Глава I. Беспорядки 1561 или начало войны?

Не смотря на то, что после мира в Като-Камбрези, наружу выступили острые социальные и политические противоречия и вспыхнули религиозные распри, мы еще не можем говорить о начале войны, так как вплоть до Амбуазского заговора, приверженцы новой веры, как мы уже упоминали выше, не решались на нелегальные действия, пока не были поддержены женевскими богословами. По нашему мнению, Амбуазский заговор и череду мятежей и плебейских волнений в городах можно назвать первым этапом начавшейся гражданской войны. Все эти события привели к открытым военным столкновениям в 1562 г. между гугенотскими и правительственными войсками. Таким образом, начало внутренних войн трудно датировать определенным днем и месяцем.

Принимая точку зрения Люблинской А. Д., мы утверждаем, что борьба двух сил - гугенотской и католической партий не была конфликтом дворянства на религиозной почве, который поддерживался бунтами черни[38]. Наоборот, мы склонны считать, что такое проявление народного недовольства, протест народных масс придал гражданским войнам необычайные в истории Франции размах и длительность и являлись колыбелью разгоревшейся войны.

Начавшаяся борьба происходила не только и не столько в среде привилегированных сословий, ибо корни ее уходили в толщу народных масс.

Королева-регентша всяческими способами пыталась избежать гражданской войны. Екатерина дозволила адмиралу и его жене, принцу и принцессе Конде присутствовать на реформаторском богослужении в Фонтебло в их апартаментах, (что возбудило большой интерес к новой религии при дворе), снова было разрешено печатать Псалмы, неодобренные Сорбоной и запрещенные во время правления Генриха II и Франциска II. Таким образом, Екатерина, подобно своей современнице Елизавете Английской, решилась совершенно прекратить строгие меры и, как мы увидим дальше не раз получала настоятельные советы и легкие упреки и намеки на необходимость изменения слишком либерального курса политики. В Сорбоне даже ходили разговоры о праве папы римского свергать еретических королей.

По переписке Екатерины Медичи с главами некоторых губернаторств Франции мы можем восстановить причины возникновения беспорядков и их распространения. Ввиду того, что первое письмо, которое нам предоставляет источник датирутся 19 января 1561 года, мы начинаем наше исследование с указанного момента. Мы уже указали события, происходившие ранее, в введении к работе. Стоит только упомянуть, что буквально за несколько недель до написания первого письма, королевой был издан Роморантенский эдикт от 7 января 1561, по которому все судебные процессы по делам гугенотов передавались во власть епископов, отодвигая на задний план инквизиционные суды, что свидетельствовало о поддержании королевой-регентшей тенденции к более гибкой политике нового канцлера королевства Мишеля де л'Опиталя, известного своей религиозной терпимостью[39].

Первое известие о беспорядках Екатерина Медичи получает в январе 1561 года от барона Жарнака (Ги Шабо) из провинции Аквитания (Гиень)[40]. Барон уведомляет королеву-мать о мятежах, имеющих место в городе Сен-Жан-д'Анжели[41]. Там, мало ли того, что приверженцы новый религии устраивали многочисленные собрания, они также были уличены в разрушении стен в ряде коллегий для устройства их сборищ[42]. Пройдет совсем немного времени и Екатерина получит такие же не благоприятные известия уже от Бордосского парламента, который, в свою очередь подробно докладывает королеве-регентше о произошедших бесчинствах, раздорах и ссорах по делам веры, которые ежедневно возникали в области и герцогстве Гиени[43]. Как Ги Шабо, так и Де Понтак от Бордосского парламента настойчиво советуют Екатерине принять меры, так как "они (т. е. гугеноты) продолжают свои дела и после сделанного им предупреждения", "надо дать им почувствовать вину в совершаемых ими нарушениях ордонансов"[44]. Также королеве сообщается от Епископа Ажанского, что в данной области находились "некие министры, прибывшие из Женевы, которые проповедуют против установленной церкви"[45]. Епископ указывает, что они отклоняют народ от повиновения ее служителям, отторгают их от уплаты церковных пошлин, более того многие церкви лишились своих глав и прочих священнослужителей, " ибо они были изгнаны, изображения святых свергнуты, украшения расхищены". Несомненно, епископ не смог не сдержать своих переживаний по поводу невозможности выполнения королевского эдикта от 10 декабря 1560 года (о взимании четырех десятин с каждого диоцеза) "по причине бедности и несчастий нынешнего времени". И снова в очень вежливой форме Екатерину пытаются подтолкнуть к более решительным мерам, указывая на то, что ее величество уже была предупреждена о такой опасности и, что они с нетерпением ждут мер и приказов.

