Состав и боевое, построение армии

Имеющиеся источники позволяют представить итого­вый состав подошедшей к Дону общерусской федератив­ной армии и территорию ее мобилизации (рис. 1). Для определения района сбора войска небесполезно указать города — источники контингентов. Эти места устанавли­ваются по именам военачальников или самих ополчений. Учтем при этом, что за каждым городом нередко кроются округа, области, целые земли, а также многочисленные села, вотчины и пожалования с тем же названием.

В Москву, как упоминалось выше, пришли рати из Белоозера, Ярославля, Ростова, Холма (Тверского), Серпу­хова, Боровска, Устюга. В Коломне к ним прибавились воины из Москвы, Владимира, Переяславля-Залесского, Юрьева, Костромы, Новгорода Великого, Ельца, Городца Мещерского, Мурома, Друцка и самой Коломны. К Бере-зую подошли люди из Пскова, Брянска и, возможно, неко­торых русско-литовских городов, например Полоцка. К Дону, о чем свидетельствует список полков, сохранившийся в Новгородской

4-й летописи по списку Дубровского, сошлись отряды из Оболенска, Тарусы, Новосиля, Смоленска, Мологи, Стародуба и Кашина. Согласно спи­ску боярских потерь на Куликовом поле, помещенному в Сказании о Мамаевом побоище, и упоминаниям в дру­гих источниках, в битве сражались выходцы из Дмитрова, Можайска, Звенигорода, Углича, Галича, Ржевы, Дорого-бужа,¹ а также приведенные, видимо, братьями Ольгердо-вичами литовские паны.

Допустимо расширение названного перечня. Так, уча­стие в Куликовской битве контингентов из Суздаля и Нижнего Новгорода обычно не учитывается. Действи­тельно, в 1370-х гг. это княжение подвергалось неодно­кратным татарским погромам и вряд ли могло выставить в 1380 г. многочисленный отряд. Однако какое-то присут­ствие нижегородских и суздальских воинов в Донской армии возможно. В разных списках Сказания о Мамаевом побоище среди убитых упомянуты 50 бояр из Суздаля и от 50 до 100 — из Нижнего Новгорода. Под погибшими

в данном случае можно понимать не только бояр, но и де­тей боярских, и слуг вольных. В упоминавшемся списке боярских потерь разумелись скорее всего младшие и сред­ние командиры. Их перечень раскрывает наименование тех ополчений, в которых они находились во время битвы. Список боярских потерь, думаю, имеет реальную основу и на примере суздальцев и нижегородцев. В. II. Татищев, пользовавшийся какими-то несохранившимися докумен­тами, отметил в составе засадного полка князя Дмитрия Нижегородского.² Среди сражавшихся на Куликовом поле 58-летнего Дмитрия Константиновича Нижегородского не было. Однако, являясь союзником Москвы, он мог оказать ей какую-то военную поддержку. Косвенным подтверж­дением участия отрядов из Суздаля и Нижнего Новгорода в войне 1380 г. служит их присутствие в крупных обще­русских походах 1375 и 1386 гг.

Итак, территория сбора войск охватывала основной массив великорусских земель от Верховских княжеств на юге до Пскова, Новгорода и Белоозера на севере. В по­сылке ратей участвовало, по суммарным подсчетам, не менее 36 городов. Сбор такого войска занял в общей слож­ности около 30 дней. Это при растянутости путей и ско­рости передвижения для своего времени было своеобраз­ным рекордом. Дальние «вои», чтобы попасть на Дон, должны были преодолеть 750—900 км. К Дону сошлись ратники не только великого князя московского и подруч­ных ему князей, но и формально независимых Ярослав­ского, Ростовскою, Тверского, Смоленского, Тарусского, Елецкого, возможно, Суздальско-Нижогородского кня­жеств, а также Белоозера, Новгорода Великого, Пскова, Верховских и некоторых русско-литовских областей.³ С учетом того что в данном собрании отсутствовали ря-занцы, а некоторые области, по-видимому, прислали лишь часть своих сил (например, тверичи), войско Дмитрия Ивановича было собрано не со всей, но заведомо большей части территории тогдашней Руси. Эта армия, хотя и не исчерпала всех мобилизационных возможностей русских земель, однако по территориальному охвату и представи­тельности состава была небывалой. Она демонстрировала силы складывающейся русской народности, объединив­шиеся в едином общенародном деле.⁴ Мобилизация 1380г. продемонстрировала великое сплочение Руси на решаю­щем повороте ее истории.

Перед битвой сначала на берегу Дона,⁵ а затем еще раз на Куликовом поле армия была построена в боевой порядок,⁶ заметно отличавшийся от походного. Затягивать построение подошедшего к месту битвы войска было бы рискованно. Согласно Сказанию о Мамаевом побоище, один из разведчиков, Семен Мелик, прискакавший с вестью о приближении Мамая, советовал командующему заранее «исплъчитися, да не предварять погании».⁷ В случае вне­запного, нападения на «неуряженное» войско (как это, например, случилось на р. Пьяне) оно не могло оказать ор­ганизованное сопротивление. Поэтому полки были зара­нее построены опытным воеводой Дмитрием Боброком Во­лынским.

Во время этого построения были определены располо­жение полков, их состав, расставлены пехота и конница, окончательно подсчитаны ратники, установлено взаимо­действие отрядов. Подразделениям, очевидно, сообщили порядок ведения боя и тактические правила, которым они неуклонно должны были следовать. Каждый полк и отряд имели свои особые стяги: «Полци же идоша, елико как кому повелеша по поучению».⁸

Как реально происходило «поучение» полков, можно раскрыть на примере тактически и хронологически близ­кого событиям 1380 г. описания, связанного с Грюнвальд-ской битвой: «Великий князь Литвы (Витовт.— А. К.) в этот день (6 июля 1410 г. — А. К.) занимался построе­нием литовского войска, разделив его по стародавнему обычаю предков по клиньям и отрядам⁹ (per cuneos et turmas)... Такие клинья, сомкнутые и скученные, не до­пускали разряженности рядов, но один клин держался раз­дельно от другого... Под конец великий князь Литвы пре­доставил этим клиньям сорок знамен, которые мы назы­ваем хоругвями (banderia), и велел каждому клину и отряду следовать под своим знаменем и подчиняться своему начальнику».¹⁰

Как при Грюнвальде, так и на Куликовом поле кроме знамен отдельных подразделений развевалось и общевой­сковое, великокняжеское. Оно находилось в большом пол­ку, было красным, с изображением нерукотворного Спа­са.¹¹ Это знамя в сражении располагалось в зоне види­мости всех полков и служило для них своеобразным ориен­тиром во время боя и маневра. Местонахождение главно­командующего и главного знамени определяло централь-

