Возрождение Руси

В истории русских земель зрелого средневековья настой­чиво прокладывали себе дорогу две прогрессивные тен­денции: необходимость борьбы с агрессией извне и поли­тическое объединение областей. Эти тенденции определя­ющим образом повлияли на формирование государства и великорусской народности. Русь XIV в. насчитывала не менее 10 крупных земель и княжеств с 20 уделами. По­литическое и военное соперничество этих полугосударст­венных образований и некоторые областные различия не отрицают того, что они существовали в условиях этни­ческого, языкового, культурного, религиозного и техни­ческого единства. Сходным был и общественно-экономи­ческий уровень. Борьба с внешними врагами отвлекала много сил и средств, но одновременно сплачивала состав­ные части Северо-Восточной и Северо-Западной Руси, ускоряла их федеративное объединение. Путь преодоле­ния феодальной раздробленности не был, однако, прямо­линейным. Случались здесь поражения и задержки раз­вития.

Крупные политические деятели XIV в. в той или иной

мере понимали общенародный характер освободительной миссии Руси, стремившейся сбросить монгольское иго. Та­кая программа направляла их к усилению своего княже­ния и своих вооруженных сил. Ордынцы со своей стороны зорко следили за «русским улусом», не позволяя укре­питься его частям, сталкивая интересы князей, натравли­вая их друг на друга, поборами и погромами ослабляя отдельные города и земли. Эти действия приносили успех, но не предотвратили выдвижения антиордынского лидера, каким оказалось Московское княжество. Значение Моск­вы особенно обозначилось после погрома карательной экс­педицией, посланной в 1327 г. ханом Узбеком, усиливше­гося в начале XIV в. Тверского княжества. Все более отчетливо доминирующее влияние Московского княжест­ва проявилось в период правления Ивана Калиты (1325— 1340 гг.), проводившего расчетливую политику расшире­ния границ своей территории и одновременно откупавше-

гося от Золотой Орды исправными выплатами дани. Тог­да впервые со времен «Батыева пленения» на Руси уста­новилась длительная и желанная военная передышка:

«И бысть оттоле тишина велика на 40 лет, и престаша погании воевати Русскую землю и закалати христиан, и отдохнуша и упочинуша христиане от великыя истомы и многыя тягости и от насилия татарьскаго, и бысть оттоле тишина велика по всей земли».' Миротворческая деятель­ность Калиты в этих словах несколько преувеличена, но по сути верна. Целое поколение людей получило возмож- • ность трудиться, почти не зная военных напастей. Обо­значилось хозяйственное и культурное возрождение все­го Северо-Востока страны. В малонаселенных местностях основываются новые города и села. Расширяются ремес­ленные посады, оживляются торговые, в том числе меж­дународные, связи. При Иване Калите, существенно рас­ширившем территорию княжества, были Заложены, на первый взгляд малозаметные, долговременные основы ус­пехов Московского княжества. В 1326 г. Москва стала церковной столицей — местом, где постоянно проживал митрополит — влиятельный союзник светской власти. По­лучив в 1328 г. владимирский стол, московские князья

начинают титуловать себя великими.²

Поистине блестящего подъема русские земли достиг­ли при Дмитрии Ивановиче Донском (1359—1389 гг.). То был период, когда за Москвой окончательно закрепи­лось положение центра формирующегося Русского госу­дарства и великорусской народности. Символом растуще­го военного могущества Москвы стал каменный кремль,' сооруженный в 1367 г. Строительство каменной крепости, первой в «монгольское время» в Низовской земле, было этапным. Недаром летописец усмотрел в данном факте нечто символическое: «Почали ставити город камен, на-деяся на свою, на великую силу, князи русьскыи начаша

приводити в свою волю».³

В 1360—1370 гг. московское правительство смогло осу­ществить небывалый по размаху комплекс сложных внеш­неполитических задача Эти два десятилетия можно на­звать переломными, когда московский князь «укрепил добре под собою великое княжение, а враги своя посра­мил».⁴ Основное внимание было сосредоточено на после­довательной борьбе с крупнейшими соседями и соперни­ками Москвы: Литвой (1368, 1370, 1372 и 1379, гг.; здесь

и далее—годы военных столкновений), Тверью (1368, 1370, 1371, 1372 и 1375 гг.), Рязанью (1371 г.), нижего­родским князем (1362—1363 гг.).⁵ Перечень военных и дипломатических событий того времени оказался весьма насыщенным, словно правительство спешило наверстать упущенное. К середине 70-х гг. XIV в. оно добилось во­енной победы над Тверью, зависимости Суздальско-Ниже-городского княжества, лояльности Рязани, сдерживания Литвы. В жизни и положении складывающегося государ­ства происходили новые сдвиги. Многие князья Северо-Восточной Руси становятся служебниками московского князя, а сам он берет в свои руки руководство общерус­ской политикой и превращается в фактического главу со­биравшегося для походов общерусского войска. В Москов­ской области расселяется и укрепляется военно-служилое сословие, ставшее прочной опорой центральной власти.

Это позволило Дмитрию Донскому в интересах обороны посылать свои отряды на помощь соседним княжествам (например, в 1377 г. — в Нижегородско-Суздальское, в

1378 г. — в Рязанское).

Растущая мощь Руси сопровождается пересмотром

прежних, но стойких представлений о непобедимости Зо­лотой Орды. В государственных документах того времени впервые записывается договоренность о совместных на­ступательных антиордынских действиях. Так, в «докон-чании», заключенном в 1375 г. Дмитрием Ивановичем с тверским князем, сказано: «А пойдут на нас татарове или на тебе, битися нам и тобе с единого всем противу их. Или мы пойдем на них, и тобе с нами с одиного по­ити на них».⁶

Выступлению Московской Руси против векового угне­тателя способствовало прогрессирующее ослабление Улуса, Джучи, в котором с 1359 по 1379 г. сменились более 25 ханов.⁷ В 1361 г. произошло распадение золотоордын-ского государства, из состава которого выделилась запад-новолжская Мамаева орда. Под 1379 г. летописец много­значительно записал: «Помале оскудеваше Орда от великиа силы своея».⁸ Характерно, что в этот период мон-голо-татары, возобновившие свои, походы на Северо-Во­сточную Русь, не отваживались на сколько-нибудь круп­ные операции. Они предпочитали «изгоном» грабить окра­инные земли, иногда нападая на такие города, как Нижний Новгород (в 1367, 1375, 1377 и 1378 гг.), Пере-

10....

яславль-Рязанский (1365, 1373 и 1378 гг.), Новосилъ (1375 г.). Не все из этих набегов кончались победоносно. Летописи впервые за долгие годы стали часто отмечать случаи поражения татар в стычках с отдельными русски­ми отрядами. Так, ордынский князь Тагай был в 1365 г. разбит в Рязанской земле «и едва в мале дружине убе-жа».⁹ Два года спустя суздалъско-нижегородское войско громит отряд Булат-Темира и многих «избиша, а инии во Пияне истопоша».¹⁰

Начиная с 1373 г. столкновения с ордынцами следуют почти ежегодно. «Малая война», развернувшаяся в по­граничных районах, велась с переменным успехом. Ее ре­зультаты, казалось, почти не подтачивали всесилие Орды..«Русский улус» продолжал оставаться ее вассалом. Князья по-прежнему получали в Сарае ярлыки на княжение, а московский и владимирский великий князь собирал и отправлял в Орду общерусский «выход». Притом во вто-рой половине XIV в. все ощутимее определяется расту­щая независимость русских земель от Орды, накаплива­ется военный опыт, повышается боеспособность войск. исчезает страх перед неотразимостью монгольской кон­ницы. Времена, когда ханские баскаки действовали без­наказанно, ушли в прошлое.

