Глава двенадцатая. Наш русский путь.

История наша не может быть похожа на историю других народов, то есть рабской ее копией. Вот чего не понимают у нас умники, верующие, что все у нас переделается в Европу безо всякой особливости, и ненавидящие особливости, от чего, конечно, дело может кончиться даже бедой.

На розовой воде и сахаре не приготавливаются такие коренные перевороты, они предлагаются человечеству всегда путем железа, огня, крови и рыданий. К. Леонтьев

Тот народ наилучше служит всемирной цивилизации, которые свое национальное доводит до высших пределов развития. К. Леонтьев

Творец русской культуры - русский народ, и культура наша взошла своим прекрасным цветом в глубинах нашей русской истории. И к истории должны мы обращаться, чтобы понять как следует наше национальное и мировое значение.

Русская история всегда была нс в фаворе у русской публики. Русской истории русская интеллигенция нс любила, потому что она была влюблена в Запад, и схемы западной истории, эти переходы от <старого режима> к <великой революции> либо к <великой демократии>, считались <железным законом истории>. Что касается русской истории, то в ней русская образованная публика ничего не видела, кроме;

Хитрость да обманы,

Злоба да насилие,

Грозные Иваны,

Темные Барыни...

А между тем мы теперь, после революции русской, видим, как мы прочно связаны с историей русской; видим, что наши пути лежат именно в се судьбах. И не только наши прошлые пути, а пути и будущие. От народа мы спрашиваем не только прошлого, мы спрашиваем его о его будущем. Каждый живой народ должен исполнить свою миссию, и этим будущим, этой будущей миссией чревато его прошлое. Вот почему теперь мы должны ответить на вопрос: кто же такие мы, русские, и в чем наша мировая миссия? Мы - славяне.

На безбрежной российской равнине, открытой для нападения со всех сторон, в стране с суровым климатом, покрытой непроходимыми лесами, жили и боролись наши предки. Киевское княжество находилось на прямоезжей дороге, по которой неустанно ходили азиатские выходцы - кочевые, полудикие племена и народы: хазары, печенеги, половцы и татары. Эти кочевники не давали спокойно жить; работа домостроительства постоянно прерывалась необходимостью дать отпор внешнему врагу, отогнать его от себя, охраниться от нападения этой самой <степи>.

Древняя Русь - это вооруженный лагерь, полный беспокойства и тревоги, постоянно готовый к отражению нападения и вооруженным походам на борьбу со степью... Это была нелегкая, постоянная борьба на рубеже двух миров. Гибла жизнь, лилась кровь, не было условий для творчества и культуры. Суровая природа была мачехой для наших предков. На борьбу с ней уходили физические и нравственные силы народа, который за свои колоссальные труды и лишения получал скудные крохи для пропитания.

<Западный человек никогда не был угнетен непрестанной работой круглый год лишь для того, чтобы быть только сытым, одеться, обуться, спастись от непогоды, устроиться в жилище так, чтобы не замерзнуть от стужи, чтобы не потонуть в грязи, чтобы заживо не быть погребенным в сугробах снега. Западный человек не знал и половины тех забот и трудов, которые порабощают и почти отупляют человека в борьбе с порядками природы более скудной и суровой> (Забелин). Жили наши предки славяне скудно. По словам одного писателя тех времен, <славяне жили скудно и беззаботно, постоянно пребывая в грязи>.

Но бедность, постоянная русская скудность, не убивает -лучших качеств души наших предков. <Они радушны к пришельцам, - пишет один грек, - и дружелюбно провожают его из одного места своей страны в другое, куда нужно иноземцам. Если по небрежности хозяина приключится гостю вред, соседи ополчаются против такого хозяина, считая за обиду иноземцу>.

<В приглашении гостя, -добавляет другой немецкий писатель, - славяне как бы соперничают друг с другом, и никогда не приходится страннику самому просить у них приема. Если же случится, что кто-нибудь отвергнет странника и не примет его, то у славян считалось справедливым сжечь дом и имущество такого человека; все единогласно считают его бесчестным, подлым, достойным всякого презрения>*.

Восточно-Европейская равнина, на которой встала Русь, была отрезана от культурных влияний всего мира, и даже прямой родоначальник России Византия была отделена степями и морем и не могла оказать большого и непосредственного влияния на ход и развитие культуры Древней Руси. В совершенно ином положении оказался Запад: западноевропейское государство - отдельный, замкнутый мир с точно обозначенными и с суши, и с моря естественными границами. Естественные условия защищали западноевропейское государство от всякой кочевой бури и непогоды. Мягкий климат, богатая и разнообразная природа, близость морей делали жизнь европейца легче и давали ему широкую возможность созидать культурные ценности.

Европейцы, помимо богатых даров природы, получили богатое культурное наследство. На Западе германские племена расселились на старой территории Западно-Римской империи, они восприняли культуру Древнего Рима, они получили прочную основу и четкую форму для дальнейшего своего развития. И тогда как на Западе новые государства с первых же дней своего существования получили в свое распоряжение запас знаний, накопленный предыдущими поколениями, Россия, наоборот, села <на пустое место>.

В обстановке постоянной и напряженной борьбы с внешними врагами и природой, отрезанный от всего культурного мира, славянин был предоставлен своим собственным силам. Он, как дитя, находился во власти матери-природы. Славянин был язычником. Он поклонялся силам природы и признавал ее за высочайшую волю. Наши предки видели и слышали особых- богов в шелесте листьев, в плеске реки, в шорохе травы, в шуме зреющих колосьев. В реке, по воззрениям славян, жил и плескался водяной, в лесу стонал и свистал меж деревьев леший, в поле шуршал травой полевик, на пашне шумел колосьями житный.

Русь языческая не имела представления о Боге, о душе, о человеке, о его предназначении, а следовательно, не имела правильно организованного общества и культуры. Но вот происходит чудодейственный переворот. Благоверный равноапостольный князь Владимир приводит себя и весь народ свой к крещению в водах днепровских, которые стали купелью нашего возрождения, истоком русской культуры.

* С. А. Князьков. Из прошлого русской земли. Ч. 1-2. М.. 1907-1909.

Появляется новый человек: язычника сменяет христианин. Первым и примерным выразителем христианства становится сам святой князь Владимир. Он решительно изменил языческий образ жизни, стал <одеждою нагим, питанием алчущим, покровом не имущим крова, заступником обижаемых, обогатителем убогих>. Устроительницей жизни становится церковь. Церковь создает христианскую семью. Христианство принесло новые идеалы общественной и государственной жизни. От церкви русский человек усваивает право- сознание, понятие о морали, долге, об обязанностях перед Богом, собой и обществом, только церковь научила его подчинять грубую силу требованиям нравственного закона.

