Мытарства московского Моцарта

Людмила Евграфова Ветрова

Людмила Евграфова

г. Мончегорск

М м М

или
Мытарства московского Моцарта

(Фантастический рассказ)

Но можно ли представить мир без шуток?
Да он без шуток был бы просто жуток!

Пролог

Маленькие ножки в атласных туфлях, знававших еще прекрасные времена XVIII века, на минуту застыли перед лестницей, устремленной в Седьмое небо, потоптались не-решительно на месте и, весело пританцовывая, помчались наверх. Из левой пряжки, украшавшей когда-то туфлю, выкатился последний, сохранившийся с давних пор, топаз, и скатился в дыру лестничного пролета. Человек в потрепанном камзоле, одержимый только одной, владевшей им сейчас мыслью, не заметил потери. Он шагал, перепрыгивая через ступеньки, и обдумывал, как лучше выпросить у Господа то, что просить еще никто из здешних обитателей Тонкого мира пока не решался. Конечно, просьба его была нетипичной, неожиданной и неадекватной для этих мест. Могла вызвать в канцелярии Создателя недоумение или в лучшем случае – иронию, но он преодолеет эту неловкость. Принцип свободы выбора действует не только на Земле, но и здесь, в мире, который люди называют «Тот свет». То, что он задумал – не шутка. Скорее - навязчивое непреодолимое желание, сжигающее его последние пятнадцать лет по земному времени. Причина – удивительные рассказы окончивших земную жизнь великих писателей, музыкантов, художников, которые, прибывая в райские святилища, обязательно должны отчитываться, что же новенького изобрели мудрецы на белом свете? Наконец-то на Земле появился божественный канал связи – индивидуальный, весьма удобный и простой в обращении – мобильный телефон. Но поразительно не это – у Бога припасено еще много подобных игрушек для людей. Поразительно, что сигналом вызова абонента в пятистах случаях из тысячи – звучит его, Моцарта, музыка. Разве думал он когда-то, живя на положении слуги правителя Зальцбурга, самодура графа Колоредо, что в двадцать первом веке его сонаты и серенады станут поистине народной музыкой? Этот мерзкий граф, чтобы унизить всемирно известного музыканта, заставлял его обедать вместе со слугами в людской, где Моцарту отводил место выше лакеев, но ниже поваров. В нынешние времена никто не придал бы этому особого значения – демократия. А тогда это было ужасным оскорблением. Когда же Моцарт, желая сбросить ярмо слуги, подал прошение об отставке, Колоредо приказал столкнуть его с лестницы. Сейчас жестокий властитель отрабатывает старые долги. Там, в темных сферах для грешников, злые духи каждый день с хохотом сбрасывают его со ступенек. И так будет вечно. Отличие великих художников от тех, кто не сотворил на Земле ни единого художественного произведения, не сочинил ни единой мелодии, а лишь обладал великой властью и душил чей-то необыкновенный талант, было в одном. Первые – могли возвращаться на Землю, вторые – вечно несли тяжкое бремя неправедной власти, которое не позволяло им покинуть нижний мир. Таков Божий закон. Он справедлив.
Моцарт на минуту остановился и одернул камзол. Какой парадокс: говорят, из мо-бильных телефонов на Земле звучит именно та легкая, непритязательная музыка, которую заказывал ему ненавистный Колоредо. А оперы, которые шли с неослабевающим успехом в Вене, которые Моцарт считал своим главным достоянием, своей «нетленкой», - сейчас почти не исполняются, и уже не интересны людям. Увы! Как часто творцы ошибаются насчет дальнейшей судьбы своих произведений!
Моцарт затормозил перед дверью Божественной канцелярии и перевел дух. Обще-ние с самим Господом пострашнее общения с Колоредо будет. Правду говорят: «что ввер-ху, то и внизу». Он осторожно вступил в первый предел. Там находились Начала, Ангелы и Архангелы. Среди множества бесплотных духов узрел он своего Ангела-Хранителя, жизнерадостного и по детски простодушного, который должен был стать его проводником в божественных сферах. Преодолев анфиладу комнат, где обитали работающие на беспроводных компьютерах Господства, Силы и Власти, они очутились в следующем пределе. Там обосновались три наиболее близкие Творцу Чина – Серафимы, Херувимы и Престолы. Эти Светлые духи были главными друзьями земных гениев, часто входили с ними в контакт. Херувимы, как рассказывает Библия, служили тягловой силой у колесницы пророка Иезекииля. Они же, в необходимых случаях, выполняли задачу защиты Небесных градов от темных сил. Правда, ученые Белого Света, расшифровывающие древние рисунки и рукописи, сделали смелое предположение, что херувимами, имеющими крылья и размахивающими мечом, за недостаточностью определений и знаний, переводчики Библии назвали обыкновенные махолёты атлантов со световым лучом. Так ли это на самом деле, композитора не интересовало. Для него далее – путь лежал в Божественную Приемную. Ангел-Хранитель представил Моцарта, как и полагается, апостолу Петру.
- Мне назначено, - смущенно проговорил Моцарт и смиренно поклонился.
- Подождите, - Петр нажал кнопку на возникшей из ничего нанапанели приборов и произнес: - Моцарт, Господи.
- Проси, - раздался трубный глас.
Не помня себя от страха и волнения, Великий композитор перешагнул порог и потерялся в густом тумане. Когда глаза привыкли к млечному свету, Моцарт увидел семь золотых светильников, а посреди семи светильников самого Сына Человеческого, обле-ченного в подир*. Необъяснимое состояние счастья и любви, от которого разрывалось сердце, наполнило Моцарта, и он упал перед Господом ни живой, ни мертвый.
- Не бойся, - положил Господь на голову Гения десницу свою, - я есть Первый и Последний, и живой, но был мертв, и жив во веки веков, аминь. Я имею ключи ада и смерти. Знаю дела твои, и труд твой, и терпение твое. Знаю твою скорбь и нищету. Впро-чем, ты как никто, богат. Мне ведомо, что привело тебя в эту пору ко мне, и вот что отве-чу – не бойся ничего. Тебе надобно будет претерпеть и великую боль, и великие испыта-ния. Белый Свет есть престол Сатаны. Искушения мира обрушит он на тебя. Поклянись же, что не поддашься на уловки его, не продашь свой талант Золотому Тельцу, не престу-пишь законов Моих!
- Клянусь, - прошептал Моцарт, целуя подолы одежд Спасителя.
- Куда ты хочешь, чтоб Я оправил тебя? В какую страну?
- В ту, которая гордится своей прекрасной культурой, где много талантливых лю-дей, где творили и творят Великие музыканты, - с тихой надеждой промолвил Моцарт.
- В Россию, пожалуй, - задумчиво почесал подбородок Господь и добавил: - если новая жизнь устроит тебя, можешь пребывать на земле до естественной смерти, если же нет – произнеси только одну фразу: «забери меня, Господи» и ты окажешься снова в раю, - Спаситель взмахнул рукой. Сонмы ангелов тотчас предстали пред ним.
- Подберите ему подобающее тело, да смените одежду. В этой-то на Земле засмеют, - устало произнес Господь, - не будем экспериментом зря рисковать. Пойдем путем траги-ческой случайности. Это проверенный вариант.
Ангелы подхватили душу Моцарта. Все завертелось, закружилось. Словно могучая сила втянула Гения в узкую длинную трубу и понесла с огромной скоростью к неведомо-му будущему.