В 1371 г. князь Дмитрий решается на дерзкий посту­пок. Он не пускает во Владимир на великое княжение своего соперника — тверского князя Михаила, поддержан­ного Ордой. В ответ на требование явиться к ханскому ярлыку московский князь заявляет: «Не еду, а в землю на княжение Владимирское не пущу».¹¹ В результате претендент на великокняжеский стол ни с чем вернулся в Тверь. В 1374 г. был порван мир с правившим через подставных ханов темником Мамаем. Очевидно, тогда же прекратилась и выплата дани. В 1373 и 1376 гг. русская рать «все лето» стерегла берег Оки — «татар не пусти-ша».¹² Эти заградительные операции предвосхитили со­здание будущей засечной черты. «Стояние» на Оке по­казало эффективность превентивного выступления войск. Достигнутый опыт вскоре будет использован князем Дми­трием для выработки наступательной, упреждающей дей­ствия противника стратегии.

Новостью своего времени явились походы в Поволжье. В 1360 г. отмечен первый такой поход новгородских ушкуйников в низовья Камы. В 1274 г. отряд новгород-

ской вольницы достиг низовий Волги. По справедливому замечанию Б. А. Рыбакова, это были первые дерзкие рей­ды в глубь вражеской территории, которые в какой-то мере ослабляли военную мощь Золотой Орды.¹³ Ушкуй­ники, ходившие на Волгу, а также на Каму и Вятку, не брезговали пиратскими набегами и нападали на русские города. Иным, государственным по замыслу, был органи­зованный в 1377 г. поход низовской рати на вассальный Мамаю г. Булгар, окончившийся установлением времен­ного русского контроля над волжским торговым судоход­ством.

Военные успехи Москвы все более ожесточали Мамая. Стороны понимали, что надвигается решающая схватка. Ее прологом явилась происшедшая в 1378 г. битва на р. Воже в Рязанской земле.¹⁴ Здесь московские конные полки ударом с трех сторон нанесли поражение татар­ской рати: «В той чяс татарове побежаша за реку, за Вожу, повръгше копьа своя, а наши вслед их гоняюще, биюще, секуще, колюще и наполы розсецающе и убиша их множество, а инии в реце истопоша».¹⁵ По словам К. Маркса, битва на Воже — «первое правильное сраже­ние с монголами, выигранное русскими».¹⁶ Конечный ре­зультат боя, как видно из летописи, определился сшиб­кой отрядов копейщиков. Подобный тактический прием, принятый на Руси еще в XII в., вероятно, оставался дей­ственным и два столетия спустя. В данном случае спло­ченный строй копьеносцев показал свои преимущества в таранном столкновении с восточным противником.

В битве на Воже проявился полководческий талант князя Дмитрия, командовавшего центральным полком и по-рыцарски сражавшегося «в лице» с перешедшим реку неприятелем. Центральный полк принял первый удар та­тар — «ста противу их крепко». В ходе завязавшегося сражения внезапные удары во фланги татарам нанесли полки левой и правой руки, что и предрешило его исход. Осуществить такой удар могли подразделения, находив­шиеся, очевидно, в засаде. Если последнее верно, то речь идет о действии скрытых в окрестностях поля боя резер­вах. Сходная военная хитрость будет успешно применена русским командованием на Куликовом поле. Следователь­но, в 1378 г. был опробован военный прием, которому суждено многообещающее будущее. В итоге можно ска­зать, что в сражении на Воже проявилось тактическое

превосходство русских войск над татарскими. Его с пол­ным основанием можно считать генеральной репетицией Куликовского.¹⁷

Узнав о поражении своих войск, Мамай, по словам летописца, воскликнул: «Увы мне! Что створили русстии князи надо мною? Како мя срамоте и студу предали... како могу избыта сего поношения и безчестиа?».¹⁸ Как бы ни оценивать достоверность этих слов, они верно свя­зывали поражение на поле боя с общим падением пре­стижа Орды. Битва на Воже не только продемонстриро­вала возросшую воинскую силу русской рати, но и по­казала, что Москва от отдельных выступлений и оборо­ны перешла к наступательным действиям. «Не одержав Вожской победы, Дмитрий не спас бы России на поле Куликовом».¹⁹

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Рогожский летописец. — ПСРЛ, Пг., 1922, т. 15, вып. 1, с. 44. ²Бочкарев В. И. Борьба русского народа с монголо-татар-скими завоевателями и Дмитрий Донской. М., 1946, с. 10—11.

³ Рогожский летописец, с. 84.

⁴ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 16. ⁵ Рыбаков Б. А. Военное искусство.— В кн.: Очерки рус­ской культуры XIII-XV веков. М„ 1969, ч. 1, с. 375 ел.; Череп-

нин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. М„ 1960, с. 545 ел. ⁶ ДДГ, с. 26.

⁷ Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960, с. 111-112.

⁸ Никоновская летопись, с. 44.

⁹ Там же, с. 6.

¹⁰Львовская летопись. - ПСРЛ, СПб., 1910, т. 20, 1-я пол.,

с. 192.

¹¹ Никоновская летопись, с 15

¹² Там же, с. 19, 25.

¹³ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 372.

¹⁴ Назаров В.Д. Русь накануне куликовской битвы

1978,.№8., с 98-114

¹⁵ Никоновская летопись, с. 42.

Маркс К. Хронологические выписки, [тетрадь] IV — арх. Маркса и Энгельса, т. VIII, с. 151

¹⁷ Назаров В. Д. Указ. соч., с. 110—114 ¹⁸ Никоновская летопись, с. 46

¹⁹ Марков М.Н. Село Рожественно - Монастырщина и поле Куликово.М., 1826, с.32.

ФЕДЕРАТИВНОЕ ВОЙСКО

В период зрелого средневековья войско собиралось и ор­ганизовывалось по феодально-иерархическому и террито­риальному принципу. Сюзерен в случае военной необхо­димости созывал под свое знамя живших на его земле вассалов и их слуг. Набор людей на военную службу осу­ществлялся по княжествам, уделам, вотчинам, городам. Воины подчинялись своим командирам, строились под местные знамена, носили, возможно, особенные по цве¹-

ту одежды или знаки отличия.

Войско того времени состояло из феодальных отря­дов, включавших дворян, детей боярских, вольных слуг, городских ополченцев, дворы бояр и князей. Руководя­щее положение занимали крупные и средние феодалы. Сословные ограничения воинской службы не были такими жесткими, какими они станут в XVI в. В тревожный период армия пополнялась холопами, челядью, а также представителями посадского населения («черными людь­ми»), купцами и ремесленниками.

Со времен Ивана Калиты костяком армии выступают дворяне, дети боярские и слуги вольные. По своему ха­рактеру такое войско можно назвать служебным. Оконча­тельно отошли в прошлое времена, когда княжеско-дру-жинные отношения строились в большой мере на «вас­салитете без ленов». Обычным пожалованием мелких и средних командиров в XIV в. была земля, полученная на условном поместном, а также и вотчинном праве.* Ини­циатором наделения феодалов землей во временное условное держание выступало государство, заинтересо­ванное в расширении зависимого от него класса служи­лых землевладельцев.

Древнейший случай, связанный с условным владени­ем, приведен в духовной грамоте Ивана Калиты пример­но 1339 г.: «А что есмь купил село в Ростове Богородич-ское, а дал есмь Бориску Воръкову, аже иметь сыну мо­ему, которому служити, село будет за нимь, не иметь ли служити детям моим, село отоимут».² Служилые люди — помещики составят в последней четверти XV в. кадро-

вое ядро общерусской армии. Приведенный (очевидно, да­леко не единичный) случай фиксирует землеустройство представителя того военно-служилого сословия, которо­му будет принадлежать большое будущее. При условии служебной зависимости нередко получали земли не толь­ко мелкие, но и крупные феодалы. Последние вошли в состав боярской верхушки армии. Численное увеличение всех этих в той или иной мере зависимых от государст­венной власти землевладельцев явилось важным факто­ром создания войска, лично преданного своему полковод­цу. Заботясь о расширении руководящего состава обще­ства и войска, московское правительство не отменило древнего права свободного отъезда бояр и слуг вольных. Благодаря этому московские князья приобретали более чу­жих слуг, чем теряли своих. Столица привлекала людей из других уделов. Шло интенсивное формирование клас­са местных служилых феодалов. Достаточно сказать, что вокруг Дмитрия Донского собралось до 35 сильных родов, за небольшим исключением, стоявших во главе Москов­ского государства и в XV—XVI вв.³

При всей социальной пестроте войско XIV в. не явля­лось сборищем как попало снаряженных людей. Простые ратники имели все необходимое, нередко запасных коней и полные доспехи. Челядь и «черные люди» наряду со знатью выступали как в конных, так и в пеших полках. Рядовые воины обучались умению сражаться и, судя по примерам XVI в., были экипированы иногда не хуже сво­его командира, очевидно, чтобы надежнее защитить его на поле боя. Характерно, что летописцы, десятки раз описывающие военные события XIV в., ни разу не сооб­щают о недостатке или плохом качестве использовав­шегося вооружения.

