Первым делом — самолеты 3 страница

— Эй, парень, ты чего там? — крикнул один из боевиков.

Витек подмигнул своим и, делая вид, будто катается по земле, снова завопил:

— Плечо, паскуды, плечо, прострелили! А—а!..

— Парень! — обрадовано крикнул боевик. — Тебе помощь медицинская нужна. Выходи, давай, окажем! У нас опыт есть.

Оба боевика заржали. Очередная фраза Злобина заставила их расслабиться.

— Ладно, — крикнул Витек. — Сдаюсь. Ждите, только лапти переобую.

Он отдал свой «ИЖ—71» Ватсону, а карабин Степанычу, и велел им время от времени беспокоить нападавших огнем, а сам с гранатой пополз к фургону.

Мгновение спустя прогремел оглушительный взрыв. Над головой Витька засвистели осколки, фургон вспыхнул, как вата. За секунду до этого один из боевиков успел нажать на спуск. Короткая очередь срезала деревца метрах в пяти перед Витьком. Выждав минуту, он осторожно подполз к "фургону и заглянул за него. Оба боевика в неестественных позах лежали на спине. Отстрелялись, болезные.

Встать во весь рост ему не удалось: в горячке боя он не заметил, как последними выстрелами его ранило в обе ноги. Витек вернулся в скит ползком, постанывая от боли...

XXII

Грота, Кабана, Мориарти, Гоблина и Заику привез во дворец все тот же Садык. Криминальная компания с удивлением взирала на купола, восточный дворец, минарет, с которого неожиданно, призывая к молитве, заголосил муэдзин. Подобного им в своей жизни видеть еще не приходилось.

Как только Грот, Кабан, Мориарти, Гоблин и Заика остались одни, поскольку Садык отправился узнать, куда разместить прибывших, они дружно разделись до трусов и попрыгали в бассейн. Давно немытые, распаренные от жары; они с удовольствием плескались в удивительно прохладной воде. Хотя рядом был Персидский залив, приезжие и аборигены предпочитали купаться в бассейнах, ибо температура воды на открытых пляжах зимой была, понятно, холодноватой, д летом наоборот очень теплой, что не приносило находящимся в воде желанной прохлады.

Вернувшийся Садык был потрясен, увидев бултыхающиеся в воде его высочества русских зэков. В бассейне было дозволено купаться лишь самому Аль Азизу, его гостям и приближенным, а уж никак не слугам, а именно к этой категории относились выкупленные из тюрьмы неверные.

— Кыш! Кыш! — заорал Садык и замахал руками так, будто действительно сгонял кур с насеста. — Пошли прочь, дети осла и внуки верблюда! Вон отсюда, вон!

С блаженной физиономией вынырнувший из воды Кабан выпустил изо рта струйку воды. Он ни слова не понимал по—английски, поэтому спросил у знавшего немного язык Грота:

— Чего он хочет, корифан?

— Говорит, что ты на свинью похож, — заявил Грот, сообразивший, что они попали впросак и им здорово попадет, — которая залезла своим немытым рылом в ванну его высочества.

— Чего? — с угрозой произнес Кабан, вылезая из бассейна. — Да он сам на макаку похож, хвоста только и не хватает!

— Эй, эй, Ка—абан! — дернул бывшего авторитета за ногу Заика. — П—придержи коней! Да—давно па—араши не нюхал? Не вы—выеживайся давай! А то на—ас всех к едрене—фене обратно в ка—аталажку отправят!

Кабан, пораскинув мозгами, решил — прав Заика. Чего выпендриваться—то. Выдернул их шейх из эмиратских железных клеток, и спасибо ему. А в бассейн тоже без разрешения лезть не следовало, все—таки не как почетные гости к шейху прибыли. Он прикусил язык и стал одеваться.

