Герцогиня де Люсене

Герцогиня с некоторым смущением медленно приблизилась к нотариусу, который сделал несколько шагов ей навстречу.

— Кто вы... и что вам от меня угодно? — грубо спросил Жак Ферран, чье настроение, омраченное угрозами Сары, еще больше ухудшилось из-за дурацких и неприятных подозрений Шарля Робера. К тому же герцогиня была одета так скромно, что нотариус счел себя вправе обращаться с ней без церемоний. Она замедлила с ответом, и он продолжал еще резче.

— Может, вы наконец объяснитесь, сударыня?

— Сударь, — заговорила она взволнованным голосом, стараясь спрятать лицо под складками вуали. — Сударь, могу ли вам доверить очень важную тайну?

— Мне можно доверить все, но я должен знать и видеть, с кем я имею дело.

— Может быть, это не столь необходимо? Я знаю, что вы — воплощение чести и справедливости...

— К делу, к делу! Там... извините, меня ждут, сударыня! Кто вы?

— Мое имя вам ничего не скажет. Однако один из моих друзей, моих родственников, только что был у вас.

— Его имя?

— Флорестан де Сен-Реми.

— Ах, вот как?

Нотариус испытующе и пристально посмотрел на герцогиню и продолжал:

— Так в чем дело?

— Виконт де Сен-Реми... рассказал мне все.

— Что же он вам рассказал?

— Все!

— А точнее?

— О боже, вы ведь и сами все знаете.

— Я многое знаю о де Сен-Реми.

— Увы, сударь, это ужасно!..

— Я знаю много ужасного о де Сен-Реми.

— Ах, сударь, правду он говорил мне, вы не знаете жалости...

— Да, к мошенникам и хлыщам с фальшивыми векселями в кармане у меня нет жалости. Этот Сен-Реми в самом деле вам родственник? Тогда вам следовало бы не признаваться в этом, а стыдиться такого родства. Если вы пришли сюда плакаться, в надежде смягчить меня, то пришли напрасно. Вы взялись за дело, недостойное честной женщины... если вы... честная женщина...

Этот грязный намек возмутил герцогиню, оскорбил ее гордость, затронул честь ее знатного рода. Она встала, откинула вуаль, выпрямилась во весь рост и твердым, повелительным голосом ответила:

— Я герцогиня де Люсене!

Эта женщина вдруг проявила столько благородства, столько властности, что нотариус невольно отступил, покоренный ее красотой и величием, машинально сдернул свой шелковый черный колпак с лысой головы и глубоко поклонился.

Трудно представить себе более прекрасный и более гордый облик, хотя герцогине де Люсене было давно уже за тридцать и ее бледное лицо казалось немного усталым; но у нее были огромные карие глаза, огненные и смелые, великолепные черные волосы, тонкий орлиный нос, розовые губы с презрительной гримасой, белоснежный цвет лица, сверкающие зубы, высокая, стройная и гибкая фигура и благородство в каждом движении, которое напоминало, по выражению бессмертного Сен-Симона, «поступь богини, шествующей по облакам».

С ее зажигательным взглядом и в наряде XVIII века де Люсене по своему физическому облику и морали вполне сошла бы за одну из тех пылких герцогинь времен регентства, которые во всех своих многочисленных романах отличались неслыханной дерзостью, выдумкой и. очаровательным добродушием, проявляя порой свои слабости с такой наивной откровенностью, что самые суровые моралисты говорили с улыбкой: «Да, конечно, она слишком легкомысленна и сама во всем виновата, но она так добра, так прелестна! Она любит своих возлюбленных с такой страстью, преданностью и верностью... пока она их любит... что не следует судить ее слишком строго. В конце концов, она губит только одну себя, но зато приносит счастье столь многим!»

Если не считать пудреных париков и платьев с огромными фижмами, именно такой была герцогиня де Люсене; когда ее не одолевали мрачные заботы.

Она вошла к нотариусу в образе скромной мещаночки и вдруг предстала перед ним высокородной дамой, гордой и разгневанной. Жак Ферран в жизни еще не встречал подобных женщин, обладающих такой дерзкой красотой и такими смелыми и благородными манерами.