Воинские формирования XIV в. по сравнению с дру­жинниками предшествующей поры отличались обязатель­ностью службы, большей дисциплинированностью, более строгим подчинением мелких тактических единиц отряд­ному командиру, в свою очередь находившемуся «под рукой» воеводы и князя. Своеволие отдельных подразде­лений и соперничество полководцев, известные иногда по событиям XII и XVI вв., для XIV в. источниками не от­мечаются.

В военном деле русских земель и княжеств зрелого средневековья имелись некоторые региональные особен-

ности, но преобладало завещанное еще Киевской держа­вой выраженное сходство в развитии военной тактики, техники и фортификации. Это сходство не распалось в период тягчайших военных катастроф XIII в., а столе­тие спустя явно усилилось. Недаром шведы, венгры, по­ляки — очевидцы событий того времени — единодушно отмечали почти национальное своеобразие боевых прие­мов и вооружения, называя их «русским боем», «русским обычаем», «русским ладом». Проявится этот «русский бой» и на Куликовом поле. Что же касалось особенно­стей военного дела отдельных районов Руси, то они были прежде всего связаны с географией обороны и несход­ными приемами боя западных и юго-восточных противни­ков Руси. К примеру, низовские полки с их конным вой­ском и сабельным боем несколько отличались от новго-родско-псковской рати, где пехота и воины, вооруженные мечами, являлись первейшей силой.

Различия областных войск не следует преувеличивать. Беспрестанные военные столкновения, участие в коали­ционной борьбе, отпор агрессии извне, общие походы были лучшей школой, взаимообогащающей ратников, объ­единяющей военное дело разных земель. С моей точки зрения, ныне результативно установить черты, не столько разъединяющие военное искусство Руси, сколько его сплачивающие. Нельзя механически переносить политиче­ские факторы феодальной разъединенности на военное дело, всегда очень чуткое к новшествам и тактико-техни­ческому прогрессу. Если бы страна не знала определен­ного единства в развитии ее военного дела, вряд ли рус­скими на Куликовом поле был бы достигнут военный успех.

По своей организационной структуре русское войско эпохи зрелого феодализма состояло из разновеликих по численности подразделений. Их наименования в различ­ных странах звучали по-разному, но тактическая необхо­димость организации всюду была единообразной. В пись­менных источниках строй отечественного средневековою войска подробно не пояснен. Небесполезно привлечь цет-рально- и западноевропейские аналогии. Данный сюжет требует специальной разработки. Здесь же изложим ре­зультаты предварительных наблюдений. Самыми мелкими ячейками войска были «копья» (Lance SpieB, Gleve), включавшие господина с несколькими комбатантами. Со-

общения XVI в. указывают, что в России младший коман­дир руководил не более 10 конными и пешими.⁴ Такая чис­ленность «копья» встречается и в более раннее время, но типичным для Средней и Западной Европы считается группа, состоящая из тяжеловооруженного копейщика, лучника или арбалетчика и оруженосца — всех конных.⁵ Судя по летописям, членение русского войска на «копья» восходит ко второй половине XII в.,⁶ а в середине XIV в. во многих странах Европы (не исключая и Русь) использование этой единицы приобрело регулярный ха­рактер.⁷

«Копья» были слишком малы. чтобы выполнять само­стоятельные боевые задания, поэтому они по владельче­скому и территориальному принципу группировались в более крупные отряды — «стяги», находившиеся под ко­мандованием бояр, мелких князей, городской старшины. «Стяги» в качестве отдельных отрядов русского войска стали использоваться не позже второй половины XII в. По «стягам» строились воинские люди еще и в начале XVI в. Из них состояли русские полки в Куликовской битве (см. с. 51). И в этом случае мы имеем дело с меж­дународно распространенным тактическим подразделе­нием, называвшимся, к примеру, в Польше (иногда и на Руси) хоругвью, а в ряде романских стран — Banner. Наименование рассматриваемого отряда выдает его отли­чительную особенность — наличие знамени, которое в схватках возвышалось над боевым порядком и было по своим геральдическим начертаниям и цвету характерно только для данного подразделения.⁸ «Стяг» мог выпол­нять и общие, и самостоятельные боевые задачи. В битве под Грюнвальдом в 1410 г. у Ордена насчитывалась 51 хо­ругвь, у поляков — 50, у литовцев — 40. В составе поль­ских и литовских хоругвей находились украинские, бело­русские и русские.⁹ Эти отряды выставлялись городами, большей частью находившимися под властью Польши и Литвы. Я. Длугош упоминает Полоцк, Гродно, Витебск, Пинск, Лиду, Новогрудок, Брест, Волковыск, Дрогичин, Мельницу, Кременец, Стародуб, Киев, Львов, Перемышль, Холм, Галич.¹⁰ Судя по именам литовских князей, в опол­чении участвовали также отряды из Новгорода-Северского и Новгорода Великого.¹¹ Некоторые города выставляли более одного отряда. Так, Длугошем отмечены три смо­ленские хоругви. Известия, связанные с Грюнвальдской

битвой, о сборе войска достаточно подробны и указы­вают, каким путем набиралась состоящая большей частью из городских хоругвей славяно-литовская армия. Нечто подобное в отношении созыва «ознамененных» городских отрядов имело место в XIV—XV вв. и на Руси.

По западноевропейским данным, «знамя» включало обычно от 20 до 80 рыцарей. Помноженные по меньшей мере на три (имеется в виду окружение рыцаря), эти цифры дают схематическое представление об общей чис­ленности данного подразделения.¹² Впрочем, в экстраор­динарных случаях численность последних возрастала. Так, в битве при Грюнвальде принимавшие в ней участие орденские хоругви насчитывали, по сведениям Я. Длу-гоша, 60—100 «копий». Для точного исчисления личного состава подразделения простое (на основании обычного состава «копья») утроение приведенных цифр вряд ли приемлемо. Общий характер битвы мог отразиться на большем, чем обычно, количестве «копий» в одном отряде. Польскому историку С. М. Кучинскому удалось прояс­нить, что некоторые орденские хоругви в 1410 г. насчиты­вали от 157 до 359 «копий». В Грюнвальдской битве та­кого рода подразделения включали в среднем не 70 (как можно думать на основании данных Длугоша), а 150 «ко­пий».¹³ Исходя из этого подсчета города Тевтонского ор­дена выставили в 1410 г. контингенты, в 4.5—8 раз круп­нее обычных.¹⁴ Состав хоругвей славянской армии, сра­жавшейся при Грюнвальде, источниками не освящен. Как отмечает Кучинский, в польском войске могли быть боль­шие хоругви: в каждой не менее 500—600 «копий».¹⁵

Данные о составе и численности хоругвей 1410 г. в ка­кой-то мере приложимы к русским «стягам», участвовав­шим в войне 1380 г. Последние, учитывая особый харак­тер Куликовской битвы, вряд ли были меньше средних орденских Banner, включавших 150 «копий». В свою оче­редь «стяги» объединялись в полки во главе с князьями и воеводами. Полк являлся в средневековый период са­мым крупным тактическим подразделением и мог состоять из нескольких (обычно от трех до пяти) «стягов». В полк входили отряды из разных мест или собранные в одной земле или области. Для сравнения отмечу, что аналогич­ные полку формирования (bataille) ¹⁶ в Западной Европе включали ряд расположенных друг возле друга «знамен». Численность таких отрядов могла меняться в зависимости

от обстоятельств и количества «ознамененных» подразде­лений. По примерам XIV в. число последних, образующих:

одну bataille, колебалось от шести до 30.¹⁷

Приведенные выше сопоставления частей средневеко­вого русского войска и современных ему европейских ар­мий выявляют (с учетом возможных отличий в отноше­нии социального состава, воинского убора, эмблематики) определенное сходство их структурных подразделений. Оно заключалось в разделении на непостоянные по со­ставу и нарастающие по численности тактические еди­ницы: по древнерусской терминологии—«копье»— «стяг»—полк, боевые достоинства которых были хорошо известны.¹⁸

Возвращаясь к характеристике русско-московского войска XIV в., следует подчеркнуть ряд в большой мере новых явлений в его созыве и организации.