ное местоположение большого полка. Но заслуживающему признания сообщению В. Н. Татищева: «Тогда (утром в день битвы на Куликовом поле. — А. К.) князь великий созва вся князи и уложиша, яко князю великому быти в средине и смотрети на вся полки, камо потребно будет помогати».¹² Действительно, как свидетельствовали источ­ники, Дмитрий Иванович в начале сражения был в боль­шом полку. Известие Татищева не расходится с приемами полковождения того времени, заключавшимися в посылке находящимся в боевых порядках полководцем подкрепле­ний на помощь отрядам, уже вступившим в сражение. Например, в Грюнвальдской битве, по тактическим дета­лям близкой Куликовской, один из главных предводите­лей союзной армии, Витовт, в ходе боя «действовал среди польских отрядов и клиньев, посылая взамен усталых и измученных воинов новых и свежих и тщательно следя за успехами той и другой (воюющей. — А. К.) стороны».¹³ Своевременное введение в дело резервов сыграло немалую роль в победоносном для славян исходе исторической битвы. Скрытые резервы (о чем пойдет речь ниже) были выделены русским командованием и на Куликовом поле. Не был ли этот опыт в какой-то мере учтен польско-ли­товской коалицией 30 лет спустя?

Объезжая выстроившиеся в боевом порядке полки, Дмитрий Иванович давал воинские наставления. Сказание о Мамаевом побоище сохранило подробности, которые обычно опускались при описании других военных эпизо­дов средневековья. Ободряя за день до битвы ратников, полководец говорил о главнейшем правиле успешного боя:

нерушимости и строгом порядке строя. «Зде пребудите, братие, на местех своих немятущеся. Койждо вас ныне учредитеся, утре (т. е. 8 сентября. — А. К.) бо неудобь мощно так учредитися; ¹⁴ уже бо гости наши приближа­ются».¹⁵ Сам вид подготовившегося к схватке войска все­лял в бойцов уверенность к ратному подвигу, которого Русь ждала «за многа дни».¹⁶

Драгоценные подробности построения войска сохрани­лись в росписи «уряженных» перед битвой полков, нахо­дившейся в составе Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского.¹⁷ Источник дошел в рукописи, относящейся к 40-м гг. XVI в., но по своим сведениям восходит к бо­лее раннему времени. Составитель этой летописи, как счи­тает С. Н. Азбелев, пользовался материалами не только

новгородского происхождения, но и московского государ­ственного архива,¹⁸ и, уточню, записями военного дело­производства, которые для XIV в. вполне допустимы.¹⁹ В пользу достоверности «разряда» полков по списку Дуб­ровского, как будет показано ниже, следует отнести его соответствие с имевшей место после сражения записью о потерях полковых командиров. Полки рассматриваемой росписи по описанию, правда, совершенно не совпадают с теми, что эпизодически упомянуты при описании битвы в Сказании о Мамаевом побоище. Это расхождение, по-ви­димому, объясняется тем, что в Сказании использована только роспись полков коломенского смотра, перенесен­ная, да и то частично, на перипетии самой битвы. Упомя­нутые в Сказании имена военачальников и названия ра­тей знакомы нам по Коломне, но почти не дополнены таковыми подоспевших позже пополнений.²⁰ Между тем на берегу Дона произошло перестроение армии из поход­ного в боевой порядок. Изменились ее состав и числен­ность, на передний план выдвинулись, видимо, иные фор­мирования и их новые командиры. Умолчание списка Дубровского о некоторых известных по Коломне отрядах не должно смущать. Областные рати были разновеликими. Мелкие отряды объединялись с другими, укрупнялись. Вполне закономерно, что на месте исчезнувших старых могли появиться новые соединения. Общая компоновка армии подверглась переоформлению.

В росписи полков донского смотра отмечены воена­чальники, в большинстве участвовавшие в походе на Тверь 1375 г. (13 из 23).²¹ Их имена исторически реальны и по большей части удостоверяются по другим источни­кам. Все это современники Дмитрия Донского, судя по всему, опытные воины. Среди них оказались московские воеводы, подручные князья, выходцы из Литвы — Ольгер-довичи, владетели, по разным причинам оставившие свои, к примеру, отошедшие к Литве города.²² Подытоживая все наблюдения, «вряд ли стоит сомневаться в том, что летопись Дубровского сохранила нам подлинное „уряже-ние" полков»,²³ подошедших к Куликову полю.

Согласно росписи полков по списку Дубровского, на берегу Дона было построено не пять, как в Коломне, а шесть полков (схема 2). Шестой—засадный («запад­ный»), как известно, выступил в критический момент сра­жения, что и предрешило его исход. Во главе каждого

Сторожевой полк

Михаил Иванович Окимфович (Акт

фович)

Кн. Семен Константинович Оболенский Ки. Иван Тарусский Андрей Серкизов

Передовой полк

Кн. Андреи Ольгердович

Кн. Дмитрий Ольгердович

Микула Васильевич

Кн. Федор Романович Белозерский

Полк левой руки Большой полк Полк правой руки

Кн. Василий Василь­		Вел. кн. Дмитрий		Кн. Андрей Федоро­
евич Ярославский		Иванович		вич Ростовский
Лев Морозов		Иван Родионович		Федор Грунка
Федор Михайлович		Квашня		Кн. Андрей Федоро­
Моложский		Михаил Бренко		вич Стародубский
		Кн. Иван Васильевич
		Смоленский

Засадный полк

Кн. Владимир Андреевич

Дмитрий Михайлович Боброк Волынский

Кн. Роман Михайлович Брянский

Кн. Василий Михайло­вич Кашинский

Кн. Роман Семенович Новосильский

Схема 2. Боевое построение полков на Куликовом поле

подразделения названо от трех до пяти командиров. Обра­щает внимание определенное «уставное» распределение полковых начальников. Их число с несомненностью ука­зывает на наличие внутри полков нескольких самостоя­тельных отрядов. В сторожевом, передовом, большом пол­ках их было по четыре, на крыльях — по три, в засадном полку — сразу пять. В общей сложности в войске насчи­тывались 23 отряда. Речь несомненно идет об отдельных формированмях—«стягах», появившихся в боевой прак­тике, как упоминалось, не позже второй половины XII в.