С принятием христианства появляется на Руси тип человека, неведомый ранее русской жизни, тип идеалиста, духовного богатыря, появляется инок - этот <пионер> русской культуры. Он уходит от суетного, многомятежного мира, зовет к подвигу и смирению, к покаянию. За ним идут последователи, творят с ним одно общее дело, строят церковь,.создают обитель. Монастырь - первый колонизатор глухой и безлюдной Руси. Монастырь становится крепостью, где находят кров от нападений. В монастыре возникают дела благотворения, больницы, странноприимные дома, где находят приют больные, нищие, беспризорные и разбитые житейскими неудачами. Монастырь делается средоточием духовной жизни и высшим центром просвещения. Он несет грамотность и образование. Монахи сами переписывают книги, собирают рукописи, создают книгохранилища. Монастырь положил начало нашей истории чудными, бессмертными летописями. Он стал основоположником нашей архитектуры, живописи, пения и ораторского искусства. Монастырь - источник сильной, разнообразной, энергичной деятельности. Возделывая христианскую истину, святой Владимир понимал, ценил и возделывал также христианскую красоту. Он строил церкви, заботился об их украшении и ботолепии. Святой Владимир слушал пение, <слезы испущающе>. Он положил начало переработке суровой и дикой языческой песни в нежную, задушевную мелодию, которую поет русский народ, в душе которого, по мнению иностранных наблюдателей, звучит непрерывная музыка.

<С востока, откуда воссиял Свет Христов всему миру, приняли мы веру свою, приняли церковные уставы, приняли несказанную, несравненную красоту богослужения и в него вложили свою русскую душу - глубоким могучим словом своего языка и чудным звуком родной своей песни, и еще не русская ли душа одна изукрасила и возлюбила у себя тот чудный звук русского колокола, который так таинственно будит ее и зовет в церковь и от земли - домой в небо. От древнего древа, посажденного на востоке апостолами и святителями вселенской церкви, приняли мы могучее зерно, и вот через него выросло на земле нашей тоже единое с ним сеннолиственное древо и укрыло всю землю своею сенью, и привлекает под сень свою едино- племенные языки и своих нам единоверцев, коим радостно дает Евангелье и службу церковную на родном их наречии>*. Святой Владимир - первый просветитель русском земли. Он - альфа и омега русской жизни и русской культуры. Подлинный праздник русской культуры - это День святого равноапостольного князя Владимира, который высоко поднял хоругвь православия и указал путь историческому шествию русского народа.

Святой Владимир положил начато и укрепил идею православного царства. Он и наша церковь создают нашу государственность. От святого Владимира идет понятие, что власть князя поставлена от Бога, что Он царствует на небесах, а князю определено царствовать на земле, что Бога надо бояться, а князя почитать и служить ему не только за страх, но и за совесть... У него находятся и достойные преемники. Мудрый Ярослав - собиратель русской земли, основоположник единства Руси, создатель <Русской Правды>. Древняя Русь выдвигает идеал русского князя в лице Владимира Мономаха, великого трудника русской земли, который, по словам летописи, был <братолюбец, нищелюбец и добрый страдалец за русскую землю>.

Зерно, посаженное святым Владимиром, дало благотворные и широкие плоды. Русь нс только нс отставала, но в своем культурном развитии шла наравне с европейскими странами. Подвиг, свершенный святым Владимиром, стал бессмертным, а его дела - вечным фундаментом нашей исторической жизни и культуры. Киевская Русь - наследие святого Владимира, достигшая высокой степени культуры, утратила свою самостоятельность, подверглась завоеванию <сыроядцев-агарян>, как называли татар русские современники, и поступила в подчинение владыке степей великому Чингисхану. Это было нелегкое для русского народа господство. Наступила погибель на русские земли. Истреблялось население. Разрушались города и селения. Имущество предавалось огню и разграблению. Весь народ на долгое годы превращен в данника и покорного раба чужеземных завоевателей. Но в этом завоевании Чингисхана была и положительная сторона. Чингисхан подчинил себе все славянские племена, превратил отдельно существующие и постоянно между собой враждующие мелкие образования в одно целое государство с прочной военной организацией.

* К. II. Победоносцев. Речь в день юбилейного торжества 900-летия крещения Pуси.

Чингисхан и его полководцы были нс только великими воителями и завоевателями, они были и великими организаторами: <Даньская отчетливая и целесообразная система управления, привычка монголов работать по администрированию страны в больших масштабах были налицо и нс могли нс породить удивления и почтения в наших предках. Ведь, собственно говоря, Русь впервые администрировалась в таких масштабах*. Татары положили прочное начало военной организации наших предков. От завоевателей мы получили финансовую систему. Наряду с финансами были правильно устроены почтовые сношения и пути сообщения, основанные на общегосударственной <ямской повинности>.

Как организаторы крупного масштаба, чингисовичи в своей организаторской деятельности руководствовались не только узко-практическими соображениями, но и известными высшими принципами и идеями, соединенными в стройную систему. Так, к своим подданным, начиная с высших вельмож и военачальников и кончая рядовыми воинами. Чингисхан предъявлял известные нравственные требования. Добродетели, которые он больше всего ценил и поощрял, были верность, преданность и стойкость: пороки, которые он больше всего презирал и ненавидел, были измена, предательство и трусость. Всех предателей и изменников после каждой очередной победы над каким-нибудь царем или правителем великий завоеватель отдавал распоряжение казнить. И наоборот, после завоевания каждого нового царства или княжества Чингисхан осыпал наградами и приближал к себе всех тех, которые оставались верными бывшему правителю этой завоеванной страны до самого конца, верными даже тогда, когда их верность была для них явно невыгодна и опасна. Вся государственная система Чингисхана строилась на принципах чести, верности и служения. Весь административный аппарат составлялся из людей верных и стойких, не за страх, а за совесть служивших своему повелителю, который был посланцем самого Неба и одновременно представителем государства. Повиновение основывалось нс на рабской покорности и страхе, а на убеждении, что этим повиновением каждый служит высшей цели, высшему, божественному идеалу.

* Вс. Н. Иванов. Мы. С. I5 1. См. также у академика Вартольда

Повинуясь своему непосредственному начальнику, монгольский военачальник или администратор сознавал, что повинуется не ему лично, а ему как части божественно установленной иерархической лестницы, вплоть до верховного земного повелителя, который, однако, мыслится как ставленник, но ставленник не человека, а Бога.