Слегка утомленное лицо герцогини, ее прекрасные глаза, окруженные едва заметными синими тенями, ее розовые нервные ноздри говорили о пылком характере, который опьяняет и сводит с ума настоящих мужчин. Жак Ферран был стар, уродлив, мрачен и мерзок, однако и он не мог не оценить чувственную красоту герцогини де Люсене.

Его ненависть и озлобление против де Сен-Реми удвоились от невольного грубого чувства, которое пробудила в нем гордая и прекрасная любовница виконта. Жак Ферран, снедаемый тайными низменными страстями, с бешенством думал о том, что этот дворянчик, которого он почти заставил ползать перед собой на коленях, угрожая судом за подлог, этот мелкий мошенник внушает столь благородной даме такую любовь, что она решилась обратиться к нему, рискуя себя погубить. От этих мыслей к нотариусу вернулась его смелость, которую он на миг утратил. Ненависть, зависть и неудержи-, мая дикая злоба зажгли в его глазах и на лице огни самых постыдных и жестоких страстей.

Когда герцогиня приступила к столь деликатному сюжету, нотариус был уверен, что сейчас начнутся разговоры вокруг да около, недомолвки, намеки.

Каково же было его изумление! Она заговорила с такой высокомерной уверенностью, как будто речь шла о самом обычном ничтожном деле, не считая даже нужным притворяться перед каким-то нотариусом, отбросив всякие условности, которые наверняка соблюдала бы при общении с равными себе людьми.

Действительно, неприкрытое хамство нотариуса задело и оскорбило герцогиню и заставило ее отбросить маску скромной и униженной просительницы: эта роль оказалась ей не по силам. Взыграла ее благородная кровь, и она не смогла сдержаться перед этим писакой, составителем каких-то актов-договоров. Это было ниже ее достоинства!

Умная, щедрая и великодушная, исполненная доброты и сердечной преданности, но в то же время дочь матери, которая своей возмутительной невоздержанностью сумела опорочить даже святые и благородные страдания эмиграции, г-жа де Люсене, в своем наивном пренебрежении к некоторому сорту людей, могла бы сказать подобно римской императрице, принимавшей ванну перед своим рабом: «Разве это мужчина?»

— Так вот, господин нотариус, — решительно сказала герцогиня Жаку Феррану. — Виконт де Сен-Реми — один из моих друзей; он мне признался, что находится в затруднении из-за двойного обмана, жертвой которого стал... Но с деньгами все можно устроить. Сколько я вам должна, чтобы покончить со всеми этими жалкими пересудами?

Жак Ферран был поражен такой откровенностью и смелостью.

— Для этого потребуется сто тысяч франков, — ответил он ворчливым тоном, едва оправившись от удивления.

— Вы получите сто тысяч франков и немедленно вернете эти гадкие бумажки виконту де Сен-Реми.

— А где эти сто тысяч франков, госпожа герцогиня?

— Разве я не сказала, что вы их получите?

— Мне они нужны завтра до полудня, иначе заявление о подделке будет передано в суд.

— Так в чем же дело? Выдайте эту сумму, я за нее отвечаю, а что касается вас, я вам заплачу, как вы пожелаете.

— Сударыня, это невозможно...

— Вы же не станете утверждать, что такой нотариус, как вы, не сможет сразу найти ста тысяч франков, когда это нужно?

— А под какие гарантии?

— Что вы хотите этим сказать? Объяснитесь!

— Кто мне ответит за такую сумму?

— Я.

— Однако...

— Вы должны знать, что одно только поместье в четырех лье от Парижа приносит мне восемьдесят тысяч ливров ренты... Одного этого, надеюсь, достаточно, чтобы послужить вам гарантией, как вы это называете.

— Конечно, если будет закладная на земельное владение.

— Что это еще такое? Наверное, какие-нибудь формальности. Составьте эту закладную, сударь, да побыстрее!

— Такой документ может быть оформлен не ранее, чем через две недели, и понадобится еще согласие вашего высокочтимого мужа, сударыня.

— Но ведь эти земли принадлежат мне, только мне одной! — нетерпеливо воскликнула герцогиня.

— Это не имеет значения; ваши владения с мужем нераздельны, и составление подобных актов о закладе земельной собственности — дело долгое и очень сложное.