Борьба русских людей с монголо-татарами не прекра­щалась со времен Батыева нашествия, однако долгое время разбивалась о военное превосходство противника и носила разрозненный, стихийный характер. В XIV в. по­ложение стало меняться. Осуществление антиордынской наступательной программы потребовало от московского правительства объединения вооруженных сил страны, что находилось в прямой связи с увеличением численности войск и расширением района их мобилизации. Комплек­тованию армии были приданы юридические основы. Си­стема нередко перезаключавшихся, содержащих военные статьи договоров стала нормой взаимоотношений столицы сначала с уделами, а затем и с формально независимыми княжествами и землями. Эти «докончания» обязывали князей Русской земли, которые были под властью вели­кого князя московского, к совместным действиям против, общих врагов. Так, из документа 1350—1351 гг. до нас дошла следующая, в дальнейшем неоднократно повторяв­шаяся формула: «А кто будеть брату нашему старейшему (т. е. великому московскому князю.— А. К.) недруг, то и нам недруг, а кто будеть брату нашему старейшему друг, то и нам друг».¹⁹ В случае войны предписывалось, «будеть ми вас послати, всести вы на конь без ослу-шанья».

В договоре 1367 г., заключенном между Дмитрием Донским и князем Владимиром Андреевичем Серпухов-ско-Боровским, было уточнено подчинение призванных

к военным действиям бояр и слуг: «Где кто ни живет, тем быти под твоим (удельного князя.— А. К.) стягом».²⁰ Иными словами, под стяг сюзерена стягивались люди, проживавшие как в его уделе, так и за пределами послед­него. Такой порядок держался в течение всего периода правления Дмитрия Донского. Однако, судя по договору 1389 г., вольные слуги и бояре выступали в поход незави­симо от служебной подчиненности с войсками тех уделов, где были расположены их владения. В дальнейшем преж­ний порядок, при котором, например, московские фео­далы, жившие в чужих уделах, должны были служить в войсках центрального правительства, был восстановлен.²¹ Участие этих людей в великокняжеских полках облегчало, видимо, Москве руководство своими людьми, находивши­мися в других землях. В «докончании» 1375 г. между московским и тверским князьями правило о совместных боевых действиях против татар и литовцев было распро­странено на отношения между двумя независимыми кня­жествами. При этом предусматривалось не только личное участие в походах глав этих княжений, но и взаимная

посылка воевод.²²

Есть основания думать, что подобные оборонительно-наступательные договоры, узаконивающие фактическое существование федеративной армии, были в предкуликов-ское время заключены и с другими независимыми сосе­дями Москвы, например с Новгородом²³ и Рязанью.²⁴ В ходе подготовки к решающему сражению с Ордой князь Дмитрий сумел, по-видимому, заключить серию союзных договоров, что в критический момент обеспечило сбор представительного по численности общерусского

войска.

Создание общерусской междукняжеской армии — важ­нейшее достижение правительства Дмитрия Донского.²⁵ При этом был применен давний опыт сбора и использова­ния коалиционных вооруженных сил. Если иметь в виду послебатыево время, то такие начинания отмечены в Нов­городской земле, а под 1284, 1321,1335 и 1340гг. летописи сообщают о выступлении нередко с союзниками сил всей Низовской земли. В этих походах крепла идея единения областных ратей, действовавших в интересах великих князей владимирских и московских. Разделение русских земель на «верхние» (Новгородская и Смоленская) ²⁶ и «нижние» восходит ко времени Киевской державы, В даль-

нейшем под Низовской землей понимались области Се­веро-Восточной Руси, и в первую очередь Московское княжество. Одно летописное известие 1285 г. включает в это понятие тверичей, москвичей, волочан, новоторжков-цев, дмитровцев, зубчан, ржевцев.²⁷ По мере расширения московских владений термин Низовская земля для обозна­чения военной коалиции потерял свою конкретность и был в середине XIV в. заменен такими понятиями, как «вой многи», «все князи русские и все города».²⁸

Дипломатические усилия московского правительства, направленные на создание военного союза земель, при­несли существенные результаты. Знаменательным в этом отношении был поход объединенного русского войска на Тверь в 1375 г., когда Дмитрий Иванович «собрав всю силу русских городов и с всеми князми русскими совоку-пяся».²⁹ Участниками войны 1375 г. были следующие князья («коиждо ис своих градов с своими полки служачи великому князю»):³⁰ Серпуховско-Боровский, Суздаль­ские, Ярославские, Ростовские, Кашинский, Городецкий, Стародубский, Белозерский, Моложский, Тарусский, Но-восильский, Оболенский, Брянский, Смоленский. Пришла и рать новгородцев. Всего собралось не менее 22 отрядов (летописец не привел полного списка, ограничившись припиской «и инии князи со всеми силами своими»³¹), сгруппированных, очевидно, в несколько полков.

Сосредоточение объединенной армии у Волока, по со­общению Никоновской летописи, происходило где-то между 14 июля и 21 августа (здесь и далее — даты по старому стилю) 1375 г. Другие летописи указывают более конкретно — 29 июля,³² т. е. на сбор войска ушло менее 15 дней. Для своего времени это являлось своеобразным рекордом. Опыт мобильного сбора вооруженных сил был использован в войне 1380 г.

По перечню военачальников можно судить о районе мобилизации 1375 г. Он охватил огромное пространство (720Х600 км) от Смоленска на западе до Городца на востоке и от Тарусы на юге до Белоозера па севере.³³ В составе войска находились отряды нескольких фор­мально независимых (Ярославского, Ростовского, Смо­ленского, Суздальско-Нижегородского) княжеств, а так­же Новгорода Великого. Численный перевес наступающих был, видимо, подавляющим. После 4-недельной осады тверскому князю пришлось подчиниться, его политиче-

ская самостоятельность, пo заключенному мирному дого--вору, оказалась сильно урезанной.³⁴ Поход на Тверь, по своему размаху и характеру подлинно общерусский, во многом подготовил последующее событие — Куликовскую

битву.

Создание федеративной армии, по-видимому, потре­бовало ряда нововведений, сделавших ее более организо­ванной и боеспособной. Толчком к такой реорганизации (о чем мы можем только догадываться) послужили тя­желые неудачи, постигшие русские рати в ходе военных столкновений с литовцами и татарами. В 1367 г. литов­скому князю Ольгерду удалось подойти к Москве, разбив по частям отряды великого князя. Готовясь к отпору, Дмитрий Иванович разослал мобилизационные грамоты, но дальние «вои» не успели собраться.³⁵ К тому же Оль-герд подоспел к границам Московского княжества «в таинстве». «Никто же не ведаше его, — записал удив­ленный летописец, — куды мысляше ратью ити или на что събирает воиньства много... да не изыдеть весть в землю, на неяже хощет ити ратью, и, таковою хит-ростию изкрадываше, многи земли поймал, и многи гра­ды и страны попленил, не толико силою, елико мудро-стию воеваше».³⁶ Памятным осталось и поражение, кото­рое нижегородцы потерпели на р. Пьяне от татар в 1377 г. Нападающие захватили ратников врасплох, «а доспехи своя на телеги и в сумы скуташа, рогатины и сулицы и копья не приготовлены, а инии еще и не на-сажени быша, такоже и щиты и шоломы; и ездиша, порты своя с плечь спущающе».³⁷ Воспользовавшись та­кой беспечностью, татары ударили на рать с тыла. Вой­ско русских бежало, даже не оказав сопротивления.

