Дороги, которые мы выбираем

XXI

Никогда еще Саша не уезжал так далеко от дома. Средняя Азия, Памир, маленький таджикский городок Хорог, пятьсот верст до Душанбе, а до Москвы — вообще как до Луны. Все здесь было чужим и непривычным — и горы, и нестерпимая жара, и пыль, и, разумеется, армейские порядки.

Но Саша быстро сумел понять основное. Армия существовала по своим правилам — поначалу, конечно, необычным, но тем не менее не лишенных логики, а главное — простым и ясным, как дважды два. И чтобы служба не превратилась в ад, надо было как можно скорее принять эти правила и забыть о том, к чему ты привык на гражданке. А для этого нужно было многое. Научиться подчиняться и требовать подчинения от других, не раздумывать над приказаниями, не препираться, да мало ли чему еще!

Тем, кто не понимал этого, в Хорогской учебке, куда попал Белов, приходилось туго. Погранвойска — не стройбат, на границе должен быть порядок, и эту нехитрую истину вчерашним школьникам вдалбливали с армейской основательностью.

Тяжело было не только в моральном плане, но и в физическом. Атлетическая подготовка будущих сержантов была в школе чуть ли не главным предметом. Занятия по рукопашному бою, изнурительные силовые упражнения и бесконечные кроссы, которые доставали Сашу больше всего. Иногда (особенно в первое время) ему казалось, что еще десяток-другой метров — и он рухнет замертво! Но рядом, шаг в шаг, бежал замкомвзвода старший сержант Пушилин и совершенно ровным голосом — так, словно ни жары, ни пыли, ни усталости для него не существовало, — бубнил:

— Дышим, ребятки, дышим... Терпим, ребятки, терпим...

Дедовщины в школе, можно сказать, не было. В первый месяц группа ребят с Орловщины попыталась было завести в казарме свои порядки, но получила дружный отпор, одним из инициаторов которого, кстати, стал Саша.

Письма из Москвы приходили почти ежедневно, и чаще всего — от Лены. Она писала очень подробно, рассказывала о том, как прошел день, кого видела из школьных знакомых, о чем говорили, кто как устроился. И, конечно, в каждом письме — о том, как она его любит и как ждет...

Мама очень переживала, поэтому вопросительных знаков в ее письмах было, пожалуй, больше, чем любых других знаков препинания. Татьяну Николаевну интересовало буквально все: чем их кормят, как часто бывает баня, смена белья, хорошие ли у него командиры, как Саша переносит среднеазиатскую жару, не преют ли в сапогах ноги и т.д. и т.п...

Пацаны писали редко — примерно раз в месяц. За всех отдувался Космос: письма писал в основном он. Иногда по паре строк дописывали Пчела с Филом. Их послания неизменно начинались ставшим традиционным «Здорово, брат!» и содержали более или менее полный отчет об их делах за истекший месяц. Судя по этим письмам, жизнь

друзей почти не изменилась — Пчела работал в автоколонне, Фил тренировался, а Космос бездельничал, время от времени пытаясь устроиться по специальности. Долгое время ему не везло, но в начале лета Космосу удалось, наконец, найти работу.

XXII

О том, что в «стекляшке» на Коштоянца, которая раньше была заурядной пивнухой, вскоре заработает кооперативное кафе, Космосу сообщил всезнающий Пчела. До открытия заведения было еще довольно далеко, пока там велись только отделочные работы, но Космос все-таки решил сходить туда на разведку и поговорить с хозяином будущего кафе.

Им оказался лысый толстячок лет сорока пяти по имени Леонид Борисович и с говорящей фамилией Коврига. В кафе был полный разгром, стоял жуткий шум от работающих дрелей и перфораторов, и толстяк пригласил Космоса в крошечную, но зато абсолютно целую подсобку, служившую, видимо, хозяину временным кабинетом.

— Мне нужна работа бармена, я закончил специальные курсы и... Короче, вот, — Космос протянул мужчине свое удостоверение.

Леонид Борисович с любопытством открыл книжицу, потом внимательно взглянул на рослого, представительного парня.

— Мне очень жаль, молодой человек, но бара у нас не будет, по крайней мере — пока... — Коврига покачал головой и вернул Космосу его бар-менские корочки.

— Жаль... — вздохнул тот, убирая документ в карман. — Ну что ж, до свидания...

Космос повернулся к выходу, но у дверей его настиг оклик толстяка:

— Минуточку, молодой человек! Леонид Борисович подошел к Космосу вплотную и взял его за локоть.

— Скажите, а как у вас обстоят дела с математикой?

Космос усмехнулся:

— Год назад на вступительных в Университет я получил пятерку...

— Да? — задрал брови Коврига. — Похвально... Тогда как вы отнесетесь к тому, что я предложу вам место официанта? Конечно, это немного не то, но... Двести рублей, плюс чаевые... Подумайте!

«А что? На безрыбье и рак — рыба... — прикинул Космос. — Сколько, вообще, можно без дела болтаться? Поработаю, а там видно будет...»

— А со временем откроем бар, и вы тогда, обещаю, переберетесь за стойку... — добавил толстяк.

Этот аргумент оказался решающим. Космос кивнул:

— Хорошо, я согласен. Когда мне выходить?

— А завтра и выходите! — улыбнулся Коврига.

— Как? — опешил Космос. — Ведь у вас ремонт... Что мне тут делать-то завтра?

— Ничего, молодой человек! — хозяин похлопал нового работника по плечу и улыбнулся еще шире. — Пока поможете рабочим, заодно и приглядимся друг к другу...

Целый месяц Космос таскал носилки с мусором, махал кисточкой и стучал молотком. Поначалу пришлось тяжко, но со временем он втянулся. Кафе преображалось прямо на глазах, безобразные руины, как в сказке, превращались в весьма стильное заведение, и Космосу было приятно думать, что и он приложил к этому руку.

В конце июля кафе «Коврига», — так окрестил свое заведение хозяин, — открылось. В нем было два зала. Большой — для обычных посетителей, и маленький, который удалось скроить из бывшего кабинета заведующего и бухгалтерии. Этот зальчик предназначался для особых случаев и для особых гостей. Туда Леонид Борисович и определил Космоса. Когда этот зальчик или, как его называли в кафе, «кабинет» пустовал, Космос работал в большом зале, но как только появлялись «его» клиенты, он тут же переключался на них.

А большинство из клиентов Космоса, надо сказать, были весьма специфичны. В основном это были первые советские легальные предприниматели — такие же, как и Коврига, кооператоры. Обслуживая их, Космос, естественно, прислушивался к застольным разговорам и не переставал удивляться услышанному.

На чем только люди не зарабатывали! От пирожков из кошатины до сборки «фирменных» компьютеров, от матрешек и хохломы до подпольных абортов, от «левых» тряпок из Польши до видеокассет с порнухой...

Кооператоры, как правило, гуляли с купеческим размахом, с песнями, плясками, с битьем посуды, а нередко — и с мордобоем. От них оставались головная боль, разоренные, как после Мамая, столы и зачастую очень неплохие чаевые.

Таких было больше всего. Но были среди посетителей кабинета и люди другого сорта. Они приходили раз в неделю — тихо, через служебный вход, — два-три серьезных дядечки в сопровождении здоровенных бугаев мрачного вида. Их всегда обслуживал сам хозяин, Космосу доверялось только притащить в кабинет заказ. От них не было шума и никогда не перепадало чаевых, но именно эти клиенты вызывали особо жгучее любопытство Космоса. Он видел, как стелился перед ними Коврига, как старался угодить, как лично бегал за самой лучшей выпивкой и закуской для этих странных гостей. Впрочем, называть их гостями было, видимо, неправильно. Держались они, во всяком случае, как самые настоящие хозяева.

А вскоре Космосу подвернулся случай подтвердить свои догадки.

Во время очередного визита таинственных клиентов суетливый Коврига неплотно затворил дверь кабинета, и в оставленную щелку Космос увидел, как Леонид Борисович передавал одному из серьезных дядечек деньги. Много денег — толстенную пачку, завернутую в газету. Дядечка мельком взглянул на кучу купюр и неодобрительно покачал головой:

— Плохо, Леня... Боюсь, что такими темпами тебе никогда не рассчитаться...

— Валентин Сергеевич... — Коврига прижал свои пухлые ручки к груди и принялся испуганно оправдываться: — Валентин Сергеевич, помилуйте, так ведь не сезон еще, народец пока в отпусках... И потом, я ведь говорил: чтобы раскрутиться как следует, нужно время...

