Размышляя о гражданской войне в России

Алексей Литвин

Красный и белый террор в России

Гг

Предисловие

Размышляя о гражданской войне в России

Светлой памяти моего друга и учителя, профессора Леонида Михайловича Спирина посвящаю

О войне писать трудно, на войне убивают. Особо тяжко писать о гражданской войне, ставшей общенациональной трагедией огромной страны. И безумно сложно говорить об убийствах миллионов невинных людей, о карательной политике правительств, нацеленной на уничтожение и унижение своих сограждан.

Работая в архивах, в том числе и бывшего КГБ, не хотелось верить многочисленным кровоточащим документам, содержащим убийственные данные статистики и факты узаконенного беззакония, разгула произвола и изощренных издевательств над жизнями и достоинством людей.

Красные, белые, зеленые армии и карательные отряды, воюющие в 1918–1922 гг. со своим собственным народом, были одинаково преступны и ответственны за свои лиходейства. В. Г. Короленко писал в 1920 г. А. В. Луначарскому: «…Когда пришли деникинцы, они вытащили из общей ямы 16 разлагающихся трупов и положили их напоказ. Впечатление было ужасное, но — к тому времени они сами расстреляли уже без суда нескольких человек, и я спрашивал у их приверженцев: думают ли они, что трупы расстрелянных ими, извлеченные из ям, имели бы более привлекательный вид?»^[1]

Война — явление отвратительное, война против сограждан отвратительна вдвойне. XX век вошел в историю мировыми войнами, геноцидом, разгулом нацистского и большевистского террора. Готовы ли люди извлечь уроки из этого трагического опыта, вступая в новое тысячелетие и новый век? Неужели только смерть побежденных и поверженных может успокоить победителей? Требуются исследования многих специалистов и время, чтобы ответить на эти вопросы.

В годы моей юности была популярна песня о боевом и тревожном 1918 г., когда в стране полыхала широкомасштабная гражданская война и романтические «комиссары в пыльных шлемах» одерживали победы над врагами революции во имя светлой и счастливой жизни трудящихся. Сейчас поют иные песни и то время чаще всего называют словами И. А. Бунина: «окаянные дни». Прежде революции объявлялись «единственно правильной дорогой человечества», его локомотивами, ныне они выдаются за воплощение абсолютного зла. Гражданская война рассматривалась советской историографией конъюнктурно, с позиций победителей-большевиков, теперь ее относят к «красной смуте», хотя участие в ней принимали и представители иных расцветок, из коих главным противником красных были белые. Диагноз таким переоценкам поставлен давно и точно. Их называют эпидемией исторической невменяемости. Историю пишут победители. Но значит ли это, что у них есть право решать, что из происшедшего следует помнить, а что забыть? Ведь правда независима от того, кому она предназначена. И ныне без непредвзятого исследования того, что происходило в России в 1917-м и последующих годах, невозможно понять труднейший процесс демократизации страны.

История — это всегда взгляд из настоящего в прошлое. Но и сейчас трудно объяснить многое из происшедшего, прежде всего потому, что начавшаяся более восьми десятилетий тому назад война между гражданами страны никак не может завершиться и в новом, XXI столетии. Меняются лишь ее формы и методы: на смену вооруженной конфронтации приходило жесткое противостояние государства и общества, которое массовые репрессии, экономические, политические, моральные или фискальные давления лишь обостряли. Главные же составляющие гражданской войны: жестокость, насилие, пренебрежение к жизни и правам людей — оставались. Предпринятые в последние годы указы, объявляющие триколор и красный стяг одновременно государственными символами, предложения журналистов о присвоении улицам имен красных и белых военачальников мало что меняют. Объявленное примирение сверху, не подкрепленное реальными, понятными большинству населения действиями, не может решить проблему противостояния власти и значительной части населения, раскола внутри самого общества^[2].