Самоосознание.

Широко известный в узких кругах московский бизнесмен Викентий Амадеев, по прозвищу «Моцарт», на въезде в город заметил за своим джипом «хвост». Он решил ото-рваться от преследователей и врубил высокую скорость. Началась погоня. Джип Амадеева пытался прорваться в центр Москвы, он вилял, перестраиваясь из одного ряда в другой, обходил препятствия, отчаянно устремлялся под мигающий свет, рисковал, резко тормозя перед останавливающимися впереди автомобилями. Но оторваться не получалось. «Хвост», словно привязанный, повторял все его уловки с таким же успехом.
Викентий должен был встретиться с одним из акционеров финансовой корпорации «Система». Эта корпорация являлась главным детищем нескольких подразделений правительства Москвы. Через час, подписав кое-какие документы, Амадеев мог стать владельцем самой крутой туристической фирмы, под названием «Вояж».
«Кому-то не хочется, чтобы сделка состоялась», - подумал Викентий и громче врубил звук магнитолы. Из динамика полилась трагическая музыка одной из частей «Реквиема» Моцарта под названием «День гнева». Викентий не случайно имел прозвище «Моцарт». Каждый сходит с ума по-своему. Музыка венского классика странным образом утешала сердце Амадеева. В его фонотеке имелись золотые диски почти всех произведе-ний композитора. Викентий чувствовал с Моцартом необъяснимое родство душ. Из мно-гочисленного творчества гения в загородном доме Викентия чаще всего звучал именно «Реквием», утомляя и раздражая его жену Люсю.
- Накличешь беду, - ругалась жена, - выключи ты эту «Слезную».
- Дура, это же силища! – восхищался Амадеев.
- Разве можно так сердце рвать? Твое счастье, что у нас нет соседей, как в город-ских многоэтажных скворечниках, а то бы давно за нарушение тишины жалобу на тебя в ТСЖ настрочили.
- Ладно, заткнись, не мешай мне медитировать.
Такие пикировки происходили постоянно, и Амадеев со временем просто перестал обращать на жену внимание.
Он оглянулся на преследователей, перестроился в левый крайний ряд и нажал на газ. Неожиданно перед самым носом автомобиля, словно из ничего возникла фигура человека. Амадеев резко ударил по тормозам. Но автомобиль уже вынесло на середину проезжей части. Тут же сильнейший удар в бок перпендикулярно несущимся «мерседесом» перевернул джип Амадеева. И Викентий потерял сознание…

…Из динамика раскореженной машины, отброшенной ударом за поребрик, неслись звуки Седьмой части траурного «Реквиема» под названием «Слезная». Толпа обступила место аварии, мешая прибывшей команде «Скорой помощи».
- Надо же, - сказал врач, - музыка прямо по заказу, - и склонился над потерпевшим, пытаясь нащупать пульс.
- Кажется, живой, - облегченно произнес он.

…Моцарт очнулся от жуткой боли в разбитом теле. Левый бок сильно саднило. Он увидел суетящихся людей и с трудом включился в язык, на котором они общались.
- Вы слышите меня? – спрашивал молодой человек в белом халате, осторожно из-влекая его из покореженной машины, - как вас зовут?
- Mein Name ist Mozart, - произнес раненый, глубоко вдохнув воздух, наполнен-ный запахом нашатырного спирта, и застонал.
- Везите его в «Склиф», - распорядился врач, - кажется, это иностранец.
Моцарт почувствовал тяжесть своего тела. Его погрузили на носилки, потом в большую закрытую карету, на бортах которой была полоса, а на ней красный крест.
«Боже мой, - подумал он, - почему так больно»? И отключился, с непривычки отравившись бензиновыми парами столицы.

