Глава 16. Когда открылась входная дверь, Кит стояла в библиотеке на невысокой стремянке

Когда открылась входная дверь, Кит стояла в библиотеке на невысокой стремянке, пытаясь достать книгу. Старые напольные часы в гостиной пробили десять раз. Только один человек в мире так хлопал дверями! Весь вечер она готовилась к его приходу. Вернее, пыталась собраться с духом.

Днем, возвращаясь от Магической Женщины, она мельком видела его. Поскольку в воскресенье работники отдыхали, он в одиночку что‑то делал на крыше прядильни, а потом, раздевшись до пояса, разгружал привезенные из Чарлстона доски.

— Кит!

Должно быть, ее выдал свет в окнах библиотеки, и, судя по громовому окрику, Кейн не в лучшем настроении.

Дверь библиотеки едва не слетела с петель. На его рубашке темнели пятна пота, засаленные чесучовые брюки были заправлены в сапоги, которые, вне всякого сомнения, оставили грязные следы по всему коридору. Посмотрим, что скажет на это Софрония!

— Можно быть и попроворнее, когда я тебя зову! Что ты мешкаешь?

— Еще не успела отрастить крылья, — с милой улыбкой ответила Кит, но, очевидно, у супруга напрочь отшибло чувство юмора.

— Не хватало еще разыскивать тебя по всему дому!

Все это было так возмутительно нагло, что Кит едва не рассмеялась.

— Может, наденешь мне на шею колокольчик? Неплохая идея, верно?

— Стоит подумать.

— Так что тебе нужно?

— Прежде всего ванну и чистую одежду. А потом ужин. В моей комнате.

— Сейчас позову Софронию, — кивнула Кит и тут же поняла, что совершила ошибку. Сейчас начнется…

— Софрония мне не жена. И не из‑за нее я полдня разгружал доски. Если бы не твоя чрезмерная любовь к играм со спичками, я бы сегодня занялся более приятными делами. — Он прислонился к косяку, явно подначивая ее огрызнуться. Не дождется! — Так что придется тебе позаботиться о муже.

— С удовольствием, — покорно пробормотала она. — Сейчас велю принести горячую воду.

— И ужин.

— Ну конечно!

Направляясь на кухню, она сладострастно представляла, как прыгает на спину Соблазну и уносится вдаль навсегда. К сожалению, это невозможно. Никакие злобные мужья не заставят ее покинуть «Райзен глори».

Софронии нигде не было видно, так что пришлось просить Люси наполнить ванну и самой искать на кухне, чем бы покормить Кейна. По ее мнению, лучше всего подошел бы крысиный яд, но пришлось ограничиться блюдом, которое Пэтси оставила на теплой плите. Кит мстительно сдернула полотенце, чтобы еда поскорее остыла.

В дверях появилась запыхавшаяся Люси.

— Мистер Кейн немедленно требует вас наверх.

— Спасибо, Люси.

Кит взяла тарелку и старательно подула на теплый ростбиф с картофелем. Сначала она подумывала насыпать сверху горсть соли, но не решилась. Пусть он мерзавец и настоящий дьявол, но все же весь день трудился на жаре. Достаточно и того, что придется есть остывший ужин.

Войдя в комнату, она увидела развалившегося в кресле Кейна.

— Какого черта тебя носит где‑то?

— Ходила за твоим ужином, счастье мое.

Кейн зловеще прищурился.

— Помоги снять проклятые сапоги.

Несмотря на то что сапоги были заляпаны грязью, он прекрасно мог бы стащить их сам, но, очевидно, ему не терпелось поскандалить. В другое время Кит была бы счастлива исполнить желание мужа, но, поскольку тот рвался в бой, сочла нужным довести его до белого каления своей сговорчивостью.

— Разумеется, ягненочек мой.

Она подошла к нему, повернулась спиной и оседлала ногу.

— Если упрешься во что‑нибудь, он легче снимется. К несчастью, ее попка оказалась единственным, во что мог упереться Кейн своей вымазанной в глине подошвой. Это было слишком даже для него.

