Yȍn peräs

- Ei, mama, linnanpäiväine oli ylen mielihyvä, vai niken ei sellitännyh, mi bo sie oli pruazniekkoi. Dai kyzyȍ Jumaldomal en tostanuhes, - alevutti unis muаmuadah.

Jälles puoldu yȍdy zavodiihes jyry. Rämizi kodvan. Buaborukku ei muannuh, vardoiĉĉi taloidu, gu siä ei azus pahua. Huondeksen iel pakui puadari. Karjat virrat rounugo tahtottih murendua levo, seinät, elaigu, ga yhtelläh alevuttih, azetuttih dai uinotettih hil'l'azel ŝohinezel kai hieru.

Huondeksel pestyn ilman piäl nouzi päivaine, vie ĉomembi da ei muga räŝkȍttäi. Nähtä Nast'oil rodih parembi, sai myȍstin huagovoaijal kodvaine lugie. A muiten pidi päivy kai kuuivata koilluo hundekses vahnembien niitettylȍi heinnii – ŝeluo, kiäneltä, lainehtie, kerätä suattoloih.

Konzu mendih illal sizärenke randah kylbemäh kezoidu, sie kylyn rinnal seizottih kai hierun buabat da leukettih toine toizele, kui kummallizesti egläi ennen jyryy suadih heinät suabroih. Ga net zabotat lapsil vie oldih loittozet, heil oli omua hommua dai iluo kaiken päivän dai kezän aloh.

Vuozien peräs

Se päivypasto Anuksen päiväine jäi Nast'oil mustokse vuozien peräkse.

Konzu io ruavastui, muututtih elaijat, elavutettih Jumalan da Pyhäristittyzien pruazniekat, perustettih uvett, Anuksen linnu rodih nellän festivualiloin piälinannu, ainos opii häi arvata, mittuole nägemättȍmäle pruazniekale puutui häi lapsennu. Meijaän vahnal mual vie on äjiu kaiken juttysty peitozuttu da arbaitustu. Toinah omal aijal mittuоl tahto hyvämielizel lapsel, suvaiĉĉijal lugie da sellitellä, kuundelijal vahnembii, ottaijal käyttȍh heijän elokkahat maltot da mielet, avatah Jumalan luonon ilmivȍt se merkiĉĉii pruazniekku.

Konzu Nast'oi kuulou kus tähtȍ kontsertas, televiizoras, pristanin teplohadan lähtijes Enzimäzen Čaikovskoin kontsertan, muuzikku, kuduan häi kuuli Yllȍzeh sillal Anus-joven piäl, hänen silmih sydämespäi nouzou se loittoinne päivypasto Anuksen päiväine, onnuako kaikis eriluaduine da kummaliine kaikes ijäs.

Перевод

Олонецкий денёчек.

Утром.

Настенька проснулась в лёгких сумерках. Что её разбудило, не поняла. Но не стала ни разбираться, ни расстраиваться из-за этого. Будет ли дитя первых лет жизни утруждать себя лишними заботами и огорчениями, даже в мыслях этого нет – проснулась, да и ладно. Огляделась: младшая сестрёнка крепко спала, утонув левой щекой в мягкой белой подушке, беззвучно шевелила губами, приподнимала брови и время от времени коротко усмехалась – видно, снилось ей что-то забавное. За окном белело, так что уже различалась мебель. Шкаф, за которым располагалась большая комната для родителей с двумя окнами, диваном-оттоманкой, радиоприёмником в углу, с круглым столом. Лежанка длиной в полвнутренней стены на детскую половину выходила своей задней частью с большой печуркой внизу для сушки валенок и несезонной одежды - чтобы не испортилась от сырости. Когда печурка была хотя бы наполовину пустой, девочки с удовольствием использовали её в качестве места для пряток, зимнего домика и других детских игр.

В углу помещался старый бабушкин сундук, над которым висели на обеих стенах полки, полные книг. Напротив кроватей висели полки с детской литературой, а правее, на боковой стене - со взрослой. Настенька, хоть и не была ещё сильно большой, но уже понимала, что гораздо интереснее книги, которые родители читать запрещали: а то будет голова кружиться, будут глаза плохо видеть, потому что во взрослых книгах буквы мельче, а сами они толще.

Разве могут такие запреты остановить любознательное дитя? Да как только в комнате не оказывалось взрослых, Настя сразу забиралась на сундук, хватала с боковой полки самую толстую книгу и читала её взахлёб, пока кто-нибудь не подходил к комнате. В углу даже в солнечную погоду было темновато, но разве это могло остановить девочку, когда так сладко было читать, как герои книг любят друг друга, свою родину, а их жизнь полна таких увлекательных приключений, разговоров, открытий! Детские книги Настя тоже читала, у всех на виду – на оттоманке или за столом, но зачастую зачитывалась и не замечала, что пора приподнять фитиль в керосиновой лампе, чтобы добавить яркости свету. Взрослые, конечно, ворчали, но случилось что случилось. Заехал как-то по весне в их начальную школу глазной доктор для очередного осмотра детей. Изучив Настины глаза, очень рассердился: «Как же это вы такой маленькой уже так испортили зрение? Немедленно надо начать носить очки!» Выписал и выдал глазные капли и велел через десять дней приехать в Олонец подбирать стёкла.