Сущностью гражданских войн, как правило, является борьба за власть политических партий, вождей, кланов, увлекающих за собой людей популистскими обещаниями «лучшего» обустройства их жизни, которая чаще всего оборачивается общенациональной трагедией и невосполнимыми потерями. Эти войны возникают в странах, переживающих экономический и политический кризисы. В «благополучных» странах подобное немыслимо. Россия в XX столетии была «неблагополучной» страной, ее преследовали войны, революционные потрясения и репрессии как продолжение перманентной гражданской войны. А главное — экономические неурядицы населения, необустроенность и недовольство массы людей своим материальным и социальным положением. Загони человека в угол, и он начнет штурмовать небо или ложиться на рельсы. Ощущение бесперспективности бытия — одна из составляющих бунта против властей предержащих. В условиях недоедания и безработицы 1917 г., бессмысленной войны и правительственной чехарды призывы большевиков отнять «награбленное» у богатых и раздать его обездоленным пользовались большим успехом, чем обещания Временного правительства постепенно, «на законном основании», проведением реформ снять социальную напряженность. Германский канцлер Бисмарк был прав, когда сто с лишним лет тому назад утверждал, что сила революционеров не в идеях их вождей, а в обещании удовлетворить хотя бы небольшую дозу умеренных требований, своевременно не реализованных существующей властью.

Известно, что с 1918 по 1953 год, за 35 лет XX века, от войн, голода, болезней и репрессий Россия потеряла как минимум треть своего населения. Во время гражданской войны, за 4 года (1918–1922) — 13 миллионов. Из них примерно 2 миллиона человек покинули страну, на полях сражений потери красных и белых составили примерно столько же. Жертвами террора стали 1,5 миллиона россиян, около 300 тысяч из них были евреи, убитые во время погромов, проводимых и белыми, и красными. Остальные семь с половиной миллионов мирного населения погибли от болезней и голода. В мае 1922 г., согласно информационной сводке ГПУ, только в Татарстане насчитывалось более 500 тысяч незахороненных трупов, а в ряде уездов имелись случаи людоедства^[3].

В 1918 г. в России возник государственный террор в виде внесудебных расстрелов и концлагерей. В этом преуспели и красные, и белые. Тогда насилие стало массовым, а личность начала низводиться до уровня материала, — необходимого для социального экспериментирования. Никогда в истории России столь огромное число людей и в столь короткий срок не испытало на себе таких нарушений элементарных свобод, став жертвами произвола и беззакония. Опьянение свободой и вседозволенностью одних обернулось кровавым отрезвлением других. Конечно, в 1930-е годы, когда в стране правили красные, уничтожение миллионов россиян продолжалось в «мирных условиях», но что от этого менялось для невинных жертв террора?

Придя к власти, большевистское руководство взяло на себя ответственность за судьбы проживавших в стране людей. Правительство не может предотвратить стихийных бедствий, но помочь населению в их преодолении обязано. В 1921-м, начале 1930-х, 1946-м засушливых годах делалось для этого явно недостаточно. Засухи были не только в России, но вряд ли в Европе можно найти страну, потерявшую от неурожаев миллионы людей, как это было в стране «победившего социализма» с его проповедью «все во имя человека».

В гражданской войне победили большевики, потерпели поражение их противники. Но это не принесло ни гражданского мира, ни стабильности в обществе. При помощи штыков можно завоевать власть, но сидеть на них неудобно. При помощи насилия, страха, социальной демагогии, организованности большевикам удалось провластвовать семь с лишним десятилетий и создать мощную милитаризованную империю с нищим населением. Они позволяли себе все: уничтожать инакомыслящих, создать огромный ГУЛАГ, где среди заключенных или расстрелянных были и те, кто представлял партию победителей, и их противники, где 90 % узников составляли рабочие и крестьяне. Они выступали с расовых и антисемитских позиций, депортируя, истребляя и унижая целые народы. Подобный режим не мог быть вечным. И он рухнул в одночасье при полном равнодушии народа, как когда-то самодержавие. Мало кто заявил о своем желании защитить империю Романовых, никто не вышел защищать райкомы партии при недавнем наличии многомиллионных масс коммунистов. Народ безмолвствовал при гибели царской и большевистской империй. Режимы поочередно изживали себя. Конечно, между империями были большие различия, основное из которых состояло в том, что в большевистской были разрушены частная собственность, права и традиции личности и народов, люди были превращены в государственных служащих, попали в крепостную зависимость от тоталитарной формы правления. Но и после распада последней империи XX столетия сполохи гражданской войны в России продолжаются, хотя ее начало не предвещало ни столь драматического исхода, ни такой временной продолжительности. Ведь началось все довольно просто: большевики 6 января 1918 г. разогнали впервые избранное в стране демократическим путем Учредительное собрание и расстреляли демонстрацию его защитников. Именно после этого произошел взрыв.

