Грани Иллюзий

Глава 9
Грани Иллюзий

Шаги растают в тишине,
Следы мои сгорят в огне,
В моей судьбе поставив точку.
Мгновенья гаснут не спеша,
И мечется во тьме душа,
Роняя на бумагу строчки.
(Аргонд)

Драко помнил, как тогда, два месяца назад, поговорив об отношениях магглов и магов, они с Грейнджер перешли на обсуждение отношений вообще, как говорили о любви и дружбе, о целях и мечтах.
Он хранил все её письма. Почему? Сам не знал. Говорил себе: для истории, чтобы потом было над чем посмеяться. Хотя знал, что это не так.
Взял уже довольно увесистую стопку конвертов и зачем-то начал просматривать вновь, пробегая глазами по строчкам и цепляясь за какие-то определенные, избранные фразы, вновь погружаясь в мир, придуманный им самим для того, чтобы добиться конкретной цели; в мир, вышедший из-под контроля. Малфой сказал Гермионе множество комплиментов и сам почти поверил, что она "его прекрасная спасительница". Он понимал её, привык к письмам и ждал их. Перечитывал раз за разом. И это было… страшно.

"Ты спрашивал о дружбе... Что для меня дружба? Довольно трудный вопрос. Доверие, взаимопомощь, поддержка. Да, но, признаться, я не верю в бескорыстную дружбу. Я не говорю, что она — лишь использование другого человека в своих целях. Скорее, своеобразное соглашение. Не в материальном плане, конечно. Скорее в моральном. Друзья становятся опорой друг для друга, но это возможно только в том случае, если оба из них готовы идти на компромисс. Ведь никто не хочет отдавать, ничего не получая взамен.
Поэтому дружба — негласное соглашение. Я обещаю тебе, что буду всегда на твоей стороне, а ты обещаешь мне тоже самое. Но это делается не из бескорыстных побуждений, а из эгоизма, страха перед одиночеством и опять же с заботой о собственном благополучии. Я не верю в бескорыстность как таковую. Даже когда человек жертвует чем-либо ради другого, скорее всего, он делает это ради себя. Хотя, наверное, в жизни каждого из нас есть человек, ради которого можно отдать всё не задумываясь. Когда "я" вдруг ходит назад, а "ты" встаёт на первое место…"

"Да, ты прав. Про "я" и "ты" скорее о любви. Верю ли я в неё? Не знаю. Про неё написано столько книг, спето столько песен. Из-за неё погибали, из-за неё начинали войны.
Но никто не может объяснить, что это такое. Для каждого она своя. Наверное, так.
Я не знаю, что для меня любовь. И не могу сказать, испытывала ли её хоть раз в своей жизни. Да, были симпатии, но это всё не то. Хотя, что есть то?..
Нет, всё-таки на данном этапе своей жизни я в неё не верю. Иногда кажется, что это просто миф, который люди придумали от скуки. Чтобы было о чём страдать, о чём мечтать, чего ждать… Возможно, я ошибаюсь, возможно, скоро изменю своё мнение. Но пока все эти красивые слова не несут для меня никакого смысла. Иногда думаю, что, может, это и к лучшему. Ведь любовь, как известно, идет рука об руку с болью. А последней мне и так хватает…"

"Нет, никто не причинял мне боли. На первый взгляд у меня всё прекрасно. Да и на второй, наверное, тоже. Позволь закрыть эту тему. Не люблю жаловаться, не переношу жалости. На мой взгляд, она унижает. Уж лучше ненависть".

"Да, жизнь, наверное, путь. Иногда тернистая тропа, иногда беговая дорожка. Стремление к цели. Пошла бы я по головам ради неё? Возможно. Смотря какая она. Не могу придумать примера того, чтобы цель оправдывала средства безоговорочно, потому что здесь, опять же, все субъективно. Но думаю, если бы такая появилась, я бы рискнула".

