каждую руку от плеч до кистей… Примотали, как приклеили, прилепили к кресту… Жоре трудно стало дышать, он просто возопил немо: вы что, мол, не видете — нечем дышать!.. Распороли скотч вокруг груди… Так — лучше, так — легче… Дыши — не хочу!..

— Что же Жора?

— Кивнул благодарно. И наблюдал за всем этим действом, так сказать, свысока…

— Крест установили?

— Да нет пока… Пока лежал на песке…

— Как же «с высока»?

— Так.

— Затем…

— Все лезли с советами: здесь — так, а здесь — вот так… Не перетягивай!.. Не зажимай!.. Жора только кивал с благодарностью… Улыбался…Вяжите-вяжите… Крепко!.. Не то… Не то… Никакого сопротивления. Глаза синие-синие… Улыбающиеся. Будто распятие для него — очередная забава… Игра… И тут ещё эти папарации:

— Скажите, Георгий…

— Не считаете ли вы?..

— А ты не находишь, что?..

Кто-то и в самом деле ему «тыкнул» и Жора не послал того куда подальше. Все вдруг тотчас и осмелели:

— Ты до сих пор надеешься, что твоё распятие?..

— Жор, зачем весь этот спектакль?

— Тебе пива дать?..

Ушков гнал всех приставал прочь, прочь…

Жорино интервью…

Наталья молчала.

— …истинно говорю тебе, — рассказывала Юля, — это был театр, весь мир — театр, и мы в нём были актёры, шекспировцы и мольеровцы, островсковцы и даже маркзахаровцы и эти, конечно, и наши михалковцы и мирзоевцы, и… все экраны были залиты лучшими фильмами лучших режиссёров — спилбергами, тарковскими, кустурицами и кончаловскими, михалковыми, феллини и люками и даже учителями и… Да-да, — рассказывала Юля, — фестивали кино и в Берлине, и в Каннах, и по всему побережью Средиземного моря и по другим морям и океанам, Тихому и Атлантическому, начиная с Индийского и кончая Северным Ледовитым, танцы и смех, слёзы радости даже на самом Северном полюсе Земли, и на Южном естественно, на самых высоких и каменистых, свободных от снега его вершинах, даже при минус шестьдесят семь и даже ниже, под землей, в этом городе, где своё собственное солнце, и на глетчерах, на этих ползучих глетчерах всей Гренландии, с риском для жизни на глазах у испуганных белых медведей и моржей и тюленей, у молчаливых и изумлённых пингвинов…

Радость!..

Юля рассказывала…

— Она была свидетелем всей этой свистопляски? — спрашивает Лена.

— Ага! На своём биплане?

— Ага… С Ваней Карнауховым!

— С Лёшкой!

— С Лёшкой?! Пусть даже с Лёшкой! У неё махонький такой одноместный… Они вдвоём как-то втиснулись и облетали вслед за слухами, которые ширились, ширились по планете, как… как… Летели как стаи саранчи, как пыльные, но не пыльные, а светлые снежные бури, как смерчи, смелые и уверенные в победе, как накаты…

Набат!..

Юля рассказывала…

— Иии…

— Все симфонические оркестры мира просто высыпали на побережья… И кто во что горазд… Словно соревнуясь… Музыка, музыка… Волшебная музыка, а рядом рок, рэп… Рэпали так, что земля ходуном ходила…

Ось дала крен…

— Какая ещё ось?

— Земная… Поползли полюса…

Люди сбрасывали с себя одежды, вытанцовывая, ходуном ходили, многие раздевались догола, возмущалась Юля, предаваясь соитию, как животные… Как скоты…

— … и Жора, — говорит Лена, — тоже…

— Да, он тоже был возмущён всм этим…

— Как? — Слава, не понимая, замотал головой.

— Насыпь, — сказал Жора и пальцы его левой руки застыли в ожидании. Но когда стали вонзать гвозди в ладони… Молотком!.. Дынн… Дыннн..

Просто мурашки по телу… Ушков никак не мог установить… Ой, это надо было видеть! Славик просто весь трясся… Как листик осиновый… То один возьмет гвоздь, то другой, то этот примерит, то тот… Умора просто! Жора не мог сдержать улыбки, глядя на него, сперва улыбки, затем начал злиться… Гул гудом стоял вокруг: каждый советовал, подсказывал, попрекал… Кто-то молил, мол, давай уже побыстрей выбирай, а Авлов даже стал отталкивать Славу от Жоры, мол, дай я сам, я сам, раз ты такая размазня, но Ушков уцепился, просто прилип к Жоре — нет! Только я, только я… должжжжен!.. Шипел он. Только он, Слава Ушков взял на себя этот гегемонический труд — вбить Жоре гвозди!.. Только я… А как же! Как же я… И если не я…

— Дай! — сказал тогда Жора, и зашевелил пальцами левой руки.

Он словно струны перебирал… На арфе. Точно хотел вызвать звон этих струн к жизни, Орфей… Словно…

— Дай! — приказал он Славе ещё раз, и его длинные пальцы Орфея снова неистово зашевелились, заплясали в поисках струн.

— Что? — тупо глядя сквозь свои круглые потертые очки, спросил Слава.

Он не понимал, что он должен дать Жоре. Ведь у Жоры, в его понимании, всё уже было — деньги, признание, слава, крест… Что ещё нужно для счастья?

Слава терялся в догадках.