Говорят, что первой жертвой войны являются не только люди, но и правда о ней. Потому с таким интересом до сих пор читается книга С. П. Мельгунова о красном Терроре в России^[4]. В ней не только свидетельства очевидца, но и попытка проанализировать публикации той поры. И тогда и позже о красном и белом терроре писали многие, но исследование Мельгунова осталось среди наиболее эмоциональных. Первое издание его книги вышло в Берлине в 1923 г. «Я не могу взять ответственности за каждый факт, мною приводимый. Но я повсюду указывал источник, откуда он заимствован»^[5], — писал историк. Этим источником для него стала, главным образом, большевистская и эмигрантская пресса. Мельгунов собирался писать и о белом терроре, подчеркивая, что это явление иного порядка, нежели красный террор, «это прежде всего эксцессы на почве разнузданности власти и мести»^[6]. Он и сам полон этой «мести» и не скрывал своей цели показать миру, кто есть большевики и их власть, и был убежден, что красный террор «ужаснее» белого. Мельгунов был тенденциозен в своих писаниях и в силу остроты недавних личных переживаний, он не делал вывода о том, что любой террор является свидетельством остроты борьбы и беспомощности правителей иными способами добиться успеха, что жестокость — это общечеловеческая боль.

Настоящая книга основана на изучении прежде всего документов, хранящихся в различных архивах России. Автор хотел показать жестокость и бессмысленность террора, выступавшего в то время под разными цветами, предостеречь от любой возможности повторения подобного. Автор весьма признателен коллегам А. С. Велидову (1928–1997), Д. Кипу, Ю. И. Кораблеву (1918–1996), Л. М. Спирину (1917–1993) за советы, ставшие необходимыми при написании книги.

Первое издание книги появилось в 1995 г., ей предшествовала большая статья на эту тему, опубликованная в журнале «Отечественная история» (1993. № 6. С. 46–62). Тогда же в рецензиях и ряде книг о гражданской войне в России появились отклики на эти публикации^[7]. Среди замечаний хотелось бы выделить одно принципиальное, касающееся ответственности за террор и его жертвы в российской гражданской войне. Меня упрекали в том, что утверждение принципа равной ответственности и красных, и белых за кровавые вакханалии в 1918–1922 гг. в России не может способствовать «ее объективному научному исследованию». Как будто признание «неравной ответственности» этому поможет, если признать, что красные «хуже» белых, или наоборот, то это сделает исследование на заданную тему объективнее. Наиболее категорично об этом высказался А. Суслов, заявивший, что даже «нравственно уравнять красный и белый террор нельзя». Он, как и некоторые другие историки, продолжил точку зрения Мельгунова о том, что для белых террор был актом мести и самоуправства офицеров, а красный террор носил системный, государственный характер^[8]. Не думаю, чтобы какие-либо утверждения отдельных авторов могли помешать дальнейшим исследованиям проблемы. Разумеется, происхождение красного и белого террора в те годы имело свою специфику, но именно нравственно и тот и другой были одинаково жестоки и античеловечны. Какая разница для жертвы террора, во имя чего его лишают жизни без всяких на то оснований: во имя коммунизма или демократического устройства страны? Нравственно никакой террор не может быть оправдан, во имя каких бы светлых или мстительных целей он ни совершался^[9].

Дата добавления: 2015-08-05