После Николая: просвещение скорее вредно

Появление разночинной интеллигенции существенно изменило карту жизни Российской империи. Правительство обнаружило новую важную дилемму: с одной стороны, все уже более или менее понимали, что дух времени требует образования, того же требовали и нужды бурно развивавшейся промышленности; с другой стороны, интеллигенция все решительнее вставала в оппозицию к режиму. Самодержавие, надо отдать ему должное, виртуозно умело создавать себе неразрешимые проблемы. Чем сильнее становилась потребность общества в либерализации и модернизации власти, тем более упорно та держалась за архаичные институты. Царизм бился в тисках собственной сословной политики. Дворянство не выдерживало конкуренции с буржуазией и сдавало позиции. Оно переставало быть элитой нации по интеллектуальному уровню, служебному потенциалу и экономическим возможностям. Поэтому оно все настойчивей требовало от власти поддержки и ограждения своих привилегий. Самодержавие, традиционно полагавшее дворянство основой престола, на это шло (должности преимущественно получали дворяне, по деловым качествам уступавшие выдвиженцам снизу) — часто в ущерб эффективности государственного аппарата. Обнаружив неприятные последствия, судорожно пытались предпринять какие-нибудь контрмеры. Дворянство обижалось, правительство отыгрывало или не отыгрывало назад, и в любом случае это не повышало его популярности.

Все это отражалось, разумеется, на политике в области образования. Число учебных заведений разного рода потихоньку росло, увеличивался и процент грамотности. Например, во второй половине 1870-х годов, в эпоху Русско-турецкой войны, из тысячи призванных в армию новобранцев грамотных было 220 человек, а в 1905–1906 годах на тысячу новобранцев грамотных приходилось уже 574 человека (при том что в начале ХХ столетия среди германских призывников неграмотных было 0,03%, среди французских — 4,3%, бельгийских — 5,9%, японских — 2,5%, лишь в Италии уровень грамотности новобранцев был сопоставим с русским — 30,6% неграмотных). Было учреждено несколько новых университетов, в том числе Томский— первый в Сибири (1888 год). Гимназии снова были реформированы. По уставу от 1864 года гимназии признавались школой всесословной и делились на классические и реальные, те и другие были семиклассные. В 1872 году новый устав училищ увеличил обучение в классических гимназиях до восьми лет, а реальные гимназии преобразовал в семиклассные реальные училища. Предполагалось, что гимназисты смогут поступать в университеты, а реалисты — лишь в высшие технические училища. То есть и в университет — пожалуйста, никто им не запрещал, но надо самостоятельно подучить латынь и греческий в объеме гимназического курса... На этой почве возникала и некая сословная специализация учебных заведений — реальные были более демократичны по составу учеников.

С появлением органов земского самоуправления им была передана забота о начальной сельской школе. Земство ее организовывало и оплачивало, а правительственные инспекторы осуществляли общий надзор за преподаванием. Приходские школы с 1864 года превращались в начальные народные училища. С 1872 года все уездные училища стали шестиклассными городскими.

По линии народного образования пролегал один из рубежей противостояния власти и либерально-народнической интеллигенции. Если последние видели в просвещении народа свой святой общественный долг, стремились посвятить себя учительской работе, организовывали воскресные школы и прочее, то правительство все больше и больше руководствовалось охранительными соображениями. Воскресные бесплатные школы для детей-подмастерьев (их открыли на благотворительные средства стараниями группы студентов и преподавателей в Киеве в 1859 году) были запрещены в 1862 году за «антиправительственную пропаганду». За год до того в циркуляре министра просвещения указывалось, что программы воскресных школ не должны превышать программ приходских школ, а между тем в одной из киевских воскресных школ преподается — о ужас! — история.

Справедливости ради заметим, что опасения правительства были не совсем безосновательны — действительно, радикальная интеллигенция норовила вести пропаганду среди учеников народных училищ и воскресных школ. Среди членов рабочих образовательных кружков вербовались участники революционных организаций (взять хотя бы Степана Халтурина). С другой стороны, после каракозовского покушения на Александра II в 1866 году на должность министра просвещения неизменно назначались крайне консервативно настроенные сановники, и в деятельности министерства на первый план выдвинулось не столько образование, сколько «надзор за нравственностью». При Александре III эта тенденция все усиливалась — в обновленных университетских уставах, в скандально знаменитом министерском циркуляре «о кухаркиных детях», ограничивавшем доступ в гимназии детям из бедных семей (1887 год). Если в ходе военной реформы в 1864 году кадетские корпуса были преобразованы в военные гимназии, дававшие нередко более основательное образование, нежели гимназии гражданские, то в 1882 году в порядке возвратного движения кадетские корпуса восстановили, а гимназии упразднили. Был взят курс на противопоставление земским школам (учителя там частенько грешили либерализмом) школ церковно-приходских, количество которых за 1881–1894 годы выросло в восемь раз, а число учащихся — в десять раз. Эти школы подчинялись Синоду, что гарантировало их благонадежность со всех точек зрения.

Инспекторы министерства просвещения бдительно следили за поведением и нравственностью преподавателей и учеников школ и гимназий не только в классах, но и в свободное время, даже дома. Достаточно фундаментальна в дореволюционной государственной школе была традиция карцеров и телесных наказаний учеников. Питающим ностальгию по старорежимному гимназическому образованию стоило бы перечитать «Кондуит и Швамбранию» Льва Кассиля или «Гимназию» Корнея Чуковского.

У земской школы были свои проблемы. Она стала прибежищем для жаждавших трудиться на пользу народа учителей и учительниц («учительш»), но при этом ставила их в прямую материальную зависимость от земского общества, от сельских старост, склонных видеть в школах новомодное баловство (тут мы отошлем читателя к рассказам Чехова).

Народное образование было не единственным пунктом борьбы между обществом и официальными инстанциями. А право женщин на образование? Женские курсы создавались буквально с боем, а первые наши соотечественницы, которые захотели получить высшее образование (Софья Ковалевская, к примеру), поступали в заграничные университеты (там женщин тоже не приветствовали, но все же допускали). А непрерывная борьба за университетское самоуправление, студенческие беспорядки, становившиеся все более заметным фактором общественной жизни? А цензура, с 1863 года окончательно перешедшая в ведение министерства внутренних дел?

Царствование последнего императора (который сам по себе был человеком достаточно хорошо образованным, любившим литературу, душевно развитым) достаточно явно демонстрирует, что власть и интеллигенция не только не смогли найти путей взаимного примирения, но и искать их не желали. Несколько десятилетий правительство под давлением общества и обстоятельств было вынуждено сдавать одну позицию за другой, дозволяя то воскресные школы, то женские курсы, то расширение сети земских школ, взаимное же раздражение при этом росло, причем гораздо более быстрыми темпами, чем народная грамотность.

Дата добавления: 2015-08-05