Алтарь воду

его из «дикаря» в ручного. Мельвиль Херсковиц так опи­сывает процедуру инициации. Неофита на три дня закры­вают в комнату, где ему каждый день меняют белье. В эти дни в комнате рядом или во дворе родственники и друзья пеофита поют африканские гимны и католические молит­вы. Делают это они под руководством священника из са­ванны (pret — savann), одного из водуистов, читающего весьма приблизительно на память католические молитвы. Время от времени «болельщики» совершают «малую про­цессию» вокруг комнаты неофита, неся флаг избранного лоа, которому приносят в жертву безалкогольные напит­ки — какао, молоко с рисом и сухие яства (mange

sec) — курицу с рисом. Предпочтение отдается сладким блюдам, так как водуисты убеждены, что лоасы большие любители десерта.

На третий день происходит обряд посвящения. Неофит одевает новое белье цвета, символизирующего избранного им лоа. В его комнате собираются все участники цере­монии во главе с унганом, крестным и крестной. В роли последних предпочитаются родители близнецов или близ­нецы, которые, по поверию водупстов, приносят счастье. Присутствующие под бой священных барабанов распевают гимны в честь лоасов вперемежку с католическими молит­вами. Неофита подводят к унгану, тот окунает руки в со­суд с холодной водой, в которой плавают^чнакрошенные листья душистых растений. Этим раствором унган «моет голову» неофиту, вслед за чем лоа немедленно «вселяется» в новообращенного. Посвящаемый в полусознательном состоянии падает на ложе, присутствующие опускаются на колени и пребывают в состоянии оцепенения, пока унган не сообщит им, что лоа «доволен». После чего посвя­щенного оставляют спать, участники же церемонии съе­дают часть приготовленных для лоа яств. На этом цере­мония инициации заканчивается.

Если же лоа, вселившийся в неофита, оказывается «буйным», враждебным, о чем свидетельствует беспокой­ное поведение посвященного — судороги, вопли, прыжки и т. п., то унган такого лоа «загоняет в сосуд», который закапывает в землю с тем, чтобы «враждебный лоа» никог­да впредь не нарушал покоя ни посвященного, ни его род­ственников.

А теперь посмотрим, как происходит моление воду­истов. Вот как его описывает в своем романе «Хозяева росы» известный гаитянский прогрессивный писатель Жак Румен.

В селении образуется процессия, направляющаяся в святилище — умфро. Ее возглавляет унган, за ним сле­дуют унси в белых тюрбанах и белых одеждах. У каждого из них в руке зажженный сосновый факел. Далее идут церемониймейстер — ла-плас и знаменосцы, они несут флаги, на которых вышиты кабалистические знаки, симво­лизирующие лоасов. Шествие замыкают барабанщики.

В умфро участники процессии совершают церемонию «целования земли». Они преклоняются перед митаном (центральным столбом), священными барабанами, хозяи-

rom умфро — унганом, расточают церемониальные покло­ны друг перед другом. Их жесты и движения отдаленно напоминают французских аристократов, танцующих мену­эт, которых в свое время копировали рабовладельцы.

Затем унгану подают кувшин с водой. Он его медленно поднимает вверх, поворачиваясь при этом на все четыре сторЪны, и окропляет землю несколькими каплями воды, после чего рисует магический круг, потом выпрямляется и начинает петь, унси вторят ему:

Папа Легба, открой нам загородку, аго, йе! Антибон-Легба, открой нам загородку, чтоб мы могли войти.

Мы войдем, чтобы возблагодарить божество. Папа Легба, владыка трех перекрестков, Владыка трех дорог, владыка трех каналов, Открой нам загородку, чтоб мы могли войти. Мы войдем, чтобы возблагодарить божество.

Когда Легба снисходит на одного из молящихся, унган вновь очерчивает на земле магический круг, водружает в центре его зажженную свечу и обращается к Легба с приветствием.

