|
Прошло еще месяца три. Больше! Лето пролетело, как день, пришла осень... Деревья уже стояли голые, когда вдруг позвонил наш генерал и пригласил нас к себе.
— Вот они, виновники твоего торжества, — сказал он, когда мы вошли в его кабинет, обращаясь к кривоногому человеку с выпученными, как у рака, карими глазами, одетому в синий спортивный костюм с двумя белыми полосами по бокам.
Тот выбрался из кресла и шагнул нам навстречу.
— Рад познакомиться, — сказал он и поочередно пожал наши руки, называя себя. Прозвучали коротко имена присутствующих:
— Женя.
— Жора.
— Женя.
В ответ я назвал себя. Он не отпускал мою руку и вопросительно смотрел на меня.
— Орест, — повторил я.
Он улыбнулся и, прикрыв на секунду глаза, кивнул.
— Ясно, — сказал он, — значит, это вы...
— Да, — вмешался генерал, — это им ты обязан своим выздоровлением.
Мы пили коньяк и много ели, говорили о событиях на Ближнем Востоке, затем пришла очередь крылатых ракет. Наш бывший пациент оказался генерал-майором ракетных войск Евгением Золотайкиным. Это был невысокий крепыш лет сорока пяти, у него был зычный командирский голос с хрипотцой и глаза навыкате, как у злого быка. Он оказался миролюбивым и добрым, и Жоре едва доставал до плеча.
— Хотите анекдот?
Все смеялись, и было видно, что генералы нами довольны. На следующий день мы не поехали в институт.
— Возможно, это случайность, — сказал Жора, когда мы пили кофе, — что этот коротышка выздоровел благодаря нашему препарату. Но, возможно, и нет. Как думаешь?
Я сказал, что у профессионалов случайности очень редки.
— Ты прав. Просто не могу представить, что при приеме внутрь наш порошок прошел желудочно-кишечный барьер, не потеряв свою активность.
Мы не спорили, делились впечатлениями, но факт выздоровления генерала-ракетчика оставался фактом, от которого нельзя было отмахнуться. Мы, правда, молчали о том, что наш генерал взял на себя смелость предложить Золотайкину препарат, не прошедший клинических испытаний. Но факт был, что называется, налицо и мы перестали об этом думать. Итак, генерал-ракетчик Золотайкин был в наших руках.
— Его ракеты нам ещё понадобятся, — сказал Жора.
Так и случилось. Много позже, когда мы выбивали у бильдербергеров деньги на финансирование наших проектов, этот коротышка нам здорово помог своими ракетами.
— Чем помог? — спрашивает Лена.
— Ракетами! Чем же еще?! Когда нам надо было побряцать оружием устрашения перед мордами этих всемирных правителей.
В случае неудачи с порошками мы могли бы жестоко поплатиться. Но случилась удача. Никто из нас, правда, до конца в это не верил. Это не укладывалось в голове, не объяснялось никакими теоретическими выкладками. Вот если бы препарат попал в кровь и нашел в организме свои клетки-мишени... Но мы не сделали еще такую лекарственную форму, которую можно было бы вводить внутривенно, у нас просто не дошли до этого руки. Зато в нас поверил генерал. Мы понимали, что радоваться этому нельзя, тем не менее радовались, что получили возможность продолжить эксперименты и, даст Бог, довести все-таки свое дело до ума. Вскоре Семен Степанович, наш генерал, сделался завсегдатаем нашей лаборатории. Видно, военные дела его интересовали меньше, чем спасение жизней высокопоставленных чинов. Ради этого мы, между прочим, и образовали этот научно-военный альянс.