— Повторяю еще раз, я не верю, что вам затруднительно найти какие-то сто тысяч франков за два часа!

— В таком случае обратитесь к своему нотариусу или управляющему... Что касается меня, то я не могу этого сделать.

— У меня есть причины держать это в тайне, — высокомерно ответила герцогиня. — Вы знаете мошенников, которые намерены шантажировать виконта де Сен-Реми. Поэтому я и обратилась к вам.

— Ваше доверие делает мне честь, польщен. Однако я не могу удовлетворить вашу просьбу.

— У вас нет таких денег?

— В моей кассе гораздо больше этой суммы, в банковских ассигнациях и золотом...

— О, сколько лишних слов!.. Вам нужна моя подпись? Пожалуйста, и покончим с этим...

— Если поверить, что вы действительно герцогиня де Люсене...

— Приезжайте через час в особняк герцога де Люсене. Я подпишу там все, что нужно подписать.

— Герцог тоже подпишет?

— Я не понимаю вас, сударь...

— Одной вашей подписи для меня недостаточно.

Жак Ферран с жестокой радостью наслаждался тревожным нетерпением герцогини, которая под маской хладнокровного презрения скрывала глубокую озабоченность и... страх.

К тому времени она осталась почти без денег. Еще накануне ее ювелир одолжил ей значительную сумму под залог ее драгоценностей, часть которых была у гранильщика Мореля. Эта сумма позволила оплатить векселя де Сен-Реми и успокоить его других кредиторов. Дюбрей, фермер из Арнувиля, уже выплатил за аренду земли на год вперед; а время не терпело! К тому же, к несчастью для герцогини, двое из ее друзей уехали куда-то из Парижа. Она полагала, что виконт де Сен-Реми был невиновен ни в каких подделках. Он сказал, и она поверила, что он стал жертвой двух мошенников, но его положение было ужасно. Если его обвинят, бросят в тюрьму... Даже если он скроется, убежит, его имя все равно будет опозорено.

Эти страшные мысли заставили герцогиню содрогаться от ужаса... Она слепо любила этого человека, такого ничтожного и в то же время наделенного таким очарованием. Ее любовь к нему, ее страсть были одним из тех беспорядочных увлечений, которые женщины ее характера и ее воспитания обычно испытывают, когда первые цветы их молодости облетают и они приближаются к возрасту зрелости.

Жак Ферран пристально наблюдал за малейшими движениями лица герцогини, которое казалось ему все прекраснее и привлекательнее. Он смотрел на нее с ненавистью и сдержанным восхищением и с жестокой радостью старался побольнее уязвить своими отказами эту женщину, которая могла испытывать к нему только презрение и гадливость.

Герцогиню возмущала даже мысль обратиться к нотариусу с чем-то похожим на просьбу, и в то же время она понимала, что иного способа нет и что только этот человек может спасти виконта де Сен-Реми.

— Поскольку у вас есть необходимая мне сумма и вы знаете мои гарантии, почему же вы мне отказываете?

— Потому что у мужчин есть свои капризы, как и у женщин, сударыня.

— Но что же это за каприз, который заставляет вас поступать вопреки вашим интересам? Потому что, повторяю, назовите ваши условия, любые! — и я их приму.

— Вы примете любые мои условия? — многозначительно спросил нотариус.

— Любые!.. Две, три, четыре тысячи франков, если хотите, больше! Потому что вся моя надежда только на вас, — с детской откровенностью призналась герцогиня. — Мне больше негде взять эти деньги до завтра. А они нужны сейчас, это необходимо, совершенно необходимо! Вы понимаете? Поэтому, повторяю, я готова на любые ваши условия, чего бы мне это ни стоило, на любые...

Нотариус начал задыхаться, в висках у него стучало, все лицо налилось кровью; к счастью зеленые стекла очков скрывали похотливые огоньки в его глазах. Жгучее облако замутило его разум, обычно такой холодный и ясный, он обезумел. В своем гнусном ослеплении он принял последние слова герцогини за недостойное предложение; он увидел своим помутившимся от похоти взглядом эту гордую женщину, подобную придворным дамам минувшего века, готовой на все ради чести своего любовника и, может быть, даже на еще более унизительные жертвы ради его спасения. Все это было глупо и подло, но мы уже говорили, что Жак Ферран иногда превращался в тигра или волка, и тогда все звериное в нем затмевало все человеческое.