Для этого стоит только просмотреть ту <грамоту хана Узбека>, которую получил Петр Митрополит ездивший в Орду в 1308 году, и которая, между прочим, гласит: <Дань ли на нас емлют, или иное что ни буди - тамга ли, поплужное ли, ям ли, мыз ли, мостовщина ли, и егда на службу нашу с улусов наших повелим рать сбирати, где восхотим воевати: а от Соборныя церкви Петра Митрополита никто же не взимает и от всих людей, и от всего его причта; те бо за нас Бога молят, и нас блюдут, и наше воинство укрепляют*. Чингисхан во главу государственной жизни клал, таким образом, религию, был нс только простым поработителем, завоевателем и разрушителем. но он был носителем большой положительной идеи - идеи высшего существа, божественной идеи, идеи ценности религии. Чингисовичи не только пассивно терпели в своем государстве разные религии, а активно поддерживали все эти религии. Душа русского народа при монголах оставалась свободной, и православная вера, которую они взяли под свое покровительство, стала якорем спасения русского народа. В то же время разгром удельно-вечевой Руси монгольским нашествием и включение этой Руси в монгольское государство произвели в душах и умах русских людей глубокий переворот и потрясения. С душевной подавленностью, с острым чувством унижения национального самолюбия соединялось сильное новое впечатление величия чужой государственной идеи. Главным, основным явлением этого времени был чрезвычайно сильный подъем религиозной жизни. Этот мощный религиозный подъем вызвал к жизни придавленное страшным бедствием национальное самосознание. Начинается идеализация киевского русского прошлого. В русских душах и умах постепенно поднималась, росла и укреплялась волна преимущественно религиозного, но в то же время и национального героизма... Борьба за народную душу, за укрепление и сохранение веры становится главной задачей лучших людей. Во главе национального освобождения становятся святые. Они зовут к смирению, покорности, указывая, что страшное бедствие татарской неволи - наказание Божие за людские грехи. Призывают к повиновению перед ханами. Пусть сковано тело, но свободна душа - и освобождение обеспечено. Святой благоверный князь Александр Невский показывает яр- кий пример мудрой и выдержанной политики того времени. Он смирился перед татарами, но он выступил против католицизма и против тевтонов, которые хотели полонить православную душу.

* Вс. Н. Иванов. Мы. С. 202.

Мрачная и трудная эпоха тех грозных времен выдвигает светлых деятелей. Благодатный воспитатель русского народного духа преподобный Сергий творит великое дело устроения Руси; святые Митрополиты Петр и Алексий отстаивают интересы церкви и духовенства, а следовательно, и России. <Дом Пресвятыя Богородицы> Москва превращается в храм России, Кремль - в ее алтарь. Понемногу собирается разрушенная храмина русского национального духа, Москва становится центром религиозного и национального объединения. С укреплением православия проявляется и углубляется национальное самосознание. Великое дело святого Петра продолжают святые Алексий и Иона Они зовут к единству русской земли, к национальному сплочению, к признанию великого князя и объединению вокруг него во имя Руси. Русский народ начинает сознавать себя единым народом при многоплеменной своей сущности. Сознание единства, красоты русской земли и русского народа проявляется после татарского ига с особенной остротой и напряженностью, что особенно ярко выражено в <Слове о погибели Русской земли>:

<О светло светлая и украсно украшенная земля Русская! И многими красотами удивлена еси: озерами многими, реками и кладезь- ми местночтимыми, горами крутыми, холмами высокими, дубравами частыми, польми дивными, зверьми разноличными, птицами быстролетными, город ы великими, селами дивными, винограды обильными, домы церковными и князьями грозными, бояры честными, вельможами многими - всего еси исполнена, земля Русская, о правоверная вера христианская!..>

Автор любит свою землю, он широкими мазками рисует границы русской земли - от <Угор до Ляхов и до Чехов, до Ятвязи, до Литвы, до Немец, до Корелы, до Устюга и дышащего моря, от моря до Болгар, до Черемисы, до Мордвы - то все покорено было Богом крестьянскому (то есть христианскому) языку>.

Автору уже дорога вся русская земля, дороги воспоминания о ее единстве и величии при Великом Ярославе, при Владимире Мономахе, которого боялись и половцы, и литва, и угры, и немцы, которому царьградский царь присылал богатые дары. Сознание русской цельности, родственности духа углубляется, растет.

Князья-хозяева, при поддержке церкви и духовенства, собирают русскую землю, объединяют народ, собирают общерусскую силу. Калита^ в 1332 году получает от хана <княжение великое над всею Русскою землею> и становится источником <порядка и тишины на Руси>. В своем завещании Симеон Гордый* (1353) говорит о связи поколений, выступает основоположником национальной традиции: <Пишу вам это того ради, чтобы не перестала память родителей наших и наша - и свеча бы не угасла...> Московские князья приобретают в глазах народа все большее и большее значение. На них начинают и привыкают смотреть как на избавителей от ига, и когда обстоятельства сложились так, что Московский князь должен был выступить против татар, под его знаменами в 1381 году твердо и единодушно собралась вся русская земля, в то время уже скипавшаяся из многих племен в единую Великороссию.

Дмитрий Донской выступил как вождь всей начавшей быть Великороссии.

На Куликовом поле истекала кровью вся православная Русь, отстаивая свою национальную независимость. И она - отстояла ее. В прекрасной старой повести <Задонщина> неизвестный певец этой русской кровавой страды рассказывает: князь великий стал <на костех> (то есть на трупах) и приказал считать убитых. И отвечает боярин: <Нет, Государь, у нас сорока бояр больших московских, да двенадцати князей белозерских, да тридцати новгородских посадников, да двадцати бояр коломенских, да тридцати панов литовских, да сорока бояр переяславских, да двадцати пяти бояр костромских, да тридцати пяти бояр владимирских, да пятидесяти бояр суздальских, да семидесяти бояр рязанских, да сорока бояр муромских, да тридцати бояр ростовских...> Это пали они за русскую землю.

Победитель великий князь со слезами обращается к мертвым: <Братия... Положили есте головы за святые церкви, за землю Русскую, за веру крестьянскую. Простите мя, братия, и благословите!..> Великий князь Московский, хранитель и сберегатель земли, вырастает здесь в огромный свой исторический рост. Восторжествовала идея самодержавной, то есть не зависящей ни от кого внешнего, царской власти. Исчезает здесь столь часто упоминаемый царь Ордынский. Митрополит первый называет Иоанна III <царем и самодержцем>, и Иоанн III в действительности становится царем Московским.

Он в полном убеждении и соответствии действительному положению мог объявить: <Иоанн, Божиею милостью Государь веся Руси и великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, и Пермский, и иных...> Иоанн III, как духовный наследник византийских императоров, принимает герб византийский - двуглавого орла - и сливает его с московским - Георгием Победоносцем, поместив последнего в центре нового герба (на груди орла), сливая этим символом пути Запада и Востока.

Падение татарского ига (1480 год) и взятие турками Константинополя (в 1453 году) возвышают русский народ в его самосознании. Русские люди начинают говорить, что русский народ - первый народ во Вселенной, избранник Божий, получивший от Бога преимущественное право на истинную божественную благодать, это доказано тем. что Русь избыла татарскую власть. Между тем падение Константинополя русские люди как раз приписывают отпадению греков от православия; они стали смотреть на это несчастье как на наказание Божие грекам. Старец Филофей" в послании к великому князю Василию IIP отчетливо формулирует мысль о преемственности царской власти, перешедшей от византийских императоров к московским князьям, и о Москве как о третьем Риме: <Пал второй Рим - Константинополь, но на его месте возник третий Рим - Москва. Первые два погибли, третий - не погибнет, а четвертому - не быть>.