Сознание медленно возвращалось к нему. Сначала Моцарт увидел скучный, без лепнины и росписи белый потолок, полную противоположность привычному для него, прекрасному дворцовому стилю «барокко»; затем жухлую крашеную стену, и потом уже свою забинтованную левую руку. Он перевел взгляд на сидящую возле постели фигуру и испуганно отвернулся. Что за чудище дремлет на стуле? Волосы торчат в разные стороны, сто лет не тронутые щипцами парикмахера. И цвет какой-то у прядей странный. Вернее три цвета сразу: коричневый, белый и малиновый. Жуть! Глаза обведены черным углем, губы – пол-лица занимают, нечеловеческие, огромные, пухлые, свекольного оттенка. А платье! Его просто не было! На шее – разноцветные бусы, не имеющие ничего общего с приличными самоцветами, на груди – немыслимая кофточка, не прикрывающая пупок, а ниже – то ли юбка, то ли просто кусок ткани, позволяющий видеть почти голые ноги чу-дища с костлявыми коленками. Чертовщина! Не думал он, что черти сразу к нему прице-пятся на Земле. Хотя, что в том удивительного? Господь предупреждал, что Белый Свет – царство Сатаны.
- Амадеев, - услышал он прокуренный голос чудища, - ты пришел в себя? Какое счастье! Я целую ночь тут дежурила. Как только врачи нашли твои документы и мобилу - сразу позвонили мне. Как ты меня напугал, Амадеев! Я чуть с ума не сошла. Говорят, ты в рубашке родился! Могло все гораздо хуже закончиться. А так – только два ребра, да рука сломаны! Редкая удача при подобной аварии. Ну, что с тобой? Ты что, не узнаешь меня? – чудище нагнулось над Моцартом, - это же я, Люся, твоя жена!
- Ich bin fremd hier,* - произнес Моцарт.
- Ой, надо же! Я в журналах об этом читала! – заверещала Люся, - некоторые люди после катастрофы начинают говорить на иностранных языках. Душа прошлые жизни вспоминает. Значит, ты раньше жил в Германии? Или Австрии? – она всплеснула руками. – Ну, Амадеев, теперь тебя ученые исследовать будут. Не случайно ты музыку Моцарта любишь! Может, вы с ним когда-то друзья были? А может, ты и был тот самый Сальери, который Моцарта отравил?
- Ich bin Mozart, - он ударил себя здоровой рукой в грудь.
- Ну, конечно, ты «Моцарт», прозвище у тебя такое. Все правильно. Кто бы спорил! Успокойся, - погладила Люся его волосы, - отдыхай. Тебе сейчас силы восстанавливать надо. Вот икорка, вот грейпфрут, вот манго. Здесь растворимый кофе, конфеты «Коркунов». А вот твой любимый китайский соус со свежими овощами от «Uncle Ben`s». Я договорилась с медсестрой, после моего ухода тебе еще капельницу с «глюкозой» поставят, verstehen?
- Was ist “Uncle Ben`s”?
- Кошмар. Совсем у тебя мозги отбило. Это же твои любимые консервы.
- Ich kann die Hand nicht bewegen.
- Ну, конечно. Рука же у тебя сломана. Поэтому ты и не можешь ею шевелить. Элементарно, Ватсон - рука в гипсе.
- Wer ist Watson? Ist er Artz?
- Нет не врач. Хотя – в рассказах Конан Дойла он действительно врач. Тьфу ты, со-всем тебя запутала. Это поговорка такая из фильма о Шерлоке Холмсе. Ватсон был его другом. Ты что, ничего не помнишь? У тебя проблемы с памятью? – Люся расстроенно стала поправлять на Моцарте одеяло, - но ничего, ничего, прорвемся, - утешила она, то ли себя, то ли раненого, - а по-русски ты можешь говорить?
- Могу, немножко, - со странным акцентом ответил супруг.
- Слава Богу, включился, наконец. На твоем мобильнике пять непринятых звонков от представителя корпорации «Система». Эта авария случилась совсем некстати. Мы про-фукали фирму «Вояж».
- Пускай. Сейчас это меня не интересует.
- А что тебя интересует?
- Моя музыка.
- «Моцарт», ты мне зубы не заговаривай. Я знаю, что «Вояж» для тебя – золотая мечта последних лет. Неужели откажешься от борьбы?
- Мадам! Вы действительно моя жена? – с ужасом произнес раненый.
- Кеша, я тебя предупреждала, что хочу увеличить губы. Забыл? На прошлой неде-ле я как раз это и сделала. Сейчас все состоятельные дамы мечтают исправить недостатки природы. Неужели тебе не нравится? Конечно, губы пока немного великоваты, но через годик, думаю, все будет отлично. Я почти как Маша Распутина стала.
- Кто такая Маша Распутина?
- Певица. Ладно, дома объясню, что сейчас волнует московскую тусовку.
- Ту-сов-ку?
- Ну да. Высший свет.
- А-а. Высший свет- это хорошо.
Люся наклонилась к Моцарту, поцеловала его в щеку и встала со стула.
- До завтра. Мне надо еще к педикюрше и массажистке успеть. Не скучай, ладно?
Моцарт с облегчением вздохнул, когда «чудище» выскользнуло за дверь…

Соблазны.