Последовали его примеру и остальные участники водных процедур. Вскоре компанию привели на задний двор и показали им место жительства, вернее, место ночного отдыха, так как днем им предстояло работать, отрабатывать потраченные на их выкуп деньги. Как людям другой веры, или, проще говоря, неверным, им выделили жилье отдельно от мусульман. В небольшом домишке из необожженного кирпича на задворках дворца. Зеки тут же окрестили его сараем. Внутри сарай представлял собой крохотную комнатку с брошенными на пол кусками войлока вместо кроватей.

— Как настоящие гастарбайтеры теперь жить будем, — сказал Кабан, оглядывая комнатку. — Мать их так растак!

— Все лучше, чем в камере, — пробурчал Мо—риарти.

Он, в отличие от Кабана и Грота, был всем доволен. Заика и Гоблин, впрочем, тоже не выглядели расстроенными.

— И т—то ве—ерно! — заявил Заика и плюхнулся на кошму в углу.

Компания разлеглась на полу, однако отдыхать им не позволили. Пришел какой—то тип с внешностью головореза, выдал им длинные белые рубахи с короткими рукавами и распределил обязаннрсти.

Заике досталось место мусорщика. Мориарти и Гоблина отправили вместе с бригадой строителей на отделочные работы в недавно отстроенный дом одного из сыновей шейха, а Кабана определили в конюшню. Нет, не выгуливать, холить и лелеять скакунов его высочества, эту работу выполняли квалифицированные специалисты, а убирать за конями навоз. Грота же никуда не распределили. Его повели в главный дом знакомиться с шейхом Абдулом Аль Азизом.

Сразу его шейху не представили. Грот долго маялся в боковой комнате, затем Садык пригласил его в покои хозяина. Однако зал приемов был пуст, шейх находился на террасе. Туда в сопровождении Садыка Грот и отправился.

В летней открытой пристройке к зданию, с видом на Персидский залив, на ковре за большим резным столом на коротких ножках сидели двое мужчин: один страшно толстый с маленькими глазками на грушевидном лице; другой худой, высокий, с длинной седой бородой. Оба были одеты в длинные белые галабии, на головах у каждого красовался белый платок — куфия, прижатый к темени двумя толстыми шнурами. По всем канонам столь представительным персонам полагалась иметь Сзади пару слуг с опахалами, однако цивилизация пустила свои корни и в доме шейха: в углу террасы работал вентилятор.

Садык сказал мужчинам что—то на арабском, потом подтолкнул Грота к толстяку и, незаметно ударив его сзади по спине, тихонько произнес:

— Поклонись его высочеству.

Грот сделал неуклюжий полупоклон и выдавил из себя, приветствие:

— Гуд монинг!

— Садись, Грот, — так же на английском ответил ему шейх, а когда тот одновременно с Садыком уселся на пол за стол, прочитал молитву, в завершении которой Абдул Аль Азиз, худой араб и Садык, сложив пальцы лодочкой, провели ладонями по лицу сверху вниз.

— Аллах акбар, — произнесли присутствующие хором.

— Акбар, — с опозданием присоединился к ним Грот после тычка Садыка и неумело провел руками у лица.

Садык налил всем чаю. Хлебнув из пиалы, Абдул Аль Азиз потребовал:

— Давай, Грот, расскажи о себе и о своей жизни.

Грот сделал глоток чаю, из—за непривычки пить из пиалы обжег небо, поставил ее на столик и начал рассказывать. Говорил он минут пятнадцать, естественно, не всю правду о себе, но стараясь придерживаться ее там, где он мог представить себя в выгодном свете. Шейх и худой араб, выслушав Грота, переглянулись, посовещались, после чего Аль Азиз объявил:

— Ситуация такая. Ты, Грот, человек сообразительный и с воображением, нам подходишь. Английский у тебя хромает. Придется подучить. Я дам тебе парочку отменных учителей. Срок обучения — две недели. Как только поправишь язык, поедешь в одну страну с особым заданием. Если все сделаешь как надо, дам тебе денег, оформлю гражданство любой страны мира и отпущу на все четыре стороны, клянусь Аллахом, Если нет, то до конца своей жизни будешь работать на задворках дворца, отрабатывая те деньги, которые я потратил на тебя, сам знаешь за что. Договорились?