— Ладно, я сам все сделаю, — буркнул он.

— Ты уверен? Я для тебя на все готова.

Он метнул на нее мрачный взгляд, что‑то пробормотал себе под нос и сдернул сапоги. Пока он сбрасывал одежду, Кит хлопотливо расставляла вещицы на комоде.

Сзади послышался плеск воды: очевидно, Кейн садился в ванну.

— Иди сюда и потри мне спину.

Поняв, что потерпел поражение, он решил взять реванш.

Обернувшись, Кит увидела, что одна его рука лежит на бортике ванны, а мокрая нога свисает с края.

— Только сначала сними платье, чтобы не намочить!

На этот раз он был уверен, что она откажется. Неплохой предлог, чтобы разгуляться вволю.

Только Кит заранее решила, что у него ничего не выйдет, тем более что под платье надеты скромная сорочка и несколько нижних юбок. Намеренно отводя глаза от поверхности воды, она расстегнула ряд пуговиц.

— Ах, как ты заботлив, милый!

Должно быть, тепло разморило его, потому что взгляд уже не был таким жестким. Теперь в глазах горели бесовские искорки.

— Спасибо, что заметила. А теперь потри мне спину, — повторил он.

О, она потрет! Еще как потрет! Так, что кожу спустит!

— Ой!

— Извини, — с невинным видом пропела она. — Я думала, ты крепче.

— Не забудь о груди, — примирительно напомнил он, отлично понимая, как она стыдится интимных прикосновений.

Кит намеренно держалась сзади, но теперь придется встать лицом к лицу с мужем. Чтобы избежать этого, она неуклюже потянулась к нему из‑за спины.

— Так ничего не выйдет, — заявил он и, поймав ее за руку, потянул к себе. Перед сорочки мгновенно намок.

Избегая смотреть вниз, она принялась намыливать негустую поросль на его груди и при этом делала все, чтобы не заглядываться на белые пенные круги, но причудливые узоры словно притягивали ее. Так и хотелось провести по ним пальцем.

Одна из шпилек выпала, и длинный локон окунулся в воду. Кейн немедленно заправил его ей за ухо. Кит села на корточки, ежась под его откровенным взглядом. Она и без того знала, что влажный батист стал почти прозрачным.

— Я… я поставлю блюдо на стол, чтобы ты мог поесть, когда вытрешься, — пролепетала она.

— Хорошо.

Кит долго возилась, накрывая, маленький стол у камина. Кейн тем временем вышел из ванны и взял полотенце. Когда в комнате стало тихо, Кит робко обернулась.

Он успел надеть только брюки. Мокрые волосы были гладко причесаны.

Кит нервно облизнула губы. Правила игры незаметно изменились. Совсем в иную сторону.

— Боюсь, еда успела остыть. Но не потеряла вкуса, — заверила она, шагнув к двери.

— Садись. Я не люблю есть один.

Кит нерешительно присела напротив него. Кейн стал есть, и, наблюдая за ним, она отчего‑то ощутила, что кровать в углу растет, становится шире, пока не заполнила всю комнату. Нужно срочно отвлечься, иначе…

— Ты, разумеется, ждешь, что я возьму на себя обязанности Софронии, но…

— С чего это вдруг тебе захотелось заняться хозяйством?

— Вовсе нет. Готовить я умею, но что касается остального…

— В таком случае предоставь все Софронии.

Кит приготовилась к долгим спорам, доказательствам и упрекам в деспотизме, но он мигом выбил почву у нее из‑под ног. Вроде бы и ссориться не из‑за чего.

— Есть только одна работа, которую я хотел бы поручить тебе, не считая ухода за мной, разумеется.

Кит оцепенела. Вот оно. Сейчас он поручит ей что‑нибудь особенно противное.

— Прошлой ночью лиса утащила цыпленка. Попробуй ее выследить. Думаю, ты стреляешь куда лучше, чем все здешние мужчины, вместе взятые.