Уроки 1367 и 1377 гг. не прошли бесследно. Была, очевидно, улучшена служба связи и сбора войска, уси­лена войсковая разведка — в нее в качестве командиров отбирались наиболее смелые и находчивые оружники, т. е. тяжеловооруженные воины. Тогда же, возможно, по­мимо сторожевых полков выделились специальные разве­дывательные части — «сторожа крепкая». За отдельными военными новшествами вырисовывались и более общие.

Для общерусской междукняжеской армии эпохи Дмитрия Донского характерно общепризнанное единона­чалие верховного главнокомандующего, по велению кото­рого и собирались областные войска. По предположению

Б. А. Рыбакова, в тот же период возникли войсковые росписи — «разряды».³⁸ Эти списки угадываются в под­робных летописных перечнях выступающих сил (походы на Тверь, Новгород и др.). «Разряды» регламентировали количество отрядов, их построение, воевод. Установив­шаяся обязательность сезонной военной службы предпо­лагала заданное количество мобилизуемых людей, а также их определенное вооружение и снаряжение. Таким путем разрозненные войсковые соединения превраща­лись в слаженное и дисциплинированное целое. Недаром многое из того, что в области военного дела было достиг­нуто при Дмитрии Донском, будет сохранено и унасле­довано Россией XVI в.

Все упомянутые меры по созданию и укреплению войска подготовили успех Куликовской битвы, в кото­рой, повторяя слова летописца, «не толико силою, елико мудростию воеваше». Эта битва потребовала величай­шего напряжения народных сил и в свете общерусской последовательной подготовки к решающей схватке с глав­ным врагом не являлась случайной.

ПРИМЕЧАНИЯ

' Тихомиров М. Н. Средневековая Россия на международных путях. М., 1966, с. 128; Зимин А. А. Из истории поместного зем­левладения на Руси. — ВИ, 1959, № 11, с. 130 ел.

² ДДР, с. 10.

³ Павлов-Сильванский Н. П. Государевы служилые люди. СПб, 1909, с. 37; Веселовский С. Б. феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947, т. 1, с. 85.

⁴ Ср.: Ерлезунда. Петр Пвтрсй. История о Великом княже­стве Московском. — ЧОИДР, М., 1867, кн. 2, с. 374.

⁵ Ekdahl S. «Die Banderia Prutenorum» des Jan Diugosz eine Quelle zur Schlacht bei Tannenberg. Gottingen, 1976, S. 141. — Ору­женосцев и лучников, в особенности у богатых феодалов, могло быть и более двух. В «копье» часто имелись четвертый конь, свободный или с поклажей, и обозный слуга.

⁶ Рыбаков В. А. Военное дело. — В кн.: История культуры Древней Руси. М.; Л., 1948, т. 1, с. 404.

⁷ Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках поли­тической истории. М., 1933, т. 3, с. 151 ел.

⁸ Войсковые знамена средневековья подразделялись на не­сколько видов: от копейного значка до главного знамени всей:

армии.

⁹ Хоругвей, происходящих с отторгнутых к Польше и Литве русских земель, Я. Длугош называет не менее 21. По мнению

С. М. Кучинского, они не были этнически чистыми. Западнорус­ское население в некоторых из них, возможно, составляло не менее половины их численности (Kuczynski S. М. Wielka wojna z zakonem krzyzackim w latach 1409—1411. Warszawa, 1966,

p. 266—271).

¹⁰ Длугош Я. Грюнвальдская битва. М.; Л., 1962, с. 89, 91; Па-

шуто В., Ючас М. 550-летие Грюпвальдской битвы. — Военно-ист.

журн., 1960, № 7, с. 84.

¹¹ Барбашев А. Танненбергская битва. — ЖМНП, 1887, дек.,

с. 170—171. —Отрядом новгородцев, возможно, командовал их «служилый» князь Семен Лингвен (Лугвень — по Новгородской летописи). В тот период он владел рядом северо-западных горо­дов Новгородской земли.

¹² Ekdahl S. Op. cit, S. 12 sq.

¹³ Следуя подсчету С. М. Кучинского, в 51 орденской хоругви

было 7650 «копий», что в утроенном виде составляет 22 950 во­оруженных людей. По сведениям Я. Длугоша, орденские хоругви в 1431 г. составлялись из 100—300 «копий», т. е. из 300—900 че­ловек.

¹⁴ Kucaynski S. М. Spor о Gmnwald.. Warszawa, 1972, p. 86—87.

^ls Kuszynski S. М. Wielka wojna..., p. 260 sq.

¹⁶ В Польше такая единица называлась «хуф».

¹⁷ Verbraggen J. F. De Rrijgskunst in West-Europe in de Mid-

deleeuwen. Bmssel, 1954, S. 152, 158 sq., 555.

¹⁸ Излагается общее представление о строении феодального войска периода зрелого средневековья. В конкретных случаях стройность этой системы могла видоизменяться (ср.: Кирпични­ков А. Н. Военное дело на Руси в XIII—XV вв. Л., 1976, с. 13).

¹⁹ ДДГ, с. 11.

²⁰ ДДГ, с. 21.

²¹ ДДГ, с. 40.

²² ДДГ, с. 26.

²³ Исследователи датируют этот договор 1371—1372, 1372—

1373, 1374, 1375 гг. (Янин В. Д. Новгородские посадники. М., 1962, с. 205—209; ср.: Черепнин Л. В. Образование Русского цент­рализованного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 579,

прим. 1),

²⁴ Шахмагонов Ф. Кого же предал рязанский князь Олег? —

В кн.: Тайны веков. М., 1977, с. 393; Надиров А. Н. Старым—по­весть, а молодым — память. — Там же, с. 404—414.

²⁵ В одной дилетантской рецензии (СА, 1978, № 3, с. 294, 301) на мою книгу «Военное дело на Руси в XIII—XV вв.» данное этапное достижение отрицается. Этим рецензент обнаружил эле­ментарное незнание источников и литературы.

²⁶ Ср.: Ипатьевская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1908, т. 2, 2-е

изд., стб. 359.

²⁷ Львовская летопись. СПб., 1910, т. 20, ч. 1, с. 170; ср.: Нов­городская 1-я летопись старшего и младшего изводов, М.; Л.,

1950, с. 326.

²⁸ Ср.: Рогожский летописец. — ПСРЛ, Пг., 1922, т. 15, вып. 1,

с. 60, 72.

²⁹ Там же, с. 110.

³⁰ Вологодско-Пермская летопись. — ПСРЛ, М,, 1959, т. 26,

³¹ Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1897, т. 11, с. 23.

³² Львовская летопись, с. 195—196.

³³ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 385 (карта).

³⁴ Подробнее см.: Черепнин Л. В. Указ. соч., с. 577—581.

³⁵ Подробнее см.: Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 379.

³⁶ Никоновская летопись, с. 10—11.

³⁷ Там же, с. 27.

³⁸ Рыбаков Б. А. Указ. соч., с. 381.

