Воспроизводство расы

Представление о мире без расового угнетения и несправедливости неравнозначно представлению о мире без рас. Однако трудно представить, как на практике расовое деление может существовать без сопутствующих ему угнетения и несправедливости. Это происходит отчасти потому, что для существования расы необходима ее поддержка социальными практиками, контролирующими -- и укрепляющими -- групповые границы, отделяющие «нас» от «них». Поскольку биология сама по себе не является достаточным основанием для расовой классификации и идентификации, раса и расовая идентичность зависят от социальных практик, которые дополняют биологию произвольным выбором каких-нибудь признаков, вроде цвета кожи или размера лобных долей. Следовательно, нам нужно переключить наше внимание с абстрактной сферы определения расы на анализ социальной сферы, где раса институализируется в социальных практиках. Тогда становится очевидным, что воспроизводство расы как основы коллективной идентичности зависит от навязывания расовых границ, отделяющих одну группу от другой, вместе с расово окрашенными способами поведения, которые соотносят с каждой из групп.

Полезно различать три уровня анализа воспроизводства расовой идентичности[6]. Во-первых, существует государственная политико-правовая сфера, которую Макс Вебер определил как совокупность общественных институтов, «[успешно] претендующих на монополию легитимного использования физической силы на данной территории»[7]. Во-вторых, существует общественная сфера, включающая: (а) экономическую сферу производства, обмена и распределения товаров и услуг; (б) публичную сферу, в которой индивиды, лично не знакомые друг с другом, взаимодействуют на какой-либо коммуникативной основе и (с) ную, или частную, сферу семьи и межличностных отношений. Наконец, существует субъективная сфера индивида. Нужно особо отметить, что публичная сфера оказывает воздействие через культурные и социальные структуры -- включая объединения второго уровня вроде профессиональных сообществ, спортивных команд, религиозных общин, университетов и так далее, которые в своей совокупности составляют гражданское общество. Все три сферы способствуют воспроизводству расы, однако в этом анализе я останавливаюсь только на первых двух -- государстве и обществе.

Одним из самых очевидных оснований социальных практик, способствующих поддержке и воспроизводству «расового» мира, является правовая машина государства. Когда раса наделяется законным статусом на государственном уровне -- как это открыто и безжалостно практиковалось при апартеиде, а также до утверждения гражданских прав в Соединенных Штатах, -- само государство становится ключевым игроком в (вос)производстве расы и расовой идентичности. Перед лицом открыто санкционированного государством расового угнетения одной из очевидных политических стратегий для достижения расовой справедливости является попытка трансформировать политическую и правовую системы таким образом, чтобы государство рассматривало всех людей как равных перед законом независимо от расовых классификаций -- другими словами, сделать его «дальтоником». Этот подход, безусловно, ограничен тем обстоятельством, что государство не является единственным источником производства расы и расового угнетения. Даже в государстве-дальтонике практики дискриминации и угнетения могут продолжать исходить из общества.

Следовательно, мы должны учитывать не только роль государства в производстве расы, но и механизмы угнетения внутри самого общества. Здесь опять существует относительно эффективное политическое средство. Правовая машина государства может быть направлена на применение санкций в отношении дискриминирующих социальных практик: например, в виде неукоснительного соблюдения антидискриминационного законодательства. Ограниченность этого подхода состоит в том, что открытая расовая дискриминация, на которую направлены действия государства по защите прав человека, является не единственным социальным источником расового угнетения и неравенства. Ибо общество также имеет материально-экономическую составляющую, так что, даже если права человека будут защищены, поскольку класс и раса тесно переплелись между собой, классовое неравенство также может способствовать увековечиванию неравенства расового (и наоборот). Дело в том, что классовые противоречия и классовое неравенство часто являются важным источником социального (вос)производства расы, и защита государством традиционных либеральных прав, как правило, мало что может сделать для смягчения этих противоречий и этого неравенства.