Кит молча уставилась на него.

— И если мы хотим иметь дичь на столе, придется ее добыть. Сам я слишком занят на прядильне.

Кит не верила своим ушам и ненавидела его еше больше за то, что он слишком хорошо ее понимает. Выйдя замуж за Брэндона, она никогда не имела бы подобной свободы. Но Брэндон и не подумал бы глядеть на нее так жадно.

Кровать словно подступила к самым ее ногам. Плечи Кит ныли от напряжения. Она старательно изучала сверкающие хрустальные подвески лампы, скользнула взглядом по книгам, которые он держал у кровати.

Кровать.

Кит посмотрела на его руки. Руки, ласкавшие ее тело, касавшиеся каждой частички кожи. Пальцы, которые проникали…

— Хлеба?

Кит подскочила. Он протягивал ей ломтик недоеденного хлеба.

— Нет‑нет, спасибо, — выдохнула она, стараясь не потерять самообладания. — Кстати, мисс Долли была сегодня ужасно расстроена. Теперь, когда я не нуждаюсь в компаньонках, она боится, что ты отошлешь ее. Только я сказала, что ты ничего подобного не сделаешь. И что она может жить с нами сколько захочет.

Она упрямо вскинула подбородок, ожидая протестов, но Кейн просто пожал плечами.

— Думаю, мисс Долли теперь наша, хотим мы того или нет. Возможно, это и к лучшему: она придаст нашему дому атмосферу респектабельности.

Кит вскочила как ужаленная.

— И вовсе ни к чему быть таким рассудительным!

— Согласен. Поэтому сбрось одежду!

— Нет, я…

— Воображала, что, кроме ванны и ужина, мне от тебя ничего не нужно?

— Если ожидаешь большего, придется взять меня силой.

— Неужели? — Кейн лениво развалился в кресле и обвел ее откровенным взглядом. — Начинай. Я хочу видеть, как ты раздеваешься.

Как ни была возмущена Кит, жаркое возбуждение оказалось сильнее, и теперь приходилось бороться с собой.

— Я иду спать. Одна. — И она направилась к своей спальне.

От Кейна не ускользнула ее нерешительность. Глупышка сопротивляется зову собственной плоти! Теперь, познав страсть, она хотела его так же мучительно, как он — ее, но скорее умерла бы, чем призналась в этом.

И как прекрасно, что сердце ноет при каждой встрече! Неужели эта же слабость стоила отцу состояния, репутации, а под конец и жизни?

Мысли об этом леденили душу Кейна. Он намеревался донимать сегодня Кит, пока та не взбесится и не потеряет остатки самообладания. До сих пор вспыльчивость была главным ее недостатком, из‑за которого она неизменно терпела поражение в схватках с мужем. Но на этот раз Кит оказалась умнее. Ему следовало бы знать, что она весьма достойный противник.

Но не только стремление вывести жену из себя побудило Кейна вести себя столь бесцеремонно. Он жаждал наносить небольшие, унизительные душевные раны, показавшие бы, как мало он о ней думает.

Он по‑прежнему намеревался взять ее. Но не так, как хотел бы, — с нежностью и лаской. Не настолько он глуп.

Кейн поднялся и прошел через гостиную к двери ее спальни. Она, естественно, заперлась, иного он не ожидал. Чуть‑чуть терпения — и он сумел бы растопить ее сопротивление, но ему не хотелось быть терпеливым, и дверь распахнулась от единственного пинка.

Кит все еще была в нижнем белье, хотя успела развязать ленты на сорочке. Волосы шелковым покрывалом укутывали плечи. При виде мужа ее ноздри гневно затрепетали.

— Прочь! Уходи! Я плохо себя чувствую.

— Ничего, скоро станет легче, — пообещал Кейн и, схватив ее на руки, понес к кровати. Там ей самое место!

— Не смей!

Он отбросил ее на постель. Кит приземлилась в облаке нижних юбок и буквально затряслась от ярости.