…Прошло два месяца.
В загородном доме Амадеевых царила нервозная обстановка. Хозяин после аварии пере-стал узнавать не только жену, но и кухарку, а также – своих друзей и даже деловых парт-неров. Люся взяла управление делами на себя. Моцарт безуспешно пытался собрать свои чувства и ощущения в кучку. Особенно он пугался, когда Люся по ночам приходила в его спальню и требовала выполнения супружеских обязанностей. Но время шло, и он посте-пенно свыкался с последствиями травмы и со своей новой жизнью.
Его разбудил утренний птичий гам за окном. Моцарт заставил себя подняться с постели и сел к письменному столу. Еще на Том Свете он дал зарок записывать в дневник все, что будет с ним происходить после перевоплощения. В назидание потомкам. А ведь где-то и впрямь живы его, Моцарта потомки. Все-таки когда-то Констанца родила ему шестерых детей. Правда, детские похороны не миновали их дом. Хотелось бы проследить судьбу тех, кто выжил. Жаль, что он не спросил о них у Господа. Впрочем, листая юноше-ский журнал «Искусство», тактично подсунутый ему Люсей, он с горечью прочитал, что Антонио Сальери, его соперник, занимавший все лучшие должности при дворе, пережил его на целых тридцать четыре года и был любимым учителем Франца Ксавера Моцарта-младшего. Печальнее всего, что Франц с благодарностью посвящал свои композиции лю-бимому наставнику. Как парадоксальна жизнь!
Моцарт взял шариковую ручку, прекрасное изобретение, которое совсем не нужно было заправлять чернилами, и задумался.
«Нет, это не Констанца, - с грустью записывал он, - это дьявол в юбке. Где кро-тость, где нежность, где смирение, должное присутствовать в слабой женщине? Мне помнится, Констанца всегда смущалась, когда я желал близости с нею. Она не жемани-лась, нет, она уступала, но уступала после сопротивления и долгих упрашиваний. Правда, злые языки шептали, что виной тому был мой ученик Зюсмайр, но я не верил наветам. Каждая победа над ее стеснительностью приносила мне искреннее удовольствие и сча-стье. Мне никогда не было с нею скучно. Я не знал, что такое пресыщение ласками жен-щины. Такая политика жены позволяла мне ощущать себя царем наших отношений. А эта мадам, доставшаяся мне от прежнего обитателя загородного дома, просто фурия. Вчера, сомневаясь, что я смогу соответствовать ее притязаниям, подмешала мне в вино какую-то гадость. На этикетке стояло название «Виагра». Она сказала, что я должен обязательно принимать это лекарство для восстановления мужских сил. Конечно, душа моя за несколько веков забыла ощущение восторга, которое наполняло ее после прекрас-ного соединения с женщиной. Там, в небесных сферах восторг – привычное ощущение от близости с Господом. Но здесь, на Земле, душе придется снова испробовать все земные наслаждения, потому что прошлый раз я покинул этот мир слишком рано – в тридцать пять лет. Создатель позволил мне вернуться, чтобы я продолжил земной путь и испы-тал все, что не успел испытать в прежней жизни. Слава, успех, любовь – у меня были. Даже не знаю, чего мне еще пожелать? Единственное условие, поставленное Господом – не продавать свой талант Золотому Тельцу. Значит, все, кроме делания денег, я могу по-пробовать. Мы знаем, что Гений и злодейство две вещи несовместные. А Гений и богат-ство? Это требуется доказать. Хотя, что понимать под определением «богатство»? Кому-то богатство – дом, полный детских голосов, а кому-то – собственный остров, яхта и мультивалютный счет в банке. Господь милостив и не вверг меня в трущобы. Мое нынешнее существование вполне приемлемо. О куске хлеба можно пока не беспокоиться.
Сегодня я словно выжатый лимон. Ночью лекарство, подмешанное фурией, подей-ствовало посильнее шпанской мушки. Мое мужское достоинство так окрепло, что ста-ло доставлять мне известные неудобства. Я вертелся в постели, вздыхал, мечтал о своей последней возлюбленной. Это продолжалось до тех пор, пока не скрипнула дверь и в ка-бинет не нырнула фурия, называющая себя моей женой. Она чудесным образом сняла мое напряжение. С нею я погрузился в пучину преступной страсти, обуревающей тело, и с удивлением заметил, что упражнения доставляют нам совершенно потрясающее удо-вольствие. Фурия оказалась настолько ловкой и опытной куртизанкой, что я забыл, на каком свете нахожусь. Я понял, что не только музыка мистическим образом способна уносить в заоблачные сферы, но и удовольствие, получаемое от того, что здесь называ-ют сексом. Мы с нынешней супругой развлекались пять часов кряду, и она уползла от ме-ня под утро еле живая. В прежние времена я не мог похвастаться подобными подвига-ми».
Моцарт отложил ручку, запер дневник в стол, ключ положил в карман халата и поспешил вниз, в столовую. Супруга сегодня задумала вывезти его в один из лучших центров психиатрии, чтобы показать знаменитому профессору. Она считала, что амнезия мужа требовала объяснения. Стало понятно, что туристический бизнес перестал интересо-вать Амадеева, и деятельная Люся хотела встроить его в новую коммерческую систему под названием шоу-бизнес. Если уж он зациклился на музыке, то пусть, хотя бы попыта-ется утвердиться в этой области. Тем более, что ни с того, ни с сего, он, имеющий лишь начальное музыкальное образование, вдруг стал сочинять музыку. И за последние две не-дели требовал все больше нотных листов, которые заполнял с неимоверной быстротой. Рояль, стоящий в гостиной, постоянно сотрясался от громких аккордов, которые извлекал выздоравливающий супруг, разрабатывая технику левой руки. Мелодии, сочиненные Амадеевым, очень напоминали узнаваемые темы из произведений Моцарта. «Вжился в образ после аварии» - сочувствующе вздыхала Люся и мысленно удивлялась тонкому сти-левому подражанию, недоступному даже некоторым профессионалам.
… Большой плазменный телевизор на стене отвлекал Моцарта от овсянки, которой регулярно по утрам пичкала его Люся. Цветные картинки менялись постоянно, как в калейдоскопе, раздражая навязчивой рекламой. Вдруг ухо Моцарта уловило главную тему его «Сороковой симфонии». Лучшей и самой знаменитой симфонии, которой он по праву гордился. Моцарт замер, ожидая, что сейчас, наконец, вспомнят и произнесут имя композитора, добившегося немыслимого успеха у слушателей. Но это была очередная реклама мобильного телефона «LG», имеющего сенсорные спецпрограммы. Все в этой рекламе предлагалось в обезличенном виде, даже музыка. Моцарт поморщился и сказал:
- Это моя тема. Я буду защищать свои авторские права.
- Ну, что ты, Кеша, говоришь! Это Моцарт написал в XVIII веке.
- Именно. Этот непритязательный мотив долго мучил меня. Впервые я эту тему использовал в арии Керубино. Ведь «Свадьба Фигаро» была написана мной двумя годами раньше симфонии. И только потом уже эту мелодию, напоминающую взволнованную че-ловеческую речь, я сделал главной темой «Сороковой». Ах, да! – вздохнул он, - Вы, Люся, не можете этого знать.
- Ты это знаешь потому, что блестяще проштудировал жизненный и творческий путь Моцарта. Но ты не Моцарт.
- С чего Вы, сударыня, это взяли?
- Ладно, ладно, молчу.
- Интересно, кто завершил мой «Реквием»?
Сообразив, что с подобной самоидентификацией мужа спорить бесполезно - он стал на всю голову больной, Люся ответила:
- Зюсмайр, твой ученик.
- Спасибо, дорогая, - супруг благодарно поцеловал ей руку, - зачем отрицать оче-видное?
- То, что у тебя был ученик?
- Нет, то, что я – Моцарт. Я хочу взыскать с рекламодателей долги за использова-ние моей музыки без моего разрешения.
- Кеша, не будь кретином. Дома ты можешь называть себя хоть Папой Римским. Мы стерпим. А вот в суд идти тебе не рекомендую.
- Почему?
- Тебя же в психушку упрячут. Там и Моцарты, и Наполеоны, и даже Великие Рус-ские императоры доживают свой век. Давай так договоримся. Я знаю, что ты – Моцарт. Но другим, в целях твоей безопасности мы этого открывать не будем, хорошо?
- Не знаю.
- Поверь, так для нас с тобой будет лучше. Это нужно, чтобы не вызывать насме-шек у людей. Ведь Моцарт на самом деле умер в 1791 году.
- Но я вернулся. И что теперь? Не могу воспользоваться своим авторским правом?
- Нет. По российским законам авторское право действует при жизни композитора и еще 70 лет после его смерти. А теперь посчитай, сколько веков прошло со дня твоей кончины? То-то же.
- Как же мне быть в таком случае?
- Оставить все как есть.
- Но я не могу согласиться с такой несправедливостью.
- Придется согласиться, Викентий.
- Не называйте меня так.
- А как? Вольфганг по-русски звучит неудобоваримо. Я произнести без заикания твое имя не могу. Поэтому, давай договоримся. Ты для всех – Викентий Амадеев. Иници-алы В. А. сохраним, а Моцарт – допустим только для внутреннего общения. Хорошо?- Люся вытерла свои огромные губы салфеткой и распорядилась: - иди, одевайся, нам пора ехать.
Через два часа в кабинете знаменитого психиатра, профессора Малыкина, Люся взволнованно объясняла:
- Понимаете, доктор, муж после аварии стал совсем другим. Раньше он имел весьма скверные привычки. Ходил по дому в одних трусах, не расставаясь с банкой пива, громко врубал музыку, от которой у меня мозги плавились. Ругался по телефону с партнерами, употребляя неприличные выражения. Развлекался в сауне с девочками. Сейчас его характер, вкусы и даже структура речи изменились. Он говорит на старонемецком, стал задумчив, галантен, дома носит шелковый халат, проявляет интерес к одежде с кружевами, к бриллиантовым брошам, к туфлям на каблуках. Однако с половой ориентацией у него - тьфу, тьфу все в порядке. И самое главное – в нем проснулась жажда сочинительства. От пассивного слушания музыки неожиданно переключился на творчество. И знаете, то, что он сочиняет, очень напоминает музыку Моцарта. Просто один в один. И динамические контрасты, и гармония, присущая восемнадцатому веку, и мелизмы. Меня это еще в детстве раздражало. Терпеть не могла играть подобную прилизанную музыку. Такая музыка – скучна своей предсказуемостью. Но я верю, что при его необыкновенных способностях, при гениальном абсолютном слухе, проявившемся после аварии, он мог бы стать одним из ведущих фигур современно-го шоу-бизнеса, если бы занялся продюсерской деятельностью или песенным творчеством. Как помочь его сознанию вернуться в двадцать первый век?
- Томография не показала каких-либо патологических нарушений головного мозга, - Малыкин снял очки и нервно протер замшевым платком стекла. - Однако беседа с вашим мужем выявила некоторые несоответствия его поведения. Я впервые сталкиваюсь с такой глубокой ретроградной амнезией. Он забыл все, что было до аварии, но по странной случайности у него активизировались те отделы мозга, которые отвечали за знания, поступающие малыми порциями. Такие знания, окрашенные эмоциональными переживаниями, сохраняются надолго. Скорее всего, ваш муж достаточно равнодушно относился к своему прежнему бизнесу. А музыка Моцарта пробуждала в нем сильные эмоции. Только так можно объяснить его нынешнее личностное самоопределение. Эмоциональные переживания послужили наложением на прежние воспоминания и перечеркнули их. Более того, скажу я вам, Зигмунд Фрейд когда-то разглядел в подобной забывчивости неожиданную ситуацию. «За всякой ошибкой памяти ищите скрытый мотив, - говорил он. - Память ошибается потому, что не желает о чем-то знать».
- Можно подумать, что ему плохо жилось. Это я проявляла в семейной жизни чуде-са понимания. Он дунет – я закроюсь, он плюнет – я утрусь. Терпела, потому что Амадеев для меня и муж, и ребенок одновременно. А ему, зачем прошлое забывать? Он вполне своей жизнью был доволен.
- Случаются в мире с людьми непостижимые вещи, которые не может никто объ-яснить. Наверно, этого делать и не надо! Если вас не раздражает то, что муж называет себя Моцартом, смиритесь и помогите ему встроиться в современную жизнь. В конце концов, для него это новое рождение может стать удачным. Слышали вы что-нибудь о понятии «колесо самсары»?
- Нет.
- Это не из раздела психологии. Скорее – из раздела трансцендентального знания. Так буддисты называют круговорот бытия. Когда старое тело изнашивается, душа нахо-дит новое. Но в вашем случае все наоборот. Кажется, что в старое тело вселилась новая душа. Великие загадки человека, великие тайны психики. Они еще долго будут волно-вать ученых.
Люся простилась с доктором и затворила за собой дверь кабинета. В коридоре ее ждал грустный Моцарт. Он отвлеченно выстукивал на кожаной обшивке дивана какой-то странный ритм.
- Пошли, Викентий, - взяла его за руку Люся, - не переживай, все нормально, про-рвемся. С завтрашнего дня будешь у меня образовываться. Я познакомлю тебя с совре-менными музыкальными направлениями. Прокофьев, Шостакович, Шнитке, Щедрин – это композиторы-классики, музыка которых признана гениальной, и которая отвечает всем вкусам и запросам современной публики. Потом перейдем к эстрадному искусству, к мастерству современной аранжировки, к новым течениям и стилям. Ты должен все это освоить, verstehen?
Моцарт кивнул, всецело подчинившись профессионально-образованной «фурии».