В Сказании о Мамаевом побоище (основная редакция) стяги упомянуты в качестве и воинских знамен, и войско­вых подразделений. И то и другое соответствует истине. Войско представлено в Сказании строем богатырей с под­нятыми и развевающимися знаменами. Затем говорится о подсечении знамен во время битвы. В последнем случае добавлено с намеком на воинское упорство: «Не истре-бишася-божиею милостию, нъипаче укрепишася».²⁴ Унич­тожение в бою знамени было равноценно крушению воин­ского строя и бегству всего отряда. Не исключено, что в таких случаях предусмотрительные командиры вместо «подсеченного» стремились развернуть запасное знамя. Сохранение же стяга во время рукопашной вселяло уве­ренность в видевших его бойцов. Знамя олицетворяло стро­гий боевой порядок, что описано в Сказании о Мамаевом побоище в эпизоде выступления русских утром 8 сен­тября, когда «койждо въин идеть под своим (отряда. — А. К.) знаменем».²⁵ Даже увлекшись преследованием и нарушив строй, воин, как это и отмечено в источнике, должен был вернуться к своему стягу. Наконец, ясное указание на стяг как отдельный отряд приурочено в Ска­зании к выступлению засадного полка: «А стязи их (рус­ского воинства.— А. К.) направлены крепкым въеводою Дмитрием Волынцем».²⁶ Речь идет здесь не о знаменос­цах, а об отрядах, внезапно атаковавших татар из-за лес­ного укрытия. Все приведенные свидетельства о «стягах» лишний раз подтверждают то, как точно отображены в источнике достоверные воинские детали, почему-то до сих пор должным образом не оцененные специалистами.

О строгом соответствии внутриполковых «стягов» всем явившимся на битву городовым и областным ополчениям говорить не приходится. Первых насчитывалось 23, а вторых не менее 40.²⁷ Возможно, что ряд мелких кон-тингентов был поглощен более крупными. Лишь некото­рые отряды состояли из нескольких монолитных по месту жительства групп воинов. Так, в передовом полку оказались псковичи, брянцы. белозерцы и коломенцы. Со­став других полков был, очевидно, более пестрым. В боль­шом и засадном полках находились москвичи, включая двор великого князя, но они не были там единственными.

Мелкие тактические единицы, состоящие из господина и его слуг, ни в списке Дубровского, ни в других рассмат­риваемых документах не упомянуты. Однако такие еди-

ницы, судя по списку убитых в битве «бояр» — в боль­шинстве мелких и средних командиров, существовали и входили в состав отрядов, образуя их первичные ячейки. Численность подобной группы — 10 человек — один раз приведена в Забелинском списке Сказания о Мамаевом побоище.²⁸ В какой степени это исчисление приложимо к другим мелким подразделениям, судить трудно. Средняя цифра окажется здесь, вероятно, несколько меньшей.

Участие в боевом построении шести полков — 23 отря­дов — нуждается в еще одном пояснении (в литературе оно не дано). Привлечем для этого близкие по времени рассматриваемым событиям данные о военном устройстве армии Тимура.²⁹ Они очень подробны, по многим деталям международны и (с долей вероятности) помогают рас­крыть тактический смысл построения собравшейся на Дону армии.

Военные Установления, приписываемые среднеазиат­скому полководцу, предусматривали для конной армии до 40 тыс.³⁰ ее членение на шесть корпусов (полков) и 14 отрядов. Полк насчитывал до трех отрядов и строился в два эшелона: один отряд впереди, два — сзади. Стоящие сзади отряды следили за положением переднего и в кри­тический момент вместе или поодиночке выдвигались к нему на помощь. Такое построение корпуса, чем-то на­поминающее клин, обеспечивало весьма эффективное вза­имодействие отряда во время боя, последовательные атаки отрядов, их подтягивание к линии боя, фланговые удары, отходы и перестроения. Что касается строя всей армии, то он с учетом конкретных условий расположения полков на местности приобретал расчлененный по фронту и эшелонированный в глубину характер.

Тактические правила тимуровской армии, ее упомяну­тая выше численность, членение на отряды и корпуса (полки) — все это в определенной мере напоминает рус­ское полковождение и пригодно для детальной расшиф­ровки ряда слишком кратко или отрывочно описанных подробностей Куликовской битвы. В перечне военно-так­тических совпадений обращает внимание прием последо­вательных атак вступившего в битву войска. Реальность этого приема доказывается летописью. С 1323 г. при опи­сании сражений упоминаются суимы (соступы или схват­ки).³¹ Наиболее кровопролитным был первый суим, не­редко предрешавший участь всего сражения. За первой

Рис. 2. Построение полков и отрядов на берегу Дона. Схема-рекон­струкция.

Цифры — номера отрядов (даны в предполагаемой последовательности их выдвижения к линии боя).

схваткой, если она не достигала конечного результата, волнообразно следовали следующие. Теоретически атака последнего отряда оканчивалась победой или поражением. На практике же развязка чаще всего наступала раньше, особенно когда противники в надежде добиться успеха бросали в бой одновременно несколько подразделений или даже все силы. В таком случае сражение, начавшееся с серии сшибок, могло уже в своей первой фазе перера­сти в решающую общую рукопашную.

С редкой документальностью поотрядный бой в Кули­ковской битве описал немецкий историк конца XV в. А. Кранц. Имея в виду русских и их противников, он сообщал, что «и тот и другой народ не сражается стоя (в позиции) крупными отрядами, а, набегая этими отря­дами, по обыкновению бросает метательные орудия, пора­жает (копьями и мечами), а затем отступает назад».³²

Именно этой системе возможных последовательных схва-ток и отвечало построение полков армии великого князя Дмитрия, расположенных не менее чем шестью эшело­нами (рис. 2).

Итак, роспись полков русской армии позволяет (ко­нечно, с долей гипотетичности) уловить тактический смысл ее построения. За перечислением командиров уга­дывается разделение войска на полковые отряды, которые были готовы к выполнению разных по сложности боевых задач. Осуществляя эти задачи, основные части армии вовсе не обязательно должны были располагаться так, как это было записано в названии самих полков. Сообразуясь с условиями, подразделения могли менять позицию и не составлять того вытянутого линейного фронта, который обычно представляется при чтении источников. В целом перед нами, хотя, может быть, не полностью раскрытый, пример, показывающий, какого тактического усложнения достигло военное искусство XIV в.

Приготовления к бою русского войска показательны. Они обнаруживают, что русские командиры, как ни вли­яли на них привычные условия мелких полевых стычек и обороны в городах, сумели овладеть передовыми междуна­родными приемами боя, смогли организовать невиданную по масштабам операцию и при этом выдвинули собствен­ные новации. К числу последних следует отнести выделе­ние общего и частного тактических резервов: засадного полка и подразделения, стоявшего сзади большого полка.³³ Действия этих отрядов были рассчитаны на внезапный удар во фланг и тыл вклинившегося в русские боевые построения противника.

Засадный полк был скрыт в дубраве. Окрестности Ку­ликова поля позволили осуществить эту воинскую хит­рость, как известно, решающим образом повлиявшую на исход дела. Несомненно, что место сражения, предостав­лявшее русскому командованию определенные преиму­щества, было намечено заранее и учтено при построении войск и планировании их будущих действий. Выбор поля битвы и предрешил намеченную утром 8 сентября пере­праву армии через Дон. Это решение отрезало ей пути к отступлению, но зато обеспечивало удобное для «рус­ского боя» Куликово поле.