— Будешь делать, что сказано, ясно тебе? — прорычал он.

— Я стану чистить твои сапоги, пропади они пропадом вместе с тобой, и приносить ужин. Но не жди от меня большего!

— На кого ты сердишься больше? — спокойно осведомился Кейн, стараясь заглушить шум в ушах. — На меня — за то, что пытаюсь тебя заставить? Или на себя — за то, что втайне хочешь этого?

— Я… я не…

— Хочешь.

Кейн ловко избавил ее от одежды, скинул свою, и ее гнев улетучился с первыми ласками.

— Почему все должно быть именно так? — прошептала она.

Он зарылся лицом в ее волосы.

— Потому что теперь уже ничего не поделать.

Их соитие было слиянием тел. Не душ. Каждый нашел удовлетворение, но и только. В точности как он и хотел.

Если не считать того, что никогда он не ощущал большей пустоты внутри. Словно вырвали сердце.

Кейн перекатился на спину и уставился в потолок. Перед глазами безумным калейдоскопом мелькали сцены его обездоленного, несчастливого детства. Мать лишила мужа не только денег, но и гордости, чести и под конец чувства собственного достоинства. И Кейн постепенно станет так же одержим Кит, как его отец — Розмари.

Осознание этого ошеломило Кейна. Поразило. Потрясло. Страсть к этой женщине ослепила его.

Кейн шумно втянул в себя воздух. Пусть Кит хочет его, но это желание не так сильно, как страсть к «Райзен глори». И под желанием по‑прежнему бурлила ненависть.

Он решил, что будет делать, хотя это решение ранило острее кинжала. Он скрипнул зубами и поморщился, как от удара, пытаясь найти иной способ. Но так и не сумел. Нельзя позволить женщине украсть у него все, чего лишился отец, а это означает, что отныне лучше к ней не прикасаться. Ни завтра. Ни на следующей неделе. Ни в следующем месяце. Пока он не разрушит чары, которыми она его опутала.

А на это может уйти вечность.

Одна неделя сменялась другой, и постепенно их жизнь вошла в спокойное русло равнодушного, учтивого сосуществования. Они превратились в добрых соседей, которые вежливо кивают друг другу из‑за забора, но редко останавливаются поболтать. Кейн нанял еще нескольких работников, и меньше чем через месяц урон, нанесенный огнем, был возмещен. Пора было устанавливать станки.

По мере того как проходило лето, гнев Кит по отношению к мужу сменялся замешательством. Он больше не дотрагивался до нее с того воскресенья, когда вернулся из Чарлстона, и, пока она играла роль послушной жены, принося обеды, заботясь о ванне, относился к ней с неизменной вежливостью. Но не пытался затащить ее в постель.

Кит бродила по лесам в мужском костюме и пыльных сапогах, с карабином Спенсера в одной руке и джутовым мешком, набитым дичью или кроликами, под мышкой. Кейн требовал, чтобы она была дома к его приходу, но в остальном не заботился о том, как она проводит время, и, разумеется, не попрекал тем, что она попирает все правила приличия. Но даже в лесу Кит не могла обрести покоя. Она была смущена, сбита с толку, расстроена.

В один из таких дней она получила письмо от Элсбет.

Дорогая, дорогая моя Кит!

Получив твое письмо с известием о свадьбе с майором Кейном, я так завизжала, что бедная мама едва не упала в обморок от страха, вообразив, будто со мной что‑то случилось. Ах ты, плутовка! И подумать только, как убедительно ты жаловалась на него! Положительно, это самая романтическая история любви, о которой мне доводилось слышать! И такое идеальное решение всех твоих затруднений! Теперь у тебя и «Райзен глори», и любящий муж!

Ты должна рассказать мне, было ли его предложение таким же поэтичным, как я себе вообразила. Так и вижу тебя в прелестном платье (том, в котором ты была на выпускном балу) и майора Кейна, стоящего перед тобой на коленях: руки умоляюще прижаты к груди, совсем как мы с тобой представляли. О, моя дорогая Кит (моя дорогая миссис Кейн!), пожалуйста, подтверди, что все мои фантазии — чистая правда!