Грот был готов на все, лишь бы вырваться из дома шейха, где все было не по—русски, наперекосяк, и жить стало просто невмоготу, хоть в петлю лезь. И вот появилась какая—то отдушина, намек на выход из положения. Надо быть дураком, чтобы не схватиться за эту соломинку, а уж к дуракам Грот себя никогда не причислял. Он сдержанно кивнул:

— Я согласен. Если не секрет, сколько это будет вам стоить?

— Вот это деловой разговор, — одобрил Абдул Аль Азиз прагматизм Грота и назвал такую астрономическую сумму, что тот от удивления вытаращил глаза: этих денег ему хватит на безбедную жизнь до самой старости, даже если не экономить на черной икре, девках и шампанском...

— Можете на меня рассчитывать, ваше высочество, — вполне искренне заявил он.

Шейх величественно поднял руку, словно благословлял его на подвиг, и торжественно произнес:

— Что ж, ступай, и да пребудет с тобой удача.

Грот, сообразив, что с арабами надо вести себя учтиво и с достоинством, поднялся, выполнил почтительный полупоклон, который подсмотрел в каком—то индийском фильме, и удалился в сопровождении Садыка.

Кабана, так же как Грота, Заику и Мориарти, не устраивала жизнь раба, или, как он говорил гастарбайтера, на задворках дома шейха. Он считал, что заслуживает лучшей доли, но не видел пока выхода из сложившейся ситуации. Куда, черт возьми, податься русскоязычному зеку в чужой стране, без денег, документов, да еще с рязанской рожей, выделявшейся среди восточного типа лиц арабов как белая фасолина в куче красной.

Гроту Кабан жгуче завидовал. Еще бы, пока он махал в конюшне лопатой, выгребая за скакунами шейха навоз, Грот в белой рубашечке, ходил, подумать только, на уроки английского! Тьфу! Еще бы шортики, гад, надел. Не раз Кабан, весьма недовольный нынешним образом жизни Грота, пенял ему на то, что тот за гроши продался шейху, сменил свое высокое звание честного вора на статус фраера галимого.

В последнее время Грот старался с Кабаном не ссориться. Впереди у него была замечательная перспектива оказаться на свободе, причем с кое—какими денежными средствами, а потому зачем ему лишние разборки в кодле, с которой он в ближайшее время расстанется навсегда.

— О, май френд, мистер Кабан! — в ответ на очередной упрек заявил Грот, развалившись на кошме с тетрадкой с записями. — Все будет о'кей! Когда вернусь из вояжа и получу бабло, обязательно выкуплю тебя, Заику, Мориарти и Гоблина.

— А вдруг останешься в пролете? — не очень—то доверяя посулам Грота, ответил Кабан.

— Ноу проблем, шеф! — Грот сладко потянулся. — Кинем тогда шейха да отчалим. Ты тут, Кабанчик, за время моего отсутствия присмотри, где у него что лежит. О'кей?

— Ладно, попробую, — пробурчал Кабан.

— И это... — Грот скорчил кислую мину. — Я очень прошу тебя не прикасаться к моим вещам, а то учительница английского жалуется, что от меня навозом стало пованивать.

Кабан ничего в ответ не сказал. Он вышел из домика, хлопнув дверью.

Но не только Грот вызывал у Кабана недовольство. Был еще один человек, кому он хотел бы высказать свои претензии, — это Наденьке Холмогоровой. Она старательно избегала общества своего бывшего возлюбленного, и за все время пребывания Кабана в резиденции шейха ему удалось поговорить с молодой женщиной только раз. Кабан искал с Надеждой встреч, и не только ради интимного интереса. Имелось у него для Холмогоровой одно поручение.

Повидаться с Наденькой наедине было практически невозможно. Обреталась она на женской половине дома, куда полноценным мужикам вход запрещен, а если и выходила из оной, то в сопровождении какой—либо женщины. И, тем не менее, Кабану повезло. Однажды Холмогорова, прискакав с конной прогулки и не найдя никого, кому можно было бы отдать поводья, была вынуждена сама поставить коня в стойло. Едва она въехала на скакуне в конюшню, как Кабан оказался тут как тут.