Источники Куликовского цикла единогласно называют место битвы «за Доном на усть Непрядве».³⁴ В Задон-

Р5

щине Куликово поле многократно связывается с р. Непря-двой. Местоположение этого поля сомнений не вызывает.⁸⁵ Оно вполне определенно описано еще в конце средневе­ковья. В писцовой книге 1670 г. в пределах Куликова поля и на его окраинах упомянуты Татинский брод (у с. Та-тинки), села Богородицкое и Буйцы (оба на левом берегу р. Непрядвы), р. Смолкач (Смолка), Донковская дорога, Дубенскшг и Ситенский отвершники (развилины рек Ду-бика и Ситки).³⁶ Все приведенные топонимы локализу­ются на местности и оконтуривают пространство в попе­речнике, равное примерно 20 км (считая от устья Смолки до Ситки). На территории поля, особенно в районе пред­полагаемой ставки Мамая на Красном холме, найдены при распашке подтверждающие факт битвы предметы воору­жения, энколпионы, образки. Здесь же находятся возник­шие, правда, в позднее время поселения с такими назва­ниями, как с. Куликовка, сельцо Куликово, хут. Сабуров, а также остатки зеленой дубравы, древние захоронения.³⁷ Все эти данные позволили еще в 1821 г. не только опо­знать примерное место сражения, но и составить план местности.³⁸

Расположенное между Доном и Непрядвой Куликово поле было в древности пересечено оврагами, покрыто ку­старником, рощами, а по берегам протекавших здесь рек Смолки, Курцы, Нижнего, Среднего и Верхнего Дубика — густыми лесными зарослями.³⁹ До второй половины XVI в. это место, находившееся «с приходу крымских людей», было безлюдным, а отдельные непрядвинские дубравы тя­нулись примерно на 7 км.⁴⁰ В настоящее время рассмат­риваемая местность несколько изменилась. Дубравы вы­рублены, речки частью пересохли, распашка сгладила не­ровности, образовались, возможно, новые овраги.⁴¹ Ныне, по словам старожила, здесь голая степь, а тогда, в 1380 г., она была окаймлена лесами и площадь, где дрались, была меньше, чем кажется теперь.⁴²

В результате топографического изучения местности была примерно обозначена территория (в зоне Богоро­дицкое—Рожествено—Ивановка—Даниловка, размером 8Х10 км), на которой и следовало искать место сраже­ния. По заключению Д. Масловского, «местность, наибо­лее удобная для действия конницы, будет около сходя­щихся верховьев речек Смолки и Нижнего Дубика на протяжении 4 верст».⁴³ Это в общем убедительное опреде-

ленив не исключает дальнейших уточнений. С такой це­лью удалось составить план Куликова поля, учитывающий ряд вековых изменений местности (рис. 3). На него нане­сены речки, какими они были в начале XIX в., т. е. до того как начали пересыхать, а также вырубленные ныне дубравы.⁴⁴ Точности ради отметим, что долины частью пересохших речек сохранились и указывают места расти­тельности, особенно густой в этих влажных низинах. В итоге доступное для битвы пространство представляется приблизительно равным в ширину не более 2.5—3 км при длине (между удобными для наблюдения за ходом боя возвышенностями) около 4 км.⁴⁵

Предполагаемое поле битвы, стесненное с востока и запада лесистыми речными долинами, представляло свое­образный, замкнутый с трех сторон и открытый только с юго-востока тупик. Как в 1881 г. писал Д. Масловский, «маневрирование кавалерии вправо и влево от помяну­той центральной местности в настоящее время затрудни­тельно и в некоторых случаях совершенно невозможно». И далее: «Операции на обширном Куликовом поле в поло­жении рати 1380 г. имеет все невыгоды действия в меш­ке».⁴⁶ Но именно это обстоятельство обернулось преиму­ществом русской рати. В таком месте татарская конница лишалась обычных наступательных достоинств, ей нельзя было развернуть свои силы, в том числе лучников, для охвата и окружения, и она была вынуждена, утратив часть маневренности, принимать фронтальный бой. А в таком бою русские, как правило, были увереннее и упорнее своих восточных противников. Исход Куликов­ской битвы это лишь подтвердил.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Относительно контингентов из Дорогобужа и Углича см.:

Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 457.

² Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 145.

³ На долю этих земель приходилось около 20 городов из 36.

⁴ Тихомиров М. Н. Куликовская битва. — В кн.: Повести..., с. 357.

⁵ Мы, говоря о построении полков до перехода через Дон, основываемся на показании Летописной повести о Куликовской битве (Повести..., с. 34). Сказание о Мамаевом побоище упоми­нает о построении полков на Куликовом поле до 6 ч дня 8 сен­тября. Далее, однако, сообщается об «учреждении» войск на Ку-

ликовом поле за день накануне битвы (там же, с. 62—63). По-видимому, в Сказании отразились два построения полков, имев­ших место перед битвой. В отношении последовательности раз­ворачивавшихся событий чтение Летописной повести кажется мне более предпочтительным.

⁶ Из двух построений перед битвой основополагающее несом­ненно произошло на берегу Дона. Сформированный там боевой строй был, очевидно, рассчтап на перемещение на поле битвы. Предпринимать главное, требовавшее времени и инструкций по­строение на открытом для нападения Куликовом поле вряд ли было безопасно.

⁷ Повести..., с. 62.

⁸ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М., 1959, т. 26, с. 139.

⁹ Для обозначений тактических подразделений Я. Длугош употреблял несколько частью явно равнозначных терминов: си-neus=turma, cohors, signum==banderium. Последние можно пере­вести как «хоругвь», что соответствует русскому «стягу». Что ка­сается cuneus — «клина», то в данном контексте он понимался как тактическая единица, а не вид боевого построения (Joannis DIugossh seu longini cononici cracoviensis historia polonicae. Cra-coviae, 1877, libri XII, t. 4, p. 19, 20, 37, 62, 63). Благодарю А. И. Зайцева за консультацию относительно латинской военной терминологии.

¹⁰ Длугош Я. Грюнвальдская битва, М.; Л., 1962, с. 72.