Надеюсь, ты будешь рада и моим новостям, которые, как я подозреваю, не станут для тебя полным сюрпризом. В октябре я последую твоему примеру! Я уже писала, что провожу много времени с другом моего братца Эдвардом Мэтьюсом. Он немного старше и до последнего времени считал меня ребенком. Смею заверить, что теперь он изменил свое мнение!

Дражайшая Кит, как тяжело я переношу разлуку с тобой! Как бы хотела, чтобы мы всегда были вместе и обменивались секретами о тех, кого мы любим, твоем Бэроне и моем милом Эдварде. Зато теперь, когда ты стала замужней женщиной, я могу задать тебе вопросы, с которыми не смею заставить себя прийти к милой маменьке.

Неужели Евин грех действительно так ужасен, как намекала миссис Темплтон? Я начинаю подозревать, что она не сказала всей правды, ибо подумать не могу, чтобы между мной и Эдвардом могло произойти что‑то отталкивающее. О, дорогая, я не должна писать о таком даже тебе, но в последнее время все это просто не идет из головы! Скорее заканчиваю, пока не взбрело в голову спросить еще что‑то, столь же неприличное. До чего же я тоскую по тебе!

Твой верный, верный друг Элсбет.

Целую неделю письмо подруги немым укором лежало на комоде. Десять раз она садилась, чтобы ответить, но неизменно откладывала перо. Наконец дальше тянуть стало невозможно. Результат оказался крайне неудовлетворительным, но ничего лучшего не выходило, как ни старалась Кит.

Дорогая Элсбет!

Я так рада твоему письму и счастлива за тебя. Твой Эдвард, похоже, идеально тебе подходит! И я точно знаю, что ты будешь самой красивой невестой в Нью‑Йорке. Если бы я только могла видеть тебя в этот день!

Удивительно, как верно ты описала сцену предложения! Все было так, как ты предполагала: Бэрон

действительно стоял на коленях! Точно до малейшей детали, даже платье было то же самое!

Прости за короткое письмо, но у меня сегодня тысяча дел.

С любовью, Кит.

P. S. Не волнуйся о Евином грехе. Миссис Темплтон лгала.

Только в конце августа Кит вынудила себя поехать к прядильне, и та лишь потому, что знала: Кейна там не будет. Хлопок созрел, и Кейн с Магнусом с утра до вечера пропадали в полях, оставив Джима Чайлдза следить за станками.

Хотя Кит ни разу не была там после той ужасной ночи, когда она решилась на поджог, мысли о прядильне не выходили у нее из головы. Это сооружение угрожало ей. Вряд ли Кейн удовлетворится масштабами своего предприятия, но всякое расширение пойдет за счет плантации. В то же время она испытывала какое‑то болезненное любопытство. Недаром Кит была южанкой и к тому же разбиралась в хлопке. Сможет ли прядильня сотворить такое же чудо, как очистка хлопка? Или станет проклятием?

Как любой другой ребенок на Юге, она знала эту историю так же хорошо, как линии на собственной ладони. История не имела границ, не зависела ни от вероисповедания или убеждений, ни от цвета кожи. Ее передавали из уст в уста богатые и бедные, свободные люди и рабы. Историю о том, как Юг был спасен всего за десять дней.

По дороге к прядильне она вспоминала…

Это было в конце восемнадцатого века, когда чертовы семена были главной проблемой Юга. О, можно было сколько угодно рассуждать о преимуществах си‑айлендского хлопка с его длинными шелковистыми волокнами, из которых семена выскальзывали так же легко, как косточки из зрелой вишни! Но если вы не владели песчаными почвами, тянувшимися вдоль побережья, можно было с таким же успехом не знать о существовании си‑айлендского хлопка, потому что больше он нигде не рос.