Идея русского независимого самодержавия завоевывает полное право гражданства. Святой Митрополит Макарий защищает самодержавие Грозного против преступной попытки бояр это самодержавие расшатать, памятуя о вечевых и удельных вольностях, венчает его на Московское царство с возложением царского сана: барм (оплечья), венца (шапки) и скипетра вместе со <Святым Животворящим Крестом> - на <великого Государя>. Великий святой предвидел, что в лице Грозного он сберегает великого Царя.

Грозный - глубочайший идеолог самодержавия, он формулирует содержание этого понятия четко и определенно: <Мы, смиренный Иоанн, Царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению...> - пишет он в знаменитом письме к эмигранту князю Курбскому. Он положение самодержца поднимает на недосягаемую высоту, указывая его мистический смысл. <Земля, - говорит Грозный, - правится Божиим милосердием, и Пресвятыя Богородицы милостью, и всех святых молитвами, и родителей наших благословением, и после нами. Государями своими, а не судьями и воеводами и еже ипаты и стратеги>.

Гениальный идеолог самодержавия, Грозный в то же время и гениальный политик. При нем не только происходит основное объединение русской земли, но он кладет прочный фундамент для Православного Русского Царства, которое глубже по своему содержанию всякой империи.

При нем падает Казанское ханство. С падением Казани открывается новая эра наступательной политики на Востоке: Волга свободна. Москва от обороны переходит в наступление. Грозный дает отчетливую программу движения на Восток для будущих поколений... Железные ворота Урала становятся проходными воротами, Кама доступна. Ермак завоевывает Сибирь, открывает путь нашим <землепроходцам>, а они в какую-нибудь сотню лет пройдут через всю Азию, вплоть до Тихого океана, до Берингова пролива, и присоединят ее к Русскому Царству, развернувшемуся между Балтикой и Тихим океаном.

В 1554-1556 годах завоевывается ханство Астраханское. Этим определяется движение последующих поколений на Коканд, Хиву, Бухару и Туркестанские степи. Завоевание Крыма и Кавказа - это только завершение плана, задуманного Грозным. Грозный ставит жизненно необходимый для России балтийский вопрос. В 1558 году начинается Ливонская война: Ливонский орден распадается под ударами русского оружия и теряет свою самостоятельность; русские войска доходят до Риги... Орлиный полет Грозного стремится превратить Московию в мировую державу. Иоанн Грозный первый так ясно и определенно поставил вопрос о создании нашей боевой мощи. Он нанимает на службу военных, опытных мастеров, техников, типографщиков, врачей и т. д. Он нанимает на московскую службу скандинавских мореходов. Во внутренней жизни России Грозным проводятся громадные реформы.

Грозный заботится о церковных делах. Созывает Стоглавый Церковный Собор. По его повелению канонизируются русские святые. Заканчивается составление Четьих Миней, этого первого свода духовной истории Руси.

Создается свод правил <мирского строения> и кодекс семейно общественной морали <Домострой>, это великая и оболганная книга. Для разрешение важных государственных вопросов созывается <совет всея земли> - Земский Собор. Грозный кладет начало принципу децентрализации. Народ получает самое широкое земское самоуправление.

Реформируется суд, и издается Судебник. Русская культура достигает пышности и цветения. Царствование Грозного - золотой век русской мысли и искусства. В его царствование получает окончательную редакцию Степенная книга. Возникает грандиозный замысел составить Царственную летопись, эту историю Руси. Создается Царская мастерская палата (Академия художеств) для подготовки иконописцев и опытных каллиграфов в списывании рукописей.

В живописи (в иконописании и церковной фреске) в царствование Иоанна Грозного наступил известного рода перелом: пора слепого подражания и бессознательного искания кончается. Воспитанная на архитектурных образцах новгородских, владимирских и суздальских, Москва выработала теперь свой художественный вкус и стала в свою очередь рассадником искусства для всей Руси. Наконец, Грозный, со своей пылкой художественной душой, обратил внимание на церковное пение, на знаменитый знаменный распев, который западные славяне получили от Византии и который перешел потом на Русь. Древняя Русь любила церковное пение, считала это богоугодным делом. Монастыри были консерваториями, откуда поставлялись для всей верующей Руси певцы.

Грозный любил этот распев, сам пел по знаменам, по крюкам, заложил прочные основы для будущего, несмотря на позднейшие влияния, пересаждения к нам византийской образованности посредством укрепления самодержавия, посредством большого умственного развития местного духовенства, посредством установления придворных обычаев, мод, вкусов и т. д. Это пора Иоаннов, падения Казани, завоевания Сибири, век постройки Василия Блаженного в Москве, постройки странной, неудовлетворительной, но до крайности своеобразной, русской, указавшей яснее прежнего его свойственный нам архитектурный стиль, именно на индийское многоглавие, приложенное к византийским началам>, - характеризует Леонтьев эпоху Грозного*.

Дело святого Владимира, Ярослава Мудрого, Владимира Мономаха, Дмитрия Донского, Иоанна Калиты, Иоанна III по созданию святорусской земли, таким образом, довершил Грозный и заложил линию будущей нашей истории. Грозный - синтез нашей исторической жизни. Он создал не только мировую державу, Империю, подобную другим, а завершил строение Православного Царства - явления, неповторимого в мировой истории. Православное Царство - это особый мир, своеобразная культура, самобытный стиль выражения народного русского духа... Грозный велик и гениален - потому что в нем во всей полноте отразились русская стихия и русская душа.

Он - православный самодержавный русский Царь, то есть наиболее полный и совершенный выразитель двух организующих начал нашей жизни - православия и самодержавия. Первые Романовы, Михаил и Алексей, продолжают начатое, но не законченное дело великого архитектора Российской державы - Грозного.

Ближайший сотрудник Тишайшего Царя Ордын-Нащокин развивает программу Грозного. Идеи, мысли и планы преобразований, все, что потом приписывается Петру. - все это было дано еще до рождения Петра.

* К. Н. Леонтьев. Восток. Россия и Славянство М.. I885-1886.

Вот важнейшая часть этой государственно-национальной программы:

1) мир и даже союз с Польшей, борьба со Швецией за восточный балтийский берег и с Турцией и Крымом за Южную Россию;

2) завершение переустройства войска в регулярную армию:

3) замена старой и сложной системы прямых налогов двумя податями - подушной и поземельной;

4) развитие внешней торговли и внутренней обрабатывающей промышленности;

5) введение городского самоуправления с целью поднятия производительности и благосостояния торгово-промышленной жизни страны;

6) заведение школ не только общеобразовательных, с церковным характером, но н технических, приспособленных к нуждам государства.

Все это производилось по иноземным образцам и лаже с помощью иностранных руководителей, с полным учетом их опытности в этом деле.

Предшественники Петра создали нс только атмосферу, но начертали план государственных преобразований в будущем и в некоторых отношениях пошли даже дальше того, что было сделано впоследствии Петром - их преемником.