Жертва.

…Знакомство с современной музыкой чуть не довело Моцарта до глубокой депрес-сии. Люся каждый вечер возила его, то в концерт, то в филармонию. Прекрасные оркест-ры, талантливые солисты и гениальные дирижеры исполняли классику двадцатого века. Новый стиль, особую структуру гармонии, в которой невозможно было вычленить мело-дию, проследить главную тональность, так как чаще всего чувствовалось ее полное от-сутствие, а также диссонансы, фортиссимо звучания – Моцарт посчитал совершенно не-приемлемыми для восприятия. Самое ужасное впечатление произвел на него «тяжелый рок». После месяца жуткого насилия над собой он заперся в кабинете и сильно запил. Ни-какие уговоры Люси покинуть место его добровольного заточения не помогали.
- Сатанинская музыка! Чур, чур, меня, - шептал в ужасе Моцарт и вливал в себя очередную порцию алкоголя, чтобы заглушить, звучащую в мозгу, намертво въевшуюся дисгармонию. – Где ровный ритм и мерное дыхание? Где величие и простота? Где сораз-мерность частей? – он нервно взъерошивал волосы и стучал кулаком по письменному сто-лу. Потом, устав от борьбы с самим собой бросался на диван и плакал.
Люся подключила к процессу адаптации мужа самого известного и успешного московского шоумена Антона Солерьева. Как-то, прорвавшись в его офис, она выложила на стол папки с последними сочинениями Моцарта и выпалила:
- Умоляю, спасайте человека, такой талант пропадает.
Солерьев пожал плечами и ответил:
- Какое дело мне до этого, мадам?
- Сыграйте что-нибудь, вам будет интересно.
- Не думаю, я сыт по горло ремесленными пробами несчастных, кто алгеброй гар-монию поверил.
- Поверьте же, что тут особый случай.
- Все тайные творцы - что композиторы, что стихоплеты – себя особыми талантами считают. Устал я от просителей, идите!
- Но что вам стоит? При ваших-то возможностях и связях - открыть талант – бла-гое дело. Я не уйду. Поймите, эти сочиненья не просто денежками пахнут, они пахнут золотыми слитками!
- Ну, полно пудрить мне мозги. Я каждый день такое слышу.
- В конце концов, - вспыхнула Люся, - чтобы проверить, правда ли то, что я вам говорю, нужно просто подойти к роялю. Если вы соизволите это сделать, то наш спор через пять минут разрешится.
- Ну, хорошо, - вяло согласился Солерьев, - давайте вашу «нетленку».
Антон Солерьев когда-то окончил московскую консерваторию по классу фортепи-ано и аспирантуру. Однако выбрал себе путь далекий от педагогической деятельности. Красивая внешность, неплохой голос, папины связи помогли ему вписаться в музыкаль-ную тусовку на центральном телевидении. Парочка клипов и он – уже известный испол-нитель. Публика требовала не шедевров, а штампов. Солерьев оказался очень восприим-чивым к запросам слушателей. Вскоре он уже сам занимался раскруткой талантов. Бизнес его пошел успешно, и теперь он ощущал себя властелином чувств и умов публики.
Бегло прочитав с листа несколько тем, Солерьев крутанулся на вертящемся стуле в сторону Люси и спросил:
- Кто этот плагиатор?
- Мой муж, Викентий Амадеев. У него прозвище «Моцарт». Прежде он просто лю-бил слушать Моцарта, а после аварии, вдруг стал писать музыку сам. И она очень напо-минает стиль венского классика, ведь правда?
- Он пианист?
- Ну что вы! Музыкальная школа по классу флейты и общий курс фортепиано. Да и то, чем он занимался раньше, никак не было связано с творчеством.
- Интересно. Я могу его увидеть?
- Вот мой телефон. Позвоните, когда надумаете. Я вас встречу.
Люся простилась с Солерьевым, а он еще полчаса сидел, обдумывая какой-то хит-роумный план.