Зато грубоволокнистый хлопок рос повсюду. Был неприхотлив. Не нуждался ни в песчаной почве, ни в морском воздухе. И мгновенно вытягивался, как любой сорняк. Да и стоил примерно столько же, потому что чертовы семена цеплялись за короткие жесткие волокна, как репей, будто сам дьявол сунул их туда, решив посмеяться над всяким, кто попытается извлечь их из коробочки.

Приходилось трудиться десять часов, чтобы отделить один фунт хлопкового волокна от трех фунтов этих чертовых семян. Три фунта семян на один фунт волокна! Десять часов работы! Должно быть, дьявол в аду здорово повеселился над южанами.

Так откуда появиться денежному урожаю? Денежному урожаю, которому суждено спасти Юг?!

Люди перестали покупать рабов и обещали оставшимся вольную. Слишком много ртов приходилось кормить. И никакого денежного урожая. Только чертовы семена.

И тут в Саванну явился школьный учитель. Парень из Массачусетса, мозги которого были устроены иначе, чем у остальных. Он мечтал о машинах. Жил машинами. Именно ему рассказали о чертовых семенах и коротких жестких волокнах. Он не поленился сходить в сарай и посмотреть своими глазами, как тяжело приходится работникам, пытавшимся очистить хлопок.

Три фунта семян на один фунт хлопкового волокна. Десять часов.

Учитель покачал головой и засел за работу. У него ушло десять дней. Десять дней на то, чтобы спасти Юг. Из его рук вышел странный агрегат, состоящий из деревянного ящика, внутри которого размещались валки и проволочные крючки. Спереди была прибита металлическая пластинка с прорезями, а сбоку проворачивалась ручка. И все это сооружение сотворило настоящее волшебство. Зубья цепляли волокно и протаскивали через валики. Чертовы семена падали в ящичек. Один человек. Один день. Десять фунтов чистого волокна.

Вот он, денежный урожай!

Юг стал Королевой, а на трон взошел Король Хлопок. Плантаторы стали покупать все новых рабов, перебивая друг у друга цену. Сотни тысяч акров были засажены грубоволокнистым хлопком, а для полевых работ требовались крепкие невольники. Обещания дать рабам свободу были забыты. Эли Уитни, школьный учитель из Массачусетса, нашел способ очистки хлопка. Взмахнул волшебной палочкой, словно маг, и совершил чудо. Чудо и кошмар.

Кит привязала Соблазна к столбу и направилась к кирпичному зданию, размышляя о том, как очистка спасла и одновременно уничтожила Юг. Без очистки рабство исчезло бы просто потому, что стало бы экономически невыгодным. Исчезла бы причина для войны.

Станут ли прядильни таким же несчастьем? Кейн был не единственным, кто понимал, что означают для Юга собственные прядильные мастерские. Отпадала необходимость экспортировать хлопковые кипы на северо‑запад или в Англию. Вскоре примеру Кейна последуют многие. Тогда Юг будет контролировать весь процесс обработки хлопка, начиная с выращивания, сбора, очистки и кончая прядением и ткачеством. Мастерские вернут Югу процветание. Но, подобно очистке, они принесут с собой и перемены, особенно для таких плантаций, как «Райзен глори».

Джим Чайлдз показал ей всю прядильню. Если он и удивлялся, с чего бы это жена нанимателя вздумала внезапно появиться после двухмесячного отсутствия, то не подал виду. Насколько было известно Кит, Кейн никому не сказал, что именно она пыталась сжечь здание. Только Магнус и Софрония, похоже, догадывались, что произошло.

Покинув прядильню, Кит внезапно поняла, что ей хочется увидеть огромные станки за работой. Ждать осталось недолго: прядильня откроется в октябре.

На обратном пути она заметила Кейна, стоявшего рядом с нагруженным хлопком фургоном. Он по своей привычке был обнажен до пояса, грудь блестела от пота. На ее глазах он выхватил у одного из рабочих полный мешок и опорожнил в фургон. Потом снял шляпу и вытер рукой лоб.