— Да-да, — кивнул мужчина, — я помню... Но и ты помни, Леня: сроку тебе — до Нового года. Не рассчитаешься — будем решать...

Тот, кого Коврига называл Валентином Сергеевичем, поднялся, и Космос тут же проворно прошмыгнул в общий зал. Через пару минут донельзя озабоченный Леонид Борисович вызвал его к себе и велел убраться в кабинете.

После этого случая стало совершенно ясно, что Коврига — фигура подставная, и хозяином заведения он не является ни в малейшей степени. Вероятней всего, рассудил Космос, Леонид Борисович взял деньги на обустройство кафе у Валентина Сергеевича, и, похоже, расплатиться за эту ссуду ему будет весьма и весьма непросто.

До поры до времени о своем открытии Космос предпочитал не думать. В «Ковриге» его все устраивало, и по большому счету ему было наплевать — кто был истинным хозяином кафе. Но ближе к зиме ситуация начала меняться. В маленьких глазках Леонида Борисовича поселилось стойкое, непреходящее отчаянье, он стал рассеян, и все чаще от него в самый разгар рабочего дня разило водкой. Космос понял: дело пахнет керосином и скоро, возможно, Ковриги в «Ковриге» не будет.

«Да оно и хрен бы с ним, с этим Ковригой! — размышлял Космос. — Только вот что с кафе будет? И куда

нас всех денут? Уволят? И что тогда — опять без дела шляться?»

Шляться без дела не хотелось. И вовсе не потому, что Космосу так уж нравилась его работа. Просто он уже привык к тому, что зарабатывает сам, причем зарабатывает очень неплохо, и перспектива вновь сесть на шею папаши его совершенно не грела. Тогда он начал думать, как бы ему разузнать о будущем кафе у его настоящих хозяев.

Для начала он стал стараться почаще попадаться им на глаза. Примерно зная обычное время их визитов, встречал их у служебного входа, вежливо здоровался, отирался у дверей кабинета и неизменно, вместе с Ковригой, провожал до выхода. Впрочем, эти его уловки никаких видимых результатов не давали — хозяева его словно не замечали и на приветствия никак не реагировали.

Но Космос не отчаивался, и однажды ему повезло. В очередной раз приехал Валентин Сергеевич в сопровождении своей обычной свиты. Космос проводил их в кабинет и сунулся к Ковриге — сообщить о приезде гостей. Тот сидел за столом в своей каморке, а точнее сказать — лежал, уронив голову на скрещенные руки.

— Леонид Борисыч, там эти приехали! — громким шепотом сообщил Космос.

Коврига дернулся, вскочил со стула, тут его вдруг бросило в сторону, и он со всего маха приложился виском о стенку. Космос увидел, что толстяк в дребадан пьян. Из разбитой брови Ковриги потекла кровь, он охнул, плюхнулся обратно на стул и простонал:

— Нет, не могу...

Леонид Борисович обхватил руками голову и нащупал кровь. Ему и вовсе стало нехорошо.

— Космос, дорогой, выручай! — он поднял на официанта мутные, полные отчаянья глаза. — Обслужи их и... — Коврига сунул руку в стол и достал газетный сверток, — и отдай им это... Пожалуйста...

Что было в свертке — Космос знал наверняка, но взял его с таким равнодушным видом, будто там — вобла. Он кивнул и вышел из комнатушки.

У входа в кабинет он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и решительно открыл дверь.

— Добрый вечер! — Космос улыбнулся и, шагнув к Валентину Сергеевичу, положил перед ним сверток: — Это вам... Что прикажете подать?

— Где Леня? — нахмурился мужчина, накрыв рукою пакет. — Это что за новости?

— Леонид Борисович здесь, но он нездоров, — ровным голосом ответил Космос. — Он поручил обслужить вас мне.

— Посмотри... — кивнул одному из своих амбалов Валентин Сергеевич.

Тот вышел. За ту пару минут, что его не было, никто в кабинете не проронил и слова. Молчал и Космос. Вскоре амбал вернулся.

— Все верно, — пробасил он, — Леня здесь, но... — парень выразительно щелкнул себя по кадыку.

Валентин Сергеевич покачал головой и нахмурился еще больше. После паузы он поднял глаза на официанта и спросил:

— Тебя как звать?

— Космос.

— Это что, погоняло? — хмыкнул мужчина.

— Нет, имя, — невозмутимо отве-тил Кос. — Космос Юрьевич Холмо-горов.

Валентин Сергеевич усмехнулся:

— Давай, Космос Юрьевич, как обычно. Разберешься?

— Разберусь, — кивнул тот, — не в первый раз...

Космос влетел на кухню и рявкнул повару:

— Эти пришли, ну... в кабинет! Давай как обычно и быстро!

В общем, клиентов Космос обслужил проворно, аккуратно и умело. И, разумеется, ему хватило ума не подавать им счета. Валентин Сергеевич казался вполне довольным, он даже пожал на прощанье смышленому официанту руку:

— Будь здоров, Космос Юрьевич. Наверное, еще увидимся...

Через неделю, когда в кафе вновь пришли эти постоянные клиенты, их встретил, как обычно, Коврига. Валентин Сергеевич принял от него сверток с деньгами и, даже не взглянув на виновато улыбавшегося толстяка, приказал:

— Ступай, Леня, к себе. Пусть нас Космос угостит...

Покончив с трапезой, компания встала из-за стола и потянулась к выходу. Валентин Сергеевич, как и в прошлый раз, протянул Космосу руку:

— Спасибо, Космос, и до встречи.

Важный гость улыбался, он казался совершенно довольным, и тогда Космос набрался смелости и спросил:

— Валентин Сергеевич, разрешите вопрос?

— Валяй... — снисходительно кивнул мужчина.

— Скажите, что будет с кафе после Нового года? Понимаете, у нас ходят слухи, что его могут закрыть... И что тогда будет с персоналом? Нас уволят?

Валентин Сергеевич внимательно, с подозрительным прищуром, посмотрел на вытянувшегося в струнку официанта.

— А с чего это ты вдруг решил, что эти вопросы решаю я? — холодно спросил он.

— Так... — замялся Космос. — Догадался...

— Смотри-ка какой догадливый! — Валентин Сергеевич, усмехнувшись, опустил глаза и покачал головой. С одобрением или с осуждением — Космос не разобрал. После томительной паузы, показавшейся парню вечной, мужчина строго взглянул на него и сказал: — Кафе не закроют. Сюда придет новый директор, а уж как он поступит с персоналом — это его проблемы. Но тебя, Космос, никто не тронет — обещаю. Нам такие догадливые нужны... — и Валентин Сергеевич ободрительно похлопал официанта по плечу.

XXIII

Полгода в Хорогской учебке пролетели как один день. Осенью Саша получил две своих законных лычки на погоны и отправился на заставу, где ему предстояло служить до самого дембеля.

— Та-а-ак, значит, младший сержант Белов Александр Николаевич... — молодой, худощавый капитан в камуфляже отложил в сторону его документы и с любопытством посмотрел на замершего по стойке смирно Белова. — Что ж, давай знакомиться, сержант. Начальник заставы капитан Лощинин Сергей Сергеевич, — офицер встал из-за стола и энергично пожал Саше руку. — Ну, пойдем, Белов. Я тебе наше хозяйство покажу, а ты мне о себе расскажешь...

Через час Саша уже знал, где что на заставе, знал, что участок у них неспокойный, что он примет под команду первое отделение и что в наследство от готовящегося к демобилизации ефрейтора Скребнева ему достанется черная немецкая овчарка Дик, если, конечно, сам Дик пожелает его, Белова, признать.

А капитан Лощинин, в свою очередь, узнал, что вновь прибывший младший сержант родом из Москвы, что прошлым летом поступал в Горный институт, но срезался на химии, и что о собаке Саша мечтал с детства, но, увы, мама была категорически против.

Закончилась экскурсия тем, что нового сержанта отвели в казарму и представили личному составу заставы.

Началась служба, и поначалу складывалась она совсем не так, как хотелось бы Саше.

Отделение он принял все у того же ефрейтора Ивана Скребнева. Тот, казалось, был только рад этому обстоятельству, но очень скоро между бывшим и новым начальниками отделения вспыхнул конфликт. Причиной тому послужило, как позже понял и признал сам Белов, его в корне неправильное поведение. Его ошибка заключалась в том, что к «дедушке» Скребневу, без пяти минут дембелю, он относился точно так же, как и к любому другому своему подчиненному — гонял на зарядках, придирался к

внешнему виду, к заправке койки и как-то раз даже приказал ее перестелить!