Семен Степанович не был навязчив: придя к нам, забивался в уголок и сидел тихо, как мышь, не обращая внимания на нас, занятых работой. И мы, казалось, привыкли к его повадкам, но я всегда кожей спины чувствовал его взгляд, его присутствие. Жора тоже бывал не в себе. Он, правда, и виду не подавал, что его волнует присутствие генерала, но я-то видел, что у него не все клеилось. Когда эксперимент заканчивался — что чаще всего случалось за полночь, — мы пили кофе, болтая о всякой всячине. При этом генерал шутил, изображая этакого безобидного простачка, и по-прежнему не объяснял своего интереса к нашей научной кухне. Затем тоном, не терпящим возражений, просил у Жоры очередную порцию нашего порошка — будь то композиция для лечения простатита или холецистита, или полового бессилия. Мы ехали на его черной «Волге» по ночной Москве, при этом он, сидя на переднем сидении, напевал, а мы с Жорой слушали. Зачем он проводил у нас в темном углу долгие вечера, мы так никогда и не узнали. Собирал на нас компромат? Вряд ли. Он мог уничтожить нас одним телефонным звонком, прорычав нужным людям короткое слово: «Фас!». Ни одна живая душа не узнала бы, куда мы подевались. Жора не мог ни в чем ему отказать, но всегда предупреждал:
— Это сырая композиция. Она требует испытания...
— Вот я и испытаю, — шутил генерал.
Мы понимали, что ходим по лезвию бритвы: мало ли как подействует наш препарат. Пока он действовал безотказно. Генерал шутил, что мы создали панацею от всех болезней, так как он испытывал его при самых разных заболеваниях и почти всегда помогало. С нашими порошками он чувствовал себя увереннее и сильнее, о чем сам как-то признался. Роль целителя и шамана ему нравилась, и он хорошо ее исполнял. И мы тоже поверили в себя. Очевидного успеха не было, но мы чувствовали прогресс и не жалели себя. Мы даже стали подумывать о создании эликсира молодости, о котором всегда мечтало человечество и особенно старики, облаченные властью. Не все было гладко, случались промахи и даже курьезы. А у одного отчаянного старика даже начали резаться молочные зубы. Мечтой было полное клиническое испытание, которое могло бы подтвердить наши результаты, удовлетворить наше научное любопытство и расставить все точки над «i». Для этого требовался испытательный полигон — клиники нашей необъятной Родины — и проведение испытаний по всей научной программе. Нам были предоставлены все возможности — выбирай! Но работа с больными, разработка схем приема, изучение клинических проявлений, анализ, статистика, выбор условий применения препарата и ряд других медицинских подробностей — все это жутко неинтересно, трудоемко и утомительно. Обычная рутина. Все это требует выдержки и холодного расчета, но таков путь ученого. Это придает уверенности в своих действиях, гарантирует успех и, в конце концов, оправдывает усилия. Наука есть наука. Семену Степановичу этот путь не нравился, не подходил. Жора был в бешенстве.
— Этот говнюк, — излил как-то он мне душу, — должен мне уже тысяч семь.
— Рублей?
— И не думает отдавать.
Его возмущала жадность генерала. Всякая жадность. Мы работали на совесть, и, казалось, вполне были довольны собой. И все же...
А как мне недоставало моих ребят! Я грустил по Анечке. А Ирину, Жорину жену, то и дело называл Натальей. Я тосковал по подвалу бани, где нам было хорошо и не было никаких генералов, никого не надо было лечить от заболеваний простаты или геморроя, где все жили единой семьей, одним духом, были светлы и счастливы.
Я грустил даже по Азе и нашему Гуинплену.
Но еще хуже были ночные кошмары, которые приходили в мой сон, когда я рисовал свое будущее. Стареющие генералы или члены Политбюро, их жены, любовницы, родственники... Они толпились в моих снах, роились тучами, висли на плечах, лезли пальцами в рот, чтобы вырвать из меня слова утешения, хоть какой-то надежды, которую я не мог им дать.
Особенно было тошно, когда я оставался один и не знал, куда себя деть. У меня не было ни друзей, ни врагов. Самым близким человеком оставался Жора, который по горло был занят генеральскими делами и всегда считал уныние одним из самых серьезных грехов. Я и не лез к нему со своими думами.
Накануне какого-то всеобщего праздника Жору пригласили на мальчишник, он потащил с собой и меня.
— Идем, тебе будет интересно.
Но я откровенно скучал, мне это было неинтересно, меня снова и снова преследовала мысль, что я зря теряю время, лучшие годы, занимаясь Жориными генералами.
Дата добавления: 2015-08-03; просмотров: 88 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава 15 | | | Глава 18 |