В одном из закрытых московских клубов проходила очередная вечеринка. Были приглашены известные шоумены, олигархи, рок-музыканты, знаменитые телеведущие, журналисты и художественные деятели. Развлекали всю эту разношерстную публику модные певцы, танцоры и певицы.
Моцарт, ведомый сквозь толпу Солерьевым, с удивлением смотрел на голые плечи и спины женщин, на странные костюмы мужчин, главной деталью которых были не бога-тые пояса, не пряжки с самоцветами, а какие-то длинные шарфы, намотанные вокруг шеи. Приятнее всего для глаз Моцарта оказался костюм знаменитого модельера, пиджак которого напоминал богато расшитый камзол, а рубашка в рюшах была заколота красивой и дорогой брошью. Он сразу почувствовал симпатию к этому человеку. Конечно, облик и манеры представителей высшего света за два с лишним века существенно изменились, и с этим ничего поделать было нельзя, но нравы! Эти ужасные нравы повергли Моцарта в шок. Как только Солерьев оставил его на минуту, к нему подкатила какая-то разбитная девица и предложила «ширнуться» в сортире. Что означало слово «ширнуться», Моцарт не знал, но подумал, что ему предлагают изменить жене в каком-то дамском будуаре, под названием «сортир». Он испуганно покачал головой и бросился от девицы вон.
Солерьев догнал его и сказал, что сейчас представит Викентия публике.
- Не дрейфь, Амадеев. На, опрокинь для храбрости бокальчик. Сыграешь все, что попросит народ, хорошо?
- Попробую.
- Господа, - громовым голосом перекрыл веселый гул Солерьев, - сейчас пред вами выступит Великий Имитатор. Такого шоу мир еще не знал. Назовите или напойте любую тему, и вы услышите гениальные импровизации в классическом стиле. Кто первый?
Красивая блондинка с ярко-красными губами томно произнесла:
- Хочу Zемфиру. «Я задыхаюсь от нежности».
Моцарт поклонился и сел за рояль. Что-то щелкнуло в его мозгу. Внутри зазвучала простенькая и глупенькая мелодия, которую он должен был превратить в настоящий ше-девр. Пальцы сами потянулись к клавишам, в зал полилась тема на две четверти, укра-шенная форшлагами, группетто и мордентами, исполненная в однообразной негромкой динамике и полностью соответствующая старому стилю «рококо», которым так грешил Жан Батист Люлли.
- Браво, - захлопала в ладоши удовлетворенная публика.
- Следующий? – произнес Солерьев.
- «Мадам Брошкина», пусть попробует – игриво воскликнул красивый волоокий брюнет с длинными волосами, один из модных исполнителей поп-музыки.
Моцарт прислушался к себе и ужаснулся от мотива, что возник в его воспаленном мозгу. Это уродство представить в классическом стиле было почти невозможно. Но он положился на помощь Господа и с честью выполнил второе задание.
Когда после нескольких, с блеском исполненных вариаций, блицтурнир был окон-чен, Солерьев просветил его:
- Ты, Кеша, теперь мой вечный должник. Это представление стоило мне немалых денег. Чтобы собрать всех нужных для нас с тобой людей, я потратил не только средства, но и огромные силы. Кроме того – задействовал все свои связи, все знакомства. В шоу-бизнесе есть правило: артист должен платить деньги за право участия в концерте или на телевидении. Так вот, теперь ты будешь отрабатывать свой долг. Я – твой работодатель, понятно? На следующей неделе у тебя запись на центральном телевидении. Начинаю твою раскрутку. А потом будем устраивать турниры с известными музыкантами. Ты дол-жен побеждать всех. Потому что каждый твой концерт – это тотализатор. Там будут кру-титься огромные деньги. Я сделал на тебя ставку, Кеша. Учти, теперь я – твой господин.
Наивный Моцарт! Такой ли ты представлял свою новую Жизнь?
Для Моцарта начались дни ничуть не лучше тех, которые устраивал ему в детстве отец, скрипач и композитор Леопольд Моцарт. По воле отца гениальный отпрыск услаж-дал слух особ королевской крови во всех европейских домах, не зная ни сна, ни отдыха. Новая концертная деятельность началась также бесконечными выступлениями на Рублев-ке, где сильные мира сего делали на него ставки, против других известных пианистов. Потом были светские рауты пониже, опять ставки, и деньги, деньги, деньги…
Через несколько месяцев напряженного насилования таланта Моцарта, Солерьев повел его в мелкие клубы, рестораны, казино. Моцарт работал и старался не обращать внимания на неудобства. Только публика отличалась от той, прежней публики восемна-дцатого века. Она была грубее, бесстыднее и безграмотнее слушателей высшего света эпохи Просвещения. Утонченные изгибы мелодии ее не интересовали. Тут важен был сам процесс, кто будет победителем музыкального турнира и чья очередная ставка окажется верной, чтобы принести владельцу кругленькую сумму.
Моцарт стал рабом Солерьева. После года такой жизни, он совершенно сошел на нет как творец и опустился до беззастенчивого использования своего дара. Часто не ноче-вал дома. Начались пьянки, загулы и, наконец, подобный образ жизни привел его туда, где и надлежало ему быть. Гений для расширения отупевшего сознания, попробовал наркотики. После сильной передозировки, чуть не приведшей Моцарта к преждевремен-ной смерти, Люся упрятала его в клинику.
Только там, в старинном особняке наркологического центра, Моцарт осознал, куда он скатился. Стоило ли возвращаться в этот мир, чтобы постичь изнанку жизни? Стоило ли использовать бесценный дар перевоплощения, чтобы опуститься так низко? Он стал ремесленником, а не творцом. Он не смог достойно прожить вторую жизнь. Алкоголь и наркотики – пусковая кнопка всех его несчастий. Он продал талант Золотому Тельцу. И нет ему оправдания.