Пошлинные преобразователи России - Царь Алексей и Ордын Нащокин, которые вовсе не рвали со старой нашей традицией. <Петр, - по словам Ключевского. - стал преобразователем как-то невзначай, как будто бы нехотя, поневоле>. Лесная и Полтава были подготовлены задолго до этих громких событии. Русские уже давно стремились к Балтийскому морю и вели напряженную борьбу за укрепление там своего положения. Эту борьбу вели Грозный и Годунов.

Борьба за ливонское побережье шла при Михаиле, Феодоре и Алексее.

Путь для потомков был проложен. Для успеха этой борьбы все было подготовлено. Создана вооруженная сила. Были сформированы по иноземное образцу полки. Из девяти разрядов в восьми значилось полков иноземного строя 25 рейтарских и 38 солдатских, под начальством иноземных полковников. При Алексее по списку 1631 года числилось реформированных полков до 90 000 человек. Стоимость армии на наши деньги с 3 миллионов в 1631 году возросла к 1680 году до 10 миллионов. Нанимали иностранных офицеров и солдат. Выписывали из- за границы оружие и артиллерийские снаряды, настолько, что Запад даже тревожься. Стали вырабатывать железо, строить железные заводы. Был организован Тульский завод, на котором приготовлялись пушки, ядра, ружейные приборы и всякое железо. Правительство вызывало рудознатцев, мастеров пушечных, бархатных, канительных, каменщиков, литейщиков и мастеров <водяного взвода>. Был напечатан устав для обучения людей иноземному строю под заглавием <Учение и хитрость ратного строения пехотных людей>.

Созданная уже при Царе Алексее по иноземному образцу русская армия дала и власть Петру. При Петре ничего существенного в смысле военных успехов сделано не было. Воина со шведами была тяжелой и по результатам весьма незначительной. 21 год длилась эта война с бестолковым Карлом XII", которого почему-то называли гениальным, и эта война дала нам всего лишь две северные провинции. Победы над шведами достигнуты были не успехами нашей стратегии, а глупыми распоряжениями и действиями Карла XII, <скандинавского бродяги>, как его метко определил Ключевский.

Мысль о флоте, о гаванях, о морской торговле занимало московское правительство уже с половины XVII столетия. В 1669 году в Коломенском уезде был построен корабль <Орел>, который обошелся в 9 тысяч - около 125 тысяч рублей на наши деньги. Задолго до этого были открыты и отлично работали гавани на Белом море у Архангельска и на Мурмане. У москвичей возникла своеобразная мысль взять напрокат для будущего московского флота чужие гавани, это <окно в Европу>. Мысль о создании русского флота тревожила государственных людей того времени. Разумная и основательная политика допетровской Руси, несомненно, осуществила бы эту мечту для государства.

Утверждение восторженных поклонников петровских преобразований, что только исключительно Петр Первый создал русскую армию и флот и превратил Россию в мировую державу, не соответствует исторической действительности. Мы не отрицаем, что Петром была увеличена и развита наша военная и морская сила, но мы не можем не признать того, что в значительной мере военная реформа была предложена до Петра Первого и что последний взял готовую идею. Но зато в духовном отношении петровская эпоха является нашим декадансом. Отсюда то и начинается период европейского ига и идет неустанный подкоп под наши исторические основы... От Петра мы получили убогое так называемое <культурное наследство>, а подлинная русская культура остается в Московской Руси. Культурные памятники царствования Петра: ботик, который был выписан из-за границы его предшественниками, <Юности честное зерцало> и <Ведомости>. Начинается эпоха слепого подражания Европе во всем: в архитектуре, живописи, музыке и пении. Внешне мы растем. Ширится Русское государство. Мы ведем бесчисленные воины. Блестящие победы несет нам христолюбивое воинство, побеждает дух православия и его верные сыны, одеты" почему-то в иноземные мундиры. Борьба с масонской Европой выдвигает русского гения, вонна-подвижника Суворова. Растет наше могущество и слава. Мы богатеем. Россия - полная чаша всевозможных благ.

Весь мир с завистью смотрит на величественное здание, на фронтоне которого красуется надпись: <Российская империя>. Но с ростом экономического благополучия идет духовное оскудение. Интеллигенция отвергает наши исконные начала, разрывает свою связь с народом и бежит <вон из Москвы> в Европу за чужими и чуждыми нашей жизни идеями. <Петербургская Россия, - писал в 1880 году К. Леонтьев, - эта мещанская современная Ев- ропа, сама трещит по всем швам, и внимательное, разумеющее ухо слышит этот многозначительный треск ежеминутно и понимает его ужасное значение>.

С эпохи Николая Павловича начинаются проблески национального возрождения. Прежде всего ненормальность положения чувствуют представители искусства. Они бьют тревогу, но русское общество глухо к предостерегающим голосам. Одиноко прозвучал голос нашего гения Пушкина. Голоса пророков и мыслителей Достоевского, Леонтьева и славянофилов остаются гласом вопиющего в пустыне. Зовут к родным истокам художники и музыканты Глинка, Суриков, Мусоргский, Васнецов, Нестеров, Римский-Корсаков. Они пишут икону, раскрывают историческую правду, рассказывают русскую сказку, поют пленительную русскую песню. Но мыслители и художники не могут разбудить выветрившегося национального сознания. Еще не родилось русское национальное понятие. Властителями дум передовой интеллигенции остаются Гоббс, Пуффендорф, Локк, Вольтер, Монтескье, Руссо, Гегель, Маркс, а вождями - голландец из Амстердама, французик из Бордо и фармацевт из Гомеля. Россия существует своей глубинной и исторической инерцией, пока народ сохраняет веру в Бога и хранит Помазанника Божия Царя. Государство держится простой и искренней верой и чувством народа и инстинктом самосохранения. В верхах общества национальное самосознание спутано. Русские трубадуры поют гимн революционной весне. <Русское общество, - писал К. Леонтьев. - и без того довольно эгалитарное по привычкам, помчится еще быстрее всякого другого по смертному пути всесмешения, и кто знает, подобно евреям, не ожидавшим, что из недр их выйдет Учитель новой веры, и мы неожиданно из наших государственных недр, сперва бессословных, а потом бесцерковных или уже слабоцерковных, - родим антихриста>.

Константин Леонтьев считал неправдоподобным торжество в России умеренного либерализма. Умеренный либерализм <гак неглубок и гак легко может быть раздавлен между двумя весьма не либеральными силами: между исступленным нигилистическим порывом и твердой, бестрепетной защитой наших великих исторических начал. Либерализм, как медленно действующий яд, приведет к одному результату - революции и смерти России>, - говорит Леонтьев. И далее: <Никакая пугачевщина не может повредить России так, как могла бы ей повредить очень мирная, очень законная демократическая конституция>.