— Вот это встреча! — осклабился он и тут же закрыл дверь конюшни на щеколду. В помещении стало темнее. — Шахиня пожаловала!

Весьма надеясь на то, что приятеля в конюшне не окажется, Надежда скроила кислую мину.

— А—а, Ромео, привет! — и по приобретенной в гареме привычке прикрыла лицо легким прозрачным платком, оставив только глаза.

На молодой женщине были шаровары с тесемками на щиколотках, юбка, блузка, все легкое, воздушное. Смотрелась Наденька великолепно, особенно на скакуне. Этакая восточная амазонка. Кабан шагнул к коню, схватил Холмогорову за руку и выдернул из седла. Молодая женщина упала в объятия Кабана.

— Ты со мной эти штучки брось! — посоветовал он, имея в виду ложную скромность Холмогоровой, и отбросил с ее лица платок. — Открой личико, Гюльчатай!

— Пусти же, пусти! — потребовала Надежда, пытаясь сбросить руку приятеля со своей талии, но тот только крепче прижимал женщину к себе. — Нас могут увидеть.

Кабан ухмыльнулся:

— Никто нас не увидит, все на молитве, и ты это прекрасно знаешь. Так что не строй из себя недотрогу.

— Да пусти же! — рассердилась, в конце концов, Надежда. — Больно мне!

Она стала извиваться, и Кабан вынужден был ослабить хватку. Холмогорова вывернулась из его объятий.

— Ну, чего тебе? — спросила она и стала пятиться к двери.

Кабан сделал два больших шага, преградил путь.

— Поговорить хочу.

— Говори, — не очень—то дружелюбным тоном разрешила Наденька.

— Да чего ты себя так со мной ведешь? — психанул Кабан, обиженный несговорчивостью подруги.

— Как? — изображая невинность, распахнула Надежда пошире глаза.

— Как, как, — передразнил Кабан. — Шарахаешься от меня, будто я чумной. А ведь я по твоей вине оказался в Эмиратах, будь они прокляты! Если бы не ты со своей затеей украсть племянника Белова, я бы в Красносибирске сейчас конфетами торговал!

— Да, я виновата перед тобой, — призналась Надежда. — Но я постаралась искупить свою вину и упросила шейха забрать тебя, а заодно твоих дружков, из тюряги.

— Это верно, — вынужден был признать Кабан. — Но раз уж ты сделала одно доброе дело, то не останавливайся на достигнутом, вытащи меня, а заодно и себя, отсюда. — Он приблизился к Холмогоровой и зашептал: — Узнай, где у шейха деньги и драгоценности лежат, ну, золотишко, брюлики там и прочие побрякушки. А потом мне шепни. А мы тут с пацанами прикинем, как их лучше взять, прихватим тебя вместе с ними да всем гамузом слиняем отсюда.

Ну вот и выпал Холмогоровой шанс вырваться из гарема с приличным состоянием в кармане. Нужно только как следует распорядиться им, правильно, с умом организовать дело, а там, возможно, случится так, что все денежки у нее окажутся. Однако Наденька не хотела показывать Кабану, что заинтересовалась предложением — пусть поклянчит, побегает за ней, сговорчивее позже будет.

— Я подумаю, — сказала —она надменно. — И это... — Холмогорова помахала у лица ладонью и зажала двумя пальцами нос. — Отойди немного, Ромео, от тебя навозом несет... Ну, у тебя все?

— Нет, не все! — оскалился Кабан, и в глазах его зажегся недобрый огонек. — Ты мне еще кое—что должна.

Холмогорова поняла, что сейчас произойдет. Она сделала шаг назад и угрожающе сказала:

— И не думай, Ромео, плохо будет!

— А это мы сейчас увидим, — ухмыльнулся Кабан и толкнул Надежду в свободное стойло. — Я думаю, нам будет очень хорошо.

Молодая женщина стала отступать.