ДВА ПЛАНА

Растущая самостоятельность Руси и ее открытое непод­чинение Орде вызвали в 1380 г. поход монголо-татар на Москву. Поход замышлялся как крупнейшая каратель­ная операция. Он предусматривал уничтожение русского войска, захват и разграбление Москвы и других городов. Среди целей ордынцев было отмщение за поражение на р. Боже и принуждение московских властей к выплатам дани, какой она была при хане Джанибеке (1342— 1357 гг.). По словам Сказания о Мамаевом побоище, Ма­май в ожидании военных действий отдал приказ не сеять хлеб, «будите готовы на русскыа хлебы». Здесь харак­терный пример того, как золотоордынская аристократия из-за стремления к агрессивным войнам тормозила соци­альное и экономическое развитие не только подвластных народов, но и своих частью оседлых земледельческих племен. В целом военные планы ордынцев были для них шаблонны: грабеж, захват добычи, убийства, погром об-ластей. Подготовляя свою акцию, Мамай заручился под­держкой литовского князя Ягайло Ольгердовича и рязан­ского — Олега Ивановича. Кроме ордынской конницы в армию Мамая входили бесермены (камские булгары), армяне, фряги (крымские итальянцы), черкасы (черке­сы), ясы (осетины), буртасы. К оружию были созваны, очевидно, основные силы Мамаевой орды, включавшие, по сообщению Задонщины, девять орд и 70 князей. К ним примкнули и наемники, набранные среди народов Поволжья, Северного Кавказа и Крыма. Над Северо-Восточной Русью нависла реальная угроза разгрома, как это периодически осуществлялось монголо-татарами в Восточной Европе со времен Неврюевой (в 1253 г.) и Дюденевой рати (1293 г.). Ставилось под удар все, чего достигли низовские княжества в течение нескольких де­сятилетии. Московское правительство пыталось предот­вратить войну мирным путем. Однако начатые переговоры после отказа Москвы повысить «ордынский выход» были

прерваны.

Сообщение о выступлении ордынцев достигло Москвы в конце июля—начале августа 1380 г. Сразу же был объявлен сбор войска, а 5 августа разосланы грамоты «по все люди». Эти грамоты, содержавшие, очевидно, ссылку на союзные обязательства, были направлены и удельным князьям, и независимым федератам. Рати должны были сойтись в Коломне 15 августа; следова­тельно, на сбор войска отводилось не менее 10 дней.² Русское командование в тот период как бы примерива­лось к своему противнику, пытаясь предугадать после­дующие события.

Для Москвы разразившаяся война была справедли­вой, направленной против иноземного владычества. Осво­бодительные цели борьбы не могли не привлечь к ней широкие народные массы; уже в начальный период она для русских людей из оборонительной стала перерастать в наступательную. Это коренным образом отличало при­нятый в Москве замысел военной кампании от неприя­тельского.

Спешно собиравшиеся силы Руси готовились встре­тить подвижную татарскую конницу. Однако посланные в поле отряды разведчиков сообщили, что выступившее ордынское войско не спешит, «ждет осени», чтобы 1 сен­тября соединиться с литовцами и рязанцами на Оке. Стало ясным, что монголо-татары не отваживались совер­шить вторжение в одиночку. Подошедшая к южным гра­ницам Рязанского княжества Мамаева армия останови­лась в районе устья р. Воронежа. На бесполезное выжи­дание ушли три недели. Время для внезапного на­шествия было упущено. Русские же рати успели собраться.

Несмотря на то что в Восточной Европе в связи с уси­лением Руси сложилась новая расстановка сил, ордынцы были, по-видимому, уверены в привычной оборонитель­ной тактике своих данников, не выдвигавшихся южнее Оки, а то и вовсе под защитой своих городов избегавших крупного полевого сражения. Этим можно объяснить и необычно длительную, трехнедельную остановку Мамая «в поле у Дона», и бездействие его разведки, которая оказалась плохо осведомленной о приготовлениях другой стороны. То были явные просчеты наступающих, позво­лившие русской рати приготовиться к отпору. К тому же с приближением к Дону все действия Мамая находились

под наблюдением русской «сторожи», что позволило вое­водам разгадать намерения противника и навязать ему время и место сражения. Ордынцы, кроме того, переоце­нили военную мобильность своих союзников, в особен­ности Олега Рязанского. В попытке спасти от очередного разорения свою землю он готов был, по словам Сказания о Мамаевом побоище, примкнуть к сильнейшему: «Ко­торому их господь поможет, тому и аз приложуся».

Совершенно необычным для монголо-татар оказался русский план кампании: он предусматривал не пассив­ное выжидание, а решительное выступление войск на-встречу противнику для завязки генерального сражения. Очевидно, этот план был окончательно выработан в Мос­кве, после того как стало известно о намерении Мамая нанести удар монголо-литовскими силами (ожидаемый контингент рязанцев был, видимо, невелик) после их объединения 1 сентября на Оке. Целью русского коман­дования было, предприняв упреждающие действия, по­мешать соединению союзников на Оке и демонстрацией своей силы оказать давление на колеблющихся рязанцев, а возможно, и литовцев. Этот замысел, как показали раз­ворачивающиеся события, был успешно осуществлен.

Частично собранное в Москве войско «в борзе» дви­нулось в Коломну, которая была избрана главным местом сбора всех федеративных сил. Необычные действия рус­ских воевод как бы подчеркивали, что прошли те вре­мена, когда монголо-татары разбивали отряды княжеств порознь, грабя «в загонах» целые области. Армия Дмит­рия Донского готовилась не только встретить врага на границе Залесской земли, но и углубиться на территорию вражеской коалиции. Выдвижение русских войск в Ко­ломну и далее к устью р. Лопасни за неделю до назна­ченного Мамаем срока объединения его сил смешало планы наступающих. Позиция союзников Мамая стано­вилась все более выжидательной. Ордынцы, узнав о дви­жении русских к Дону и так и. не дождавшись войск Олега и Ягайлы, решились, наконец, выступить навстре­чу Дмитрию. Так в ходе начавшейся кампании монголо-татарская армия растеряла инициативу и пошла на по­воду навязанных ей действий.

Следовательно, следя за разворачивающейся войной.

можно обнаружить две противоположные военные пози­ции. Первая - ордынская исходила из традиционной

предпосылки пассивности русских вооруженных сил и неотразимости действии своей конницы; вторая — рус­ская — основывалась на встречной наступательной опе­рации. Нужен был стратегический талант, уверенность в собственных вооруженных силах, трезвая оценка против­ника, чтобы впервые за истекшие почти 150 лет монголо-татарского ига выдвинуть и осуществить столь смелый, не исключавший серьезного риска, военный план. Соот­ношение сил, сложившееся к 1380 г., показывало, что объединенные русские земли могущественнее Орды. Приблизился исторический момент, казалось, навсегда сбросить вековое угнетение, мешавшее поступательному развитию молодого государства. Выразителем прогрессив­ных чаяний этого государства был князь Дмитрий, кото­рый сочетал в себе незаурядные способности выдающе­гося полководца и расчетливого политика.

Князя Дмитрия поддержала церковь. Популярный церковный деятель того времени Сергей Радонежский предрек ему победу и, нарушив монастырский устав,³ отправил в поход двух «смысленых зело к воиньствен-ному делу»⁴ иноков — Пересвета и Ослабю. Присут­ствие этих людей, героически встретивших смерть на Куликовом поле, было глубоко символичным. Участие в военных делах «христовых воинов» придавало войне против «неверных» священный характер.

Выступление Дмитрия Донского опиралось на общий патриотический подъем народных масс и отличалось ка­чественно новым общерусским подходом к решению внешнеполитических задач. В известной мере эти дей­ствия были «рывком вперед», что, несмотря на последую­щие трудности и поражения, ускорило создание Москов­ского государства и его полное освобождение от вековой неволи. В данном отношении эпоха Дмитрия Донского была вершиной развития тогдашней Руси в период, пред­шествующий образованию единой России.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Согласно Никоновской летописи, известие о выступлении Мамая было получено в Москве в июле, а сбор поиска был на­значен на 31 июля в Коломне (Никоновская летопись. — ПСРЛ, СПб., 1896, т. 11, с. 52). Предпочтение здесь отдается августов­ским датам, приведенным в Ермолинской, Львовской и других

З* 35

летописях (Черепнин Л. В. Образование Русского централизо­ванного государства в XIV—XV веках. М., 1960, с. 604).