"Думаешь, в жизни есть смысл? Я честно его искала, но найти так и не смогла. Может, смысл в самом поиске?
Но если говорить о моём личном видении, то, пожалуй — в свободе. В свободе от предрассудков, от условностей и рамок. Просто в свободе.
Точно знаю, что не вынесла бы давления. Независимость — моё всё. Знаешь, из-за этого половина проблем. Если бы не странная потребность в ней, было бы гораздо легче. По крайней мере, мне очень часто так кажется. Но менять ничего не могу и не хочу".

Драко не знал, с какой стати они переключились на философию, как их занесло так далеко, но видел, как привычный образ грязнокровки рушится на глазах. Она оказалась не такой, какой он привык воспринимать её: правильной и всепрощающей, наивной и неглубокой, свято верящей во всякую гриффиндорскую чепуху.
В своих рассуждениях она была похожа на него, и это выводило из себя.
Какого черта Грейнджер строила из себя великого скептика?!
"Любви нет, дружбы нет… Все люди — эгоисты".
Это он имел право так думать, но не она.
Она — грязнокровка и гриффиндорка — вообще не должна задумываться над такими вещами.
Они разговаривали обо всём на свете: о книгах, музыке, смысле жизни, о школе и магии, об истории и нумерологии. Он постоянно лгал ей, чтобы подержать создаваемый им образ, зато она говорила правду. И очень часто, когда Драко читал письма, ему казалось, что это написал он, только её рукой. Между ними возникло то ощущение полного взаимопонимания, которое приятно друзьям, но категорически неприемлемо для врагов.
Как же всё-таки обманчива внешность! Разве мог Малфой когда-нибудь подумать, что у него с гриффиндорской заучкой очень похожие принципы, что они идут по жизни по одной дороге и говорят на одном языке?
Интересно, а как он сам выглядел со стороны? Наверное, типичным слизеринцем: высокомерным и напыщенным, подлым и трусливым. Человеком, способным на низкие поступки. И это не ложь… Это действительно так. Для большинства людей. Для тех, на кого ему наплевать, кто никогда не сможет войти в круг "своих".

***
Драко злило, что весь план полетел к чертям, и Грейнджер использовала эту переписку как способ выговориться и свалить на кого-нибудь свои проблемы. Он ей личный дневник, что ли?..
Прошло уже два месяца с тех пор, как Малфой начал переписку. За это время он не продвинулся ни на йоту: не смог вытащить даже толику нужной информации, и был также далек от своей цели, как и в самом начале.
Приступы вернулись, и Малфой снова содрогался от боли, уже ставшей привычной и неизменной. Он ждал и не терял надежды, но всё сильнее запутываясь в себе и своих чувствах. Повторял, что это для дела. Верил, что это для дела…
Он стал слишком много думать о Грейнджер: наблюдал за ней на уроках, ждал прихода в кабинет Рун, хотел задеть и вернуть то ощущение собственного превосходства, которое возникало, когда она краснела и терялась. Но Гермиона, похоже, всё-таки усвоила урок и научилась справляться с эмоциями. Малфой больше не мог вывести её из себя и даже просто добиться взгляда. Если раньше она была для него никем, то теперь он стал никем для неё.
Это задевало самолюбие, заставляло мысленно возвращаться к ней снова и снова.
Грязнокровка. Гриффиндорка. Пыль под ногами, существо, недостойное внимания... Та, кого он должен был презирать, а вместо этого научился понимать, да ещё и увидел в ней себя.
Она писала, что не верит в любовь и дружбу; упорно гнула свою линию и умело оспаривала все аргументы, что он пытался приводить, чтобы опровергнуть её позицию. Драко сам почти поверил в то, что писал, а Гермиона была непреклонна.
Однако, читая между строк, Малфой четко осознал, что она не верила в то, что пишет, а эти строки диктуют ей разум, тщеславие или эгоизм. На самом же деле всё иначе.
Не верить в любовь, но ждать любви…
Он понимал, что для неё это именно так. Чувствовал, что за всеми её "нет" стоит почти отчаянное "Да!"
"Да! Докажите мне, что я не права, докажите, что я ошибаюсь. И пусть я буду спорить с вами, изо всех сил показывая, что моё "нет" правда, пусть я никогда не признаюсь в обратном даже себе, но я хочу ошибаться! Я хочу, чтобы оно оказалось ложью…"
Малфой отчетливо различал это в каждом письме и прекрасно понимал её. И даже здесь он видел себя. Это приводило в ярость и подрывало привычную картину мира.
Ведь это глупости! И этот их Свет, и Любовь, и Дружба!
"Иногда мне кажется, что это просто миф, который люди придумали от скуки."
Черт! А ведь даже здесь они были похожи, даже в этом фальшивом "нет", в этом всеотрицании и отчаянном стремлении быть опровергнутыми. Наверняка, она загадывала желания по праздникам, а потом оправдывалась перед самой собой, повторяя, что сделала это по привычке, но надеялась, что всё ещё может сбыться.
Драко жалел, что они не друзья. Думал, как сложились бы их отношения, встреться они в других условиях: если бы не было дурацкого деления на классы и ненужных предрассудков. Он ненавидел Гермиону. Теперь уже по-настоящему: больше, чем Кинта или Маклаггена. Разве что чуть меньше, чем самого себя.
Раньше Малфой ненавидел её просто как грязнокровку, потом за то, что мог понять, а теперь за то, что должен был ненавидеть.

