К автоматизмам

«Пускание себя» очень часто приводит к мышечному спазму: человек разозлился, в нем все кипит, и... обходя более тонкие позывы психических и человеческих реакций, он пускает себя на реакцию животного: он дает плюху.

Если актер был до того так зажат, что и плюха является смелым шагом по пути раскрепощения, то следует поощрить и плюху, но только как временное попущение, как переход к более тонким и глубоким реакциям.

Дело в том, что были и другие позывы, но на них себя актер не пустил.

В связи с этим возникает вопрос: почему в жизни у примитивных людей (и у пьяных) так легко все переходит в драку?

Что же? Они не пускают себя на более тонкие реакции? Или более тонких там совсем не бывает?

Пожалуй, что и не бывает (корка-то заторможена) — ведь у животных, у детей и пьяных от слова к драке всего один шаг, и того меньше. Более же тонкое появляется у человека постепенно, вырастая из самых неуловимых следов ощущений и чувств.

Эти следы постепенно, пройдя через многовековой родовой и видовой опыт, делаются все более и более ощутимыми, и вот тут-то об них уже можно говорить как о существующих, но отвергнутых или заторможенных человеком (или актером).

А что же сознательный анализ и синтез? Неужели они становятся не нужны, как отжившая свое время телега, вытесненная автомобилем?

Анализ и синтез были и есть одни из величайших достижений человеческого мышления; они-то именно больше всего и отличают мышление человека от животных.

И было бы безрассудно отказываться от анализа роли, от обдумывания ее в целом и по частям. Почему не разбить роль на куски, почему не обрабатывать и не усваивать каждый кусок по отдельности? Если сразу и полностью она не дается?

Или, если дело идет о сложном творческом процессе, — почему не выделить из него некоторые явно заметные «элементы» его (как внимание, освобождение мышц, круг и проч.)?

Или почему бы, разобрав и обдумав по частям внешние и внутренние качества образа (роли), — почему бы отказываться от воспитания их в себе, каждого из качества по отдельности; и потом, почему бы не стараться соединить их вместе?

Словом, почему не пустить в ход рационалистический разбор? Почему не подтолкнуть себя, если работа приостановилась, сама нейдет дальше или, если запутался и не знаю, что делать и с чего начать.

Но есть и другой путь к созданию и постижению — путь действоваиия — путь инстинктов, путь автоматизмов.

Можно научиться плавать, предварительно обмозговав всё, что следует и чего не следует делать: как дышать, как держать голову, как двигать руками и ногами, а затем приучать себя последовательно ко всему. А можно делать и иначе: как делают животные, дикари, да и огромное большинство людей: идут в воду и пробуют на деле, как это всё само собой получится.

Здесь учит сама вода — организм невольно приспосабливается к ее требованиям, пробует, выверяет, убеждается и быстро осваивается с новой стихией.

Если покопаться в этом процессе, в нем тоже можно разыскать и анализ и синтез, но возникновение и взаимодействие того и другого происходит так неуловимо быстро, что весь процесс этот совсем не похож на обдумывание, взвешивание, принятие определенного решения — словом, на всё то, что характерно для сознательной работы нашего мышления.

Тут наоборот обнаруживается присутствие каких-то автоматизмов, существующих и действующих за порогом прямого сознательного анализа и синтеза.

Человеческое сознательное мышление отличается от мышления животных прежде всего наличием анализа и синтеза.

Только анализ и синтез способны были дать человеку драгоценнейшее самосознание, а за ним — создание языка, членораздельной речи, а дальше — и всего величественного прогресса: наук (как математика, физика, химия), искусств и наконец — философии.

Но как бы ни было высоко наше человеческое мышление по сравнению с животным, — не надо забывать, что оно еще очень недавнее, молодое: оно еще только складывается.

Еще только каких-нибудь несколько десятков тысяч лет, как оно возникло.