С необычайной прозорливостью К. Н. Леонтьев предвидел, что русский народ не остановится ни на каких умеренно-конституционных формах и устремится к самому крайнему и предельному. <Либерализм, простертый еще немного дальше, довел бы нас до взрыва, и так называемая конституция была бы самим верным средством для проведения насильственного социалистического переворота, для возбуждения бедного класса населения противу богатых, противу землевладельцев, банкиров и купцов, для новой, ужасной, может быть, пугачевщины>. Предвидел нашу национальную катастрофу и Ф. М. Достоевский. <Европейская революция начнется в России, ибо нет у нас для нее надлежащего отпора ни в управлении (правительстве), ни в обществе>, - пишет он. Вопреки надеждам наших либералов, что революция будет бескровной, Ф. М. Достоевский предсказывал ее кровавый ужас, помутнение совести и попрание всякой человечности.

Желая водворить на земле всеобщее единение, люди закончат междоусобной войной, анархией и голодом. Агитаторы будут звать на грабеж, <начнут гордую Вавилонскую башню, а кончат антропофагией>. Социализм, пересаженный на русскую почву, дойдет до крайних своих выводов. Насилие будет признано существенным методом действий. <Отвергнув Христа, люди хотят ввести справедливость, а кончат тем, что зальют мир кровью>.

Революция в России, по убеждению Ф. М. Достоевского, не экономическое движение, даже не политическое, а движение противорелигиозное, противонародное, противорусское. Социализм это не есть только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть <атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос Вавилонской башни, строящейся без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю>. Равным образом К.. Леонтьев предвидел, чем кончится гуманизм, каковы будут его последние плоды. Он понимал, что гуманистическая свобода опустошает человека и должна превратить его в небытие...

Либерализм неизбежно должен привести к социализму и коммунизму. Между либералами и анархистами Леонтьев не видит никакой разницы. Либералы - это мирные анархисты. Коммунисты являются самыми крайними, до бунта и преступлений, в принципе неограниченными либералами: <Коммунистов нужно казнить, но, сколько бы мы их ни казнили, они, доведя либерально-эгалитарный принцип до его крайности, сослужат бессознательную службу реакционной организации будущего, и в этом, пожалуй, их косвенная польза и даже великая>. <После пожара может быть здание красивее, - говорит он, - но это нельзя ставить в заслугу ни поджигателю, ни неосторожному жильцу... Первого нужно повесить, второму сделать выговор. Крайних либералов, положим, вешают, но либералам умеренным (то есть неосторожным поджигателям) еще готовы во многих странах ставить и памятники. Это надо бы было прекратить, и это прекратится само собой>.

Леонтьев прозорливо предвидел всемирную войну и всемирную революцию. <Революция есть "всемирная ассимиляция", и она идет>, - говорит он. <Подвижной строй и идеи свободы и равенства неизбежно приведут или к катастрофе, или к медленному, но глубокому перерождению человеческих обществ на совершенно новых и вовсе уже нс либеральных началах. Быть может, явится рабство в новой форме: вероятно, в виде жесточайшего подчинения лиц мелкими и крупными общинами, а общин - государству>. Будущие социальные реформы <либеральными не будут>. Первые коммунистические порывы в конце XVIII столетия все растут и будут расти, пока не достигнут своего социально-статического предела.

В социализме (коммунизме) болезнь дойдет до своего конца и может перейти в свою противоположность: может начаться возрождение. Социалисты будут действовать не в либеральном духе, пророчествует Леонтьев, <законы и порядки их будут несравненно стеснительнее наших, строже, принудительнее, даже страшнее. В последнем случае жизнь этих новых людей должна быть гораздо тяжелее, болезненнее жизни хороших добросовестных монахов в строгих монастырях>.

Они должны будут ограничить чрезмерную свободу разложения подвижных капиталов, а также ограничить чрезмерную свободу обращения с землей. <Социализм, понятый как следует, есть не что иное, как новый феодализм уже вовсе недалекого будущего, разумея при этом слово "феодализм", конечно, не в тесном и специальном его значении - романо-германского рыцарства или общественного строя именно времени этого рыцарства, - а в самом широком его смысле, то есть в смысле глубокой неравномерности классов и групп, в смысле разнообразной децентрализации и грущтировки социальных сил, объединенных в каком-нибудь живом центре духовном или государственном, в смысле нового закрепощения лиц другими лицами и учреждениями, подчинение одних общин другим общинам, несравненно сильнейшим>.

Константин Леонтьев уже в 1887 году говорит о грядущем экономическом неравенстве и даже рабстве при коммунизме: <Коммунизм в своих буйных стремлениях к идеалу неподвижного равенства должен рядом различных сочетаний с другими началами привести постепенно, с одной стороны, к меньшей подвижности капитала и собственности, с другой - к новому юридическому неравенству, к новым привилегиям, к стеснениям личной свободы и принудительным корпоративным группам, законами резко очерченным; вероятно, даже к новым формам личного рабства или закрепощения... Все существенные стороны охранительных учений им самим (коммунистам) понадобятся. Им нужен будет страх, нужна будет дисциплина, им понадобятся предания покорности, привычка к повиновению>.

Но коммунистический мятеж не принесет тех благ, о которых мечтали наивные утописты. Он несет кровь и разрушение. Это будет бичом человечества, которое поверило глупой сказке о земном всеравенстве и всеблаженстве. Человечество за свои ошибки и увлечения заплатит дорогой ценой... <На розовой воде и сахаре не приготовляют такие коренные перевороты: они предлагаются человечеству всегда путем железа, огня, крови и рыданий>.

Европейское умственное иго подготавливает катастрофу России. Рушится Православное Царство. Распадается государственность, разваливается церковь, разрушается культура. Падение Православного Русского Царства приводит весь мир в состояние хаоса. С падением Православного Русского Царства разрушается последняя твердыня христианства. Россия ведь оставалась в мире единственной страной, где, кроме банкиров, профессоров и адвокатов, были святые, где почиталась святость, где лились молитвы и пелись божественные псалмы.

В России и в XX веке были праведники и святые, которые в Европе уже были давно отвергнуты и забыты. Европа Россию именно и ненавидела за остаток нашей святости. Это не случайность, а глубокая закономерность, что для <просвещенной> Европы Русский Царь, Помазанник Божий, оказался врагом, а друзьями - содержатели публичных домов, грабители и убийцы...

Впрочем, тут возможна и другая причина, как пишет один зарубежный публицист. <Европа не имела бы, пожалуй, ничего против Сергия Радонежского, она бы могла простить России ее кремлевские соборы, если бы эта православная Россия не строила при этом в Сормове своих паровозов, не имела бы балтийских и николаевских верфей, не разрабатывала бы Донецкого бассейна... Европа могла бы только поставить дилемму: или Лобачевский - или Оптина пустынь, или Достоевский - или Менделеев. Но, оказывается, в России есть и то и другое... И благочестие - и память о Боге, и вера в Него - и сибирский экспресс, биолог Кольцов - и Мусоргский... Это было слишком грандиозно и посрамительно для Европы. Вот почему она и пышет яростью на Россию>*.