— Ромео, Ромео, — перешла она на увещевательный тон. — Не сейчас. Давай в другой раз, ну, милый, я тебя очень прошу!

Глаза у Кабана налились кровью. Он шагнул в стойло.

— Другого раза может и не быть, — прохрипел он, чувствуя, что уже не в силах совладать с охватившим его желанием. Он грубо схватил Холмогорову за шею, повернул и швырнул на коновязь.

— Пусти, дурак! — пытаясь вырваться из лап Кабана, сдавленно прорычала женщина. — Ты представляешь, что будет, если нас здесь застукают?

Кабан отлично представлял себе, что... И его, и Надежду запросто могли убить. Но ему было уже на все наплевать. Он ничего не слышал, кроме зова плоти, и ничего не видел, кроме соблазнительного тела Наденьки. Он придавил ее грудью к перекладине, задрал юбочку и приспустил шаровары. Надежда извивалась, однако силой Кабан обладал неимоверной. Он держал женщину крепко. Тонкая — в сантиметр шириной — полоска трусиков меж двух крепких, идеальной формы ягодиц окончательно помутила разум мужчины. Он заревел, спустил штаны и, схватив женщину за бедра, грубо вошел в нее.

— Я закричу! — жалобно и с болезненным придыханием предупредила Холмогорова.

В ответ Кабан сладострастно хрюкнул, схватил ее за талию и задергался в бешеном ритме. Рука Кабана больше не давила на шею, и Холмогорова наконец—то смогла принять более удобную позу. Изящно отклячив попку, она уперлась ладонями в деревянную перегородку и пошире расставила ноги. Опасность того, что в конюшню могут зайти и застукать их, придавала ситуации особую пикантность. Острые запахи конюшни действовали возбуждающе.

У Наденьки это был первый опыт экстремального секса. Неожиданно для самой себя она почувствовала сильнейшее желание. Задрожали колени, сладко заныл низ живота, где—то там, внизу, зародилась горячая волна, которая прокатилась по всему телу, ударила в голову. Из груди Наденьки невольно вырвался стон, и она содрогнулась от удовольствия...

XXIII

Лайза Донахью вернулась в свою квартирку в Нью—Йорке после работы усталой и голодной. Она по привычке щелкнула пультом дистанционного управления телевизором и, даже не взглянув на экран, направилась в конец большущей комнаты, где располагалась электрическая плита, несколько кухонных шкафчиков и бар.

Какая—то девица голосом Мадонны, а может быть, это была сама Мадонна, выпендриваясь, пела, но Лайза по—прежнему не обращала на экран внимания. Работающий телевизор служил ей в квартире фоном, а что там показывали, не важно.

Лайза выжала из апельсинов сок, приготовила сэндвич и со стаканом в одной руке и сэндвичем в другой села в кресло. Пела действительно Мадонна. Лайзе она никогда не нравилась ни как певица, ни как личность, даже в лучшие ее годы, когда все кругом с ума от нее сходили. Правда, теперь та увлеклась кабалистикой и стала другим человеком, даже имя поменяла. Ну что же, как говорят в России, флаг ей в руки.

Прихлебывая сок, девушка принялась щелкать пультом, прыгая с канала на канал. Ничего интересного'. Мелькали кадры боевиков, мыльных опер, дешевых комедий. Двадцатый, тридцать седьмой, семидесятый канал... Стоп! Она вернулась на пару каналов назад. Что—то ей показалось там заслуживающим внимания.

Лак и есть — вулканы! С некоторых пор они стали ассоциироваться у нее с Александром Беловым. Это ведь его хобби! Интересно, смотрит ли Саша эту программу? Вряд ли, если учесть разницу во времени в России и Америке. Но что это? Лайза внутренне напряглась и поставила на столик стакан с соком. На экране телевизора был сам Саша Белов. Веселый, улыбающийся, вместе с каким—то бородатым мужчиной лет пятидесяти. Лайза прибавила звук.