¹¹ Повести..., с. 96.—В большинстве списков Сказания знамя названо черным. Это явная ошибка переписчика, связанная с утратой буквы «м». Первоначальное слово, судя по всему, — чермное, т. е. красное. Характерно, что красные полотнища стя­гов были излюбленными на миниатюрах XVI в. {Рабинович М. Г. Древнерусские знамена Х—XV вв. по изображениям на миниа­тюрах.—В кн.: Новое в археологии. М., 1972, с. 180). Вполне реалистично знамя Дмитрия Донского с нерукотворным Спасом изображено на миниатюрах XVII в. (Шамбинаго С. К. Сказание о Мамаевом побоище. СПб., 1907, табл. XXIII ел.). В 1552 г. Иван Грозный привез под Казань и приказал в начале осады развернуть знамя; на нем «образ господа нашего Иесуса Христа нерукотворный, и наверх (древка. — А. К.) водружен животворя­щий крест, иже бе у прародителя его... великого князя Дмит­рия на Дону» (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1904, т. 13, 1-я пол., с. 499). Это знамя, по-видимому, в подновленном виде сохранилось в собрании Оружейной палаты Московского Кремля. Таким образом, можно относить появление общевойскового госу­дарственного знамени (равно как и обычая его развертывания «на исхождение ратным») ко времени не позднее второй поло­вины XIV в.

¹² Татищев В. П. Указ. соч., с. 145.

¹³ Длугош Я. Указ. соч., с. НО.

¹⁴ Повести..., с. 63. — Эти слова, согласно Сказанию о Мамае­вом побоище, были произнесены главнокомандующим на Кули­ковом поле. Однако их можно отнести и к моменту боевого построения войска на берегу Дона.

¹⁵ Повести..., с. 63. ¹³ Там же, с. 97.

¹⁷ Новгородская 4-я летопись. — ПСРЛ, Л., 1925, 2-е изд., т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 486. — М. А. Салмина обратила внимание на вставной характер росписи полков. Эта роспись приурочена ле­тописцем к 8 сентября 1380 г., но, видимо, должна соотноситься с днем накануне битвы (см.: Салмина М. А. Еще раз о дати­ровке «Летописной повести» о Куликовской битве. — ТОДРЛ, Л., 1977, т. 32, с. 3 ел.).

¹⁸ Азбелев С. Н. Повесть о Куликовской битве в Новгород­ской летописи Дубровского.—В кн.: Летописи и хроники. М., 1974, с. 169.

¹⁹ По мнению М. А. Салминой, известие об «уряжении» пол­ков в Новгородской 4-й летописи по списку Дубровского «могло быть сложено задним числом», поэтому подходить к нему «как документу, восходящему чуть ли не к XIV в, в высшей степени рискованно» {Салмина М. А. Указ. соч., с. 21, прим. 97). С таким заключением трудно согласиться. Второе после Коломны «уря-жение» полков, с моей точки зрения, вполне согласуется с так­тической необходимостью перестройки подошедшей к Дону армии Дмитрия. Как в факте построения полков, так и в отража­ющем его «разряде» нет, как думается, ничего сомнитель­ного.

²⁰ Исключение представляет сообщение Сказания о выделе­нии засадного полка под командованием Владимира Серпухов­ского. Это совпадает с таким же известием Новгородской 4-й ле­тописи по списку Дубровского.

²¹ Князья Семен Константинович Оболенский, Иван Констан­тинович Тарусский, Федор Романович Белозерский, Василий Ва­сильевич Ярославский, Федор Михайлович Моложский, Иван Ва­сильевич Смоленский, Андрей Федорович Ростовский, Андрей Федорович Стародубский, Владимир Андреевич Серпуховский, Роман Михайлович Брянский, Василий Михайлович Кашинский, Роман Семенович Новосильский, наконец, сам Дмитрий Ивано­вич.

²² В войсках Дмитрия находился Роман Брянский, в то время как брянцами командовал Дмитрий Ольгердович.

²³ Бегунов Ю. К. Об исторической основе Сказания о Мамае­вом побоище. — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Ку­ликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 502.

²⁴ Повести..., с. 70.

²⁵ Там же, с. 66.

²⁶ Там же, с. 71.—О Д. М. Волынском-Боброке см.: Янин В. Л. К вопросу о происхождении Михаила Клопского. — В кн.: Архео­графический ежегодник за 1978 г. М., 1979, с. 52 ел.

²⁷ В это число входят 36 упомянутых выше городовых и зе­мельных ополчений и четыре «вотчинных» отряда белозерских и ярославских князей.

²⁸ Повести..., с. 198.

²⁹ Происхождение военных «Установлений планов и предпри­ятий» Тимура (Тузук-и-Тимури) не выяснено. Персидский пере­вод с тюркского оригинала выполнен как будто в 1637—1638 гг. Абу Талибом Хусайни в Индии (С тори Ч. А Персидская лите­ратура. Биобиблиографический обзор. М., 1972, ч. 2, с. 792—796). Источник считается недостоверным, особенно в отношении авто­биографичности изложения. Первый английский перевод Установ-

лений опубликован б 1783 г., французский — в 1787, русский — в 1894 г. (Остроумов Н. Уложение Тимура. Казань, 1894), Рус­ский перевод сделан с упоминавшегося французского, а послед­ний в свою очередь — с английского 1783 г. Французским переводом Установлений пользовался и М. И. Иванин, который в своей книге «О военном искусстве п завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских пародов при Чингис-хане и Тамерлане» (СПб., 1875) внимательно рассмотрел тактические правила Тимура. Он же, между прочим, подметил, что при усовершенствовании боевых порядков армии Наполеон Бонапарт, читавший француз­ский перевод 1787 г., многое из него заимствовал. Несмотря на многочисленные переводы Установлений, они фактически не ис следованы и несомненно содержат подлинные, частью уникаль­ные сведения о военном деле средневековой Средней Азии и других стран Востока. Установления отнюдь не созданы в XVII в. Характерно, что между военными порядками, зафиксирован­ными в них, и теми, что были присущи современной их пере­воду на персидский язык великомогольской Индии, не замеча­ется прямых соответствий (ср.: Бернье Ф. История последних политических переворотов в государстве Великого Могола. М.;

Л., 1936). Далее, Установления не противоречат тому, что из­вестно о походах и тактике боя Тимура по достоверным исто­рическим источникам. Замечу следующие совпадения. Историче­ские произведения описывают сражения, состоящие из серии атак;

отмечаются наличие скрытого резерва, посылка находившихся в боевом порядке отрядов на помощь уже вступившим в тес­ный бой. Войска Тимура, по этим же данным, подразделялись на крупные и мелкие тактические единицы. Укажем те, что на­поминают основные подразделения русской армии эпохи Дмит­рия Донского: корпус (кул — наш полк) численностью примерно до 3000 человек; отряды (кошуны, кушуны), насчитывающие 50—300 человек (ср.: Гийясаддин Али. Дневник похода Тимура в Индию. М., 1958, с. 177; Тизвнгаузен В. Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941, т. 2, с. 167 ел.). Уже отдельные сопоставления позволяют, по моему мнению, впредь до будущего подробного исследования ссылаться на Уста­новления, разумеется, предпослав этому необходимые источни­коведческие оговорки. Зерно исторической правды Установления бесспорно содержат. Так, представляет интерес описанный в них боевой порядок копной армии, разделенной на корпуса и от­ряды. Нечто похожее в отношении членения на крупные и сред­ние тактические единицы мы замечаем и у русских на Кулико­вом поле. Нельзя не сказать, что летопись под 1395 г. в полном соответствии с источниками тимуровской поры описывает бой между Тохтамышем и Тимуром, состоявший из серии схваток-суимов (Никоновская летопись, — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 159). Указания Установлений о нерушимости боевого порядка (всад­ники должны были ехать вровень друг с другом; ср; Гийясад­дин Али. Указ. соч., с. 111) войска, которое должно строиться накануне сражения и в дальнейшем сохранять свое построение при подходе и сближении с противником, полностью совпадают с приведенными выше наставлениями, которые давал Дмитрий Донской своим воинам, также заблаговременно построенным на­кануне генерального сражения.