***
Черный филин впорхнул в открытое окно слабоосвещенной комнаты и уселся прямо на письменной стол. За те два месяца, что он прилетал сюда, Гермиона, казалось, сделала всё, чтобы отвадить его от этой привычки. Но легче гиппогрифа научить говорить, чем отучить филина Драко Малфоя делать так, как ему хочется. Гермиона об этом не знала, поэтому продолжала предпринимать попытки, ни одна из которых не увенчалась успехом.
За время общения с Валентином она уже успела привыкнуть к нему, научилась доверять. Впрочем, излагать сокровенные мысли, не смотря в глаза, гораздо легче, чем открывать душу людям, с которыми придется общаться ещё долгое время. Поэтому, когда надо было выговориться, хотелось чем-то поделиться, становилось одиноко или скучно, она брала перо и чернила и писала… Драко Малфою. Узнай Гермиона об этом, она бы, наверное, покончила с собой, наслав Аваду или напившись яду, или, ещё лучше, прикончила бы его самым изощренном способом.
Однако пока он был всего лишь Валентином: неизвестным и далеким, иногда — слишком занудным и правильным, иногда — излишне романтичным и высокопарным, но, в общем, весьма приятным молодым человеком, который никак не ассоциировался с образом ненавистного слизеринца.

***
Однажды Гермиона поняла, что реальность и иллюзии — вещи несовместимые. Она не лгала, когда писала Тину, что не верит в существование дружбы. Она не лгала, когда говорила Гарри, что готова ради их дружбы на всё.
В ней как будто уживались две Гермионы, полностью противоположные друг другу. Одна — холодный скептик, отрицающий всё вокруг, готовый на многое ради достижения своей цели и совершенно не верящий в мечты. Другая… обычная девчонка — ждущая чуда, любви и понимания.
Валентин — умный и обходительный, правильный и приторный настолько, что от сладости начинало сводить зубы. Не так давно он мог бы стать её идеалом. Прекрасный принц, сошедший с книжных страниц: благородный и добрый, пропагандирующий вечные ценности и воспевающий красоту.
Она спорила с ним не потому, что не была согласна, но скорее из-за чувства противоречия. А ещё ей было с ним скучно. Первое время Гермионе нравилась их переписка, иногда ей даже хотелось, чтобы общение перешло в реальное, но она быстро устала от красивых высокопарных фраз, романтичности и приторности. Идеальности.
"Любовь — самое прекрасное чувство из всех существующих на земле. Верь, Гермиона, и ты обязательно найдешь её!"
Или так: "Счастье — журчание ручья, полет бабочки, шелест листвы. Счастье — получать письма от тебя. Ты для меня как луч света. Ты для меня — прекрасный цветок".
Она не понимала, почему переписка перешла в такое русло; не знала, чем заслужила это. Чувствовала фальшь и наигранность, словно эти красивые фразы списаны с какого-нибудь низкопробного романа или придуманы просто из желания покрасоваться. Она не верила в них, потому что те были слишком красивы, чтобы нести в себе смысл.
