Ян Гус, Жанна д'арк и протопоп аввакум

Бывает и так, что пассионарий не приносит своих близких в жертву
собственным страстям, а жертвует собой ради их спасения или ради идеи.
Пример такого искреннего служения показал Ян Гус, профессор Пражского
университета, заявивший: "Я говорил и говорю, что чехи в королевстве
Чешском по закону... и по требованию природы должны быть первыми в
должностях, так же как французы во Франции и немцы в своих землях..."
Однако жертва Гуса в Констанце была бы бесплодна, если бы не Жижка и братья
Прокопы, студенты Пражского университета, горожане и рыцари, крестьяне и
чешские священники, выбросившие из окна ратуши Нового Города (район Праги)
бургомистра и немецких советников бездарного короля Вацлава IV из династии
Люксембургов. Они были обуреваемы гневом и мстили за несправедливый
приговор своему ректору, преданному и сожженному немцами.

Бели же в приведенных примерах Наполеона, Александра Македонского и Люция
Корнелия Суллы есть соблазн с большими натяжками увидеть "героев, ведущих
толпу", то здесь, при аналогичных сочетаниях событий, очевидно, дело не в
личном "героизме", а в создании этнической доминанты, которая организует
пассионарность системы и направляет ее к намеченной цели. Ведь известно
много случаев, когда героический и патриотичный вождь не мог побудить
сограждан взять в руки оружие для того, чтобы защитить себя и свои семьи от
жестокого врага. Достаточно вспомнить Алексея Мурзуфла, сражавшегося на
стенах Константинополя против крестоносцев в 1204 г. Вокруг Алексея была
только варяжская дружина и несколько сот добровольцев; все они были убиты.
А 400-ты-сячное население Константинополя позволило крестоносцам жечь и
грабить свой город. Вот где разница между ролью предводителя и
возможностями этноса, определяемыми уровнем пассионарности.

Еще более показательны события, происшедшие в Риме в 41 г. Режим,
установленный Августом, превратил все республиканские законы в фикцию,
пышную декорацию, прикрывавшую произвол принцепса. При Тиберии и особенно
при Калигуле вошли в моду жестокие расправы с богатыми людьми, имущество
которых пополняло императорскую казну. Кроме того, Калигула страдал
припадками паранойи, во время которых приказывал медленно убивать любого
попавшегося на глаза или того, кого он случайно вспомнил. В эпоху
республики такого никто не смог бы даже вообразить, но гражданские войны
унесли так много пассионариев, что сенаторы и всадники только дрожали и
ждали смерти. Однако нашлись два храбрых человека: Кассий Херея и Корнелий
Сабин, убившие злодея. Сенат мог взять власть, принадлежащую ему по закону:
но большая часть сенаторов разбежалась по домам, народ толпился на площади,
а потом рассеялся; телохранители императора - германцы, увидев его убитым,
ушли; и переворот не состоялся.

Какой-то солдат нашел перепуганного дядю Калигулы, Клавдия, привел его к
своим товарищам, и те объявили его императором за уплату 15 тыс. сестерций
на каждого легионера. А в сенате шла "разноголосица"[13], пока все когорты
не примкнули к Клавдию. Заговорщики-республиканцы были казнены, и
деспотическая власть восстановлена.

Вот и вожди были "героями", и "толпа" была многочисленна, но система
римского этноса лишилась того энергетического наполнения пассионарностью,
которое сделало римский народ победителем всех соседей, а город Рим -
столицей полумира. Легионерам даже не пришлось побеждать, ибо никакого
сопротивления они не встретили.

Но вернемся к чехам, потерявшим ректора Пражского университета. Чехи были
похожи не на римлян времен Принципата, а на римлян эпохи Мария и Суллы.
Конечно, Гус был хорошим профессором и пользовался популярностью среди
студентов-чехов, но влияние его на все слои чешского этноса невероятно
возросло после его мученической кончины. Не "герой", а его тень, ставшая
символом этнического самоутверждения, подняла чехов и бросила их на немцев,
да так, что рыцарские ополчения Германии и Венгрии панически бежали перед
отрядами чешских партизан. И нельзя сказать,

что чехов вдохновили идеи пражского профессора. Гус защищал учение
английского священника Виклифа, а его последователи... одни требовали
причащения из чаши - т.е. возврата к православию; другие - национальной
церкви без разрыва с папством; третьи отрицали необходимость иерархии;
четвертые объявили себя "адамитами", бегали, раздевшись донага, и отрицали
вообще все (этих безумцев истребили сами чехи).

Не позитивная программа, а негативная этническая доминанта - "бей немцев" и
за то, что они католики, и за то, что они дворяне, и за то, что они
крестьяне, лишенные защиты, и за то, что они богатые бюргеры, за счет
которых можно поживиться... короче говоря, за что угодно, - дала чехам
по-беду в двадцатилетней (1415-1436) войне. Но какой ценой? Чехи потеряли
большую часть населения; Саксония, Бавария и Австрия - около половины;
Венгрия, Померания и Бранденбург - значительно меньше, но тоже изрядно.