В то время как мышление, присущее животному, складывалось миллионами лет.

И оно есть в нас, оно тоже наша драгоценность: только в соединении с ним, с этим созданным и выверенным жизнью аппаратом, и возможен был такой быстрый рост человечества.

В чем заключается оно, это мышление, создававшееся миллионами лет?

Нет никакой возможности окинуть одним взглядом тот огромной сложности путь, какой пройден живым существом от первичных организмов до человекоподобной обезьяны. И за всё это время постепенно, но неуклонно складывались всевозможные автоматизмы в живом существе. Благодаря их действию оно и могло существовать, приспосабливаться к окружающему, ориентироваться в нем и противоборствовать ему. Они, эти автоматизмы, и были главным оружием живого существа в его борьбе с окружающим.

Сначала, у низших организмов, автоматизмы были только грубо физиологичны, затем, с образованием и развитием нервной системы, к физиологическим и двигательным стали присоединяться и автоматизмы чувствований, памяти, ассоциативных процессов, мышления, выбора и вообще психические.

Если живое существо прошло через миллионы лет и через мириады жизней и не только сохранилось, но и дошло до степени человека — это явное свидетельство того, что автоматизмы его неплохо устроены.

Задача будущего прогресса — не уничтожать эти автоматизмы, а совместить и гармонически слить их работу с работой нашего сознания. А кроме того — создать и новые автоматизмы, полезные для нашей жизни,работы или творчества.

Наше дело — «искусство жизни на сцене» — есть в значительной своей части восприятие, ориентировка, приспособление к обстоятельствам и вообще —реакция на окружа-

ющую нас на сцене действительность. Пусть факты и обстоятельства там большею частью воображаемые, пусть жить там надо в присутствии публики (и даже для публики — чтобы она увидала малейшие нюансы переживаний актера), но все-таки там надо жить — реагировать, бороться, действовать. Дело ли это главным образом сознательного анализа и синтеза? Не больше ли здесь, как и во всей нашей жизни, проявления тех таинственных для нас автоматизмов, которые сами, без всякого нашего приглашения, вступают в действие ежесекундно и беспрерывно?

Сознательные анализ и синтез только контролируют и направляют, по мере сил, их кипучую деятельность. Иногда помогают, иногда мешают, а в общем, — пытаются сработаться с ними.

Зная всё это — можно ли отказываться от услуг такого давнего и прочно сложившегося в нас психического и физического аппарата?

Когда же мы ставим в основание нашего искусства рационалистический подход анализа и синтеза, — мы прежде всего приостанавливаем благодетельную (и естественную) деятельность наших непроизвольных автоматизмов.

Дать ход и свободу этим автоматизмам — не заказывать себе (здесь я должен хотеть того-то), а — отдаваться тому, что хочется, — как видите, не есть что-то новое, только что открытое или изобретенное, — оно имеет дочеловеческую давность.

И хоть в нем и бывают ошибки, нуждающиеся в исправлении нашим сознанием, — пренебрегать им все-таки никоим образом не следует.

Приглядываясь к разного рода исследовательской деятельности, приходишь к мысли: а не самое ли трудное при исследовании откладывать в сторону свои метафизические идеи? И, спрашивая природу, не самое ли трудное — прислушиваться только к тому, что она скажет, и не подсказывать ей ее ответов?

Наше самонадеянное, так называемое логическое мышление имеет склонность делать умозаключения без достаточной предварительной проверки всех фактов.

Иногда умозаключения эти бывают верны в своем предвидении, иногда же оказываются злейшей шуткой над нами.

То, что мы предлагаем, это новый вид мышления. Это мышление в действии. Мышление во время действия — мышление действием.

Это пробуждение автоматизмов.

Творчество является методом мышления.

Мышление творчеством — это древнейший вид мышления, и не надо пренебрегать им, а надо поощрять. Он сильнее молодых анализа и синтеза.

Дата добавления: 2015-07-26