Гермиона была убеждена, что когда человек испытывает счастье, то он не кричит об этом на каждом углу, что, если любовь и существует, то сладость — первый способ убить её.
Иногда он называл её своим солнцем, принцессой или красавицей. Гермиону передергивало от подобных обращений. Она чувствовала в них ложь. Как он может называть её красавицей, когда не видел ни разу в жизни?..
Гермиона вдруг поняла, что побежала бы прочь от такого человека, если бы встретила его на своем пути. Потому что в нем — ложь. Не та бытовая ложь, что она сама позволяла себе иногда, а глобальная: та, в которую он верил сам — граничащая с глупостью и наивностью.
Гермиона вспомнила книжку сказок, которую читала в детстве, мечты о принце и сотни красивых историй, которые она представляла, закрывая глаза. Сейчас она смотрела, как они растворяются в воздухе; лопаются, словно мыльные пузыри. Как они стремительно и неумолимо теряют смысл, а сияющие доспехи её придуманного принца вдруг начинают ослеплять. На их месте остаётся призрачный образ того, кого она смогла бы полюбить.

***
— Миранда, солнышко, скоро уже урок. Ты можешь опоздать… — протянул Блейз, взглянув на повисшую на нём хаффлпавку. Её компания уже начала ему докучать, а точнее сказать, стала просто невыносима. Он пытался отвязаться от неё всеми доступными способами, но она упорно продолжала досаждать ему.
В один прекрасный момент терпение лопнуло. В противоположном конце коридора Блейз увидел светловолосую девушку, которая часто улыбалась ему в Главном Зале. Он знал, что её считают сумасшедшей, а внешний вид и поведение служили наглядным доказательством этим слухам. Впрочем, ему было не выбирать. "Как же её зовут?.. Лина? Руна? Луна!". Решив, что само провидение послало её, чтобы помочь избавиться от Миранды, он отцепил от себя последнюю и нарочито громко закричал:
— Луна, солнышко! Как я рад тебя видеть!
— П-привет… — она непонимающе посмотрела на него и, кажется, забыла, как дышать. "Он знает моё имя?!" — читалось в её изумленных глазах. Демонстративно, чтобы видела Миранда, Блейз взял её под руку и повел в соседний коридор, попутно болтая о какой-то ерунде.
Вдруг в конце коридора показался Драко Малфой. Он шел, уткнувшись в пергамент и, хвала Мерлину, пока не успел заметить, в какой странной компании расхаживает его друг. Возможно, в другой ситуации это было бы даже интересно, но сейчас совершенно не хотелось, чтобы по школе поползли слухи о том, что Блейз расхаживает по коридорам под руку с полоумной. Недолго думая, он толкнул ничего не понимающую девушку в нишу в стене и вместе с ней спрятался за гобеленом.
Ещё не оправившись от предыдущего потрясения, она уставилась на него теперь уже круглыми от шока глазами и довольно сильно испугалась. Во всяком случае, лицо её приняло такое ошарашенное выражение, что Блейз невольно усмехнулся. Она хотела что-то сказать и тем самым выдать их проходящему мимо Малфою, чего Блейз категорически не мог допустить.
— Тшшш… — он коснулся пальцем её чуть приоткрытых губ. — Ничего не говори, ладно?