² В ряде редакций Сказания о Мамаевом побоище время сбора войск в Коломне определено «на мясопуст святыа Бого­родица», т. е. 1—14 августа. Более точной представляется дата 15 августа — успение святой Богородицы, — указанная в распро­страненной редакции Сказания (Повести о Куликовской битве. М.; Л., 1959, с. 50, 124—125, 174; Никоновская летопись, с. 52).

³ На это обстоятельство мое внимание обратил Д. С. Лихачев (см.: Лихачев Д. С. Мир Куликова поля. — Лит. газ., 1980, июль,

№ 28, с. 2).

⁴ Никоновская летопись, с. 60.

ПОХОД К ДОНУ

Источники Куликовского цикла позволяют с редкостной для русского средневековья, почти уникальной полнотой определить последовательность сбора войска, его состав, район мобилизации, построение и численность. По при­зыву разосланных во все концы страны гонцов с грамо­тами сбор войска, объявленный на 15 августа 1380 г. в Коломне, фактически начался еще раньше в Москве. В середине августа в дополнение к, по-видимому, уже съехавшимся московским «воям» туда прибыли во главе своих отрядов князья Белозерские (Федор Романович и Семен Михайлович),¹ Андрей Кемский (удел в районе р. Кеми к северу от Белого озера), Глеб Карголомский (с. Карголома в 3 км к юго-востоку от Белоозера), Ан-дожские (или Андомские; волость Андога на р. Суде к югу от Белого озера), Ярославские (Андрей Ярославский и Роман Прозоровский; с. Прозорово на р. Редьме, впа­дающей в р. Мологу), Лев Курбский (с. Курба в 25 км от Ярославля),² а также Дмитрий Ростовский. Никонов­ская летопись добавляет к этому списку посланца вели­кого тверского князя Ивана Всеволодовича Холмского, князя Владимира Андреевича Серпуховско-Боровского,³ устюжских князей и других не названных по именам военачальников.⁴

Карта первых мобилизованных контингентов обнару­живает характерную «звездчатую» систему их сбора. Вассальные дружины из городов и сел съезжались в стольный город под стяг своего князя. Из областных столиц собранные «вои» двигались в Москву. Белозерско-ярославские и ростовский отряды прибыли в столицу, пройдя расстояние 150—600 км. Учитывая короткие сроки сбора и то, что путь дальних «воев» занял не ме­нее 7—10 дней, они проходили в сутки 60—85 км, что в 2—3 раза превышало обычную норму дневного пере­хода.⁵ Такой темп марша соответствовал авральности сбора. Как сообщалось в мобилизационной грамоте: «Вы бы чяса того лезли воедин день и нощь, а других бы есте грамот не дожидалися».⁶

Был ясный тихий день,⁷ когда прибывшие в Москву отряды выступили из города тремя колоннами по трем дорогам, ведущим в Коломну, «яко не вместитися им единою дорогою».⁸ Впервые со времен «светлых» киев­ских князей в «поле незнаемое» выходило столь пред­ставительное войско. С особой теплотой древние книж­ники вспоминали о смелой белозерской дружине: «Велми бо доспешно и конно войско их».⁹ На поле брани эта рать, потеряв чуть ли не всех главных командиров, по­несет губительные потери. Движение армии в Коломну, где уже дожидались другие отряды, заняло, по-видимому, не менее четырех дней. Войско, нагруженное обозом, подбирая встретившиеся по дороге части, проходило при­мерно 25 км в день.

Общевойсковое походное построение армии произо­шло на Девичьем поле в Коломне. «Князь же великий, выехав на высоко место з братом своим, с князем Влади-мером Андреевичем, видяще множество людей урядных и възрадовашяся, и урядиша коемуждо плъку въе-воду».¹⁰ Для эпохи зрелого русского средневековья коло­менский «разряд» полков по его подробности — древней­ший документ своего рода. Он интересен в отношении организационного членения крупного войска, состоявшего из пяти полков (схема 1). Приведен перечень полковых командиров (два—семь), что позволяет судить о составе самих боевых подразделений. Дело в том, что каждому поименованному военачальнику соответствовал особый, так сказать, внутриполковой отряд.¹¹ Следовательно, число командиров отражало в данном случае число со­ставлявших полк «стягов».

В росписи полков, которую приводят источники, вкра­лась одна описка — выпало наименование «сторожевой полк». К счастью, данный пробел удается исправить. Наименование полка сохранилось в тексте Сказания о Мамаевом побоище по списку Михайловского.¹² Именно в этот полк, по своему положению авангардный, входили возглавляемые московскими воеводами отряды из Ко­ломны, Юрьева, Костромы, Переяславля и Владимира.¹³ Следующий за сторожевым полк, передовой, был пору­чен смоленским княжатам Всеволожам.¹⁴ В полку пра­вой руки под командованием князя Владимира Ан­дреевича находились его воеводы Данило Белоус¹⁵ и Константин Кононович, а также отряды из Ельца, Му-

Сторожевой полк

Микула Васильевич (Вельями­нов) Тимофей Волуевич (Тимофей

Васильевич Волуи) Иван Родионович Квашня Андрей Серкизович (Андреи

Иванович Серкизов)

Передовой полк

Кн. Дмитрий Всеволода Кн. Владимир Всеволода

Полк левой руки Большой полк Полк правой руки

Кн. Глеб Друц-кий Новгородские по­садники

Белозерские князья Вел. кн. Дмитрий Иванович

Кн. Владимир Андре­евич Данило Белоус Константин Кононович Кн. Федор Елецкий Кн. Юрий Мещерский Кн. Андрей Муромский Ярославские князья

Схема 1. Походное построение полков в Коломне

рома, Мещеры и Ярославского княжества. В большом (или великом) полку были отряды из Белоозера и Мос­квы под главенством самого Дмитрия Ивановича. Пол­ком левой руки руководил Глеб Брянский. Имя этого военачальника вызывает сомнения.¹⁶ В исправных спис­ках Сказания о Мамаевом побоище назван Глеб Друц-кий — личность вполне историческая.¹⁷ В целом состав воевод отражал доминирующее положение московской знати, включавшей и вельмож, перешедших на службу великого князя, вассальных княжат, представителей сто­личного боярства.

По данным распространенной редакции Сказания о Мамаевом побоище, в Коломне к армии Дмитрия при­соединились «мужи новгородцы». «Чюдно быша воинство их, и паче меры чюдно уряжено конми и портищем, и доспехом». В одном из вариантов Сказания снаряжение новгородцев описано более подробно: «Все люди наряд­ные, пансири, доспехи давали з города»,¹⁸ т. е. из государ­ственного арсенала. Это сообщение, на мои взгляд, вполне

достоверно и указывает, каким путем экипировались го­родовые отряды.¹⁹ Речь в данном случае идет о тяжело­вооруженных воинах, многим из которых оружие вруча­лось, видимо, лишь временно, на срок похода.

