Знакомство с императрицей Елизаветой

«Когда мы прошли через все покои, нас ввели в приемную императрицы..Поистине нельзя было тогда ее видеть и не поразится ея красотой и величественной осанкой».[10] Не только мужчины, женщины признавали Елизавету Петровну чрезвычайно красивой, ей было далеко за 30 и она уже начала полнеть, когда ее увидела цербстская княгиня и нарисовала восторженный ею портрет.[11]

Впечатления от первого знакомства с самой Елизаветой Петровной явно поразили принцессу. Но в последующие семнадцать лет их отношения складывались совсем не просто.

Умение нравиться было даровано Екатерине от природы. Не любившая и опасавшаяся ее ума императрица Елизавета против собственной воли не могла противиться обаянию цесаревны.[12]

По приезде в Москву, принцесса София всем понравилась, все ее полюбили. Но во время ее болезни она стяжала общую любовь и окончательно привязала к себе сердца всех окружающих. Уже сама причина болезни – усиленное изучение русского языка – рисовала Екатерину весьма в выгодном свете.

Ей всегда везет. Но случилось и еще более важное обстоятельство, окончательно упрочнившее положение принцессы. Если с ней приключалось несчастье, то это всегда служило ей на пользу. Теперь ее везение заключается в том, что от своих ночных прогулок босиком она наживает себе воспаление легких. Императрица находится как раз в Троицком монастыре, она спешит обратно во дворец, выскакивает из саней и, не переодевшись даже, бросается к постели больной. Она появляется как раз вовремя, чтобы прекратить резкий спор между княгиней Цербстской и пользующими Софию врачами. Как это ни покажется странным, но в этом споре права была с медицинской точки зрения, пожалуй, княгиня, не желавшая, чтобы больной пускали кровь. Елизавета приказывает, чтобы пустили так, как считают необходимым сделать врачи, и находящейся в лихорадке девушке на протяжении двадцати одного дня болезни шестнадцать раз пускают кровь.[13]

«Когда мне было худо. Мать пожелала, чтобы ко мне был допущен лютеранский пасторь. Мне рассказывали, что когда я пришла в себя, то мне передали это предложение и что я отвечала: «Это зачем? Позовите лучше Симона Тодорского – с этим я охотно побеседую». Его призвали, и он беседовал со мною, в присутствии всех, так что все остались довольны. Это чрезвычайно помогло мне в глазах императрицы и всего двора».[14]

Если принцесса желала угодить императрице и если решилась занять прочное положение в придворном кругу, она не могла избрать лучшего средства. Ее уже любили; теперь ею стали дорожить. «Императрица часто плачет обо мне», говорит Екатерина в своих «Записках», «великий князь и все приближенные принимали большое участие в моем положении».

Но позднее Екатерина не вызывала доверия у царствующей императрицы, так как подозревала ее в тайной жизни, в интригах и заговорах, окружила ее шпионами и доносчиками, немедленно отлучая каждого, кто становился близок к княгине, таким образом побуждая ее еще к большей скрытности. «Одно честолюбие поддерживало меня», - признается Екатерина в «Записках».

Софии суждено прожить семнадцать лет в тени Елизаветы, и только после того, как она выступит из этой тени, станет ясно, что она значительно переросла свой идеал.

С Елизаветой у нее гораздо больше сходства, чем с собственной матерью, от Елизаветы она научилась значительно большему, чем от мадемуазель Кардель и всех прочих воспитателей своей юности вместе взятых. Она научается этому не умышленно, это просто бессознательное приспособление ко всему, что ей нравится и импонирует в Елизавете, и прежде всего к тому, что в той особенно ярко проступает – к русскому духу.

Достаточно рано и трезво оценив все «за» и «против», она решила рано или поздно стать «самодержицей Российской империи», и шаг за шагом шла к этой цели.[15] Такая задача, при таких обстоятельствах, была под силу только человеку с таким же характером.

В послании Екатерины к своему отцу мы находим следующие строки: «Умоляю вас быть уверенным, что ваши увещания и советы навечно останутся в моем сердце, так же как и семена нашей святой религии останутся в моей душе». Однако вскоре, после приезда в Россию, принцесса отмечает, что между двумя церквами лишь «внешние обряды различны», при этом православная церковь видит себя «вынужденною к тому во внимание к грубости народа». Спустя еще некоторое время Екатерина отмечает, что не находит «почти никакой разности между верами греческою и лютеранскою» и потому решается изменить вероисповедание.

Безусловно, переход в православие не был безболезненным для Екатерины, потому что это означало преодоление некоего нравственного порога, так и переживание ломки сознания, которая естественно сразу не случилась (чтобы успокоить принцессу пришлось даже тайком вызывать лютеранского пастора).

Подчеркнутая набожность, точное соблюдение всех церковных обрядов отчасти носили показной характер. Удаляясь от посторонних взглядов, императрица позволяла себя расслабиться. Исходя из сведений, которые приводит П.И.Бартенев, не хорах у Екатерины был столик, за которым он иногда раскладывала гран-пасьянц. Но все эти факты не позволяют назвать императрицу атеистом. Дело в сознании человека 18 века: императрица была религиозна, но к самому институту церкви, с его внешней обрядностью особенного уважения не испытывала. Однако, это было позволено лишь самой Екатерине, от подданных она требовала уважения православия. Позднее историки находят весьма откровенное собственноручно написанное Екатериной письмо, котором говорилось, что по молодости она предавалась богомольству, но несколько лет назад нужно было решить кем быть и что теперь богомолен только тот, кто хочет быть богомольным.[16]

Двадцать восьмого июня происходит торжественный переход Софии в православие. Императрица сшила ей роскошное платье – такое же, как любила сама носить: красного цвета с позументом. Она лично ведет девушку и велит ей там опуститься на колени на бархатную подушку. Никто еще не знает, кто будет крестной матерью Софии. Все знатные дамы добивались этой чести, но ни одной из них она не досталась. Наконец появляется об руку с Елизаветой 80-летняя настоятельница Новодевичьего монастыря, славящаяся своей святой жизнью.

Громким и внятным голосом, на прекрасном русском языке произносит София полагающиеся по обряду молитвы. "Все присутствующие плакали навзрыд, – доносит Мардефельд Фридриху II, – но молодая принцесса не пролила ни слезинки и вела себя, как настоящая героиня. По-русски она говорила безупречно. Коротко сказать, ею восторгаются и государыня, и ее будущий супруг, и вся нация". Во время происходящей церемонии София нарекается в честь матери императрицы Елизаветы тем именем, под которым она будет еще неисчислимые годы известна всякому школьнику – Екатериной![17]

Дата добавления: 2015-08-05