— Российские вулканологи Джозеф Штернгарт и Александр Белов побывали в кратере действующего вулкана в момент его извержения, — восторженно вещал кто—то за кадром. — Ни одному человеку ранее не удавалось спуститься в пасть извергающего огонь дракона. Это сенсация мирового значения! Вы видите кадры документальной хроники экспедиции вулканологов. Перед вами вулкан Бурный...

На экране замелькали не очень качественные кадры, сделанные в кратере вулкана, потом бурлящая лава на расстояния нескольких метров, вертолет, забирающий членов экспедиции и, наконец, само извержение, судя по ракурсу, снятое сверху.

Лайза почувствовала неприятную пустоту и холодок в груди, когда представила себе опасность, которой подвергался Белов. Опять ведь рискует жизнью, как мальчишка. Про сэндвич и сок она забыла.

—...Штернгарт и Белов отбыли в Никарагуа, — продолжал диктор. — В этой стране неожиданно проснулся считавшийся ранее потухшим вулкан Санта—Негро. В окрестностях вулкана объявлено чрезвычайное положение. Население эвакуировано, однако внезапно вулкан прекратил свою деятельность. Возобновится ли в ближайшее время извержение — неизвестно. В сложившейся обстановке неопределенности правительство не решается отменить чрезвычайное положение, в связи с чем страна терпит колоссальные убытки — четыре с половиной миллиона долларов ежедневно. Правительство Никарагуа обратилось к российскому Министерству чрезвычайных ситуаций с просьбой провести обследование вулкана и дать свое заключение о его состоянии на сегодняшний день.

— О май гад! — воскликнула Лайза. — Эти чокнутые русские! Неужели они полезут в этот дурацкий вулкан?

Она отдавала себе отчет в том, что это праздный вопрос. Полезут, и еще как! Девушка схватила сок и сэндвич и бросилась на кухню. Сэндвич она отправила в бак для пищевых отходов, сок вылила в раковину. Постояла, собираясь с мыслями, и побежала в гардеробную укладывать чемодан.

XXIV

Травмы Штернгарта угрозы для жизни не представляли, он быстро восстанавливался и уже через неделю снова был на ногах. Цель поездки на Бурный была достигнута. Члены экспедиции провели уникальные исследования, сделали даже несколько научных открытий, суть одного из которых состояла в том, что перед извержением вулкана, в связи с подъемом кислой магмы, в жерле может возникнуть радиационное излучение. Этот факт мог играть большую роль при прогнозировании извержений вулканов.

Белов и Штернгарт, весьма довольные результатами экспедиции, уже решили было распрощаться, как вдруг обоих неожиданно вызвали в МЧС и попросили отправиться в Никарагуа. Там странно вел себя вулкан Санта—Негро, поэтому крупного ученого и его напарника попросили разобраться в обстановке — срочно произвести необходимые исследования и дать экспертное заключение. Видимо, кадры из кратера вулкана, которые Саша передал журналистам, сделали свое дело. Белов и Штернгарт без промедления вылетели в Никарагуа.

Их поселили в отеле, расположенном неподалеку от вулкана Санта—Негро. Кроме россиян в Никарагуа прибыли делегации вулканологов из Америки, Франции, Англии и других государств. Как почетным гостям российским вулканологам выделили два самых лучших номера.

Вечером к Белову зашел Штернгарт. Осип Ильич, несмотря на недавно перенесенную болезнь, выглядел превосходно. Он снова был бодр, весел, оптимистично настроен.

— Ну, что ж, Саша, — усаживаясь в кресло, сказал он. — Ни американцы, ни французы, ни англичане близко не хотят подходить к вулкану. Побаиваются господа европейцы. Так что, полезем, как говаривал наш комильфотный друг Витек, к черту в задницу?

— Полезем, Осип Ильич, — хохотнул Белов. — Что нам еще остается.

— Да—а... Вулканы, вулканы... — лирическим тоном произнес Штернгарт. — Они не прощают ошибок. К ним нужно относиться ответственно, педантично. Часто опасность достает нас не там, где риск всего больше, а там и тогда, когда мы становимся самоуверенными, небрежными или бесчеловечными. И все равно я люблю вулканы и никогда не изменю им... Но пойдемте, Саша, погуляем. Подышим относительно свежим воздухом.