Taedium vitae*

Моцарт вытер платком слезы и задумался. Надо предостеречь других от глупостей, которые он совершил. Красивым, почти готическим почерком он стал выводить откровенные признания:
«Я пропал. Душа моя томится здесь. Мог ли я предположить, что жизнь окажется таким непосильным грузом! Очевидно, что с веками люди становятся все глу-пее. Теперь я могу согласиться со смелыми выводами современных ученых - обезьяна про-изошла от человека! Приматы – это деградировавшие люди. Господь так наказывает ослушавшихся его! Как бы плодоносен ни был талант, если его дурно использовать, он как «шагреневая кожа» сморщится и превратится в ничто, а творчество - в акт ремес-ла, сравнимый только с пыткой или хирургической операцией. Между мной и Господом действуют два символа обмена – жертва и обет. Инсайт, озарение, вспышка, наитие всегда приходят к гению, когда его воля и воля Господа совпадают, но не всегда покида-ют, когда человек того пожелает. И это главный признак обета. При некоторых сверхъестественных состояниях приоткрывается вся глубина этих взаимоотношений. Гений должен принести себя в жертву творчеству. Но не в жертву музыкальной мафии!
На Российской эстраде с этим не все в порядке. Есть масса исполнителей, без конца мелькающих на экране. Мне видится, что это – рабы, они, как и я, стонут от этой мафии, тогда как другие – свободны, насколько можно быть свободным в этом мире зависимости от денег. Рабы не принадлежат себе. Рабы поют и играют, что им велят продюсеры. И если они внезапно исчезнут с эстрады, никто через месяц не вспомнит о них. Такая слава – искусственна! Такие рабовладельческие отношения – преступны! Я в полной мере познал ужасную зависимость от Солерьева. Она гораздо хуже зависимости от графа Колоредо, который не мешал мне творить. Как был я наивен! Какая гордыня сидела тогда во мне! Все познается в сравнении. Видимо, эта жизнь дана мне для того, чтобы исправить старые кармические ошибки. И я знаю способ избавиться от своих прежних иллюзий… - Моцарт отложил ручку и подошел к окну. Сквозь решетки, в целях предосторожности закрывающих окна, была видна аккуратно подстриженная лужайка, скамейка с навесом и пруд. Ему захотелось свободы, чтобы выполнить то, что задумал. Солерьев, злой гений, более не должен продолжать над ним свои издевательства.
..Люцифер всюду расставляет свои ловушки, - записал он далее в дневнике. Наркотики - чтобы расширить границы сознания. Однополая любовь, чтобы не обвинили в отсутствии Божьей искры. Это плата за принадлежность к кругу эстетов от культуры, к кругу артистов шоу-бизнеса. Как эти приверженцы однополой любви узнают друг друга? Мне рассказали про это. На лацкане пиджака они носят маленький треугольный значок, в котором присутствуют все цвета, кроме голубого. Это тайный знак ордена гомосексуалистов. Так они различают «своих». Эти «свои» делают быструю и блестящую карьеру. Меньше всего я хочу победоносно мелькать среди них. Я знаю, что должен сделать. На белом свете существует Закон Взаимности. Платишь людям той же монетой! Антон Солерьев – это Антонио Сальери. Судьба свела нас вновь. В этом есть великое милосердие непрерывности, милосердие колеса бытия, согласно которого лжесвидетели родятся немыми, властители - бродягами, а жертвы – убийцами.
Мне кажется, что в этой жизни я родился убийцей. Наверно, есть особая пре-лесть в том, чтобы быть попеременно, то жертвой, то палачом…»
Неожиданный стук в дверь прервал излияния Моцарта. Он быстро закрыл дневник и спрятал его под подушку. В палату влетела Люся. Последнее время она, как считал Моцарт, изменилась в лучшую сторону. Грим на лице стал менее заметен и приоб-рел некую утонченность. Ретро-наряды подчеркнули стройность фигуры и прекрасную форму груди. Острые коленки спрятались под классической длиной юбки. Но самое глав-ное – она, наконец, бросила курить. От всех этих перемен супруга похорошела, в ней по-явился шарм, и это нравилось Моцарту. Он уже с нетерпением ждал встречи с ней.
- Здравствуй, любимый! – прощебетала она, - как ты себя чувствуешь?
- Вполне сносно. Хочу домой.
- Завтра тебя выпишут. Ты обещаешь мне, что больше не будешь экспериментиро-вать со здоровьем? – Люся поцеловала его и смущенно произнесла: - Кеша, я беременна.
Вот это новость! Пожалуй, лучшей новости Моцарт и не мог ожидать! Его жизнь не напрасна. У него будет наследник, или наследница. Что лучше, он еще не знал. Неваж-но, кто родится. Главное – его род продолжается снова.
- Ты не ошиблась? Это действительно так? – он расцвел широкой улыбкой и крепко обнял Люсю.
- Да. Уже двенадцать недель.
- О, дорогая! Теперь – никакого легкомыслия, никакой распущенности, наркотиков, алкоголя. Я буду работать как вол. Я расстанусь с Солерьевым. Меня ничто не остановит. Мой талант еще не иссяк! Я создам свои лучшие произведения, клянусь тебе!
- Хорошо, хорошо.
- Мне нужна нотная бумага. Я хочу написать концертную кантату, превосходящую по силе воздействия «Кармина Бурана» Карла Орфа и, возможно, даже мой «Реквием».
- Даже «Реквием»?
- Именно. Это будет хоровое произведение полное радости, надежды и оптимизма.
- Как здорово! – захлопала Люся в ладоши, - ты всем докажешь, что шедевры рож-даются и в наше время.
- Да. Хотя, что может быть абсурднее Прогресса? Ведь человек не меняется. Он – вечный дикарь! Но и дикарь заботится о том, чтобы его род не прекратился. У меня есть долг перед потомками, и я исполню его! Враги мои должны исчезнуть!
- Кеша, о чем ты?
- Это я так, - успокоил жену Моцарт, - о своих гнусных страстях.

Развязка.

…После выписки из клиники Моцарту пришлось серьезно взяться за работу. Пред-стояло изучить все особенности новых музыкальных течений. Кантата, которую он заду-мал, должна отвечать запросам нынешней публики, должна пробудить данным ему талан-том черствые сердца современников. Он заперся в кабинете и не реагировал на звонки Солерьева. Злой гений сначала посылал к нему своих представителей, потом пожаловал сам и стал угрожать неустойкой.
- Ты срываешь блицтурниры в других городах! Знаешь, во что это тебе обойдется? – орал Солерьев, прорвавшись к нему в кабинет.
- Солерьев, - невозмутимо отвечал Моцарт, - ты мне ничего не должен, как и я. Да-вай разойдемся по добру, по здорову. Не люблю мошенников. Ты уже достаточно исполь-зовал меня. Заработал бешеные деньги! Неужели мало? Я хочу заняться настоящим делом, не мешай мне!
- Ты чокнулся, наверно! От кучи денег отказаться! Творить! Да что ты стоишь без меня? Кому ты нужен со своими форшлагами? Думаешь, концерты сам организуешь? Не выйдет, милый, ничего! Ты еще пожалеешь об этом и приползешь ко мне, а я подумаю, прощать тебя иль не прощать! - Солерьев, резко развернулся к выходу и толкнул вошед-шую Люсю.
Люся от неожиданности выронила поднос с кофейными чашками прямо на ковер.
- Что это он? – спросила она мужа.
- Он услышал от меня нелицеприятную правду, - усмехнулся Моцарт.