Волна беспорядков и мятежей обрушивается и на провинцию Бретань. Герцог д'Этамп сообщает Екатерине Медичи из Нанта, что в целом провинция пребывает в повиновении, однако из-за веры бывают некоторые раздоры и перебранки, обращая внимание королевы на то, что они происходят лишь среди ремесленников. Беда провинции состояла, по его мнению, в том, что некоторые в данной области отказываются подчиниться королевскому эдикту, "говорят что не знают о нем и отказались его обнародовать"[46]. Вопреки эдикту они носят оружие, хотя такое право имели только люди герцога д'Этампа. Более того, многие противятся королевскому ордонансу от 7 января, который передавал следствия по их делам в руки епископов, отодвигая на задний план инкивизиционный суд[47]. На первый взгляд такая неблагодарность на снисхождение королевы может показаться странной. Однако гугеноты области Бретань, недовольствуясь вышеупомянутым ордонансом, высказывали опасение, что епископы будут вести их дела с таким же озлоблением. Все же, на данный момент, 17 февраля, герцог д'Этамп, еще надеялся, что мятежники "поймут волю ее величества и будут вести себя спокойно", ибо спокойной и миротворческой политики хотела Екатерина (…"к чему стремятся ваши величества")[48].

Однако спустя неделю, приверженцы новой веры города Нанта открыто заявляют герцогу в ответ на то, что он пообещал наказать их за сборища в количестве больше, чем 30 человек, начать беспорядки с новой силой. Все же, пытаясь, следовать умеренной политике Екатерине Медичи, д'Этамп посоветовал им жить спокойно и не давать никаких поводов для скандалов. Стало понятно, что в области не обойдется без беспорядков, когда к герцогу обратились с теми же речами жители города Ренна[49].

В свою очередь, не спеша, к бунтующим провинциям, присоединяется Прованс. После штатов, подтвердивших запрещение носить оружие приверженцам новой веры и завершившихся в области к концу марта, было решено использовать военную силу для приведения в силу решений и приговоров. Через некоторое время начались беспорядки в городе Ферджюсе[50]. Однако утверждать, что вся область была охвачена мятежами еще рано. Губернатор этой области, граф Танд даже удостоился хвалы королевы в том, что он "весьма искусен в удержании мира"[51]. Но уже буквально через неделю королева получает жалобы на гугенотов, что они носят оружие и разжигают насилия по наущению некоторых духовных лиц над теми кого они подозревали по делам веры, и получает донесение о беспорядках в городе Динь[52]. Такие беспорядки вынуждают Екатерину Медичи принимать более серьезные меры: она распоряжается о немедленном расследовании с помощью надежных лиц, не питающих расположения к виновникам и о быстром и суровом наказании виновных их соучастников. В то же время посылает виконту Жуйайезу в соседнюю область Лангедок также распоряжение о принятии срочных мер и наказания для каждого, кто явится участником мятежа, независимо от его причины, ибо и здесь в некоторых местах народ вышел из повиновения[53].

Сначала мы находили политику Екатерины немного не последовательной, ибо после распоряжений о быстром и суровом наказании взбутовавшихся, 19 апреля издается королевский эдикт, запрещающий бурные манифестации, однако возвращавший свободу людям, арестованным за религиозные верования. Безусловно, граф Танд, герцог д'Этамп и барон Жарнак ждали более серьезных мер от королевы. Однако, позже мы рассмотрели и согласились с точкой зрения Ивана Клоуласа, который утверждает, что эдикт от 19 апреля, принятый Екатериной Медичи, в какой-то мере имел цель уменьшить могущество Француа Гиза, коннетабля Монморанси и маршала Сент-Андре[54], которые за неделю до издания эдикта объединились, создавши триумвират для защиты католической веры и борьбы с протестантизмом самыми радикальными способами[55].

Вскоре принцы, высшие государственные сановники и члены королевского совета, поняв всю опасность положения, собрались на заседание в судебной палате 19 июня 1561 и в следующем месяце пришли постановлению, которое освобождало реформаторов от всяких наказаний, с тем условием, что они будут жить, как настоящие католики, а также публичные собрания и собрания в частных домах были запрещены под страхом тюремного заключения и конфискации имущества.

Однако разрядки положения в стране не последовало. Следующие известия о городских мятежах, возникающих на почве религиозных конфликтов, происходят по тем же причинам, только принимают более серьезный оборот. Уже через несколько дней после опубликования июльского эдикта, в Нанте приверженцы новой веры стали собираться в большом числе и устраивать чуть-ли не открыто и с оружием в руках доступные для всех проповеди, даже доходя до публичных проповедей внутри города, в которых они собирали множество людей их "секты"[56]. Более того, новым вероисповеданием начинают интересоваться не только городские массы, но и знатные сеньоры этого края (Бретани), что все больше уменьшало шансы Екатерины Медичи решить религиозный конфликт миром, так как помощь, поддержка и соучастие таких влиятельных людей в конечном итоге могла просто привести к тому, что гугеноты, как заметил герцог д'Этамп, добьются полной свободы вероисповедания в этой области[57]. Такие опасения уже имели основания существовать, так как, по словам герцога, гугеноты уже пытались захватить ключи от ворот города Нанта, чтобы овладеть им[58]. В то же время католики Нанта в прошении генеральному наместнику Бретани упоминали о некоторых ремесленниках-гугенотов, которых они именовали "подозрительными людьми", и замечали, что они занимаются продажей и изготовлением аркебузов, пистолетов и всяких припасов и под видом своей профессии могут предоставить оружие гугенотам-воинам[59].