Этот вопиющий случай стал последней каплей, переполнившей чашу терпения ефрейтора. Он решил проучить зарвавшегося сержанта. Сделать это ему было нетрудно — Белов был новеньким, без году неделю, а Скреб-нев был на заставе в авторитете, к тому же совсем недавно сам командовал этим отделением.

И вот однажды утром Белов обнаружил, что его подчиненные все как один перестали выполнять его команды. Более того, сержанта вовсе перестали замечать!

— Отделение, выходи строиться! — скомандовал он, но никто даже и не думал пошевелиться.

А через минуту прозвучала команда Скребнева:

— Выходи строиться! — и солдаты тут же посрывались с места и, выбежав из казармы, замерли в четком строю.

— Равняйсь! — скомандовал Белов — никакой реакции.

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал стоявший напротив шеренги Скребнев — и отделение мгновенно выполнило приказ.

— Это что за дела? — гневно рявкнул сержант.

— Напра-во! Бегом марш! — приказал ефрейтор, и отделение убежало на зарядку, оставив своего командира — одного — в полном недоумении.

Что было делать Белову? Обратиться за помощью к офицерам? Но это означало — расписаться в собственной слабости. Ждать, когда все само встанет на свои места? Но тогда можно забыть о своем командирском авторитете... Пораскинув мозгами, Саша понял: выход один — надо немедленно разобраться с ефрейтором.

Сразу после завтрака — в столовую отделение водил тоже Скребнев — Белов подошел к нему и мрачно предложил:

— Пойдем в «ленинку», разговор есть...

Иван был выше Саши почти на голову. С высоты своего роста он смерил его насмешливым взглядом и кивнул:

— Ну, пойдем, поговорим...

Они прошли в Ленинскую комнату и плотно прикрыли за собой дверь. Дневальный, стоящий неподалеку, подозрительно покосился им вслед.

Минуту-другую в «ленинке» было тихо, потом раздался шум спора и следом — грохот опрокидываемой мебели, удары и крики. Как назло в этот момент в казарму зашел замполит, старлей Воронцов. Услышав его голос, дневальный метнулся к «ленинке», дернул дверь — заперто. Он бухнул кулаком по двери и прошипел в замочную скважину:

— Мужики, атас, замполит!

Того времени, что Воронцов шел по коридору, хватило только на то, чтоб отпереть дверь и кое-как привести себя в порядок. Когда замполит подошел к Ленинской комнате, Скребнев и Белов расставляли опрокинутые стулья.

— В чем дело, Белов? — строго спросил он.

— К уборке готовимся, товарищ старший лейтенант! — не моргнув глазом, бодро отрапортовал тот.

Замполит с подозрением посмотрел на солдат. Под глазом у Белова синел довольно заметный фингал, щеку Скребнева украшала свежая ссадина, и вид у обоих был взъерошенный и смущенный.

— А это что, Скребнев? — офицер кивнул на его щеку.

— А это полка опять упала, товарищ старший лейтенант. С Лениным... — ефрейтор показал на лежавшую на полу груду книг — полное собрание сочинений вождя мирового пролетариата.

— Белов? — замполит вопросительно взглянул на Сашу.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, полка упала! — тут же подтвердил он.

Воронцов недоверчиво покачал головой. Здесь явно было что-то не так, но докапываться до истины ему не хотелось совершенно. Он еще раз строго зыркнул на солдат и пробурчал:

— Смотрите у меня! Чтоб через пять минут полный порядок был, ясно?

— Так точно, товарищ старший лейтенант! — хором откликнулись Белов и Скребнев.

До конца дня в казарме было, можно сказать, безвластие — после драки в «ленинке» и сержант Белов, и ефрей-

тор Скребнев попритихли и в командиры не лезли.

А после отбоя Саша неслышно подошел к койке Ивана. Он тронул ефрейтора за плечо и, приложив палец к губам, кивнул в сторону дверей — пойдем, мол, выйдем.

Скребнев, казалось, и не спал: тут же кивнул молча и, лениво почесывая широкую волосатую грудь, вышел за Сашей в коридор.

— Хрен ли надо? — зевнув, спросил он. — Или мало показалось?

Саша кивнул на дверь каптерки:,

— Зайдем...

В каптерке Белов достал бутылку водки, привезенную тайком из Хорога, поставил ее на стол и, как ни в чем не бывало, предложил:

— Поговорим?

Они проболтали полночи и легли спать вполне довольные друг другом вообще и состоявшимся разговором в частности.

Утром, когда Саша приказал построиться, бойцы растерянно замерли, в недоуменном ожидании поглядывая на Скребнева. Тот двинулся к выходу из казармы и, обернувшись у порога, раздраженно рявкнул:

— Ну и хрен ли вы стоите, олухи? Не слышали, что сержант приказал?

Порядок в отделении был восстановлен.

XXIV

После драки в «ленинке» и ночной беседы у Белова с Ваней Скребневым установились нормальные, если не сказать — дружеские, отношения. Ефрейтор взял опеку над молодым сержантом — облазил с ним весь участок границы, за который отвечала застава, показал все самые опасные места, лучшие точки для секретов и вообще — рассказал практически все, что знал сам.

— Тут в чем хитрость, Санек? Там, за речкой, — Иван махнул рукой в сторону Пянджа, — тоже вроде бы наши, верно? Так что каких-то серьезных диверсий ждать нечего, духам и у себя дома работы хватает. Никаких шпионов, как в кино, здесь тоже быть не может. У нас другие нарушители — торговцы наркотой. Понимаешь, в Афгане полно конопли и мака, из них гонят всякую дурь и тащат ее к нам, через кордон. Знаешь, какие бабки они на этом делают? Жуть! Мы, конечно, многих берем, но, в основном, так — мелочевку, тех,

кто прет без подготовки, наудачу... А серьезные ребята ходят через речку хитро, по-умному...

— Это как?

— А вот, например, как. Сидит наш боец-погранец в секрете, видит — с того берега лодочка резиновая отчалила или просто камера от ЗИЛка, а в ней какой-нибудь дух немытый с мешком дури. Ну, наш доблестный боец, естественно, сообщает на заставу: там-то, мол, замечен нарушитель, его сносит течением туда-то... Тревожная группа, понятно, мчится галопом к тому месту, где этот дух должен причалить. И наш доблестный боец тоже топает вслед за лодкой вниз по течению, ему же тоже хочется нарушителя взять и отпуск получить. А дух в лодчонке гребет себе не спеша, его сносит все дальше и дальше... Бывает, что такой селезень подсадной и рискнет пристать к нашему берегу, а бывает — поплавает и повернет назад. Вот... А в это время... Что?

— А в это время серьезные ребята по-быстрому переправляются на оставленном участке, так? — догадался Саша.

— Соображаешь, Санек! — одобрительно усмехнулся ефрейтор. — Толь-

ко плывут они уже не с мешком маковой соломки, а с солидным грузом героина, который не одну тысячу стоит, ясно? А границу перешли — и все, поминай как звали, здесь эти ребята уже как у себя дома! У них тут свои людишки, свои маршруты транспортировки... Так что если мы этих хмырей болотных здесь не прищучим — кабздец, поедет афганская дурь гулять по просторам нашей необъятной родины...

— Вань, так если все это известно, почему не сделать засаду и не взять их на этом месте?

— Ишь ты умный какой! — засмеялся Скребнев. — Да только на том берегу тоже не дураки! Они тоже за нами следят, переговоры наши слушают, и оптика у них — будь здоров! Так что если наш боец-погранец в секрете останется, эти ребята через речку не сунутся. А бывает, что и еще одного селезня запустят — чтобы проход себе расчистить...

— Да, интересно... — задумчиво согласился Белов. — Как игра в кошки-мышки...

— А ты думал? — хмыкнул Иван. — Это, брат, граница. Тут соображать надо... Вот, к примеру, есть такой человек

на том берегу — Хромой Сабир. Самый ушлый из всех торговцев. Мы про него уже столько знаем, что книжку можно написать! И селезней его подсадных раз десять брали, и какие только засады на него не устраивали — а самого взять не можем! А он, гад, в прошлом году Толика Варганова подстрелил, еле спасли парня! И ведь, наглец, ходит через кордон как к себе домой, я сам его хромые следы на берегу видел! Вот бы кого взять!