Указывая на корзину из ивовых прутьев, привязанную к митану, унган говорит Легба:

— Вот сума с едой, она понадобится тебе на обратном
пути. Ничего не забыто: початки жареной кукурузы, обли­
тые патокой и оливковым маслом, солонина, сладкие пи­
роги и ликер, чтобы ты мог утолить жажду.

— Спасибо, — отвечает божество устами своей «лоша­
ди», — спасибо за пищу и питье. Вижу, что засуха ввергла
вас в беду, но это пройдет, это изменится. Путь добра и зла
перекрещивается. Я, Легба, владыка этого перекрестка.
Я сделаю так, что мои сыновья негры выйдут на счастли­
вую дорогу. Они покинут тропу нищеты.

Унган подает знак, и раздается прерывистая дробь ба­рабанов. Разрастаясь, она переходит в оглушающий треск, бушующий в ночи. Общая песнь взвивается ввысь, увле­каемые древним ритмом крестьяне пускаются в пляс. Подогнув колени и раскинув руки, они движениями выра­жают свою мольбу:

Легба, дай увидеть это! Легба, знай, нас двое!

Прислужники унгана кружатся вокруг митана, и белая пена их одеяний смешивается с колышущейся синей вол­ной крестьянских одежд.

Унган встряхивает ритуальной погремушкой. Бараба­ны стихают. В центре магического круга ла-плас рассти­лает белую салфетку и кладет на нее огненно-рыжего петуха, дабы связать все сверхъестественные силы в один узел из крови и перьев.

Унган хватает петуха и потрясает им над головами мо­лящихся. Затем он сильным рывком отрывает ему голову и размахивает туловищем на все четыре стороны.

— Абобо! — поют его помощники.

Унган повторяет свое движение и окропляет землю тремя каплями крови.

«Истекайте кровью, истекайте кровью, истекайте кро­вью», — поют крестьяне.

В неистовом порыве унси пляшут и поют вокруг при­несенной в жертву птицы и, описывая вокруг петуха кру­ги, горстями вырывают из него перья, пока совсем не ощиплют его. Унган развевает перья петуха вокруг стол­ба, вновь очерчивает новый круг и водружает в центре зажженную свечу.

Ощипанный петух, ставший в результате жертвенной смерти «кокло» — божьим петухом, будет сварен без чес­нока и сала и съеден в честь могучего и всесильного Легба...⁶⁶

Важное место в водуистском культе занимают погре­бальные церемонии. Описание одной из таких церемоний погребения Тонтона-Пьера, служителя Ти-Данги, бога ре­бенка, которой руководит унган Буа-д'Орм, мы находим в романе «Деревья-музыканты» Жака Стефена Алексиса.

«Главный жрец вошел в Дом мертвых, завешанный внутри белыми простынями. За ним следовал хор унси, затем шли другие посвященные, принадлежавшие к семей­ству покойного. На полу помещения был приготовлен при­бор Тонтона-Пьера, а рядом расставлены бутылки оршада и ритуальные блюда с маньокой, маисом, плодами иньяма, бататами, мясом, лепешками, леденцами. Сосуд Ти-Данги, перевязанный белой лентой, занимал почетное место по­среди комнаты, а в огромном продолговатом «погребаль­ном котле» блестела переливчатым блеском беловатая жидкость, в которую опущены были две ветки «кружевно­го дерева».

Началось символическое погребение Тонтона-Пьера... Буа-д'Орму предстояло освободить от телесной оболочки «владыку» покойника — лоаса Ти-Данги.

Процессия обошла Дом мертвых. Двое мужчин вынесли в перистиль «погребальный котел», и Буа-д'Орм направил­ся к ограде святилища в сопровождении остальных веру­ющих. Старик нес большую белую скатерть. Чуть слышно шагая, люди двигались вслед за главным жрецом, который шел слегка покачиваясь. Дойдя до деревьев-жертвенни­ков, он опустился на колени и расстелил на земле ска­терть. Родственники покойного выстроились полукругом

Трансе

за оградой. Буа-д'Орм выпрямился... Послышались скорб­ные молящие звуки ритуального гимна.