В коломенском походном построении «мужики новго­родские» занимали место в полку левой руки.²⁰ Участие новгородцев в Куликовской битве оспаривалось, но ныне убедительно доказано С. Н. Азбелевым.²¹ Он прояснил реальные подробности новгородской помощи. Так, новго­родский контингент, если верить распространенной редак­ции Сказания, возглавляли шесть командиров, что соот­ветствовало принятой во второй половине XIV в. практике отправки в поход новгородской рати, выставляемой пятью городскими концами, иногда под общим руководством степенного посадника. К тому же имена двух посланных на Дон военачальников удалось опознать как достовер­ные. Далее, новгородские посадники упомянуты в списке боярских потерь на Куликовом поле, воспроизведенном Сказанием и Задонщиной. Этот факт проверяется записью о павших в битве новгородцах, которая сохранилась в ру­кописном синодике XVI в. новгородской Борисоглебской церкви (в Плотниках).²²

Новгородская сила откликнулась на призыв Москвы о помощи не случайно. Как раз в год Куликовской битвы великий князь Дмитрий перезаключил с новгородцами союзный договор о совместной борьбе с врагами Москов­ской Руси. Эти обязательства северный союзник Москвы как в 1375, так и в 1380 г., видимо, точно выполнил. Ха­рактерно, что сообщение о битве на Дону приведено нов­городским летописцем в подчеркнуто торжественном тоне, как общерусское свершение. Именно в 1380 г. «по завету о победе на Мамая» была заложена на Славковой улице церковь Святого Дмитрия.²³

Возвращаясь к коломенскому «уряжению» полков, от­метим, что примененное там пятичастное построение ос­новных тактических подразделений в русском военном деле было известно с XII в. и удержалось четыре столе­тия спустя. В XIV— XV вв. такая разбивка постепенно вытеснила традиционное разделение войска на три полка;

она позволила усложнить бой, шире осуществлять глубо­кий маневр, выставлять значительное дальнее сторожевое охранение, создавать более эффективный, эшелонирован­ный в глубину и по фронту боевой порядок, лучшде при-

40

крывать главный полк — обычно ставку командующего. Увеличение числа основных боевых подразделений сверх шести-семи затрудняло единое руководство ими в бою, а малое число полков (один-два) снижало способность войска к маневру и, как правило, являлось показателем незначительности сил одной из враждующих сторон. Ко­личество полков, участвовавших в коломенском смотре, напротив, отражало многочисленность собранной армии.

Войско, разделенное на полки, согласло заслуживаю­щей доверия Летописной повести о Куликовской битве, выступило из Коломны 20 августа.²⁴ Оно было готово к внезапному нападению и встречному бою. В связи с этим понятно формирование передового полка сразу из четырех несущих боевое охранение отрядов. Вскоре после 20 августа войско достигло устья р. Лопасни. Тем самым оно вышло к месту предполагаемого соединения Мамая, литовцев и рязанцев и перерезало главный Муравский шлях, которым татары обычно ходили на Москву. Задача начального этапа похода, заключавшаяся в упреждающем выдвижении к месту объединения вражеских сил на Оке, была выполнена. Последующая переправа войска через Оку и его движение в глубь Рязанской земли произвели на участников антимосковской коалиции деморализующее действие.

Олег Рязанский, до последнего момента надеявшийся, что великий князь уйдет от ордынских полчищ на Двину или в Новгород Великий, «устрашися и возтрепета зело». А князь Ягайло, уже подошедший к Одоеву, «слышав, яко Олег убоася, и пребысть ту оттоле неподвижным».²⁵ Формулировки летописцев не вполне точны. Литовское войско продолжало свое движение для соединения с Ма­маем. Однако Ягайло, направив свою армию вместо Оки к Дону, явно не торопился. В литовском войске, как вы­яснил В. Т. Пашуто, кроме восточноаукштайских, не было надежных сил.²⁶ Характерно, что в составе этого воинства отсутствовали белорусы и украинцы.²⁷ Русское население Литвы поход явно не поддерживало; более того, отдельные литовские и славянские выходцы (из Полоцка, Друцка, Брянска), как мы увидим ниже, дрались на Куликовом поле на стороне Москвы.

После переправы через Оку пришла весть о том, что Мамай все еще «в поле стояща и ждуща к собе Ягайла на помочь рати литовскыя».²⁸ Русское командование тогда,

вероятно, приняло решение очередной раз упредить соединение частей противников и идти навстречу Мамаю к верховьям Дона. Во время кратковременной остановки у устья р. Лопасни к русскому войску присоединились «остаточные вои. После выступления армии на этом месте был оставлен Тимофей Васильевич Вельяминов, «да егда пешиа рати или конныа поидет за ним (князем Дмитрием. — А. К.), да проводит их безблазно (непоколе­бимо. — А. К.)».²⁹ По словам Никоновской летописи, вели­кий князь в то время печалился, «яко мало пешиа рати». Эта рать, видимо, не поспевала за конницей и догнала

основные силы уже у Дона.

Войско, вступившее 25 августа в пределы Рязанской земли, вероятно, сошло с Муравского шляха и уклонилось в юго-восточном направлении. Очередная остановка была сделана у г. Березуя, находившегося в 23 поприщах (около 30 км) от истока Дона.³⁰ В Березуе к основным силам присоединились князья Ольгердовичи: Андрей с псковичами и Дмитрий с брянцами.³¹ Приведенная ими «кованая рать» (тяжеловооруженные воины) усилила армию как раз накануне решающей схватки. В Березуе она пробыла несколько дней,³² поджидая отставших и «перенимая вестей». Разведчики сообщили о движении Мамая, не знавшего о местонахождении русского войска, к верховьям Дона, «доколе приспеет нам Ягайло».³³ 6 сен­тября московская рать подошла к Дону в месте впадения в него р. Непрядвы. И на этой заключительной стадии похода соединения литовцев и татар так и не произошло. Инициативу прочно удерживало русское командование. На берегу Дона к армии присоединилась пехота. «И ту приидоша много пешаго воиньства, и житейстии мнози людие, и купци со всех земель и градов».³⁴ Это сообщение указывает на участие в войске «черного люда» и исполь­зование (кроме сохранявшей решающее значение кон­ницы) значительных масс пехоты, видимо необходимой в широком антитатарском походе. Не следует представ­лять пехотинцев как обязательно обездоленных, нищих людей. В их ряды рекрутировались состоятельные горо­жане: купцы и ремесленники. С XIII в. пехота оказалась родом войск, влиявшим на исход сражения, в том числе и с конными степняками.³⁵ Продемонстрировала она свои качества и на Куликовом поле. Пехотные части были, видимо, и в ордынском войске.

В русской рати сошлись люди разного социального положения. Источники Куликовского цикла — случай до­вольно редкий — отмечают «простых», «молодых» (в смы-. сле имущественного положения) людей,³⁶ но не обяза­тельно пехотинцев. Все эти факты раскрывают великий общенародный размах, который приняла во времена Дмит­рия Донского борьба русских людей за освобождение и независимость своей земли.

Итак, за 20 дней похода русская рать прошла 300 км. С учетом остановок в Коломне, у устья р. Лопасни, в Бе­резуе путь к Дону занял 12—13 дней. Движение русского войска можно назвать маршем-мобилизацией. На каждой остановке в его состав вливались новые пополнения. Сле­дование к Дону не отличалось особой быстротой. Зато оно позволило подтянуть отставших и осуществить пла­номерный сбор не только ближних, но и дальних «воев». История Руси XIV в. не знает столь широкой по масш­табу походной операции, характеризовавшейся наращива­нием вооруженных сил по мере их наступательного дви­жения навстречу противнику. Боевой дух подошедшего к Дону войска подняла грамота, полученная от Сергея Радонежского, еще ранее предсказавшего победу Дмит­рию. Приведенная в Летописной повести о Куликовской битве, она звучит с подкупающей достоверностью: «Чтобы еси господине таки пошел, а поможет ти бог и святая Бо­городица».³⁷ На военном совете после споров было при­нято бесповоротное мужественное решение начать пере­праву через Дон.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ В Сказании о Мамаевом побоище упомянуты князья Федор Семенович и Семен Михайлович. По мнению Ю. К. Бегунова, Фе­дор Семенович в данном тексте перепутан с Федором Романови­чем, который сражался и погиб на Куликовом поло вместе с сы­ном Иваном. Что касается Семена Михайловича, то он в дей­ствительности был убит еще в 1377 г. на р. Пьяне (Бегунов Ю. К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.:

Слово о полку Игореве и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966, с. 493—494).

² Достоверность названных здесь мелких князей Белозер-ско-Ярославского края заподозрена на том основании, что обо­собление связанных с ними уделов, по сохранившимся данным, происходило будто бы не древнее начала XV в. (Бегунов Ю. К. Указ. соч., с. 495—497). «Историчность» приведенных имен от-

Дата добавления: 2015-07-26