***
Она выдохнула и зажмурилась. Сердце забилось чаще. Неужели сейчас случится именно это? Неужели… Как там писали в книгах? Головокружение, смутный страх, ощущение полета. Как давно она об этом мечтала!
Кажется, время остановилось. Секунда, другая, третья. И… ничего — тишина и пустота.
Луна открыла глаза, и её пробрал озноб. Он стоял у противоположной стены, скрестив руки на груди, и с любопытством смотрел на неё насмешливым взглядом. Так глупо она не чувствовала себя ещё никогда! Дура! Дура! Щеки залились краской, по телу пошла мелкая дрожь. Боже! Как теперь смотреть ему в глаза? Ведь Блейз, наверняка, понял, о чём она подумала.
В проеме мелькнула слизеринская мантия, и всё стало ясно. Обида захлестнула с головой. Луна резко отбросила руку Блейза и выскочила из ниши. Да что он себе позволяет?! То, что её считают странной ещё не повод относиться к ней, как к игрушке! Руки дрожали, дыхание сбилось. Несколько секунд она просто стояла, стараясь унять колотящееся в груди сердце и не дать наворачивающимся слезам вырваться наружу.
Прибежала в свою комнату и, опустившись на кровать, закрыла лицо руками. Как же она устала!
А всему виной глупые фантазии. Она думала, что он не такой как все: особенный. Её принц и спаситель.
Вот зачем всё это? Почему он встретился ей на пути?
Почему каждый раз, когда ей удавалось справиться с собой, он давал повод надеяться? А стоило ей поверить, разбивал её мечты на части, столкнув их с реальностью?
Как будто специально… Впрочем, кто она такая, чтобы он делал что-нибудь специально для неё? Никто, пустое место. Сумасшедшая, младшекурсница…
Как же это больно — видеть, как иллюзии обращаются в реальность.