Осип Ильич сунул под мышку небольшой сверток, и они вышли из отеля. Темно и пустынно было на улицах брошенного жителями города. Мужчины перешли дорогу, спустились в неглубокий распадок. Абрис грозного Санта—Негро четко выделялся на фоне звездного неба. Постояли, полюбовались пейзажем, потом разложили костер. С треском занялись сухие сучья. Отблеск пламени выхватил из тьмы лица вулканологов и небольшой участок местности вокруг них.

Осип Ильич достал бутылку коньяку, налил в прихваченные стаканчики. Выпили. Затем присели на камни, уставясь на языки пламени, думая каждый о своем. У Саши защемило сердце. Почему, он не смог бы внятно объяснить. Может, по дому взгрустнулось, может — по сыну заскучал, а может, по ушедшей молодости. Неожиданно для самого себя Белов разоткровенничался.

— Вот вы про измену заговорили, — вернулся он к затронутой в начале встречи со Штернгартом теме. — Я презираю предателей. Многое могу простить человеку, измену — нет. Предатель жизнь мне сломал. Если бы не он, все могло пойти по—другому — Саша немного помолчал, собираясь с мыслями, потом продолжил: — Был у нас в бригаде парень один, Макс. Хороший мужик вроде, за семью мою и за друзей был готов в огонь и в воду. А оказался человеком Каверина — моего врага. Вот ведь что странно. Работал Макс на меня много лет, родным человеком стал, и вдруг по приказу Каверина убил моих лучших друзей: Космоса, Пчелкина. Даже Фила не пожалел, он в коме долгое время был, и только—только стал в себя приходить, он и ему горло перерезал. Много воды утекло с того времени, однако я до сих пор не могу понять, что побудило Макса. Деньги? Но я ему прилично отстегивал. Дружба с Кавериным? Но за столько лет моя бригада стала ему родней и ближе сотни таких Кавериных. Долг? Но долг может быть перед Родиной, семьей, друзьями, наконец. А какой долг перед подлецом и сволочью?..

Белов замолчал, ожидая ответа Штернгарта. Осип Ильич взял палку, поправил ей несколько сучьев в костре и не спеша заговорил:

— Побудительных причин для предательства может быть много, часть их вы уже назвали. Увы, предатели всегда существовали, стоит вспомнить Иуду, Брута, Пеньковского... Но нельзя воспринимать измены и предательства как мировую трагедию. Это неотъемлемая часть нашей жизни, как смерть родителей, близких, друзей... Так создан мир, что живо, то умрет, и вслед за смертью в вечность отойдет, — продекламировал Осип Ильич Шекспира. — Все зыбко, хрупко, ничто не вечно. Жизнь человеческая втройне. А наше восприятие, сознание — колеблющийся занавес между внешним миром и внутренним его отражением, кривое зеркало. И его кривизна у каждого своя. Глупо требовать от других, чтобы они видели жизнь, реальность так же, как и ты, это невозможно, да и не нужно. Вот и Макс видел мир как—то по—своему, и по—своему поступил. — Штернгарт усмехнулся: — В советские времена существовала такая шутка: сознание — субъективное отражение объективно существующего мира, данное нам Богом в ощущениях.

Штернгарт надолго замолчал. Молчал и Белов. Осип Ильич неожиданно очнулся, кивнул в сторону Санта—Негро и продолжил:

— Вон стоит наш красавец. Еще одна пока не покоренная вершина. Вулканы тоже смертны, они, как люди, рождаются, живут и умирают. Их надо воспринимать такими, какие они есть, не идеализировать и видеть их недостатки и опасности, которые они порождают. И даже уважать за эти недостатки.

Осип Ильич и дальше, наверное, продолжил развивать тему, однако его прервали.