— Я возьму, — вполголоса, но твердо сказал Белов.

— Ну-ну... — покосившись на приятеля, пробормотал Скребнев.

На границе было очень интересно, но куда интереснее Саше было у собачьих вольеров. Он должен был принять у Ивана собаку — немецкую овчарку Дика, и для того, чтобы пес быстрее признал нового хозяина, Скребнев часто брал с собой Белова.

Они вместе кормили Дика, занимались с ним на полосе препятствий, просто сидели втроем где-нибудь в теньке. Пес, поначалу ни в какую не желавший подпускать к себе незна-

комца, постепенно привыкал к своему будущему хозяину. Сперва с откровенной неохотой, словно через силу, а потом все уверенней и четче он начал выполнять Сашины команды. Впрочем, как только Белов прекращал занятия с собакой, Дик тут же направлялся к Ивану, жался к его ногам, ласкался, будто извиняясь перед настоящим хозяином, что позволил себе послушаться кого-то другого.

Вообще, псом Дик был уникальным. Мало того, что на его счету было полтора десятка нарушителей, он еще и обладал совершенно исключительным даром — Дик умел... говорить!

Без малого два года назад зеленый салажонок Ваня Скребнев случайно увидел по телеку коротенький сюжетец откуда-то из Америки об удивительной собаке. Лохматая дворняжка издавала невнятные звуки, отдаленно напоминавшие человеческую речь. При этом автор репортажа утверждал, что этот занюханный американский Бобик знает несколько слов и довольно четко их произносит. Ваня тогда только что получил Дика и во всеуслышанье заявил — его пес тоже будет говорить! Скребнева подняли на смех, но он уперся и поспорил, что через полгода Дик скажет как минимум три слова.

Уже через неделю на заставе об этом споре забыли все, но только не сам Ваня. Он целыми днями пропадал у вольеров, часто, забрав днем Дика, уходил с ним куда-то в горы и возвращался только к вечеру. А через полгода Скребнев продемонстрировал сослуживцам чудеса дрессировки.

Повинуясь командам хозяина, Дик произнес три обещанных слова: «мама», «Ваня» и «атас»! Причем если «мама» звучало абсолютно четко, то «Ваня» больше походило на «Аня», а «атас» и вовсе не было похоже ни на что, но зато произносилось Диком с такой уморительной гримасой, что восхитило пограничников больше двух других.

Дик и Скребнев мгновенно стали знамениты, их даже однажды возили в отряд — на показательные выступления перед маловерами из штаба. А злые языки утверждали, что ефрейторскую лычку Скребнев получил именно за это свое неординарное достижение.

Вот какая особенная собака досталась Саше!

Белов привязался к Дику всей душой. Как когда-то Ваня, иногда он брал пса из вольера и уходил с ним в горы. Развалившись в тени какого-нибудь кустарника, он доставал письма — от Лены, от мамы, от друзей — и читал их лежащему рядом псу.

И Дик, казалось, понимал все, что говорил ему хозяин. Во всяком случае, взгляд у него был абсолютно осмысленным, почти человеческим. Случалось даже, что Саша, увлекшись такой «беседой», автоматически задавал собаке вопрос и ждал ответа.

— Пчела ушел, наконец, из своей автоколонны и устроился к какому-то хачику в кооперативный автосервис... — читал он письмо Космоса. — Дик, а что такое «кооперативный автосервис», а? И почему «хачик» — с маленькой буквы?

Дик, положив лобастую голову на могучие лапы, молчал. Ему, как и Саше, было трудно разобраться в переменах, происходивших в далекой, стремительно перестраивающейся столице.

XXV

До поры до времени дела у Пчелы шли ни шатко ни валко. Зарплата в автоколонне была так себе. Иногда, правда, случались выгодные хал-турки — по распоряжению завгара в гараж загонялась чья-нибудь разбитая лайба, и два-три слесаря в свои законные выходные доводили ее до ума. В этих субботниках Пчела участвовал охотно — завгар рассчитывался за такую работу сразу и, как правило, довольно щедро.

С фарцовкой же получалось все хуже и хуже. Новые возможности, предоставленные перестройкой, породили губительное для этого бизнеса товарное изобилие и, как следствие, массу конкурентов. То, что еще год-два назад невозможно было достать ни за какие деньги, теперь в открытую предлагалось чуть ли не на каждом рынке. К тому же для серьезных занятий фарцой у Пчелы катастрофически не хватало времени. Осенью ему стало ясно — надо выбирать что-то одно. Либо уйти из автоколонны и основательно заняться практически легализованной частной торговлей, либо плюнуть на осточертевшую мелкую фарцовку — хлопотную, бестолковую и почти не приносящую дохода.

Размышляя над этой альтернативой, Пчела все больше склонялся к первому варианту. Наверное, в конце концов он бы и подался в торговцы, если бы не один случай.

В гараж для ремонта приволокли очередную тачку — дряхлую, полуживую белую «Вольво» лет двадцати от роду. За два выходных Пчеле и его отцу предстояло вдохнуть в этого пенсионера новую жизнь. Хозяин авто — представительный седовласый армянин, назвавшийся «просто Суре-ном», — сказал, что эта «Вольво» дорога ему как память и посулил за ее реанимацию хорошие деньги.

Бегло осмотрев машину, Павел Викторович с сомнением покачал головой:

— Не знаю, не знаю... Здесь изношено все, а запчасти где брать?

— Э, старик, зачем сомневаешься? Чем смогу — помогу! — беззаботно

улыбнулся, сверкнув золотыми зубами, Сурен.

— Все равно... — снова покачал головой Павел Викторович. — Тут, по хорошему, половину менять надо! Не знаю...

Армянин нахмурился. Пчела понял — выгодная халтура может сорваться. Он шагнул вперед и уверенно кивнул:

— Ладно, сделаем! Давай все, что там у тебя есть для нее, и завтра вечером приходи.

— Вот это разговор! — снова расплылся в златозубой улыбке Сурен. — Молодец! Запчасти в багажнике, держи! — он сунул в руку Пчеле ключи от машины и тут же ушел.

Два дня Пчела с отцом провели в гараже, ковыряясь в старой «Вольво». Какие-то запчасти заменили из запасов клиента, что-то подошло от отечественной «Волги», кое-что отремонтировали сами, остальное просто подмазали, подкрутили и отрегулировали. Так или иначе, но в результате усилий обоих Пчелкиных полуживая машина ожила.

Павел Викторович, впрочем, все равно остался недоволен. Он считал этот ремонт халтурой и уверял сына, что через полгода-год «Вольво» снова посыплется. Пчела не спорил, но попросил отца оставить свои сомнения при себе и при клиенте помалкивать.

В воскресенье вечером в гараж явился Сурен. Он сунул ключ в замок зажигания, повернул и сразу же расцвел радостной улыбкой — движок «Вольво» работал как часики! Хозяин выехал из гаража, сделал пару кругов по двору и вылез из машины совершенно счастливым. Ходовая больше не гремела, подлатанный глушитель не рычал, мотор не чихал, и вообще — его старый автомобиль вел себя так, словно его возраст исчислялся не годами, а месяцами!

— Аи, спасибо! Аи, молодец! — Сурен аккуратно приобнял чумазого Пчелу, при этом даже не взглянув в сторону его отца. — Настоящий мастер, слушай! Волшебник, честное слово! Как звать тебя, дорогой?

— Витя... — Пчела даже смутился от столь бурного проявления восторга.

— Молодец, Витя! Держи, Витя! — клиент раскрыл бумажник и достал оттуда пятидесятирублевку. — С началь-

ником твоим я рассчитался, как договорились, а это — премия тебе, Витя! Будь здоров, дорогой!

Не переставая сверкать золотом зубов, Сурен сел в свою «Вольво» и укатил.

— Ну вот, бать, а ты боялся! — Пчела помахал отцу купюрой и сунул ее себе в карман. — Он же «чайник», этот Сурен! Все тип-топ, батя, полный абге-махт!

— Не знаю... — проворчал Павел Викторович, — может, еще икнется нам эта халтура!

Не прошло и двух недель, как однажды в конце дня Пчелу окликнул один из слесарей:

— Витек, там тебя на проходной какой-то грузин спрашивает!

Заинтригованный Пчела тут же отправился к воротам базы и увидел там... «Вольво» Сурена.

«Японский городовой! — в смятении подумал он. — Неужели тачка уже посыпалась?»