За ряд ценных консультаций о среднеазиатском военном деле сердечно благодарю О. Ф. Акнмушкина, Б. И. Маршака и осо­бенно А. М. Беленицкого, любезно ознакомившего меня со своей работой о военном искусстве Тимура и его преемников.

³⁰ В Установлениях Тимура упомянуты разные по числен­ности армии. Избранный пример, по моему мнению, наиболее близок к рассматриваемой теме о войске Дмитрия Донского.

³¹ Кирпичников А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 14.

³² Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 508. — Перевод уточнен А. И. Зайцевым, которому выражаю свою признательность.

⁸³ О резерве большого полка сообщает В. Н. Татищев. Ско­рее всего это подразделение было выделено уже во время появ­ления войска на месте сражения.

³⁴ Летопись по Лаврентиевскому списку. СПб., 1872, с. 508.

³⁵ По данным Книги Большому Чертежу, Куликово поле в позднем средневековье понимали и в расширенном значении. Оно определялось в междуречье Оки и Дона на пространстве протяженностью около 80 км (Книга Большому Чертежу. М.; Л., 1950, с. 59 ел.).

³⁶ Иванчин-Писарвв Н. Прогулка по древнему Коломенскому уезду. М., 1843, с. 155.

³⁷ Троицкий Н. И. Берега Непрядвы в историко-археологиче-ском отношении. — В кн.: Тр. VII археол. съезда в Ярославле. М., 1890, т. 1, с. 80 ел.

³⁸ Нечаев С. Д. Некоторые замечания о месте Мамаева по­боища. — Вестн. Европы, СПб., 1821, № 14, с. 125—129 и план Куликова поля.

³⁹ Иловайский Д. История России. М., 1884, т. 2, с. 126.

⁴⁰ Калачев Н. В. Писцовые книги XVI века. СПб., 1877, отд. II, с. 1588, 1595. — Еще в начале XIX в. жители с. Рожествена (или Монастырщины) «согласно все утверждают, что дубрава их простиралась прежде на несколько верст к обеим рекам», Не-прядве и Дону (Нечаев С. Д. Указ. соч., с. 126).

⁴¹ Колебания европейского климата, связанные, например, с похолоданием 1600—1850 гг., не могли заметным образом ска­заться на рельефе Куликова поля.

⁴² Оболенский Д. Д. Куликово поле. — Ист. вестн., СПб., 1903, авг., с. 592.

⁴³ Масловский Д. Из истории военного искусства в Рос­сии. — Воен. сб., СПб., 1881, авг., № 8, с. 231.

⁴⁴ Ср.: Нечаев С. Д. Указ. соч., план Куликова поля; Афре-мов И. Куликово поле с реставрированным планом Куликовской битвы в 8 день сентября 1380 года. М., 1849, план; Голицын Н. С. Русская военная история. СПб., 1877, т. 1, план местности и битвы на Куликовом поле; Масловский Д. Указ. соч., с. 212 (план).

⁴⁵ Летописцы, писавшие, что Куликово поле в момент битвы было покрыто воями на 10 и даже 13 верст, явно преувеличи­вали, что, впрочем, соответствовало приводимой ими громадной численности войск обеих сражающихся армий. Размеры зоны битвы на Куликовом поле завышаются и в современной литера­туре по сравнению с приведенными выше в 2—2.5 раза.

⁴⁶ Масловский Д. Указ. соч., с. 229—230.

ИСЛЕННОСТЬ ВОЙСК

Во время боевого построения рати был произведен ее окончательный подсчет. Численность войск, согласно ис­точникам, 150—400 тыс. человек: «Бе видети русьскаа сила неизреченна многа...такоже и татарьскаа сила многа зело».¹ При всей грандиозности общерусской мобилизации 1380 г. приведенные цифры многократно преувеличены. Историки склоняются определить силы каждой из враж­дующих сторон в 100—150 тыс. человек.² Однако и эти исчисления нуждаются в корректировке.

Достоверные сведения о количественном составе рус­ской армии сохранились от конца XV—XVI в. По данным заслуживающих доверия источников, ее обычная числен­ность в первые сто лет существования единого Русского государства составляла 96—120 тыс. человек.³ В экстрен­ных случаях московское правительство могло выставить и 150—180 тыс. человек.⁴ Столь внушительное для своего времени войско нередко предназначалось для действий на одном или нескольких протяженных фронтах войны. По­рядки XVI в. с их законодательно регламентированной системой набора живой силы вряд ли возможно полно­стью перенести на более раннее время. Мобилизация в XIV в. по сравнению с XVI в. происходила на меньшей территории. Разным был и потенциал людских ресурсов.⁵ В эпоху Дмитрия Донского не устоялась еще характерная с последней трети XV в. система поместного комплектова­ния войска, хотя все признаки ее сложения были уже налицо. Механически приравнять армии Дмитрия Дон­ского и Ивана III невозможно. Поэтому уже одно опре­деление войска 1380 г., по численности будто бы не мень­шего, чем вся государственная армия Московского цар­ства конца XV—XVI в., заставляет осторожно отнестись к цифрам, приведенным в источниках Куликовского цикла и повторенным в научной литературе.

Вопрос о численности древнерусского войска на раз­ных исторических этапах не разработан. Однозначного ответа здесь ожидать не приходится. Допустимые реше­ния, однако, возможны, если строятся с учетом разнород-

ных факторов. Поясню это следующими замечаниями. При определении участников сражения следует учиты­вать, что число и состав отрядов и полков были связаны с их управляемостью на поле сражения одним или не­сколькими командирами. Бойцы этих подразделений дол­жны были не терять из виду знамя своего отряда и глав­ное знамя армии, следить за действиями соседей, слы­шать команды — словом, сообща выполнять задание. Полк насчитывал несколько отрядов, которые, действуя совме­стно, сближались с противником и вступали в бой в оп­ределенном порядке. Вследствие этого величина войска не должна была переступать того предела, за которым оно превращается в неуправляемую толпу только мешающих друг другу людей. Излишняя численность сконцентриро­ванных в одном месте сил могла принести больше вреда, чем пользы: воины задних рядов не могли бы протис­нуться к месту схватки и давили бы своих соседей, еще не вступив в противоборство.