Здесь опять существует политическое средство. Государство можно призвать разорвать связь между классом и расой, например, применить политику компенсационной дискриминации и экономического перераспределения. Но какой бы действенной или какой бы необходимой ни была такая политика, она содержит в себе неискоренимый системный недостаток. В попытках государства разорвать связь между классом и расой -- и тем самым разрушить основу экономического воспроизводства расы -- государство парадоксальным образом приходит к тому, что воспроизводит расу политически. Ибо вмешательство государства в общественную жизнь опосредовано бюрократией, которая должна применять -- и, следовательно, запускать в обращение, и наделять законным статусом -- ту самую категорию, которую она стремится разрушить. В итоге получается, что, если в обществе раса уже наделена законным статусом, проблема требует не только политической или экономической, но и более всеобъемлющей оценки. Мы должны рассматривать не только являющиеся результатом угнетения политические и материальные истоки производства расы, но также сущность духовного стремления к человеческому достоинству, которое современное общество само культивирует среди своих членов даже тогда, когда социальные механизмы угнетения продолжают его оскорблять[8].

Можно возразить, что следует различать воспроизводство расы, являющееся результатом угнетения, и воспроизводство расы как таковое. Однако, как отмечалось выше, на практике оба этих случая неразрывно связаны. Мы можем довольно ясно представить себе связь между производством расы и угнетением, когда внешние силы, такие, как государство или иные социальные акторы, навязывают расовую идентичность своим жертвам посредством расовой дискриминации и запретов. Но эта связь с угнетением не менее существенна для расовой идентичности, которая поддерживается практиками социального контроля внутри самой группы. Эти два режима воспроизводства идентичности -- внутренний и внешний -- часто подкрепляют друг друга. Поскольку наши индивидуальные и коллективные идентичности всегда формируются через наше взаимодействие с другими людьми и поскольку общества часто отказывали некоторым людям в равном с другими достоинстве на основании расово окрашенных характеристик, не удивительно, что эти люди стали считать такие характеристики -- даже негативные -- главными для собственной идентичности[9].

Сейчас жертвы угнетения сами оказываются втянутыми в дилемму, аналогичную попыткам государственного вмешательства. Попытки государства бороться с расовым неравенством парадоксальным образом заканчиваются материализацией категории расы -- другими словами, они заканчиваются трактовкой социально сконструированной категории как просто природной -- и навязыванием каждому человеку его расовой идентичности таким образом, как это определяется чиновниками[10]. Подобным же образом попытка жертв взять под свой коллективный контроль расовую идентичность и приспособить ее для укрепления своих коллективных позиций заканчивается необходимостью овеществления самой категории (то есть расы), изначально использовавшейся как средство угнетения. Овеществлять расу таким образом -- трактовать ее как нечто естественное или первичное -- это как возиться со смирительной рубашкой: в лучшем случае ее можно сделать просторней. С одной стороны, для коллективных идентичностей именно такое развитие может быть исторически и стратегически необходимым; с другой стороны, существует необходимость сделать следующий шаг. Трудность здесь в том, что требование уважения к людям, «как к черным», предполагает наличие «сценариев», определяющих, что значит быть черным:

«…в них будут определяться ожидаемые результаты, выдвигаться требования. В этом случае кто-нибудь, относящийся к свободе всерьез, спросит: “А не заменили ли мы один вид тирании другим?”»[11]

Дилемма осложняется тем обстоятельством, что раса привязывает биологию к социальным практикам. Чье-либо требование признания в качестве представителя отдельной расы оканчивается необходимостью идентификации «биологического» объекта с социокультурным «образом жизни». Это наложение набора случайных социокультурных практик на якобы биологическую категорию приводит к материализации расы и социокультурных практик, которые ее воспроизводят и от нее зависят. В силу недостаточности биологических оснований воспроизводство расы как социального явления зависит от социальных практик, охраняющих и укрепляющих ее сконструированные границы -- границы, определяющие, какие люди к какой расе относятся.

Дата добавления: 2015-07-24