Пчела медленно попятился назад, но в этот момент его заметил Сурен.

— Витя, дорогой, здравствуй! — во весь голос крикнул он, вылезая из машины.

Бежать было поздно, Пчела нахмурился и двинулся к «Вольво».

— Что-нибудь с тачкой? — спросил он вместо приветствия.

— Почему — с тачкой? Тачка — как новая! — хохотнул Сурен и конфиденциально понизил голос. — Разговор к тебе имею, Витя. Серьезный разговор! Ты когда заканчиваешь?

— Через полчаса.

— Тогда иди — умывайся, одевайся, я тебя здесь ждать буду! Поговорим, да?

Разговор состоялся в шашлычной на Миклухо-Маклая. К несказанному удивлению Пчелы армянин оказался вовсе не бестолковым «чайником», а хозяином кооперативного... автосервиса! И этот самый Сурен предложил ему работу на своем предприятии! Причем зарплата, которую он посулил своему будущему работнику, казалась просто невероятной — восемьсот рублей!

Наверное, прежде чем соглашаться, Пчеле следовало бы поинтересоваться — что это за автосервис такой, где находится, на чем специализируется и, наконец, за какую конкретно работу ему обещаны такие деньги! Но круглая цифра — восемьсот рублей — вскружила ему голову похлеще армянского коньяка, который они пили, да и Сурен нажимал, требовал немедленного ответа.

— Ну, хорошо, — согласился Пчела. — Уговорил, давай попробуем!

— Молодец! — радостно воскликнул Сурен. — Завтра же увольняйся, дорогой! Ты мне вот так нужен! — он, оскалившись, энергично провел ребром ладони по горлу, при этом вид у армянина стал до смешного зверским.

Пчела, заметив это, фыркнул, а Сурен, озабоченно взглянув на часы, быстро записал на обрывке салфетки номер телефона.

— На, Витя! Как уволишься — звони. А сейчас извини, дорогой, спешу очень!

Рассчитавшись за стол, Сурен исчез, а Пчела остался один — допивать коньяк и доедать шашлык.

Неделя с хвостиком ушла на то, чтобы уволиться из автоколонны. Покончив со всеми формальностями, Пчела позвонил Сурену, и в тот же день хозяин отвез нового автомеханика к месту его будущей работы.

Автосервис Сурена оказался большим старым сараем на дне поросшего ивняком оврага, застроенного разномастными частными гаражами. Внутри сарая стояли два полусгнивших, раскуроченных «жигуленка», валялись груды ржавого железа, грязной ветоши и прочего хлама. Кроме Пчелы, на этом «предприятии» было всего два работника — двадцатилетний племянник хозяина Эдик и дядя Вася — задрипанного вида мужичок неопределенного возраста.

«Твою мать! Куда я попал?» — ужаснулся про себя Пчела.

Сурен, естественно, заметил его вытянувшееся лицо.

— Что, Витя, не нравится? — усмехнулся он. — Думаешь — обманул тебя Сурен, да?

Пчела не ответил — только сердито зыркнул исподлобья. Армянин, запрокинув голову, расхохотался. А отсмеявшись, он приобнял огорченного и растерянного парня.

В руке Пчелы оказались деньги. Он взглянул на них, там было двести рублей — его месячная зарплата в автоколонне! Сурен безмятежно улыбался, всем своим видом демонстрируя непоколебимую уверенность в успешности своего предприятия.

«А, хрен с ним! — подумал Пчела. — Поработаю пока, а там видно будет... На крайняк, в торговлю подамся».

XXVI

Елку достать, конечно, не удалось. Вместо нее на заставе срубили кривоватую сосенку, деревце установили в «ленинке» и по всем правилам нарядили. Там же накрыли столы. Ничего особенного: фрукты, конфеты, лимонад и одна-единственная бутылка шампанского на всех — все, что офици-льно разрешил капитан Лощинин.

Впрочем, бойцы заблаговременно запаслись кое-чем еще. Об этом знали, наверное, все, но офицеры великодушно делали вид, что им ничего не известно — черт с ним, раз в году можно, все-таки праздник есть праздник! Впрочем, этот либерализм никоим образом не распространялся на наряд и тревожную группу — по этому поводу с теми, кому «повезло» нести службу в новогоднюю ночь, была проведена отдельная и весьма серьезная беседа.

А еще к праздничному столу ожидался шашлык из свежей баранины. Вчера старшина заставы прапорщик Ковальчук посылал гонцов к дяде

Рахмону — чабану, пасшему колхозных овечек в окрестностях заставы. У пограничников со стариком-таджиком давным-давно наладились прочные и взаимовыгодные отношения. Время от времени к чабану отправлялся посыльный от Ковальчука с кое-каким барахлишком — кирзовыми сапогами, поношенным бушлатом, парой белья... Взамен старик давал пограничникам молодого барашка, и тогда на заставе устраивали пир. Подобный обмен был произведен и накануне праздника.

В новогоднюю ночь Саша с Диком попали в тревожную группу, а это означало, что если на границе будет тихо, то можно будет встретить праздник по-человечески. Шампанского им, понятно, все равно не досталось бы, но и без этого было бы неплохо посидеть за столом с ребятами, посмотреть по телеку «Огонек» и полакомиться сочным шашлычком.

В ожидании застолья бойцы из тревожной группы сидели около казармы, неспешно покуривая и вспоминая, как встречали этот праздник дома. Рядом с Беловым сидел Фархад Джура-ев. После того как Ваня Скребнев дождался-таки своего дембеля и укатил к себе в Рязань, Саша сблизился с Фархадом.

Вообще-то он был немного странным, этот Фархад — Фара, как называл его Саша. Он совершенно не походил на других ребят-таджиков, служивших на заставе. Те, как правило, не без труда изъяснялись на русском, всегда держались особняком и немного дичились остальных. Фара же свободно говорил не только по-русски и по-таджикски, но и по-узбекски и — что было удивительнее всего — по-английски! Он был отлично образован, постоянно сыпал восточными мудростями, называл себя ассирийцем, знал всех своих предков чуть ли не до двадцатого колена и жутко этим гордился.

Впрочем, широкая эрудиция и знание четырех языков не спасло рядового Джураева от армии. После окончания английской спецшколы Фара поступил в Ташкентский университет, но не проучился в нем и года — выгнали. За что — он не говорил, но, судя по тому, что Фара в открытую покуривал травку, причина отчисления, вероятно, была как-то связана с этим его пристрастием.

Белов тоже не одобрял это занятие, но и с нравоучениями к приятелю не лез — знал, что здесь, в Таджикистане, травкой балуются едва ли не все поголовно. Зато во всех прочих отношениях Фара был пацаном классным, правильным, с ним было интересно и весело.

«А здорово было бы познакомить Фару с Космосом, с Пчелой...» — вдруг подумалось Белову.

Мысль показалась ему забавной, Саша покосился на попыхивающего косячком приятеля, улыбнулся и, откинувшись на спинку скамейки, задрал голову. Над заставой бескрайним пологом раскинулось высокое, угольно-черное южное небо с россыпью бессчетных, нереально-ярких, немного напоминающих праздничную иллюминацию, звезд. Было очень тихо и как-то необычайно покойно и безмятежно.

Но ровно в половину одиннадцатого эту тишину взорвал голос выскочившего из штаба дежурного:

— На третьем участке — нарушитель! Тревожная группа, на выезд!

И сразу же загрохотали по камням сапоги — пограничники со всех ног ки-

нулись к машине. Минута — и тревожная группа уже была в кузове. ГАЗ-66 нетерпеливо взревел мотором и, подпрыгивая на неровностях горной дороги, рванул к границе.

Машина остановилась на обрывистом берегу реки. Пограничники, как горох, посыпались из кузова. Растянувшись цепью, они бросились вниз по осыпающемуся склону — туда, где скрытый густыми зарослями камыша неумолчно шумел Пяндж.

Белов держал Дика на коротком поводке, а тот неистово рвался вперед, все сильнее и сильнее забирая вправо. У Саши мелькнула догадка: «Неужели почуял?» Ни секунды не колеблясь, он доверился псу, и тоже стал забирать правее. На мгновение ему показалось, что впереди в камышах что-то темнеет. «Может, лодка?» — подумал Белов.

Дик, без всякого сомнения, стремился именно к этому месту. Когда до кромки зарослей осталось метров двадцать, Саша опустился на колено и отцепил поводок от ошейника.

— Фас! — шепотом скомандовал он.

