Елена Соловьева

Персонаж по имени "народ"

"Коляда-театр" поставил "Бориса Годунова" ("Российская газета")

Одна из самых дерзких постановок "Бориса Годунова" осуществлена "Коляда-театром". Самая крупномасштабная премьера в истории театра, она пользуется большим успехом: зрители приезжают на спектакль в Екатеринбург из других городов.

Пушкин мечтал начать "своим Борисом" сценическую реформу, но язык трагедии, принципы ее построения, само содержание не были поняты современниками. Даже Белинский отказывал "Годунову" в драматургичности. В советское и постсоветское время театры обращались к нему неохотно, спектакль быстро выпадал из репертуара. И действительно: как сыграть персонажа по имени "народ"? Как воплотить на сцене его хрестоматийное "безмолвие"?

Сценический язык, на котором "Коляда-театр" общается со зрителем, оказался для этой задачи как нельзя более подготовлен. "Главная тема пьесы "народ и власть" отступает назад, - пишет в пресс-релизе Коляда. - В спектакле есть размышления театра о сущности русского характера, о долготерпении и всепрощении русских, и, конечно, именно народ - главное действующее лицо в этом спектакле". Для создания "соборного образа народа", скрепляющего действие воедино, Коляда сразу имел инструмент. От спектакля к спектаклю он превращал массовку в многофункциональную "боевую единицу", не только задающую своими шаманскими камланиями ритм, но и способную через пластику, пантомиму, гротесковые пародийные номера наращивать объем информации, заложенный в текстах. И вот он, образ-трансформер, на глазах меняющий облик: дремучее нечто в рогатых шапках, гремя вилами и кубками, движется под темное бормотание колдунов, прямо из твоего подсознания, из детского испуга перед полчищами Кощея в сказках Роу. Но сквозь театральный дым сцены на Красной площади сквозит тень реального дыма сходки на Манежной. В дыму, как в бреду, Годунов мелькает то в царской хламиде, то в офисном костюме. Народное гулянье на миг превращается в телешоу, чтобы в "польских" сценах обернуться вакхическим танцем менад, готовых разорвать Самозванца за сладкое обещание богатства и власти. Время от времени этот поток костенеет глупыми матрешками, которых Годунов в красных перчатках то начиняет сырым мясом, то со смаком рубит в щепки.

Функция статичная, сдерживающая - Царь. Олег Ягодин, играющий Годунова в обоих составах, на "легком" актерском дыхании делает образ спокойно, не повышая голоса, с долгими паузами - как человека размышляющего. Действует - и одновременно смотрит на свершенное со стороны. Играет Годунова и будто спрашивает - а кто такой Годунов? Протеизм своего героя Ягодин обнажает уже в первой сцене, где Борис, репетируя "инаугурационную речь", на разные лады повторяет: "Ты, отче патриарх, вы все бояре, обнажена моя душа пред вами". Снимая и надевая лжегорб, он будто примеряет то один образ, то другой. Тут не столько лукавое актерство политика, сколько трагический, порой в режиме тихой истерики, поиск идентичности себе и эпохе. По ходу спектакля "лицо-личина" быстро и неуловимо меняется - вместе (и вслед) с роковым рокотом толпы. Закрепляя свою с ней соприродность: плоть от плоти. Эта "сдержанность" сродни духу трагедии, воплощающей конфликты в формах скупых, практически аскетических.

Самозванец же - функция дестабилизирующая, ведущая систему к хаосу. На эту важнейшую роль режиссер вводит, в очередь, дебютантов, выпускников Екатеринбургского театрального института. И оба они - Максим Чопчиян и Илья Белов, справляются с задачей превосходно, обогащая звучание спектакля бьющей через край энергией щенков-завоевателей. Но не просто молодые силы распирают Самозванца, буквально скачущего на стены, это моторика беса говорит - визуально явлена сила хаоса, трансформирующего мир. Хотите завоевать - дерзайте. Через пластические, порой гротесковые решения образ Лжедмитрия расщепляется, здесь хор голосов в одном лице: и одержимый бесом, и орел-стервятник, и гад ползучий, и страстный влюбленный, и мальчик с комплексами, и политик с продуманным бизнес-планом.

На спектакле "Коляда-театра" зритель попадает в мощный силовой поток, творит спектакль вместе с актерами. "Образность - школа быстрейших ассоциаций" - это определение Мандельштама применимо к художественной системе Коляды. Режиссер не отвечает на вопросы, он их ставит, включая в зрителя творческий механизм домысливания. И "народ" в спектакле, прежде чем окончательно замолчать, спрашивает, на разные лады повторяя за юродивым со знаком вопроса: "Нельзя молиться за царя Ирода? Богородица не велит"? А молчит уже потом, когда Басманов, зачарованный своим будущим предательством, достает из смертного кокона Годунова дискотечный шар-державу, символ власти, струящий неверный свет.

И вот тогда-то к зрителю рикошетом возвращается вопрос: а кто был тот Космический Чужой, мелькавший в спектакле? Реинкарнация твари, символизировавшей глобальное запустение? Alter ego Годунова? "Племя молодое, незнакомое"? Или что-то в нас самих проявляется? Этот смутный объект желаний - власть.

Билет №27. Определите жанр предложенного текста

Дата добавления: 2015-07-20