Он вскочил и подбежал к герцогине.

Она также быстро встала и с удивлением взглянула на него.

Поистине необъяснимы противоречия в человеческом характере! При виде уродливо возбужденного лица Феррана и разгадав его странные, страшные и смешные вожделения, герцогиня, несмотря на все свои страхи и тревоги, разразилась таким откровенным, звонким и безудержным смехом, что ошеломленный нотариус отшатнулся.

Не давая ему и слова промолвить, герцогиня продолжала хохотать, безумно забавляясь нелепостью этой сцены. Она опустила вуаль на лицо и между двумя взрывами смеха едва смогла объяснить нотариусу, ошеломленному от ярости и злобы:

— Господи, такую услугу, говоря откровенно, я могла бы попросить у герцога де Люсене!

Она вышла, продолжая смеяться так громко, что раскаты ее хохота нотариус слышал даже за закрытой дверью своего, кабинета.

Жак Ферран постепенно пришел в себя и проклял свою неосторожность. Однако он понемногу успокоился, пораздумав о том, что в конечном счете герцогиня наговорила много такого, что могло бы ее очень скомпрометировать.

И все же это был для него неудачный день. Он погрузился в самые мрачные мысли, когда потайная дверца его кабинета вдруг открылась и вбежала взволнованная Серафен.

— Ах, Ферран! — воскликнула она, заламывая руки. — Вы были тысячу раз правы, когда говорили, что когда-нибудь мы погибнем из-за того, что оставили ее в живых!

— Кого?

— Эту проклятую девчонку!

— Что случилось?

— Пришла одноглазая старуха, я ее не знаю, но Турнемин отдал ей малышку, чтобы избавить нас от нее, четырнадцать лет назад, когда мы сказали, будто она умерла... О господи, кто бы мог подумать!..

— Говорите же, что было дальше?

— Эта кривая старуха сейчас приходила... Она была здесь... Она сказала, что знает меня, что это я отдала ей ребенка.

— Проклятье! Кто мог это сказать ей? Турнемин сейчас на каторге...

— Я все отрицала, обзывала эту одноглазую лгуньей, но поди же ты! Она твердит, что разыскала эту маленькую девочку, которая теперь выросла, знает, где она, и может все рассказать, всех нас выдать...

— Что за день сегодня, весь ад раскрылся, чтобы поглотить меня? — воскликнул нотариус в припадке ярости, исказившем до безобразия его лицо.

— Господи, что сказать этой женщине? Что обещать ей, чтобы она молчала?

— Как она выглядела? Состоятельной?

— Я обозвала ее побирушкой, но она потрясла передо мной своим грязным кошельком: там звенело серебро.

— Она знает, где сейчас эта девушка?

— Говорит, что знает.

«И это дочь графини Сары Мак-Грегор, — сказал себе ошеломленный Ферран. — Подумать только, вот сейчас она предлагала мне сколько угодно, чтобы я подтвердил, что ее дочь не умерла... А она жива! Я могу вернуть ее матери!.. Но что же делать с фальшивым свидетельством о смерти? Если начнется расследование, я пропал! Одно преступление наведет на след остальных».

Минуту помолчав, он сказал госпоже Серафен:

— Значит, эта кривая знает, где сейчас девушка?

— Да.

— И она обещала вернуться?

— Завтра.

— Напиши Полидори, чтобы он был у меня сегодня вечером к девяти.

— Вы хотите отделаться от этой девушки, а заодно от кривой старухи?.. Не много ли за один раз, Ферран?

— Я сказал: напиши Полидори, чтобы он был у меня к девяти часам!.

Вечером того же дня Родольф сказал Мэрфу, которому так и не удалось проникнуть в кабинет нотариуса:

— Прикажите барону Грауну немедленно отправить курьера... Необходимо, чтобы Сесили была в Париже через неделю, и не позднее.

— Опять эта чертовка? Неверная жена этого несчастного Давида, столь же подлая, сколь соблазнительная! Зачем это вам?

— Зачем? Об этом вы спросите через месяц у нотариуса Жака Феррана.

Дата добавления: 2015-07-24