— Уважаемые господа! — раздался откуда—то сверху мужской вежливый голос. — Я полицейский. В нашем регионе объявлено чрезвычайное положение. В городе могут быть мародеры и прочие уголовные элементы. Я очень прошу вас во избежание недоразумений в сопровождении полиции вернуться в отель.

Законопослушный Штернгарт засуетился.

— Да—да, — сказал он громко в темноту. — Мы сейчас возвращаемся.

Вулканологи затушили костер и вернулись в отель.

Ночью Сашу разбудил телефонный звонок. Белов снял с аппарата трубку, приложил к уху.

— Алло! — проговорил он сонно.

Звонил Витек. Передатчики сотовой связи в районе Санта—Негро были повреждены во время землетрясения, удивительно, как это Злобину удалось дозвониться до него.

— Привет, Белов! — раздался в трубке далекий и очень слабый голос Витька.

Сон у Саши как рукой сняло.

— Здорово, — произнес он хмуро, приготовившись к плохим новостям. — Давай, выкладывай, что случилось.

— А почем ты знаешь, будто что—то случилось? — деланно—беспечным тоном откликнулся Злобин.

— Какой же дурак в три часа ночи по пустякам звонить будет, — проворчал Саша.

Витек несказанно удивился:

— У вас что, три часа ночи?

— Нет, дня, — Белов зевнул. — Я только что проснулся и сейчас обедать буду.

— Ну, ты извини, Саша, — стушевался Витек. — Я и не знал — в Красносибирске день. А у нас действительно проблемы. Звоню вот из больницы в известность поставить.

— Что с тобой случилось?

— Да так, — как о пустяке сказал Витек. О своих довольно—таки серьезных ранениях, полученных при спасении семейства Белова, он из скромности решил умолчать. — Зацепило меня очередью, но я не об этом. Тут боевики исламские объявились. Бомжатник Федоров разгромили, а его самого с Шамилем похитили. Вообще—то они Ярославу с Алешкой разыскивали.

Но ты не переживай, мы их с Катей в старом скиту укрыли. Так что с ними все в порядке. Федор нашелся, а вот Шамиль пропал. Где он сейчас, неизвестно.

— Да, дела там у вас, черт возьми! — ругнулся Белов. Он сел на кровати, включил настольную лампу. — Шамиля постарайся найти и позаботься о его семье. Двухсотые в Доме Сорского есть?

— Нет, раненых семь человек. Тимоху пацана, помнишь? Осколком зацепило. Но ничего, жить будет.

— Как сестра с Катей? |

— Нормально, ты не беспокойся.

— Ладно, Витек, спасибо тебе. Ты присмотри там за нами, да помоги на первых порах, чем нужно, Федору дом восстановить. Ну и семье Шамиля подбрось деньжат.

— Все будет в норме, шеу! — бодро сказал Злобин с белорусским акцентом. — Пока!

Белов положил трубку, встал с кровати, прошелся по комнате. Он вдруг действительно почувствовал голод. Открыл холодильник, достал паштет, тарталетки и сок. Перекусив, вышел на балкон подышать воздухом. Затем вернулся в комнату и снова лег на кровать. Сон не шел. Белов взял с тумбочки книгу и стал читать. В эту ночь он так и не уснул.

XXV

Утром Белов со Штернгартом столкнулись в вестибюле с Лайзой. Встреча была для обоих неожиданной и нельзя сказать, что неприятной. Девушка, как всегда, была с распущенными волосами, е профессиональным макияжем, ухоженная, привлекательная. На ней были туфельки на высоком каблучке, плотно облегающие узкие бедра джинсы и топик. Лайза сама несла чемодан, ибо швейцаров, равно как и других служащих гостиницы, которые могли бы ей помочь, в отеле не было. Белов бросился навстречу девушке.

— Господи, ты—то как здесь оказалась? — он взял из рук Лайзы чемодан.

— О, Саша! — излучая доброжелательность, воскликнула девушка. — Я так рада тебя видеть. Ты не представляешь, какая трудная дорога была. Я летела на самолете, потом добиралась на машине.

Дата добавления: 2015-07-26