Далее, численность тактических единиц средневековых армий была непостоянной и менялась в зависимости от обстоятельств. Коснемся в связи с этим величины самых крупных воинских подразделений — полков. Сведения об их численности относятся к XVI в. Так, полки, участво­вавшие в 1563 г. в походе на Полоцк, насчитывали при­мерно от 2000 до 6700 вооруженных людей.⁶ Во время крупных операций, таких как походы на Казань в 1524 и 1552 гг., в каждом из полков (их было до шести) числи­лось от 5—7 тыс. до 20 тыс. человек.⁷ Возможно, что эти сведения под влиянием летописной традиции несколько завышены, что в данном случае, однако, не исключает большую, чем обычно, численность полков, связанную с особенностями осадной войны. В полевых сражениях и в обстановке, не требовавшей чрезвычайного напряжения, состав полка и в XVI в., и столетие спустя колебался в пределах нескольких тысяч человек.⁸ Примерно анало­гичная численность корпусов-кулов (до 3 тыс. человек) была, кстати сказать, присуща и армии Тимура. С учетом всех приведенных сведений, а также необычайно широкой мобилизации 1380 г. полки (равно и отряды) Куликов­ского сражения можно представить как численно превы­шающие обычные подразделения такого рода.

Возвращаясь к оценке численности русского войска 1380 г., допустим, в 100—150 тыс. человек, сталкиваемся

с тем, что его нельзя было бы в боеспособном виде уме­стить на Куликовом поле. Предполагаемые размеры удоб­ного для битвы поля (2.5—3Х4 км) не позволили бы раз­вернуть такие силы. По сведениям, относящимся к древ-неримскому времени и XIX в., концентрация на поле боя в 24—25 га не более 6000 человек позволяла им нормаль­но осуществлять свои боевые задачи.⁹ Следуя этому ра­счету, примерно на половине Куликова поля можно было бы разместить 120 тыс. человек одной воюющей стороны. Такой расчет в данном случае не может считаться прием­лемым. В средневековье поле сражения избегали полно­стью занимать войсками, которым требовалось свободное место для маневра и атак. Например, на Куликовом поле, как явствует из источников, полки и кулы могли сбли­жаться и расходиться. Между крупными и средними под­разделениями существовали определенные дистанции и интервалы, разные, очевидно, для пехоты и конницы.

Во время боя образовывалось заполненное борющи­мися людьми пространство, где происходила рукопашная, но оно не покрывало всей площади битвы. Особая скучен­ность людей, надо полагать, наблюдалась в месте сопри­косновения враждующих сил. Протяжение фронта такого соприкосновения на Куликовом поле — 2.5—3 км, думаю, было недостаточным для одновременной схватки сразу всех занятых в битве сил обеих сторон, равных, как при­нято считать, не менее 200 тыс. человек. Для сравнения можно привести два наиболее близких по времени при­мера крупных сражений.

В битве на Косовом поле в 1389 г. 16 тыс. находив­шихся в боевых порядках сербов выступали на фронте протяженностью около 3 км против 25 тыс. турок. При этом глубина турецкого построения достигала 300 м.¹⁰ В Грюнвалъдском сражении на местности, равной в попе­речнике 2.5—3 км, с обеих сторон, по наиболее аргумен­тированным подсчетам С. М. Кучинского, участвовало около 60 тыс. конных и пеших.¹¹ Исходя из приведенных данных, на каждые 500 м фронта в период завязки и раз­вертывания боя приходилось с каждой стороны около 2600—5500 бойцов. С учетом колебаний цифровых оценок эти величины усредненно распределяются от 3000 до 5000 (иногда и более), что дает некоторое представление о на­сыщенности средневековых полей сражений живой силой при крупных операциях.¹²

^

Все сопоставления лишний раз убеждают в том, что принятая в литературе численность русского и татарского войска вряд ли достоверна. Между тем высказано не бес­почвенное мнение, что сражавшаяся на Куликовом поле русская армия достигала 50—60 тыс. человек.¹³ Как пред­варительные названные цифры заслуживают внимания и источниковедческого обоснования. В этой связи обратимся к сведениям о численности войска Дмитрия Донского и его потерях, которые содержатся в некоторых источни­ках. Так, в передаче В. Н. Татищева в Куликовской битве погибло 20 тыс. русских — треть их первоначального со­става (60 тыс. человек, по данным того же автора).¹⁴ Обе приведенные величины находят некоторое подтверждение. В современной Куликовской битве немецкой хронике Иоганна Пошильге указывается, что в 1380 г. «с обеих сторон было убито около 40 тыс. человек».¹⁵ Никоновская летопись исчисляет уцелевших после побоища русских в 40 тыс. человек. Правда, эта цифра в летописи сопостав­ляется с первоначальной численностью армии Дмитрия Донского, составлявшей будто бы 400 тыс. воинов.¹⁶

Итак, некоторые названные источниками цифры сов­падают друг с другом, что, видимо, не случайно. В этом ряду оказалось и сообщение о 20-тысячных потерях рус­ского войска. Для сравнения отмечу, что армии даже крупных западноевропейских государств редко превышали 10 тыс.,¹⁷ а их потери на поле боя (например, в таких крупных сражениях Столетней войны, как при Креси в 1346 г., Пуатье в 1356 г., Азенкуре в 1415 г.) составляли примерно от 1/10 до 1/3 для одной из сражающихся сто­рон.¹⁸ Лишь в редких случаях эта доля оказывалась боль­ше.¹⁹ Если в относительном плане цифра потерь в Кули­ковской битве с чем-то сопоставима, то в абсолютном плане по масштабам зрелого средневековья она — своего рода рекорд кровопролития²⁰ и превышает все, что было известно современникам о других европейских сражениях XIV в.

Приведенные данные, и среди них о потерях и уцелев­шей в сражении части войска, в сопоставлении с количе­ством участвовавших в бою полков позволяют предполо­жить, что численность воинов, составлявших армию Дмитрия Донского, вряд ли превышала 50—60 тыс. чело­век. Если из этого количества исключить обозных и фу­ражиров, то численность тактических единиц, непосред-

ственно участвовавших в битве, предположительно 40— 45 тыс. человек.²¹ Не меньшим, а, вероятно, большим было количество бившихся с русскими на поле брани ордынцев

и их союзников.²²

Предложенные цифры, какими бы умеренными ни ка­зались они по сравнению с упомянутыми в летописях и сказаниях, для своего времени необычайно велики. Вспо­миная о «русских сынах», собравшихся на «последний» бой на Куликовом поле, современник с удивлением запи­сал: «Не бывала такова сила руских князей, якоже при сем князи»,²³ «и бе видети зело страшно, многое множе­ство людей събрашяся, грядуще в поле противу татар».²⁴

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 59.