***
Почему она находилась здесь, когда сын нуждался в помощи? Однако Нарцисса всё равно не смогла бы помочь ему, потому что так и не нашла выход.
Ощущение собственного бессилия приносило невероятные муки. Она бесцельно ходила по замку, сидела на пляже или читала книги, но не могла думать ни о чём, кроме Драко. Не знала, что с ним, и томилась в этом незнании, как в кандалах, что сжимали грудь, не давая свободно дышать.
Дни тянулись медленно и мучительно. Настоящее казалось вечностью, но стоило ему стать прошлым, как оно обращалась в миг. Это было странно: она проживала день, как неделю, но пошедшая неделя казалась днём.
Нарцисса хорошо помнила те времена, когда война казалась чем-то далеким и нереальным, а единственной заботой были плохие оценки и перспективы на будущее.
Теперь же это будущее настало, разбив на осколки все надежды.
Она прошла ту войну, в которую не верила. Видела, как водой сквозь пальцы уходят чужие жизни и рушится её собственная. Видела смерть — бессмысленную и пустую; жестокость — острую и неудержимую; боль и предательство. Нарцисса хорошо помнила те годы — Годы мрака — и уже не верила в лучшее.
Она приехала сюда, чтобы отдохнуть. Отдохнуть? О каком отдыхе может идти речь в её ситуации? Сидеть здесь и маяться от собственной бесполезности, когда Драко находится в опасности. Последние годы он был её опорой, надеждой и смыслом жизни. Только благодаря ему она до сих пор не сошла с ума; только ради него до сих пор жила.
За что? Почему на их долю выпало столько страданий, и именно они оказались втянутыми в эту игру? Почему именно их дёргали за ниточки, как марионеток?
Плата за чистую кровь — кровью. Плата за гордость — унижением. Плата за будущее, о котором она мечтала и ради которого отказалось от мечты.
Нарцисса верила, что сын сможет изменить всё. Драко не походил на отца; не походил и на мать. В нём не было слабости Люциуса и покорности Нарциссы, зато была особенная, придуманная им самим система ценностей, где были собственные "хорошо" и "плохо", "правильно" и "неправильно". Им он следовал беспрекословно.
Нарцисса вспомнила тот день, когда приняла главное решение в своей жизни. А ведь все могло быть иначе… Или нет?
С тех пор прошло двадцать лет — семь тысяч долгих дней.
Тогда Нарцисса думала, что так будет правильнее. Ошибалась ли она? Возможно. Но одно знала точно: это был её выбор. Теперь она невольно сравнивала его с выгодной сделкой. У неё было всё — не хватало лишь счастья.
Люциус любил её страстно и безмерно. Эгоистично. Часто повторял, что готов сделать для неё на всё. Однако Нарцисса знала, что это ложь, и он любит только себя. Он не мог пожертвовать ради неё ничем. Ничем своим. Да, он готов был подставить, убить, предать, пойти по головам. Но она точно знала, что если столкнутся его и её интересы, то Люциус выберет свои, не задумываясь. Он предаст её так же, как предавал других "ради неё". Он готов был защищать её чужими силами, но не смог защитить от самого себя, как щитом прикрываясь словом "люблю", но вкладывая в него своё собственное значение, и часто повторял: "Если ты уйдешь, я погибну, я буду обречен на вечное одиночество и вечную тоску. Но я не держу тебя…", связывая её по рукам и ногам и добавляя чувство жалости в без того горькую и ядовитую смесь их отношений. Он не брезговал этим, не боялся показаться слабым, если того требовали обстоятельства, и был готов на всё ради достижения целей. Не только с ней. Вообще… Именно поэтому Лорд и ценил Люциуса, именно поэтому тот и поднялся так высоко. Потому что не имел принципов, не знал гордости.
Нарцисса не знала, какой была бы жизнь, прими она другое решение. Что было бы, если бы тогда, на перроне, не отвела взгляд и нашла в себе силы сказать "прости", забыв про гордость и принципы, которые оказались ложью? Возможно, она бы погибла ещё в ту, первую войну или оказалась бы в Азкабане; а возможно, именно этот выбор стал бы тем камнем, что способен вызвать лавину, и мир сейчас был бы иным.
Нарцисса не знала, она просто стояла у кромки воды и смотрела на горизонт: место, где небо сходится с землей. Тонкая грань между жестоким миром реальности и хрупким, но прекрасным миром иллюзий. Тот рубеж, которого невозможно достигнуть.

***
— Сегодня море цвета лазури! — она рассмеялась и, вбежав в воду, закружилась, устроив вокруг себя фейерверк брызг. — Как я хочу доплыть до горизонта!
— Милая, это невозможно, — отозвался он.
— Не ты ли говорил, что нет ничего невозможного?.. — лукаво улыбнулась Нарцисса.
— А я и не отказываюсь от своих слов…
— Тогда поплыли наперегонки. Сколько хватит сил… Заодно и проверим, кто из нас лучше держится на воде, а то мне уже надоели твои подтрунивания.
— Знаешь, мне как-то не хочется вытаскивать твоё бездыханное тело.
— И не придется. Ты же знаешь, я отлично плаваю!
— Да, камнем вниз.
— Это клевета! Я вот возьму и обижусь… — она демонстративно отвернулась, а потом вдруг обдала его струей воды и снова рассеялась. — Да ты боишься, что я выиграю! Не сможешь смириться с поражением, да?
— Ты сама напросилась! — произнес он и, обрызгав её с ног до головы, сделал первый гребок.
Они плыли долго-долго: до изнеможения и боли в груди. Нарцисса сдалась первая, и весь обратный путь он тащил её на себе. А потом они долго лежали на горячем песке, пытаясь согреться. Тогда она чувствовала себя по-настоящему счастливой.

***
Нарцисса медленно вошла в воду. Губ коснулась легкая улыбка, а воспоминания призрачным ореолом окутали душу. И она поплыла на горизонт. Совсем скоро её отчаянное "Помогите!" растворилось в морском ветре и шуме прибоя, и его никто не услышал.

Дата добавления: 2015-08-05