Великая война обнажила причины кризиса; она показала, что от Европы отлетел животворящий христианский Дух, что христианская в прошлом Европа превратилась в языческую страну. После нашей революции обнажились страшные язвы. Мы узнали, что наши союзники давно уже готовят гибель России, что разгром России входил в программу <великих демократий> Англии и Франции.

На глазах всех при полном попустительстве Англии и Франции был предан на муки и смерть их верный союзник Государь Николай II. Приблизилось царство антихриста, наступило его время. Антихрист справляет свой шумный пир, а <бывшие христиане> послушно идут на это веселье, справляют праздник сатаны... Куда же идти нам, каким путем - к заветной цели и что мы должны строить? Мы нс должны выдумывать какие-то старые и новые пути, у нас, русских, есть путь прямой, извечный. Русские люди должны собираться не под фашистскими знаменами, не под знаменами гитлеровской свастики, а под священными хоругвями, на которых начертаны для нас бессмертные слова: <Православие, Самодержавие и Русское Единодержавие>. Мы обязаны и будем строить Православное Русское Царство, вечный идеал нашей жизни, на тех мудрых и практических основах, на которых вековалась Россия. Не нужно при этом думать, что православие - это неподвижная конфессиональная схема, которая исключит всякие другие верования и народы. Нет, православие есть практическое творчество добра на земле во имя Бога Живаго, и поэтому-то под знамена Православной России собрались и магометане, и идолопоклонники, и лютеране, и католики. Подобно тому как казанские татары-магометане честно клали свою голову за Россию, и прибалтийские дворяне-немцы, лютеране по убеждению, - тоже считали себя с гордостью русскими.

* Б. Н. Ильин. Столп злобы богопротивный. - Евразийский временник. Кн. IV. С. 177

Только Россия могла переварить и сделать <русскими>, оставив всем им прелесть национального своеобразия и их религии, - и кавказские народности, и панов Западного края, и наследие великой французской революции - массу эмигрантов, и маркизов Паулуччи, и баронов Гейкингов, и арапов Ганнибалов... Пора же осознать то, что в многоцветий русской культуры <повинно> именно православие, которое сумело разных людей поощрить, отдать все самое лучшее, самое глубокое своей природы на общую русскую - всероссийскую пользу и потребу. Таков был и есть наш русский путь. Все другие пути ложны, все чужие лозунги - фальшь и новые идеалы - вредная химера.

Фашизм и национал-социализм, взбудоражившие нашу эмиграцию, - не пути, а только перепутья... В этих движениях нет самого главного: нет вечного, нет религиозной основы, которая содержит смысл и цель всякого национального движения. Фашисты говорят о Боге, но слово <Бог> - пустой звук, только параграф политической программы, а не смысл и цель жизни. По их учению, религия - только <важный фактор в жизни государства>, а не самоцель. Церковь для фашизма терпима постольку, поскольку она пассивна и не противоречит государственной власти. В фашистской программе нет требования союза церкви с государством, ибо фашистское государство поглощает все, в том числе и церковь и ее свободу. Фашизм так же безрелигиозен, как либерализм и демократизм, которым он объявил беспощадную войну. В мире есть точка, вокруг которой происходит трогательное объединение и либералов, и демократов, и социалистов, и фашистов, - это СССР, яркое и последовательное царство антихриста. Около этого места умолкают все разногласия и исчезают все различия. Фашисты и национал-социалисты вместе с либералами и социал-демократами склоняются глубоко и почтительно перед его величеством антихристом.

Фашизм - это диктатура, смирительная рубашка для буйнопомешанных, но не исцеляющее лекарство от страшного духовного недуга, которым страдает современное человечество. То же нужно сказать и о солидаризме, этой бледной немочи наших дней. Солидаризм - старая теория, пущенная в оборот еще во второй половине XVII столетия масонством и оказавшаяся сплошной и вредной утопией. Масонство явилось колыбелью и демократии, и солидаризма. Из масонских лож вышло убеждение, что сила права выше права силы и что можно без Бога, на основании человеческого разума, перевоспитать так людей, что они сольются в одно гармоническое целое. И фашизм, и солидаризм - оба бессильные потуги, обреченные попытки люден перестроить жизнь силами одного лишь слабого и ничтожного человеческого разума. Недостаточно сказать, что фашизм и солидаризм идут на смену капитализму и социализму, что государство будущего - организованное государство, опирающееся на приведенные в гармонический порядок народные силы, но необходимо дать ответ на мягчительный для современности вопрос: кто организует эти силы, кто превратит зверя в человека, кто заставит безропотно нести жертвы во имя общего блага?

Право? Но мировая война и русская революция окончательно добили и до этого уже пошатнувшийся авторитет права. Диктатура? Но это временная мера, длительное ее применение вызовет противодействие, породит борьбу и, как результат, новые страдания. Разум бессилен перед вопросами жизни и смерти; мораль без Бога - пустое место. Все это не то, нс решение вопроса <Быть или не быть?>. При современном состоянии человеческих обществ право и сила не могут установить нужного равновесия. Это может совершить Божья воля, но об этом не говорят вожди новых движений, строители новой жизни. Среди конструктивных идеологических построений эмиграции, конечно, весьма ценным, интересным и глубоким являлось движение евразийства. Евразийцы в лице западных и наших местных дальневосточных представителей этого течения выдвинули, по существу, совершенно правильную проблему - проблему осознания нашего органического и исторического отличия от Запада. В этом смысле ими сделано очень много, как, например, установление понимания России как Евразии, как особого мира бытового исповедничества, установление основных русских понятий и т. д. Но это движение как-то изжило само себя, пойдя по чисто политической линии и не придавая должного значения, по существу, самому главному фактору русской истории - православию. А чтобы придать этому фактору то значение, которое он заслуживает, надо самому быть верующим и православным. Но в евразийстве дело дальше православного стиля не пошло, ибо оно движение нс бытовое, а интеллигентское. Было и еще одно национальное течение, так называемое младоросское, которое, однако, представляет из себя простое недоразумение, ибо оно требует наличия определенной политической партии с Царем. Помазанником Божиим, во главе. <Партлиния>, которую развивает и <гнет>, на большевистском жаргоне, Казсм-бск, и лозунг младороссов <Царь и Советы> с единым фронтом от монархистов до большевиков - вредная уния. <Царь II Советы> - это не православная монархия, а черное, лобное и похотливое самодержавие. Итак. наш идеал - православие - полная антитеза рационализму, который является господствующим настроением жизни Запада. По учению святых отцов православной церкви и наших святых праведников, все человеческое земное есть дело второстепенное, что разум и человеческие силы ничтожны перед волей Всемогущего, что религиозная истина познается не критикой, нс наукой, не гордой своими завоеваниями культурой, а детской простотой души, смиренным и деятельным преклонением перед тайнами величия Божия. Мы раздавленные и гонимые, мы нищие, у нас нет никаких реальных возможностей, но мы имеем богатый клад, оставленный нашими славными предками, - православие. От него мы получили все: наше национальное самосознание, нашу мощь, величие, славу и культуру.

