Кровь и время в конце света

Чичен‑ица, северный юкатан, мексика.

Прямо за мной, возвышаясь почти на 30 метров, стоял идеальный зиккурат, храм Кукулькан. В каждой из четырех его лестниц насчитывалось по 91 ступени. С учетом верхней площадки общее количество ступенек составляет 365 — число полных суток в солнечном году. Геометрия и ориентация сооружения выдержаны с немыслимой точностью, что позволяло добиться результата столь же драматического, сколь и таинственного: в дни весеннего и осеннего равноденствия с точностью швейцарского хронометра на ступенях северной лестницы Из треугольников света и тени складывалось изображение гигантской извивающейся змеи. Эта иллюзия длилась ровно 3 часа 22 минуты.

От храма Кукулькан я направился в восточном направлении. Передо мной, опровергая распространенное заблуждение, будто народы Центральной Америки не преуспели в создании колонн как архитектурных элементов, стоял целый лес белых каменных колонн, которые некогда поддерживали массивную крышу. Солнце немилосердно палило сквозь прозрачную синеву безоблачного неба, а типичные для этих мест прохладно‑глубокие тени притягивали к себе. Я прошел мимо и направился к подножью крутых ступеней, которые вели к расположенному рядом «Храму Воинов».

Ступив на лестницу, я поднялся наверх и увидел гигантскую фигуру идола Чакмоол. Он полулежал, полусидел в странно напряженной и выжидательной позе. Согнутые колени торчали вверх, толстые икры были прижаты к бедрам, пятки — к ягодицам, локти упирались в землю, руки были сложены на животе, удерживая пустое блюдо. Спина, казалось, находится в неустойчивом положении, как будто идол стремится встать. Если бы он это проделал, то рост его составил, думаю, метра два с половиной. Даже откинувшись назад, он напоминал сжатую пружину, заряженную свирепой и безжалостной энергией. Его неумолимое квадратное лицо с тонкими губами казалось таким же жестким и безразличным, как камень, из которого его вырезали. Глаза были обращены на запад, олицетворявший традиционно тьму, смерть и черный цвет.

В мрачном настроении продолжал я подниматься по ступеням «Храма Воинов», размышляя о том, что в доколумбовые времена человеческие жертвоприношения были здесь в порядке вещей. Пустое блюдо, прижатое Чакмоолом к животу, предназначалось для вырванных сердец. Как рассказывал один испанский очевидец в XVI веке:

"Если они собирались вынуть сердце у человека, то обставляли это с большой помпой… Жертву приводили и клали на каменный жертвенник. Четверо держали ее за руки и за ноги, растягивая в разные стороны. Приходил палач с кремневым ножом и с большим искусством делал разрез между ребрами с левой стороны груди, пониже соска. Затем просовывал руку между ребрами и, как голодный тигр, вырывал живое сердце, которое бросал на блюдо… "

Какая культура могла питать и стимулировать такие нравы? Здесь, в Чичен‑Ица, среди развалин, возраст которых свыше 1200 лет, сформировалось «гибридное» общество, объединившее элементы культур майя и ацтеков. Это общество никоим образом не являлось исключением в своей приверженности жестоким и варварским церемониям. Напротив, все великие цивилизации местного, мексиканского происхождения позволяли себе ритуальные убийства человеческих существ.

БОЙНИ

Вилья‑Эрмоса, провинция Табаско

Я стоял и смотрел на алтарь Младенческой жертвы, создание ольмеков, чью трехтысячелетнюю культуру называли «матерью культур» Центральной Америки. Это был блок из серого гранита длиной более метра. На боковых его гранях были высечены рельефные изображения четырех человек в странных головных уборах. Каждый из них держал в руках по здоровенькому, упитанному ребенку, видно было, что дети отчаянно сопротивляются. Задняя грань алтаря была без орнамента, зато на передней грани была изображена некая фигура, держащая в руках, как будто предлагая, безжизненно повисшее тельце.

Ольмеков считают самой ранней высокоразвитой цивилизацией на территории древней Мексики. Процедура человеческих жертвоприношений была у них делом вполне обычным. Через две с половиной тысячи лет, уже во времена конкисты, ацтеки оказались последним по времени (но не по размаху) народом региона, который не изменил своей старой и вошедшей в плоть и кровь традиции.

И занимались они этим с рвением фанатиков.

Свидетельствуют, в частности, что Ауицотль, восьмой и самый могущественный император ацтеков, «ознаменовал освящение храма Уицилопочтли в Теночтитлане, выстроив четыре шеренги пленников перед командами жрецов, которые четыре дня трудились, отправляя их на тот свет. В целом за одну эту церемонию было умерщвлено ни много ни мало 80000 человек».

Ацтеки обожали одеваться в кожу, содранную с принесенных в жертву. Испанский мессионер Бернардино де Саагун посетил вскоре после конкисты одну из таких церемоний:

"Жрецы свежевали и расчленяли пленников, затем они смазывали свои обнаженные тела жиром и натягивали снятую кожу на себя… Оставляя за собой следы крови и жира, эти люди носились по городу в своей омерзительной одежде, нагоняя на встречных ужас… Ритуал второго дня включал каннибальский пир в семье каждого воина".

Свидетелем другого массового жертвоприношения был испанский летописец Диего де Дуран. В этот раз жертв было столько, что их кровь, стекавшая по ступеням храма, «образовывала на земле целые лужи». В целом, по некоторым оценкам, в начале XVI века число человеческих жертв в империи ацтеков достигало 250 тысяч в год.

Какую цель преследовало это маниакальное душегубство? Согласно утверждениям самих ацтеков, это делалось, чтобы задержать наступление конца света.

Дата добавления: 2015-07-20