Пес молнией метнулся к камышам, а Белов резко передернул затвор и взял автомат на изготовку. Рядом лязгнул еще один затвор — это подоспел Фархад.

А Дик уже ворвался в заросли. Еще секунда — и оттуда послышался звук борьбы, яростное рычание пса и чей-то короткий полукрик-полустон... И вдруг — собачий взвизг! Резкий, пронзительный, отчаянный — такой, что, услышав его, Саша моментально похолодел.

— Выходи, стрелять буду! — крикнул он срывающимся голосом и вскинул автомат.

Тишина. Белов стиснул зубы и дал по зарослям короткую злую очередь. Он целился повыше, — так, чтобы ненароком не задеть Дика.

— Шурави! — раздался из камышей испуганный вопль. — Не стрыли, шурави!

Заросли зашуршали, заколыхались, и на прибрежную гальку тяжело вышел невысокий бородатый мужчина в драном халате. Руки его были подняты вверх, в левой блеснул большой окровавленный нож.

— Оружие на землю! — рявкнул Саша. — Фара!

Фархад его понял, он тут же повторил приказ по-таджикски. Нарушитель отбросил нож и распахнул полы халата, показывая — больше у него ничего нет. К нему подскочили двое бойцов, духа в мгновение ока скрутили в бараний рог. А Саша, закинув автомат за спину, кинулся в камыши.

Дик лежал на боку и, далеко вывалив язык, тяжело, прерывисто дышал.

— Дик... — не веря своим глазам, ошеломленно прошептал Саша. — Что с тобой, Дикушка?

Саша попробовал поднять собаку, подсунул под нее руки и наткнулся на глубокую, горячую рану в боку. Из нее хлестало кровью так, что сразу стало ясно — это конец. Глотая слезы, Саша протянул ладонь к морде пса. Дик открыл глаза и, из последних сил приподняв голову, лизнул его пальцы.

Через минуту он умер.

Дика похоронили недалеко за казармой, среди диких вишен и урюков. Все сделал сам Белов — и сколотил из досок и фанеры некое подобие гроба, и вырыл могилу, и закопал ее. Отложив лопату, он опустился на траву под де-

ревом и неторопливо закурил. В его глазах блестели слезы.

Рядом присел Фархад. Какое-то время они молчали, потом Фара положил руку на плечо друга и негромко сказал:

— Аллах посылает нам испытания, чтобы укрепить наш дух. Надо быть сильным, о мужественное сердце разбиваются все невзгоды. Знаешь, один мудрец сказал: перенеси с достоинством то, что не можешь изменить...

Белов промолчал, только кивнул и еще ниже опустил голову.

Когда они возвращались в казарму, им встретился возвращавшийся из штаба командир второго отделения сержант Суров. Взглянув на повесившего голову Белова, он остановился и взял его за локоть.

— Ну, чего ты так убиваешься, Сань? В конце концов, это же всего лишь собака!

Белов зыркнул на него исподлобья.

— Да, всего лишь собака, — мрачно согласился он. — А я — всего лишь человек. И ты тоже — всего лишь человек, да?

Суров смешался, опустил глаза.

— Ладно, чего там... — вздохнул Саша. — Серег, а что со вчерашним духом? Допросили?

— Угу, — кивнул сержант. — Человек Хромого Сабира, шел с грузом маковой соломки, два мешка... Скорее всего, прощупывает нас Сабир, к чему-то серьезному готовится...

Лицо Белова застыло. Глаза превратились в узкие щелочки, на скулах заиграли желваки.

— Опять Хромой Сабир... — с ненавистью пробормотал он. — Хрен с ним, пусть готовится, а уж мы постараемся встретить... За нами не заржавеет!

XXVII

После новогодних праздников Коврига исчез. Вместо него кафе «Коврига» возглавил новый директор — молодой и энергичный мужчина, сразу взявшийся наводить свои порядки. В кафе появились новые повара, бухгалтер, штат официантов был не только заменен на три четверти, но и сокращен.

Космоса, впрочем, эти изменения никак не затронули. Он, как и обещал Валентин Сергеевич, в кафе остался и, более того, — по-прежнему обслуживал кабинет.

А вот сам Валентин Сергеевич со своей свитой куда-то запропал. После ухода Ковриги он перестал показываться в кафе. Нельзя сказать, что Космос скучал по загадочным хозяевам заведения, но личность Валентина Сергеевича была ему крайне любопытна.

Этого человека, считал Космос, можно было без натяжки назвать хозяином жизни — он явно был богат, ему

беспрекословно подчинялись другие, в его власти было решать чужие судьбы, карать и миловать. Словом, в глазах молодого официанта Валентин Сергеевич был крутым — по-настоящему крутым, почти как дон Карлеоне из знаменитого «Крестного отца». Космос тоже мечтал стать крутым, как дон Карлеоне, вот почему он с нетерпением ждал, когда Валентин Сергеевич снова придет в кафе «Коврига».

Валентин Сергеевич появился только в феврале — загорелый и веселый. Никаких свертков с деньгами в этот раз не было. Новый директор, по всей видимости, был для гостей своим человеком — он без приглашения уселся с ними за стол и запросто болтал со всеми.

Приняв заказ, Космос позволил себе осторожно заметить:

— Что-то вас давно не было видно, Валентин Сергеевич...

— А ты что, соскучился? — засмеялся мужчина. — А, Космос?

Тот пожал плечами:

— Просто я успел к вам привыкнуть...

— Ну-ну, — кивнул Валентин Сергеевич и вдруг задержал на официанте

задумчивый взгляд. — Послушай, Космос, ты же молодой парень, неужели тебе так нравится таскать поднос с грязной посудой?

Космос выразительно покосился на директора кафе и замялся:

— Да как вам сказать...

— Понятно, — понимающе улыбнулся Валентин Сергеевич и кивнул: — Ладно, подумаем... А пока иди, Космос, работай.

В тот день к этому разговору больше не возвращались, но в следующий свой приезд Валентин Сергеевич сразу предложил Космосу поговорить.

Беседа проходила один на один и носила довольно странный характер. Отчасти она напоминала разговор двух разведчиков в тылу врага — и тот и другой, отлично понимая о чем идет речь, предпочитали не называть вещи своими именами. У Космоса, разумеется, была масса вопросов к Валентину Сергеевичу, но большую часть из них он так и не решился задать, а на те немногие, что все-таки прозвучали, «дон Карлеоне» отвечал уклончиво, в том смысле, что «сам потом увидишь».

Итог беседы был именно таким, какого и ждал Кос — Валентин Сергее-

вич предложил ему поработать на него. Нельзя сказать, что Космос не отдавал себе отчет, что он связывается с криминалом, наоборот — его тянуло туда, как магнитом. Это была другая, полная событий, приключений и опасностей жизнь, и ему ужасно хотелось попробовать ее на зуб. Только попробовать — уговаривал он себя. О том, что в таких случаях вход — рубль, а выход — десять, он предпочитал не задумываться. Короче говоря, Космос на предложение Валентина Сергеевича согласился.

И началась новая жизнь. Космоса прикрепили к одной из бригад — вместе с «коллегами» он объезжал подконтрольные точки, собирая дань за крышевание. Перепуганные ларечники, как правило, безропотно отстегивали им кругленькие суммы. Попадались, правда, и упрямцы, ни в какую не желавшие расставаться со своими кровными. Тогда проводились акции устрашения — непокорных били, иногда громили их лавчонки, отбирали товар. Но подобные инциденты случались нечасто, подавляющее большинство доморощенных коммерсантов

предпочитали смиренно платить за свое относительное спокойствие и безопасность.

Доходы Космоса заметно возросли, впрочем, для него это было не главное. Было еще нечто, гораздо более волнующее и радостное, чем набитый деньгами карман. Это — ощущение безраздельной власти над всеми этими перепуганными, покорными торгашами, пьянящее чувство абсолютного превосходства, своего невероятного могущества, силы и крутизны. И когда перед ним, вчерашним школьником, лебезил какой-нибудь потный от страха лысый дядька, когда он униженно улыбался и заглядывал ему в глаза, Космос был просто счастлив, как бывает счастлив только человек, поймавший за хвост свою птицу удачи.

И, конечно, Космос не мог не поделиться своей радостью с друзьями. Как только Юрий Ростиславович уехал в очередную командировку, Космос тут же позвал к себе Пчелу и Фила — но одних, без девчонок. На этом импровизированном мальчишнике он под большим секретом рассказал о том, какой крутой поворот случился в его жизни и кем он теперь стал.