Теперь после закапывания стало на самом деле видеть тяжело, читать трудно, бегать и прыгать страшно. Сегодня должен был наступить конец мучениям. Так сказала вчера мама – они стали собираться в дорогу – в Олонец – город, - где Настя ещё ни разу не была. Стала расспрашивать бабушку, что это такое и почему два названия, но та только махнула рукой: «Сама всё завтра увидишь, потерпи немного» и снова погрузилась в свои ежедневные хлопоты.

Лежать уже не было никаких сил. Настенька вскочила, подбежала к окну, отодвинула занавеску. На краю луговины над невидимым отсюда ручьём стоял густой-прегустой туман, прямо как у бабушки в ведре только что подоенное молоко. Отдельные лоскутки тумана рвались вверх и как будто размахивали полупрозрачными ручками, звали к себе. На самом деле или чудится? Девочка бегом бросилась к окну в большой комнате. Кровать родителей была уже прибрана. «Не отправились ли хоть без меня в Олонец?» - промелькнуло в голове, но остановиться уже было невозможно. Окно было открыто, потому что бабушка всегда старалась наполнить комнаты свежим воздухом до комаров. А за окном… Настоящая сказка! Луг за мгновение превратился в жарко пылающий ковёр! Разноцветные искорки переливались на все лады. Это, верно, травы коснулись первые лучи восходящего солнца, а изменённые лечебными каплями зрачки ребёнка придали картине необычности. В этой комнате восхода солнца не было видно, так как окна, как и во всех карельских деревенских домах, смотрели на юг. А вот в бабушкином углу сейчас, наверно, вовсю полыхает золотой огонь.

Ой, а куда же девался туман? Весь изорвался, а отдельные лоскутки, как маленькие девочки, бежали и махали ручками, словно хотели сказать что-то важное. «Олонецкий денёчек. Олонецкий праздник, - как будто прозвенело в ушах. – Идём туда! Все идём! Помни-помни!» Слушать дальше или осмелиться на расспросы уже не удалось: туман исчез, а уши накрыло волной птичьего хора. Это проснулся от солнышка лес, закачал верхушками и разбудил в гнёздах всех возможных птах, которые одновременно подняли такой гомон, что заглушили все остальные звуки природы.

В комнату зашла мама.

- Хорошо, что уже на ногах. Умойся, поешь, потом приходи одеваться. Тем временем приготовлю тебе наряды.

- Мама, а какой в Олонце праздник?

- Никакой, - пожала плечами мать. – Все работают. Мы едем в поликлинику и по другим делам, которые надо успеть справить до сенокоса.

На пороге кухни солнце так ударило в глаза, что они невольно закрылись. Болезненные слёзы выкатились из-под век по щекам к краешкам губ. Бабушка кинулась на короткий вскрик. Настя успела заметить: она перед этим стояла на коленях перед иконой и делала поклоны до земли.

- Ладно, ладно, не плачь, а то испортишь лечение. Сядь-ка сюда около окна, за занавеску. Да поешь, чего хочется. В дорогу надо всегда немножко хлебушка поесть. А то в машине будет мутить и тошнить.

Выложила на стол жареную картошку, творог, сметану, молоко, только что испечённые в печи блины и побежала в сени продолжать свои утренние хлопоты. Есть вкусную бабушкину стряпню совсем не хотелось. Настя выбрала самый маленький блинчик, макнула его в сметану и повернулась к окну. Горячее солнце уже немножко отодвинулось, ослабло в ветках черёмухи. В глаза плескался такой же яркий, как и за окном большой комнаты, росистый луг, некоторые цветы показывали себя во всей красе прямо под окном. Берёзка возле места, где ставят стог… А что это темнеет подле неё, шевелится вроде, переливается? Девушка! Только успела Настенька догадаться, как девушка стала приближаться, будто бы шла по лугу, а земли не касалась. Ой, какая чудная: в чёрном в такую жару, а на голове золотой венец сияет, какого ни в домашних книгах, ни в библиотечных не видала, а вот на бабушкиных иконах такое сияние вокруг головы почти у всех. Чудно!

- Слышишь, Настенька, я – Анастасия Олонецкая. Надо бы сегодня попасть на Олонецкий праздник, да как пойдёшь, когда надо помочь матчезерским вдовам. Полночи женщины косили, пойдут с утра не поспавши на работу. За сеном смотреть детей оставят, да ведь надо же кому-нибудь их разбудить, чтобы не опоздали в лес. Присмотреть, чтобы не подрались, не наткнулись на змей. Эти дела даны мне Всевышним. А ты сегодня, будь добра, в Олонце поклонись Богородице и передай, что Анастасия Олонецкая не смогла прийти на праздник и просит прощенья. Запомни.

И пропала.

Пришёл с улицы отец в пятнах росы на одежде, на ходу глотнул полковшика холодной воды, повесил на плечо рабочую сумку и велел идти к озеру.

Дата добавления: 2015-08-05