² Тихомиров М. И. Куликовская битва 1380 года. — ВИ, 1955, № 8, с. 16; Строков А. А. История военного искусства. М., 1955, т. 1, с. 287; Черепнин Л. В. Образование Русского централизован­ного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 607.

³ Середонин С. М. Известия иностранцев о вооруженных си-дах Московского государства в конце XVI века. СПб., 1891, с. 13;

Флетчер Д. О государстве Русском. СПб., 1906, с. 62—64; Аннен-ский С. А. Франческо Тьеполо, Рассуждение о делах Моско-вии.—Ист. арх., М.; Л., 1940, т. 3, с. 340.

⁴ Герберштейн С. Записки о московитских делах. СПб., 1908,

С, 156, 274.

⁶ Численность населения России примерно 1500 г. опреде­ляется в 5.8 млн человек (Урланис Б. Ц. Рост населения в Ев­ропе. М., 1941, с. 190—191). С учетом размера территории рус­ских земель 1380 г. (не менее 930 тыс. км²) и плотности от 1 до 5 человек на 1 км² в тогдашней Руси (конечно, без отторг­нутых территорий) жило 3—3.5 млн человек. Мобилизационный процент в средневековой Европе был равен в среднем 5—10. Од­нако высчитывать на основании этого процента численность рус­ского войска было бы рискованно. В условиях феодального дроб­ления земель численность собиравшихся на военную службу лю­дей в зависимости от места н обстоятельств, видимо, заметно ко­лебалась. Думаю поэтому, что русская армия, подошедшая к Ку­ликову полю, хотя и была необычайно велика, не исчерпывала

всех «призывных» возможностей страны.

⁶ Епифанов П. П. Войско и военная организация. — В кн.:

Очерки русской культуры XVI века. М., 1977, ч. 1, с. 368.

⁷ Курбский А. М. История о великом князе московском. — Соч. СПб., 1914, т. 1, с. 181 ел.; Казанская история. М.; Л., 1954,

в. 67.

⁸ Ерлезунда Петр Петрей. История о Великом княжестве

Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 379—380; ср.: Бескров­ный Л. Г. Очерки по источниковедению военной истории России.

М., 1957, с. 67. — В росписи войск 1604 г. численность полков, а их было пять, составляла от 2631 до 8148 человек (Боярские списки последней четверти XVI—начала XVII в. и роспись рус­ского войска 1604 г. М., 1979, ч. 2, с. 35 ел.).

⁹ Verbruggen J. F. De Krijgskunst in West-Europa in de Mid-deleeuwen. Brussel, 1954, S. 547.

¹⁰ Шкриванич Г. А. Косовска битка. Цетинье, 1956, с. 59.

¹¹ О численности войск, встретившихся на Грюнвальдском поле, ведутся споры. Сведения источников (у славян от 100 тыс. до 6 млн человек, у немцев от 80 тыс. до 159 тыс, человек) явно преувеличены. Расходятся и оценки ученых. Они называют в польско-литовско-русской армии от 16.5 тыс. до 163 тыс. чело­век, в немецкой—от 11 тыс. до 83 тыс. По мнению С. М. Ку-чинского, вооруженные силы славян, литовцев, а также татар исчислялись примерно в 33 тыс. человек, немцев и их союзни­ков — 27 тыс. В это число не входят челядь, находившаяся в обозах враждующих армий, и артиллеристы с польско-литовско-русской стороны (Kuczynski S. М. 1) Spor о Grunwald. Warszawa, 1972, p. 72 sq.; 2) Wielka wojna s zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966, p. 263 sq.).

¹² Приведенные подсчеты не претендуют па универсальность. Они предполагают равномерное распределение живой силы по всему фронту сражения. На практике же сражения зависели от множества переменчивых обстоятельств и могли происходить путем как одновременного противоборства главных контингентов, так и постепенного их ввода в бой. Без проведения конкретных исследований весьма затруднительно изыскать предельную плот­ность конных и пеших войск на поле боя, за пределами которой бойцы оказывались в беспорядочной давке. Подобная ситуация, впрочем, нередко возникала стихийно в случае бегства одного из сражающихся.

¹³ Разин Е. А. История военного искусства. М., 1957, т. 2. с. 272.

¹⁴ Татищев В. Н. История Российская. М.; Л., 1965, т. 5, с. 149, 291 (прим.), ср. с. 144.

¹⁵ Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Ма­маевом побоище». — В кн.: Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 507—508.

¹⁶ Никоновская летопись, с. 65.

¹⁷ Verbruggen J. F. Op. cit., У. 546.

¹⁸ Ср.: Разин Е. А. Указ. соч., с. 454 ел.

¹⁹ На Грюнвальдском поле полегло, как считают, 60% тевтон­ского войска, 5% обратилось в бегство, 35% было пленено (Kyczynski S. М. Spor о Grunwald, p. 85).

²⁰ За иную, меньшую цифру потерь русских в Куликовской битве высказался Б. Ц. Урланис. Исходя из того что число убитых рядовых примерно в 15 раз больше 700 погибших коман­диров (о списке убитых военачальников см. с. 104 ел.), автор счи­тает, что количество жертв вряд ли превышало 10 тыс. (Урла­нис Б. Ц. Войны и народонаселение Европы. М., 1960, с. 39). По мнению Е. А. Разина, потери русских полков вместе с умер­шими от ран составляли 25—30 тыс. человек (Разин Е. А. Указ. соч., с. 287—288).

²¹ На примере Грюнвальдской битвы подсчитано, что 27 тыс. воинам Ордена крестоносцев соответствовало примерно 5 тыс. на­ходившейся в обозе челяди. Теоретически на каждое «копье» в рыцарских армиях Европы приходился один обозный служка. Обоз сопровождал и армию Дмитрия Донского. Известно, что вместе с ней шли 10 купцов-сурожан, ведавших, вероятно, ее продовольственным снабжением и выступавших как проводники.

²² Численность и устройство армии Мамая неизвестны. Судя по упоминанию Сказания о Мамаевом побоище, что предводитель татар наблюдал сражение с холма в окружении больших кня­зей, по-видимому командиров крупных подразделений (их число в источниках колеблется от трех до пяти), его войско могло

состоять из нескольких кулов-полков.

²³ Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 31.

²⁴ Никоновская летопись, с. 56.

Дата добавления: 2015-07-26