Об ответственности в уголовном праве «белой» России

ЗАЙНУТДИНОВ Д.Р.

В период войны, в том числе Гражданской, наибольшую значимость среди отраслей права приобретает уголовное право. Его институты получают широкую область применения, наделяются максимальной силой воздействия на общество. В этот период «уголовная ответственность», как компонент системы уголовного права, не просто «выполняет роль разновидности социально-правового контроля в соотношении должного с возможным, свободной воли с необходимостью и, тем самым, занимает центральное (узловое) место в механизме уголовно-правового регулирования»[1, С. 119], но и предстает в качестве руководящего элемента.

Произвол и беззаконие, господствовавшие на территории России в период Гражданской войны, придали особую специфику уголовной ответственности. При этом следует указать на разнохарактерное понимание уголовной ответственности в большевистской и в «белой» России. В данном аспекте можно сослаться на А.И. Толстую, которая выделяет следующее: «В сфере правового регулирования правонарушений [большевиков – Д.З.] особое место занимали преступления против новой власти: антисоветская агитация и пропаганда, контрреволюционные заговоры и мятежи с целью свержения Советской власти, попытки присвоения власти отдельными лицами, саботаж работников государственных органов и шпионаж»[2, 185]. Здесь отчетливо проявляется яркий политический характер уголовной ответственности, в первую очередь, направленный на сохранение власти и подавление оппозиционного противодействия посредством применения жесткого наказания за покушение на власть. Роль уголовной ответственности, как своеобразной превентивной меры для охраны общественных отношений и нормальному функционированию социума, большевистской властью была подменена, содержанием исключительно политического характера для оберегания власти.

Именно в системе права большевистской России можно увидеть аморфные понятия «антисоветский», «контрреволюционный» и тому подобные, обладавшие пространным толкованием, которые должны были способствовать искоренению из общественных отношений элементов, даже гипотетически враждебных социалистической идеологии марксистско-ленинского толка. К уголовной ответственности могло быть привлечено любое лицо, выражающее какие-либо симпатии иному не социалистическому течению. Это нашло свое отражение в первом кодифицированном актом советской власти «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», устанавливавшем, что «преступление, как действие или бездействие, опасное для данной системы общественных отношений, вызывает необходимость борьбы государственной власти с совершившими такие действия или допускающими такое бездействие лицами (преступниками)»[3, 842]. Профессор А.В. Мелехин в этой связи отмечает: «Постановление [народного комиссариата юстиции от 12 декабря 1919 г. о принятии Руководящих начал по уголовному праву РСФСР – Д.З.] подчеркивало, что для молодого пролетарского государства уголовное право является ведущим среди других отраслей»[4, 70].

Проводя анализ системы уголовного права «белой» России, изначально следует подчеркнуть, что «белые» режимы произвели значительные преобразования базы уголовного законодательства Российской империи, стремясь сделать ее более демократичной, избавив от пережитков монархической государственности. Основу платформы для ее эволюции составили доктрины либеральной демократии, воплощенные в принципах уголовного права: законность, равенство перед законом и судом, гуманизма, необходимости и прочие. В области уголовной ответственности значимое место приобрели принципы законности и равенства перед законом и судом. Так Г.К. Гинс[5] будучи Главноуправляющим делами Верховного правителя России и Совета министров, отмечал важность данного принципа и его исполнимость: «... Вторая группа мер заключалась в том, чтобы вооружить прокурорский надзор достаточно широкими правами по пресечению и расследованию должностных преступлений. С этой целью я провел через Совет министров закон о праве прокурорского надзора требовать устранения от должностей лиц, привлекаемых по обвинению в должностных преступлениях...»[6, 409]. Аналогичным образом на «белом» Юге России протекала работа деникинского правительства, где к уголовной ответственности по делам о коррупции, открыто процветавшей в области снабжения армии, торговли, в прочих органах власти, было привлечено довольно большое количество должностных лиц. Председатель Особого совещания при Главкоме ВСЮР, генерал-лейтенант А.С. Лукомский выделял, что «... характер деятельности органов контрразведки открывал широкое поприще для всевозможных злоупотреблений и преступных действий. Многие из членов контрразведки были отданы под суд...»[7, 566-567]. Привлечение к уголовной ответственности лиц за совершение должностных преступлений, стало довольно частым явлением в «белой» России к середине 1919 года.