— Гвозди, — сказал Жора и кивнул бровью на кастрюлю с гвоздями.. Каждому было ясно: Жорина ладонь, никогда ни у кого ничего не просившая, теперь просто выпрашивала подаяния — гвоздей… Как милостыню.

Это стало понятно и Славе. Он выгреб своими кургузыми пальчиками горсть сизых ощетинившихся гвоздей и тотчас бросил их в Жорину ладонь. Как угли! Будто эти гвозди были только что из-под молотка кузнеца, будто они ещё шипели, выдернутые из воды в бочке, шёл даже пар… словно…

— Ужас, — говорит Лена. — Как можно…

— И вот тут-то, — продолжаю я, — нет-нет… Это надо было видеть! Я постараюсь, я попробую… Но боюсь, что…

— Что?..

— Рассказать об этом…

— Не бойся, — говорит Лена, — ничего не бойся.

— Ты как Тина, — говорю я. — Она тоже…

А ведь и в самом деле: рассказать то, что… О том, как… Это же — такая история! Поэма! Ода! Где Овидии, Петрарки, Шекспиры?!

Иуды — отдыхают!

— Не тяни, — говорит Лена, — смелее…

— Хм!.. Не толкай, — прошу я, — я и так еле держусь на ногах. Стою на краю, видишь!

— Давай, давай, — подталкивает Лена, — это твой край!

И, что называется, толкает меня — лети!

В пропасть Жориной ладони…

— И вот, — говорю я, набираясь смелости, — ладно… И вот…

Я не знаю, как это пересказать.

— …сперва, — говорю я, — Жорин мизинец вместе с большим пальцем взяли первый гвоздь…

— Как это? — спрашивает Лена.

— Я пробовал потом дома. Сам. И знаешь…

— Как так взяли? — снова спрашивает Лена.

— Я не помню, чтобы Жора когда-нибудь держал в руках скрипку. Или гитару. Или балалайку… Помню, как он бережно прятал Юрину скрипку в футляр, когда нужно было её сохранить от полиции…

— Продолжай, — говорит Лена.

— Так вот… этот первый гвоздь в мгновение ока оказался вдруг между указательным и безымяным… Шляпка у ногтей, остриё — в ладонь… Ловкость рук, вернее Жориных пальцев! Да-да, — ловкость, ловкость! Жорины пальцы — это, знаешь ли… Я ведь видел их каждый день, каждый божий день… В работе… Помнишь, как Бог Своими Божественными Перстами, творя чудо рождения Адама… Микеланджело как никто другой изобразил этот миг… Ну ты знаешь…

— Знаю, — кивает Лена.

— На века! Навеки! Ты видела, какой это непомерно тяжкий, непосильный и невероятно нежно-радостный труд — созидание… Сотворение… Мира. По сути ведь мира! Через Адама. Так вот…

— Сравнил, — говорит Лена.

— Жорины пальцы…

— Рест, ты…

— Пальцы творца… Если хочешь… Да!.. Ты пойми… Нет-нет, ты всё-таки слушай, слушай…

Теперь я молчу.

— Наверное-таки ловкость, — говорю я затем, — но и надёжность!.. Уверенность в том, что вырваться из цепей этих чудотворных пальцев никогда и никак невозможно. Цепкость, да! Даже если они напрочь раскрыты, расправлены, распростерты. Фишка в том, что…

— Фишка?

— Цимус в том…

— Рест, скажи по-русски.

— Загогулина, — говорю я, — в том, что…

Тииинн… Тиииннн…

(Тинка!..)

— В чём же?..

— Гвозди пели — тиннннн…

— Жуть!..

— Он только скосил глаза на свою левую руку: больно, мол… Все глаза мира уставились на его лицо! Кровь… горячая Жорина кровь брызнула вдруг так роскошно и крепко, так старательно… оросив всех вокруг… как шампанским, как победительным шампанским победителя автогонки, шипя и печатая и печатая, словно клеймя Жориным клеймом… Всех! У меня до сих пор на футболке те кровавые крапинки, точно…

— У тебя?! — Лена просто ест меня взглядом.

— У меня, — говорю я, — а что?.. На футболке… Показать?

— Но…

Я достаю футболку из сумки:

— Вот, смотри…

Я тычу футболку с красными пятнышками Жориной крови прямо под нос Лене.

— Рест, ты в своём уме?

— Да, — твёрдо говорю я, — в чьём же ещё?

— Нооо…

— Лен, я не конь!

— Но… ты… был… свидетелем…

Лена умолкает и вопросительно смотрит на меня, не мигая. Приходится признаваться:

— Ну не то чтобы… Все телекамеры мира, понимаешь, это… как бы это тебе… Это как эмпатия — ты как бы сам участвуешь… Силой воображения и преображения… Понимаешь?..

— А футболка?..

— Что?

— А Жорина кровь? Значит, ты был не только…

— Что?

— Но соучастником!

Да знаю, я знаю! Не только, не только! Но я пока в эту тайну не хочу посвящать даже Лену. Не то она… Не то мы… Нет-нет! Не теперь, не сейчас!..

— Ну каким соучастником! — говорю я, — просто… Просто я…

Просто я не готов сейчас об этом рассказывать — скоро рассвет! Хотя бы часок-другой вздремнуть до того, как…

— Дорасскажу в Турее, — мирно произношу я, — давай спать.

И уж какой же тут сон?!

Тииинннн…

Звон на весь мир…

(Тинка — вот ведь где соль…).

Дата добавления: 2015-08-03