Католиков, жителей этого города, очень тревожило, что вопреки эдикту, они используют их храмы для неподобающих проповедей, более того уж слишком много бродяг и иноземцев, придерживавшихся новой веры, поселились в их городе, не имея ни домов, ни земельных наделов, которые только развращают народ[60].

К октябрю мятежи доходят до области Лангедок, которая находится по соседству с Провансом. В Монтобане наблюдаются ежедневные бесчинства и насилия[61]. Тут также устраиваются сборища, народ подстрекается к бунту, "посягает на власть короля и нападает друга на друга"[62]. В городе Бокере произошло большое волнение, однако после приведения его в спокойствие преступники не были пойманы и бежали в Прованс, где неоднократно объединялись для таких бессчинств и оставались безнаказанными[63]. Все же события в данной провинции, да и во многих других, как мы увидим ниже, не возможно привязать в вину одним лишь гугенотам, поскольку, например, что касается восстания в указанном городе, то источник, с другой стороны, предоставляет нам факты, дающие нам право обвинять и самих католиков в содеянном, а именно, как позже выяснилось, приверженцы старой веры преследовали гугенотов с оружием и изранили многих из них без разбора[64]. На этих людей была даже подана жалоба в Тулузский парламент, столицу области, но главные зачинщики добились пресечения деятельности это президиального суда и запрета преследовать указанных подсудмых. И снова, теперь уже прокурор президиального суда города Нима, предупреждает королеву-мать, что нужны срочные меры по обузданию "этой черни", ибо если их не наказать, такие мятежи превратятся в еще большие беспорядки, и причина близости Прованса к этой области сыграет свою роль, поскольку, как утверждал прокурор, подобные действия остаются безнаказанными в этой области[65].

Таков был 1561 год во Франции, переполненный беспорядками, поражающими своими масштабами. Мятежи перекидывались с области на область с неуловимой скоростью, подобно эпидемии. Источник, буквально, пестрит сведениями о непрекращающихся волнениях в городах и о брожении в дворянской среде, о полном отсутствии у правительства денежных средств на содержание гарнизонов, о бессилии местных властей совладать с углубляющейся и расширяющейся смутой.

Таким образом, к концу 1561 года мы видим, что не только власти на местах, но само правительство весьма трезво начало оценивать обстановку. Оно не только считало ее в высшей степени для себя опасной, но и прямо высказывало свой страх в связи с неповиновением народа. Последней попыткой мирного урегулирования, которая также не завершилась успехом, был, так называемый, диспут в Пуасси, начавшийся 9 сентября 1561 года. На нем присутствовали принцы крови, кардиналы, прелаты, протестантские пасторы и профессора Сорбонны. Последнее совещание диспута состоялось 10 октября, и, как предыдущие, не пришло ни к одному решению. Таким образом, разрыв сделался неизбежным. Тогда король, закрывая диспут, издал октябрьский эдикт, запрещавший реформаторам присваивать церковные бенефиции, а католикам - мешать исполнению обрядов новой религии; обеим партиям было запрещено использовать оскорбительные названия гугенотов и папистов по отношению друг к другу, носить оружие и переезжать многочисленными группами из мест своего постоянного места жительства. Через несколько месяцев в январе 1562 года новым Сен-Жерменским эдиктом ("о веротерпимости") были утверждены все вольности предоставленные протестантам, а именно отправлять свой культ лишь в пригородах, также запретил какие-либо собрания в дни католических праздников, и гугенотам было дозволено собираться на совещания днем и вне городов. Эдикт был принят, чтобы разъединить протестантов и католиков в плотнонаселенных местах.

Наше мнение касательно политики Екатерины, полностью схоже с мнением Артеменкова М. Н., который дает следующую оценку. Политика Екатерины, которую она пыталась проводить в 1561 - в начале 1562 не принесла ожидаемого результата: попытки умиротворения гугенотов после смерти Франциска II, прощение принца Конде, отсранение от власти Гизов, либеральная политика канцлера л'Опиталя, прощение участникам Амбуазского мятежа[66]. Все усилия оказались тщетными, после резни в Васси 1 марта 1562 года говорить о дальнейших переговорах стало невозможно, даже бессмысленно.

Дата добавления: 2015-07-24