Примечательным также является то, что «белые» режимы старались не допустить в формирующуюся систему либерально-демократического уголовного права политизированность. Тем не мене, как вынужден был признать А.И. Деникин: «Не избегло оно [право – Д.З.] все же вторжение ″политики″...»[8, 332]. В данном отношении речь идет о «Постановлении Особого совещания об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочению» и дополнениях к нему,[9] который начальник Управления по делам исповеданий Г.Н. Трубецкой резко раскритиковал, выделив, что «было бы актом мудрой справедливости разграничить ответственность коммунистов, проявивших свою принадлежность к партии явно преступными деяниями, от ответственности тех, кто хотя и входил в состав партии, но никаких преступных деяний в связи с партийной принадлежностью не учинил»[10]. Подобная критика вполне объяснима, в связи с тем, что «Постановление» носило ярко выраженный репрессивный характер. Однако вступление его в силу пришлось на ноябрь 1919 года и поэтому широкого практического применения не имело.

Особо выделим «смягченность» карательной направленности «белого» уголовного права в отличие от большевистского. В совокупности уголовное законодательство «белой» России носило гуманистический смысл, несмотря на период военного времени. В исходных началах нормы уголовного права преследовали идею, вполне соответствующую доктринам либеральной демократии – перевоспитание «оступившихся» и предупреждение путем воспитания законочтимого правосознания в индивидууме и обществе. И в тоже время уместно здесь будет процитировать русского юриста, криминалиста, специалиста уголовного права, Н.С. Таганцева[11] заключавшего: «Вместе с тем правовой порядок составляет не только необходимое, но и разумное условие общежития, так как совместная общественная работа на пути развития человечества тогда только может быть истинно плодотворной, когда ей даны организация и порядок. При этом не надо забывать, что эти предписания права обращаются не к разуму отдельных индивидуумов, как непререкаемые истины, не к нравственному чувству каждого как веления морали, а к практической воле, как авторитетные предписания власть имеющего; они не довольствуются соблюдением их по доброй воле и усмотрению, они требуют и вынуждают подчинение, признавая виновным и ответственным каждого, им не подчиняющегося»[12, 290]. С этой стороны «белое» уголовное законодательство принимало целесообразность кары, но в приделах допустимых границ. В общем, философско-правовое понимание уголовной ответственности «белыми» режимами соответствовало следующему высказыванию И.А. Ильина: «При наличности зрелого правосознания человек участвует своею волею в актах своей власти и тогда, когда он сам оказывается понуждаемым и пресекаемым, наказуемым или даже казнимым. Справедливое понуждение он воспринимает тогда как самопонуждение, осуществляемое социально выделившеюся и уполномоченною духовною волею справедливое наказание он воспринимает как заслуженное самонаказание»[13, 262].

Стремление гуманизировать уголовное право в период внутренней войны отчетливо прослеживается в деятельности Российского правительства на «белом» Востоке. Многие нормативно-правовые акты были посвящены именно аспектам борьбы за законность, целесообразности наказания и гуманизации. Так, например, «Директивное распоряжение военным и местным гражданским властям о координации действий в борьбе с антигосударственными элементами и предупреждении нарушений законности» устанавливало: «... военное положение – это чрезвычайная мера, поэтому и пользоваться ею необходимо с особой осмотрительностью. Твердая власть должна быть, но больше всего она должна быть закономерной. [...] Нужны и чрезвычайные меры, но ими надо пользоваться так, чтобы враги правительства, которым нужна анархия, а не восстановление Российского государства – со своей крепкой и сильной армией, каждый ложный шаг, ненужную жестокость, не вызываемую обстоятельствами беспощадность действий не использовали бы для противоправительственной агитации»[14].

Верховной правитель России А.В. Колчак, будучи идеологом концепции первоначального приоритета установления законности и правопорядка над прочими государственными институтами, неоднократно высказывался о запрете телесных наказаний как неприемлемых мер при назначении уголовной ответственности, издавая компетентные директивы правоохранительным и иным органам государственной власти, требуя неприменения и искоренения унижающих человеческое достоинство наказаний. В частности, на допросе после ареста в 1920 году он утверждал: «... я всегда запрещал какие бы то ни было телесные наказания [...] А там, где мне это становилось известным, я предавал суду, смещал, т.е. действовал карательным образом»[15, 491].