Чехия отстояла свободу и культуру, но только путем междоусобной войны. При
Липанах утраквисты-чашники разгромили табористов-протестантов и
расправились с ними беспощадно. После этого возникла возможность заключения
мира с немцами. Политику терпимости на базе усталости осуществил король
Георгий Подебрад (1458-1471).

Хотя этот краткий обзор показывает, что пассионарность - стихийное явление,
тем не менее оно может быть организовано той или иной этнической
доминантой. (Этнической доминантой мы называем явление или комплекс явлений
- религиозный, идеологический, военный, бытовой, который определяет переход
исходного для процесса этногенеза этнокультурного многообразия в
целеустремленное единообразие.) Но она может и расплескаться, не слившись в
единый поток; именно это случилось в Чехии в XV в.

Сходно, но не совсем, произошло в те же годы освобождение Франции от власти
английского короля Генриха VI и его союзников-бургундцев, которые
стремились оторваться от Франции, несмотря на то что их герцоги носили
фамилию Валуа. Жанна д'Арк, лотарингская девушка, говорившая по-французски
с немецким выговором, никогда не спасла бы ни Орлеана, ни короля, ни
родину, если бы ее окружали только прохвосты - придворные дофина и его
фаворитки Агнессы Сорель, и не было бы ни Дюнуа с Ля Гиром, ни маршала
Буссака, ни капитана Поитона де Сантрайля, ни отчаянных латников и умелых
арбалетчиков, которым оказалось достаточно услышать только два слова:
"Прекрасная Франция" - формулировку этнической доминанты, чтобы понять, за
что стоит бороться до победы, хотя и до этого за дофина сражались те, кто
не хотел "стать англичанином"[14]. И Аввакум был не одинок; огненные
страницы его автобиографии читали и перечитывали люди, готовые на
самосожжение ради того, что они чтили.

И опять-таки сила "старообрядничества" была не в доводах разума; до
спокойного спора с никонианами у них дело ни разу не доходило. Да и защищал
Аввакум вовсе не древнее православие, а привычное, что отнюдь не одно и то
же. Никон выписал из Венеции лучшие издания греческих текстов по
патристике, издаваемые братьями Альдами, для сверки и как образцы. Аввакум
же требовал исправления служебников по русским переводам XIII-XIV вв. Эти
переводы были очень красивы, но менее точны, нежели подлинники IV-V вв.
Протест старообрядцев против ярких красок на иконах основан на привычке к
ликам, потемневшим от времени. Андрей Рублев и Феофан Грек писали яркими
красками, что к XVII в. было позабыто.

Короче говоря, сюжеты спора были случайны, но сам спор закономерен, ибо он
выражал раздвоение великорусского этноса, с последующим выделением
субэтноса "старообрядцев", в котором не осталось и тени догматического
единства, так как появились течения "половцев" и "беспоповцев", а потом
многочисленные "толки". Но этнос не распался. Во время вторжения шведов в
Белоруссию старообрядцы-эмигранты создали партизанские отряды и 'весьма
помогли Меншикову одержать победу при Лесной.

Значит, не отдельные пассионарии делают великие дела, а тот общий настрой,
который можно назвать уровнем пассионарного напряжения. Механизм этого
явления блестяще описал Опостен Тьерри при анализе победы Гуго Капета над
Каролингами, в результате чего сложилось ядро французского этноса.
"Народные массы, когда они приходят в движение, не отдают себе отчета в той
силе, которая их толкает. Они идут, движимые инстинктом, и продвигаются к
цели, не пытаясь ее точно определить. Если судить поверхностно, то можно
поду-

мать, что они слепо следуют частным интересам какого-нибудь вождя, имя
которого только и остается в истории. Но эти имена получают известность
только потому, что они служат центром притяжения для большого количества
людей, которые, произнося их, знают, что это должно обозначать, и в данный
момент не испытывают потребности выражаться более точно"[15]. Да, но это
значит, что все рассмотренные нами события имеют в основе, точнее - в
глубине, этническое наполнение. И Александр, и Сулла, и Ян Гус, и Аввакум
должны рассматриваться как участники разных этногенезов в разных фазах и
регионах. Так, через выделение индивидуальных психологических абрисов, мы
пришли к этнопсихологии как сфере проявления поведенческих импульсов.

Огромный материал, накопленный этнографией, настоятельно требует обобщения.
Поисками принципа, на коем можно осмыслить весь глобальный материал, были
заняты многие советские этнографы[16]. Ясно, что принцип должен быть нов,
иначе его давно уже применяли бы, и универсален. Этим требованиям отвечает
реально существующее явление пассионарности как эффекта воздействия природы
на поведение этнических сообществ. Но это противоречит привычной концепции
этноса как "социального состояния"[17].

Приверженность к воззрениям устарелым и неверным влечет за собою известную
логическую ошибку индуктивного метода - метафорическую деформацию. Встречая
новые мысли, впечатления и т.п., мозг ищет отдыха в буферном процессе
аналогизирования, создающем мост между воспринятым известным и новым
неизвестным, которое облекается в одежду привычного. Этот путь нас
привлекает. Мы хотим сделать следующий шаг. Но прежде кратко сформулируем
выводы, уже сделанные, ибо теперь они превращаются в исходные положения.

Дата добавления: 2015-07-20