Буа-д'Орм медленно качал головой, наблюдая за соб­равшимися. По ту сторону дороги рос священный ореш­ник, протягивая тонкие ветви навстречу ночи. Придет ли изумрудная змея, богиня, обитающая в этом чудесном ку­старнике? Явится ли она своим детям? Главный жрец стал взывать к ней:

Аизан, Аизан, приди ко мне!

О Лизан, Аизан, приди к нам!..

В орешнике раздался шорох, среди листвы показалась и тотчас же спряталась треугольная головка. Грянул хор, приветствуя богиню, согласившуюся присутствовать на мистическом погребении Тонтона-Пьера. Клемезина Дье-бальфен впала в транс первая. Она вышла вперед, смор­щенная, еще более согбенная, чем обычно, нетвердо ступая под тяжким бременем лет. Звуки гимна поднялись к са­мым звездам.

— Аго-йе, Ти-Данги!.. — взывал Буа-д'Орм. — Тон­тон-Пьер вырос на нашей земле стройный, как ствол моло­дой пальмы. Он работал в поте лица, Ти-Данги! Он никог­да не боялся нищеты, Ти-Данги! Он трудился, трудился, трудился!.. Мы все знали только нищету и труд, аго-йе!.. Мы отдавали тебе то немногое, что имели, аго-йе! Не поки­дай нас, Ти-Данги!.. Твой служитель умер, Ти-Данги, но все же не покидай нас!.. Приди, выбери того, кта.достоин служить тебе!.. Мы все собрались здесь, выбирай! Ты ну­жен нам, Ти-Данги! Мы не может отпустить тебя, Ти-Данги!

Буа-д'Орм бросился на колени. Как молния, промель­кнуло в листве какое-то животное и упало на белую ска­терть. Подхватив ее, главный жрец тут же связал все че­тыре конца. Хор запел, обращаясь к Ти-Данги:

Явись, Ти-Данги! Прошел день, Пройдет время, Явись, Ти-Данги!

Четверо мужчин взяли скатерть. Подняли ее с глухим стоном, словно это была непосильная тяжесть. Их лица были искажены от натуги. Шествие двинулось в обратный путь...

Войдя в Дом мертвых, носильщики положили скатерть в угол, рядом с прибором. Женщины принялись вытирать большими платками потные лица тех, в кого вселились духи...

По знаку Буа-д'Орма церемониймейстер святилища взял принадлежавший богам сосуд из красной глины и унес его. В перистиле лоасы-охотники выстроились в два ряда, лицом друг к другу. Главный жрец уединился в зале собы — вождя племени. Двое мужчин принялись ветками кружевного дерева взбалтывать воду в большом котле. Толпа отхлынула: этой воде приписывали свойство обес­цвечивать кожу. Все быстрее взмахивая руками, мужчины с силой хлестали по воде. Во тьме ночной раздавались синкопированные звуки песнопений. Барабанщики схва­тили сосуд Ти-Данги; один из них зажал его между коле­нями и принялся стучать по нему железным прутом. Двое других, последовав его примеру, мерно ударяли по стенкам сосуда...

Вдруг раздался глухой звук — амфора разбилась, и наступила тишина. Буа-д'Орм тотчас же вышел из залы собы в блистающей белизной одежде; голова его была по­вязана белым платком, лицо казалось просветленным...

— Сосуд разбился. Скорее в дорогу! Пусть те, кому неведом страх, следуют за мной. Но будьте осторожны! Горе тому, кто оглянется назад!

Барабанщики подобрали осколки глиняной амфоры, разбившейся под ударами железных прутьев. Двое муж­чин взяли «погребальный котел». Процессия двинулась в путь... Люди должны были оставить на перекрестке Не­видимых осколки амфоры и вылить погребальную воду.

Вскоре издали донеслись звуки скорбного гимна веч­ного расставания:

Пробил час,

пришло время!

Пробил час,

пришло время!

Мы разобьем сосуд!

Пробил час,

пришло время!

Простимся с сыном Дагомеи!

Мы разобьем сосуд!

Дата добавления: 2015-07-26