Однако происходившая гуманизация уголовного права, на нормативно-правовом уровне, демократизация законодательства, смягчение юридической ответственности и так далее, в практической реализации часто не соответствовала требованиям теории. Так профессор С.П. Звягин, проводя исследование правоохранной деятельности колчаковской России, отмечает большое количество «телесных наказаний».[16]

В общем, гуманизация уголовного права «белой» России в полной мере соответствовала общемировым процессам XX века тенденциозного движения и контртенденциозным спадам.[17, 12-17] Таким образом, несмотря на крайности Гражданской войны можно утвердительно заявить, что гуманизация выступала неотъемлемым атрибутом системы либерально-демократического уголовного права «белых» режимов.

Подводя итоги вышесказанному, выделяется, что уголовная ответственность в период Гражданской войны, даже при учете обновления своего содержания либерально-демократическими нормами, на практике имела все же довольно жесткий военный характер. Время само устанавливало требования для уголовного законодательства, понуждая власть прибегать к крайним мерам. Нельзя отрицать и то, что народные массы не были готовы к формируемой базе либерально-демократического уголовного законодательства (основанного, прежде всего, на принципе гуманизма и преследовании цели перевоспитания и предупреждения), по причинам сильно осевшего в сознании времени – расцвета революционного самовластия, анархии и террора. Известный принцип гласящий, что «истинная свобода состоит в том, чтобы быть в зависимости от закона, однако закона разумного»[18, 117], применительно к периоду Гражданской войны, когда уровень правосознания народных масс крайне низок, для общественности становится туманным и непонятным. «Белое» уголовное право строилось именно по этой формуле, вследствие чего несостоятельность и неэффективность уголовного закона представляется в полной степени объяснимой.

Литература:

1. Уголовное право. Общая часть: учебник / отв. ред. И. Я. Козаченко. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Норма, 2008. – С. 119.

2. Толстая А.И. История государства и права России. – 3-е изд., стер. – М.: Юстицинформ: Омега-Л, 2010. – С. 185.

3. Руководящие начала по уголовному праву РСФСР / Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1919 г. Москва, 1943. – №66. – Ст. 590. – С. 842.

4. Мелехин А.В. Теория государства и права: учеб. / А. В. Мелехин. - М.: Маркет ДС, 2007. – С. 70.

5. Российский юрист, идеолог солидаризма, публицист, политический деятель, приват-доцент Санкт-Петербургского университета, профессор Харбинского юридического факультета.

6. Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918-1920 / Г.К. Гинс. – М.: Айрис-пресс, 2008. – С. 409.

7. Лукомский А.С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. – М..: Айрис-пресс, 2012. – С. 566-567.

8. Деникин А.И. Очерки русской смуты: В 3 книгах. – Книга 3 / Т. 4. Вооруженные силы Юга России. – М.: Айрис-пресс, 2003. – С. 332.

9. ГА РФ. Ф. Р-439. Оп. 1. Д. 92. Л. 16-24.

10. ГА РФ. Ф. Р-439. Оп. 1. Д. 92. Л. 35-36.

11. С 1887 года являлся сенатором уголовного кассационного департамента Сената, с 1906 года член Государственного Совета (1906). Отец российского географа профессора В.Н. Таганцева участвовавшего в антибольшевистской деятельности, впоследствии расстрелянного.

12. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Часть Общая (извлечения). Философия уголовного права / Сост., ред. и вступ. статья докт. юрид. наук, проф. Ю.В. Голика. – СПб.: Издательство Р. Асланова «Юридический центр Пресс», 2004. – С. 290.

13. Ильин И.А. О сопротивлении злу силой. – М.: «ДАРЪ», 2005. – С. 262.

14. ГА РФ. Ф. 147. Оп. 8. Д. 1. Л. 1-1 об.

15. Допрос А.В. Колчака. Протоколы Заседаний Чрезвычайной следственной Комиссии 21 января – 6 февраля 920 г. / Окрест Колчака: документы и материалы / сост. А.В. Квакин. – Москва: Аграф, 2007. – С. 491.

16. Звягин С.П. Правоохранительная политика А.В. Колчака. – Кемерово: Кузбассвузиздат, 2001. – 352 с.

17. Додонов В.Н. Сравнительное уголовное право. Общая часть. Монография. Под общ. и науч. ред. д.ю.н., профессора, заслуженного деятеля науки РФ С.П. Щербы. – М.: Издательство «Юрлитинформ», 2009. – С. 12-17.

18. Уголовное право. Общая часть: учебник / отв. ред. И. Я. Козаченко. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Норма, 2008. – С. 117.

Дата добавления: 2015-08-05