Тугие, мощные мускулы перекатывались под кожей. Он всегда был стройным и сильным, а изнурительный труд на плантации и в прядильне еще больше закалил его. Каждая мышца и сухожилие рельефно выделялись на плечах и торсе. Кит ощутила мгновенную слабость, словно на нее надвигался ураган, и поспешно тряхнула головой, чтобы прийти в себя.

Вернувшись в дом, она попыталась занять себя готовкой, несмотря на то что последние дни августа стояла угнетающая жара и на кухне было нечем дышать. К концу дня она успела состряпать черепашье жаркое, кукурузные булочки и пирог с вареньем, но желанного покоя так и не обрела. Поэтому и решила поплавать до ужина в пруду. Уже оседлав Соблазна, она вспомнила, что Кейн работает на поле, через которое ей придется проехать. Он сразу поймет, куда она собралась. Но эта мысль, вместо того чтобы расстроить, воодушевила ее. Она пришпорила Соблазна и отправилась в путь.

Кейн сразу ее увидел и даже поднял руку в насмешливом приветствии. Но не пошел к пруду. Она долго плавала в прохладной воде, нагая и одинокая.

Утром Кит обнаружила, что пришли месячные. К полудню радость по поводу того, что она не беременна, сменилась рвущей тело болью. Так плохо она никогда еще себя не чувствовала.

Сначала она пыталась немного походить, чтобы облегчить боль, но вскоре сдалась: сбросила платье и юбки и легла. Софрония пичкала ее лекарствами, мисс Долли читала из «Секрета счастливой жизни христианина», но лучше Кит не становилось. Наконец она не вынесла и попросила их выйти и дать ей спокойно умереть.

Но и это ей не удалось. Ближе к ужину дверь распахнулась и в комнату, даже не успев переодеться, ворвался Кейн.

— Что это с тобой? Мисс Долли сообщила, что ты больна, но когда я спросил, в чем дело, заморгала глазами, как кролик, и ринулась в свою комнату.

Кит лежала на боку, подтянув колени к подбородку.

— Убирайся!

— Ни за что, пока не объяснишь, в чем дело.

— Ни в чем, — простонала Кит. — Завтра все пройдет. Только уходи!

— Ни за что! В доме тихо, как в похоронной конторе, жена заперлась в спальне, и никто ничего не желает объяснять.

— У меня женские дни, — пробормотала Кит, слишком измученная, чтобы стыдиться. — Просто такого со мной еще не было.

Кейн молча повернулся и вышел.

«Бесчувственный олух!»

Кит судорожно сжала живот и тихо заскулила.

Однако, к ее удивлению, не прошло и получаса, как Кейн явился снова.

— Выпей это, — велел он, поднимая ее и поднося чашку. — Сразу почувствуешь себя лучше.

Кит глотнула и закашлялась.

— Что это?!

— Теплый чай с изрядным количеством рома. Очень успокаивает.

Вкус оказался омерзительным, но легче было выпить, чем затевать спор. Кейн бережно уложил ее. Голова Кит приятно кружилась. До нее донесся запах мыла. Значит, Кейн принял ванну, прежде чем вернуться к ней. Это почему‑то ее тронуло.

Кейн откинул простыню. Хорошо, что Кит успела надеть простую сорочку и дорогие панталончики с оборками. Как все предметы ее туалета, эти тоже никак не подходили друг к другу.

— Закрой глаза и предоставь рому делать свое дело, — прошептал он.

Веки и в самом деле налились тяжестью, так что держать глаза открытыми не было никакой возможности. Кит послушалась, а Кейн тем временем стал массировать ей спину. Его руки нежно скользили вдоль позвоночника. Она почти не почувствовала того момента, когда он поднял сорочку и коснулся обнаженной кожи. Ее уже несло по волнам сна. Кит понимала только, что боль постепенно угасает.

Наутро она увидела на прикроватном столике большой букет полевых ромашек, втиснутый в стакан.

Дата добавления: 2015-07-20