Наша церковь ограблена, она не блистает, как это было раньше, бриллиантами, изумрудами, смарагдами и ластами - но она украшена подвигами мучеников и страстотерпцев, исповедников за веру и рыцарей долга и верности. Распятая православная церковь вместе с мучеником Царем и верными ее сынами - наше неоцененное сокровище и надежда на воскресение от национальной смерти.

Имея такое богатство, мы не должны никому завидовать, не должны предаваться отчаянию, ибо <Христос воскресе>, <Христос посреди нас>. Два священных идеала должны освещать наш путь в борьбе за Россию: православие как основа нашей народной жизни, и самодержавие, как государственный идеал России. Конечно, мы должны учесть все, что произошло после нашей черной смуты. Мы должны наладить и устроить жизнь народа, послужить народу, <заплатить свой долг народу> с лихвенными процентами. Но нс это главное, ибо все это земное. Без руководящих идей мы не выйдем на Божий свет из страшной исторической мглы, которая окутала нашу Родину. Конечная цель наших стремлений - Святая Русь - полное и совершенное выражение христианского идеала и раскрытие этого идеала перед всем человечеством. <Россия, - говорит Константин Леонтьев, - нс просто государство. Россия - это целый мир особой жизни; особый государственный мир, не нашедший себе своеобразного стиля культурной государственности>. Когда мы говорим об этом <русском стиле>, мы знаем, что нам ответят на это наши противники: <О, мы знаем этот "стиль" России: церковь, острог, кабак - вот три ваших кита, на которых зиждилась Россия, се пресловутая "культура"!> Но мы принимаем эту формулу.

Да, церковь - один из столпов России, и почему - выяснено тем, что писано выше. Да, другой ее столп - острог. Острог в смысле настоящем, не в смысле <дома лишения свободы>, а в смысле крепости, того форпоста государственной власти России, Москвы, который продвигался все дальше и дальше, куда только двигалась Россия. Острог - это государственные ступени, по которым поднималось Русское государство на вершину своего величия. По Волге, по Уралу, Сибири стояли эти рубленные из толстых бревен острот, в которых сидели царские воеводы, и никакими другими средствами нельзя было сделать той крепкой России, которая крепка и посейчас и которая не ворох соломы, который бы мог разметать любой приват-доцент.

И наконец, кабак. Господа, не надо пугаться слова <кабак> - ведь это русский клуб, это место, где не только пилась водка, но и где прорабатывались те мысли, которые воплощались в дело потом. Где было Хабарову, Пояркову, Дежневу и другим землепроходцам коротать время и пытать вестей о проходах к Тихому океану? Может быть, как раз в кабаке? И где бы можно было заколачивать дружбу с сибирскими туземцами, с казанцами, с астраханцами, чтобы связывать их крепким цементом русской культуры, как не в этом самом <царевом кабаке>? Да, мы принимаем церковь, острог, кабак. Такова наша русская история, ее стиль, и, увы, мы не можем отказаться от него и теперь. Мы должны осознать этот своеобразный мир, показать его глубину и красоту, мы должны сказать миру свое слово.

В этом устремлении нас не должно останавливать наше печальное настоящее. Мы должны вместе с нашими святыми и национальными гениями верить, что народ не только спасет себя, но что он скажет миру и свое слово правды. Без мессианского идеала народ обречен, он не может быть великим народом. Сказал же Достоевский: <Всякий великий народ верит и должен верить, если только хочет быть долго жив, что в нем-то, и только в нем одном, и заключается спасение мира, что живет он на то, чтобы стоять во главе народов, приобщить их всех к себе воедино и вести их, в согласном ходе, к окончательной цели, всем им предназначенной>. <Кто знает, господа иноземцы, - писал Ф. М. Достоевский, - может быть, России именно предназначено ждать, пока вы кончите, тем временем проникнутые вашей идеей - понять наши идеалы, цели, характер стремлений наших; согласить ваши идеи, возвысить их до общечеловеческого значения и, наконец, свободной духом, свободной от всяких' посторонних, сословных и почвенных интересов двинуться на новую, широкую, еще неведомую в истории деятельность, начав с того, чем вы кончите, - и увлечь всех за собою>. Пусть народ наш тяжко болен, но мы не должны отчаиваться. <Да, он (народ), - говорил Достоевский, - духовно болен. Но, не смертельно. Главная мощная сердцевина души его здорова. Но все- таки болезнь жестокая. Какая же она? Как она называется? Трудно это выразить в одном слове. Можно бы вот как сказать: жажда правды, но не утоленная. Ищет народ правды и выхода к ней, но все не находит>.

Народ как тело Божье, он таит в себе правду Божью в чистом и глубоком се виде. Народ наш искал и будет искать правду. Он будет искать <праведную землю>, страстно и мучительно искать невидимый град Китеж. Не его вина, что ему вместо правды преподнесли ложь, вместо Христа привели к поклонению антихристу. Он за свою веру платит невыразимыми муками и страданиями, он дошел до последней степени падения и унижения... Народ найдет и обретет Бога. Через нечеловеческие муки и испытания придет наш народ к правде, которая во Христе Спасителе...

<...В последний момент, - говорит Ф. М. Достоевский, - вся ложь выскочит из сердца народного и встанет перед ним с неимоверной силой обличения. Во всяком случае, он спасет себя сам, если бы и впрямь дело дошло до беды. Себя и нас спасет, ибо опять-таки свет и спасение воссияют снизу.

Потому что именно народ наш любит правду для правды, а не для красы. И пусть он груб и безобразен, и грешен, и неприметен, но приди его срок и начнись дело всеобщей народной правды, и вас изумит та степень свободы духа, которую проявит он перед гнетом материализма, страстей, денежной и имущественной похоти и даже перед страхом самой жесточайшей мученической смерти. Мы должны преклониться перед народом и ждать от него всего - и мысли и образа - преклониться перед правдой народной и признать ее за правду>. Задача интеллигенции - осознать и раскрыть эту правду, <вернуться домой> после долгих скитаний и слиться в братском союзе со своим народом во имя великого национального будущего. Вера в Россию, верность ей и жертвенное ей служение должны составить смысл деятельности русской интеллигенции. Пусть еще бушует буря на русской безбрежной равнине, сея смерть и страдание, пусть слепые безумцы атакуют Небеса, мы вместе с нашим пророком Ф. М. Достоевским будем верить, что единение во имя Христово принесет спасение, а душа России - православие станет светочем всему миру, станет великой идеей возрождения человечества. Через невыразимые страдания, нечеловеческие муки и испытания русский народ обретет свою правду. <Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского. Он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм> (Ф. М. Достоевский).

Дата добавления: 2015-08-03