На эту новость друзья отреагировали по-разному. Пчела был потрясен. Он долго не мог поверить в то, что раз-долбая Космоса, профессорского сынка, приняли в такую солидную, крутую организацию, а когда поверил, в полной мере разделил его бурный восторг:

— Вот это круто, Кос! Ништяк, полный отпад, вообще! Это ж сколько ты теперь загребать будешь? Блин, я тоже хочу!

На Фила же это известие произвело совсем другое впечатление. Он помрачнел, смотрел на друга с тревогой и даже, неодобрительно покачав головой, вполголоса предостерег:

— А может зря ты это, Косматый... Смотри, это все добром не кончится...

Впрочем, пребывающий в эйфории да к тому же еще и изрядно поддатый Космос, казалось, слов Фила не расслышал. В тот день ничто на свете не могло омрачить его щенячью, по-детски необузданную радость.

XXVIII

В начале апреля Сашу вызвал к себе старшина заставы прапорщик Ковальчук.

— Что-то, Белов, мы давненько шашлычком не баловались, а? — хитровато подмигнул ему прапорщик.

Саша мгновенно догадался, к чему клонит Ковальчук, и расплылся в улыбке:

— Так точно, товарищ прапорщик, давненько!

— Вот и мне так кажется, — кивнул тот. — Да и дядю Рахмона пора проведать — как он там, не хворает ли часом? В общем, Белов, собрал я ему небольшую посылочку, — прапорщик показал на тюк с каким-то тряпьем, — надо бы доставить. Ты вот что, Белов, возьми с собой кого-нибудь из таджиков и навести старика. А заодно уж и прихвати у него... ну, ты сам знаешь что...

— Я Джураева с собой возьму, можно?

— Можно, Белов, можно... Где старика искать, знаешь?

— Так точно! Когда прикажете ти?

— А прямо сейчас и ступайте, глядишь — к ужину и вернетесь. А и опоздаете — не велика беда. Я скажу Феде, он вас накормит.

Белов подхватил тюк и бодро выпалил:

— Разрешите идти?

— Ступай, Саня, — кивнул прапорщик и, нахмурясь, погрозил ему пальцем. — И смотри там... без баловства!

- Есть!

Отару дяди Рахмона Саша с Фарой нашли быстро, часа через два после ухода с заставы. Овцы широко разбрелись по пологому альпийскому склону, а сам пастух сидел в сторонке на черной кошме, расстеленной в тени одинокого старого карагача. Завидев пограничников, он поднялся и неторопливо поковылял им навстречу.

— Здравствуй, дядя Рахмон! — Саша с удовольствием пожал сухую и твердую руку старика.

— Изыдрасту, изыдрасту, — широко улыбаясь, кивал пастух.

Он приглашающим жестом указал на свою кошму и что-то сказал по-таджикски.

— Приглашает посидеть, чаю попить... — перевел Фархад.

Под деревом дымился небольшой костерок, над которым висел небольшой, прокопченный до угольной черноты чайник. Пограничники расселись на кошме, а старик занялся чаем. При этом он нет-нет, да поглядывал на принесенный Беловым тюк — видно, заедало любопытство.

Наконец, чай был готов, пастух разлил его в две пиалы — гостям, а себе — в мятую алюминиевую крышку от термоса. Сделав пару глотков, старик не выдержал и, кивнув в сторону тюка, спросил:

— Алеша мине дал?

Белов сообразил, что Алеша — это прапорщик Ковальчук. Он взял посылку и передал его пастуху.

— Да, дядя Рахмон, это тебе.

Старик неторопливо, с достоинством развязал веревку, стягивающую тюк, и развернул его. Внутри оказалась пара ношеных кирзовых сапог, старая

плащ-палатка, два вафельных полотенца и шерстяное солдатское одеяло.

Пастух расплылся в улыбке — он явно был доволен.

Саша взглянул на часы. Для того чтобы успеть к ужину, надо было поторапливаться. Он уже хотел спросить старика о барашке, но тут увидел собаку дяди Рахмона и тотчас позабыл обо всем.

Такого пса ему еще не доводилось видеть! Лохматый, огромный, чуть ли не с теленка ростом, он буквально поразил Белова своей дикой красотой и мощью. Пес улегся неподалеку, а Саша ткнул локтем Фархада:

— Глянь, Фара! Ну и зверюга! Это что ж за порода?

Фархад пожал плечами и, недолго думая, спросил о чем-то пастуха. Тот улыбнулся, кивнул и заговорил по-таджикски. Фара с ходу принялся переводить:

— Эта история началась давно, лет десять назад. Я тогда был помоложе, горячий... Как-то на переходе в горах начался сильный дождь, и у меня потерялось несколько овец. Я отправился их искать к перевалу. И вдруг на узкой тропе навстречу мне выскочил волк.

Я выстрелил быстрей, чем успел подумать. Это была волчица, я перешагнул через нее, а вскоре наткнулся на ее логово. В нем было три волчонка, они были совсем крошечные — дней пять от роду, не больше... — старый пастух говорил ровным, немного монотонным голосом, глядя куда-то вдаль. Так же ровно и монотонно переводил его слова и Фархад. — Мне стало их жалко, и я взял их с собой. Я выкармливал их овечьим молоком и кашицей из хлеба. Я старался, но к тому времени, когда я пригнал стадо в колхоз, выжил только один волчонок. Наверное, он очень хотел жить. Я назвал его Джура... Ну, в общем, это «друг» по-таджикски, — пояснил от себя Фара. — Через год Джура вырос, я стал брать его с собой в горы. Пастухом он был плохим, на овец почти не обращал внимания, но зато не отходил от меня ни на шаг. Он был хорошим другом... — дядя Рахмон замолчал, следом замолчал и Фара.

— А что с ним стало? — нетерпеливо спросил Белов.

Пастух, выслушав перевод вопроса, продолжил:

— Когда ему было четыре года, случилась беда. На отару напали волки — четыре или пять, не помню. Ружье с собой тогда я уже не брал. Волки резали овец, я кричал: «Джура, взять, взять!», но он не двигался с места, равнодушно наблюдая, как пируют его братья по крови. Я не стерпел и кинулся на волков с ножом и посохом. Волки кинулись на меня. И вот тогда Джура словно проснулся. Он принял бой — один против четверых — и победил. Двоих волков он загрыз насмерть, остальные, раненные, убежали. Как только волки отступили, Джура упал. На нем не было живого места, и вскоре он умер.

— Этот пес — его сын? — догадался Саша.

Не дожидаясь перевода, дядя Рахмон кивнул и отвернулся, всматриваясь сквозь прищуренные веки на пасущихся овец.

— Как же так? — не мог поверить услышанному Белов. — Волк — и против своих?

Фархад перевел. Старый пастух взглянул на Сашу — глаза его слезились, по всей видимости, от клонящегося к закату солнца, — и что-то неторопливо и внушительно произнес. Фархад тут же перевел его слова:

— Рахмонаке говорит: у справных хозяев и волк станет настоящим другом, а у плохих — даже из домашнего щенка вырастет дикий зверь...

Обратной дорогой Саша с Фархадом большей частью молчали. Лишь однажды Белов спросил:

— Фара, так твоя фамилия, оказывается, означает «друг»?

— А ты сомневался? — хмыкнув, ответил тот.

К ужину они опоздали, но голодными их, конечно, не оставили. Повар Федя Колобаев обрадовался принесенному барашку, как родному, — шутил, смеялся и, поглядывая на несчастное животное, вслух прикидывал завтрашнее меню.

Саша его веселья не разделял, он вообще был тих и неразговорчив. Причиной его раздумий была история, рассказанная дядей Рахмоном. Дело в том, что после гибели Дика Белов решил больше собаку не брать — слишком болезненна была недавняя потеря друга, да и какая другая собака могла сравниться с Диком! Все это он, как мог, объяснил капитану Лощинину, когда тот предложил ему взять другого пса. Начальник заставы настаивать не стал, предложив вернуться к этому вопросу позже.

И вот сегодня, после разговора со старым чабаном, Саша вдруг почувствовал, как ему не хватает собаки! Единственное, что его останавливало — это необъяснимое чувство вины перед Диком. Словно взяв другого пса, он предавал старого...

Вечером он долго не мог заснуть, ворочался, думал, а утром отправился к Лощинину и попросил дать ему нового пса.