Через некоторое время цепь несчастий обрушилась на его семью. Сначала кто-то застрелил собаку. Потом взорвалась припаркованная у магазина машина. Дальше – еще хуже: сгорела баня на участке, пьяный водитель на тракторе порушил забор. В колодец с водой насыпали строительный мусор. И несколько великолепных яблонь были вырублены топором. Все несчастья происходили в отсутствие хозяев. А машина взорвалась по чистой случайности тогда, когда они делали закупки в магазине. Просто повезло!
Моцарт знал причину несчастий, но не сдавался. В конце концов, в этом мире все недолговечно, кроме гениальных произведений. Импрессионисты Дебюсси и Равель стали его проводниками в мире новой музыки. С облегчением осознал он, что взамен мелодии, которая потеряла главное значение, французы открыли другую образность. «Боже мой! – думал Моцарт, - как великолепно они передают игру света и тени, солнечных бликов и радужных струй. Они воспевают не человеческие страсти, а божественную природу. Вот у кого нужно учиться простоте и величию».
Но его великому произведению так и не суждено было появиться. Вскоре произо-шло страшное событие, которое изменило всю его жизнь, все его планы. Люся поздним вечером вышла на крыльцо, чтобы укрыть от холодной росы кусты роз. Ее глаза плохо различали окружающие предметы. Она страдала куриной слепотой. Ей показалось, что мелькнула какая-то тень. От неожиданности нога неловко ступила на следующую сту-пеньку, Люся потеряла равновесие, и дальше случилось непоправимое!
«Скорая» увезла ее в больницу. Моцарт не хотел слышать подробностей, словно страус, прятался от правды. Но ему сообщили, что ребенка не удалось сохранить. Их дол-гожданное чадо не появится на свет. Более того, доктор сказал, что детей у Люси больше не будет никогда. После этого Люся стала неадекватна умом.
Моцарт бессильно сидел за роялем и плакал. Вокруг валялись разорванные нотные листы. Нет, все не то, не так! Ужасно!
Ты не Творец, ты бездарь, Моцарт! Ты только эхо чьих-то стилей! В тебе не стало Божьей искры. Ты хладен, как огонь бенгальский. Обуглился и - вон в корзи-ну! – ритмическая фраза билась в его воспаленном мозгу, не облекаясь музыкальной ин-тонацией.
И потому, что мир полярен, Бог дважды не дает таланта! Это мир - перевер-тыш, – вдруг понял Моцарт.
Плюс перевернулся на минус. Вся жизнь его – мимо. Все потуги вписаться в нее – напрасны. Ему нечего ждать от этого мира, где все так ненадежно и недолговечно. Только зависть, злость и деньги прописались тут навсегда. Все его надежды перечеркнул Антон Солерьев, Сатана, знающий свое дело. Предаться Сатане? Так он уже предался! Он при-мет его условия. Колесо бытия сделает свой последний оборот.
Набрав номер Солерьева, он произнес в трубку только два слова:
- Я согласен.
- То-то же, - засмеялся Солерьев, - ты думал улизнуть от меня? Я ведь предупре-ждал, что на коленях приползешь обратно. Но я добрый. Завтра жду тебя в офисе.
Моцарт подготовился к предстоящей встрече. Он должен был осуществить заду-манное. В подвале на полочке Люся держала яд от грызунов. Моцарт отсыпал содержимое в маленькую баночку и положил в нагрудный карман пиджака. В записной книжке, оставленной на столе, написал жене «прости», а ключи от дома положил на камин. Потом он вызвал по телефону такси и поехал к Солерьеву.
На входе два амбала-телохранителя, завидев его, растянули губы в ехидной улыбке. Солерьев снисходительно похлопал Моцарта по плечу и сказал:
- Ну, что, по коньячку?
- По коньячку, - согласился Моцарт.
На журнальном столике появилась бутылка «Хеннеси» и два бокала. Солерьев от-точенным движеньем, за которым угадывались многолетние тренировки, плеснул в оба бокала жидкости ровно на четверть и завинтил пробку.
- Да, вот что, - поморщился он, будто каждое слово царапало ему горло, - чтобы ты не дулся на меня, я покрываю все твои непредвиденные расходы. - Он повернулся к сейфу и набрал код. Замок щелкнул, сейф открылся, обнажив содержимое.
В этот момент Моцарт быстро высыпал в его бокал яд. В этой жизни он – убийца.
Солерьев бросил на стол несколько пачек «зеленых».
- Вот тебе компенсация.
- Какая компенсация?
- За баню, забор, машину, любимую собаку.
- А за любимую жену?
- Сие злодейство не приписывайте мне. Она сама, как видно, оступилась. Ну, мир? – Солерьев осушил бокал и заел горячительное долькой лимона.
- Не будем ссориться, - продолжил он, - как хорошо сказал когда-то Пушкин, что гений и злодейство – две вещи несовместные. Ведь я б не смог тебя убить!
- Ты гением себя считаешь? – удивился Моцарт.
- Я гений бизнеса и только.
- Как знать, как знать, - ответил Моцарт, - быть может, Пушкин ошибался…ну, я пойду…перед концертом мне нужно отдохнуть немного…
- Иди, иди…Мне тоже надо…- Солерьев вдруг захрипел, глаза его вылезли из ор-бит и он без звука откинулся на кресло.
Моцарт плотно притворил за собой дверь и вышел на улицу. Круг замкнулся.
В мире ничего не изменилось. Мир не опрокинулся. Все так же сновали туда-сюда прохожие, мчались по проезжей части автомобили, а в небе светило солнце.
Моцарт огляделся. Зачем он здесь? Что хотел доказать? «Я есмь всё»? – он захохо-тал. Безумец! Искал того, чего не может быть! Фигляр, хвастун, зазнайка! Так бесславно и должно было закончиться удовлетворение его глупого любопытства, - он решительно шагнул на мостовую и произнес: - «Забери меня, Господи»!
Раздался жуткий визг тормозов. Кооператор Викентий Амадеев, ехавший с огром-ной скоростью на деловую встречу, не смог предотвратить наезда на неизвестно откуда появившегося пешехода.
…В больнице у изголовья кровати Амадеева сидела Люся и утешала его: - «Все могло быть гораздо хуже. А так - только два ребра и руку сломал. Ты, видно, в рубашке родился…»

(10 – 26 марта 2009 года, г. Мончегорск.)

Дата добавления: 2015-08-05