XXIX

Очень скоро Пчела понял, на чем делал деньги Сурен. Примерно раз в неделю (когда реже, когда чаще), приходя утром в сарай, Пчела обнаруживал там новую тачку. Эти машины были в отличном состоянии, на ходу, и никакого ремонта не требовали. Впрочем, никто и не заикался о ремонте. Обязанности Пчелы и дяди Васи чаще всего заключались в том, чтобы разобрать эти тачки по винтику на запчасти. Иногда, когда в сарае оказывалась иномарка, приходилось заниматься более тонкой работой — перебивать номера на двигателе и кузове, а то и перекрашивать весь автомобиль.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — Сурен работает с крадеными машинами. Вероятно, предположил Пчела, угонами занимался его племянник Эдик, сам же хозяин автосервиса отвечал за сбыт «продукции» — дефицитных запчастей и «перелицованных» иномарок.

Нельзя сказать, что, догадавшись обо всем этом, Пчела испытал шок. Ему, если честно, было абсолютно по барабану, откуда и каким образом в сарае оказывались все эти тачки — лишь бы хозяин вовремя отстегивал полагающиеся ему денежки. Сурен платил исправно, иногда даже приплачивал сверх договора за срочность, поэтому о своих догадках Пчела предпочитал помалкивать. О том, что он разбирает краденые машины, не знали ни мать с отцом, ни Космос с Филом. И уж конечно, Пчеле и в голову не приходило задавать какие-либо вопросы Сурену.

В общем, в старом сарае на дне поросшего ивняком оврага была тишь да гладь — «предприятие» работало, как часы, и все были друг другом довольны. Но в один апрельский день эта идиллия рухнула, как карточный домик.

Пчела уже собирался уходить домой, когда в сарай влетел разъяренный хозяин.

— Чтоб твою маму черти взяли, Витя! — вытаращив глаза и брызгая слюной, орал он. — Чтоб у тебя руки отсохли, халтурщик! Чтоб тебе...

— В чем дело, Сурен? — опешил Пчела.

— Посмотрите на него! Он еще спрашивает — в чем дело! — армянин всплеснул руками и схватил ничего не понимающего Пчелу за грудки. — Ты что наделал, а? Я что, тебе мало платил? Я тебя обманывал? Ты зачем мою машину загубил, а?

— Как загубил?

— Так загубил! Насмерть загубил! Иди — полюбуйся! — Сурен толкнул Пчелу к выходу.

На площадке перед сараем стоял какой-то уазик, а за ним виднелась хозяйская «Вольво». Эдик, глухо ругаясь по-армянски, отвязывал от машины оранжевый буксировочный трос.

— Что с машиной? — спросил Пчела.

— Он еще спрашивает — что с машиной! — снова возопил Сурен, в отчаянье хватаясь за голову. — Убита машина, ясно тебе? Насмерть убита! Скажи, Эдик!

Племянник зло сверкнул черными, как уголь, глазами в сторону Пчелы:

— Халтурщик ты, Витя! Тебе не машины — утюги ремонтировать. Накрылся движок, понятно тебе? Клина поймали...

Пчела выругался сквозь зубы, вот теперь ему все стало ясно. Отец оказался прав — их ремонта хватило только на полгода. Последствия давней халтуры икнулись в самый неподходящий момент, да еще как громко икнулись! Если Эдик ничего не напутал и двигатель «Вольво» действительно переклинило, то дело швах!

Пчела мысленно прикинул: головка блока цилиндров, клапана, поршневая, распредвал, да мало ли что там еще! Да, Сурен влетел капитально! Пожалуй, ему дешевле будет купить новый движок, чем вернуть к жизни этот...

— Сурен, а при чем здесь я-то? — Пчела старательно изобразил изумление. — Ты же помнишь — запчастей у тебя не хватало, я сделал что мог...

— Вот что ты мог! — хозяин в гневе ткнул пальцем в неподвижную «Вольво». — Убить мою машину ты мог! Если сделать не мог, зачем брался? Твой отец — честный человек, он не хотел, а ты... Ты жадный, Витя! Ты думал: «Обману Сурена, он все равно ничего не понимает!», да? Но теперь, Витя, ты мне за все заплатишь, понял?

— То есть?

— Отремонтируешь двигатель за свой счет или купишь новый, — жестко отрубил Сурен. — И пока не сделаешь машину, платить тебе я не буду!

Возражения Пчелы хозяин слушать не стал и сам больше не произнес ни слова. Мертвую «Вольво» закатили в сарай, и Сурен с Эдиком тут же уехали.

«Ни хрена себе заявочки — купить новый движок для «Вольвешника»! Да на какие шиши? И потом — с какой это стати?» — кипел от возмущения Пчела, возвращаясь домой.

Больше всего на свете ему хотелось послать Сурена куда подальше и никогда больше не появляться в его сарае. Но где еще ему будут платить восемьсот рэ в месяц?

Немного поостыв, Пчела подумал, что торопиться не стоит, тем более что в конце недели у них должна была быть получка. Он решил дождаться этого дня и посмотреть, как поведет себя Сурен. У Пчелы были все основания надеяться, что хозяин предпочтет забыть о своих угрозах. Во-первых, армянин был вспыльчив, как истинный кавказец, но отходил легко и быстро. А во-вторых... Во-вторых, Сурен был не дурак, он не мог не понимать, что его работник отлично знает, какими делишками занимается его босс, а значит ссориться с Витей хозяину было совсем не с руки. Словом, Пчела надеялся, что конфликт потухнет сам собой.

Но в пятницу вечером Сурен рассчитался только с дядей Васей. В ответ на немой вопрос Пчелы он холодно процедил:

— А тебе, Витя, я уже все сказал. Заплачу, когда движок отремонтируешь.

— С-с-сука... — прошипел сквозь зубы Пчела в спину хозяина.

Ему пришлось приложить немало стараний, чтобы сдержать клокочущий в груди гнев и не наскандалить. Скандал Пчеле был ни к чему — у него уже был план мести облапошившему его армянину.

Тем же вечером он позвонил Космосу и договорился с ним попить в субботу пивка.

Тот пришел в беседку в новой кожаной куртке-«косухе», на безымянном пальце у него появился массивный золотой перстень, и вообще — Космос был весь, что называется, «на понтах». Он с презрительной усмешкой взглянул на «Жигулевское», которым успел затариться Пчела, и принялся доставать из своей объемистой сумки жестяные банки с «Хайнекеном» и пакетики с фисташками.

— Как жизнь, брат? — небрежно спросил он.

— Так себе... А ты, смотрю, весь в шоколаде? — криво ухмыльнулся Пчела.

— Не жалуюсь... Слышал анекдот? Сидят пацаны в кабаке, ну, бухают, хавают... Один уже готов — мордой в салате. Его кореш толкает: «Как жизнь, Вован?» А этот еле-еле рожу из салата вытащил, промычал: «Удалась!», и обратно — бац в салат!

Пчела коротко хохотнул и открыл бутылку «Жигулевского», Космос, лениво посмеиваясь, протянул другу банку пива:

— Да брось ты это пойло! На, держи!

Они открыли пиво, сделали несколько глотков, помолчали. Потом Космос спросил:

— А Фил где? Что-то он давно не появлялся, ты его не звал?

— Нет, — ответил Пчела. Он еще раз приложился к банке и пояснил: — Кос, я с тобой об одном дельце потолковать хотел...

— Ну, валяй, излагай... — кивнул тот.

Пчела изложил. Космос не перебивал, слушал внимательно, время от времени покусывая нижнюю губу. Когда друг закончил, он, наморщив лоб, спросил:

— Короче, ты хочешь, чтобы мы на твоего ару наехали?

— Да, — прямо ответил Пчела. — Оборзел он вконец, наказать бы надо...

— А крыша? Крыша у него есть?

— То есть?

— Ну, кто-нибудь из крутых его прикрывает? — пояснил Космос. —

Типа защиты там... Он кому-нибудь за это платит?

Пчела задумался.

— Вряд ли... — покачал он головой. — Я там полгода пахал и никого из чужих не видел. Приезжали как-то с Эдиком два пацана, но на крутых не похожи...

— Это хорошо, — кивнул Космос. — Понимаешь, Пчел, я в этом деле человек новый, мой номер пока шестнадцатый и... Но если твой Су-рен ни под кем не ходит, все, конечно, гораздо проще... Короче, пока решим так — я все сперва разузнаю, а там уж как фишка ляжет!

XXX

Дата добавления: 2015-07-26