Немного позже. Я хотел бы знать, что означало то «наводнение», о котором ты недавно говорила.

Я хотел бы знать, что означало то «наводнение», о котором ты недавно говорила.

Да, у меня было объяснение, но сейчас я уже не помню. У меня было объяснение, я разложила все по полочкам, но все идет так быстро, так быстро…

У меня было очень ясное объяснение, но сейчас я не помню. Оно вернется.

Есть тысячи подобных случаев.

*

* *

(после молчания)

Сейчас действительно идет борьба со всей этой земной формацией… да, с неведением и несознанием первичного мышления земли.

Это все еще есть, даже у тех, кто развил свой высшим разум, кто способен выйти из этой темноты и этого неведения — это еще есть на подсознательном витальном или подсознательном ментальном уровне. Это такое темное! Совершенно глупо: ведь ему можно предъявлять сотни и тысячи доказательств, и это его не затронет —некая неспособность понять. И это постоянно поднимается на поверхность, и постоянно я должна [жест: подношение к Высотам] «предъявлять» это Всевышнему: «Это еще здесь, это все еще здесь…» И я хорошо вижу, что различие между тем, что происходит в этом теле и окружающей его атмосфере, и тем, что происходит во всех других телах… я не знаю, существует ли еще это различие, но если оно существует, то оно неуловимо. И сознание понимает все эти движения так, как если бы это были движения одной физической личности. Но физическая личность, это не только это [Мать касается своего тела], это не только это тело — я еще не уверена, может быть, эта физическая личность –вся земля (в определенных отношениях это вся земля целиком), а может быть, только совокупность тел всех людей, с которыми я связана… В последние ночные часы, то есть, между 2 и 4 часами ночи, я вижу точные формы, но эти точные формы сами по себе являются представителями, в том смысле, что есть ТИПЫ личностей, и каждый из этих типов принимает образ кого-то, с кем я связана. Но для меня это типы: «А! это такой-то тип» — а за этим типом могут стоять тысячи людей. И действие (это всегда действие), воздействие на тип личности отражается на всех личностях, которые он представляет.

И эта работа кажется… бесконечной — во всяком случае, ей конца не видно.

И она имеет последствия.

Вот что я делаю: это что-то приходит, забирается в меня и «представляется» [жест к Высотам], как если бы оно было моим: «Взгляни, Ты видишь, как я…» (но это «Я» — большое Я), оно представляется Господу, очень смиренно, впечатление и ощущение полной немощности — и я просто прошу: «Вот, измени вот это.» Такое чувство, что только Он может это сделать, что все, что люди пытались сделать, выглядит как-то по-детски — все выглядит как-то по-детски. Самый тонкий интеллект кажется мне ребячеством. Все, что пытаются делать, чтобы осветить, организовать, просветить человечество, поднять его к более высокому сознанию, сделать его господином Природы и ее сил, все это — все это, что для человеческого взгляда иногда кажется очень тонким, видится мне игрой детей, забавляющихся в детской. И эти дети любят опасные игры, они УЖАСНО верят в то, что они делают (естественно, как дети). Я никогда не встречала суда более серьезного и более сурового, чем судейство детей в их играх, они действительно принимают жизнь всерьез. Что же, это так, впечатление такое: человечество находится на стадии детства, оно чрезвычайно серьезно воспринимает то, что оно делает. И оно никогда не выберется из этого — никогда не выберется, ему не хватает чего-то совсем маленького (возможно, совсем пустяка), чего-то совсем маленького, благодаря чему… ах! все прояснится и организуется — оно всегда НА ГРАНИ Истины.

Так что единственное, что я могу сделать, это [жест подачи]: «Взгляни, Господь, Ты видишь, мы не знаем ничего, мы не можем ничего, мы полные дураки — Тебе изменять это.» Как это изменить? Невозможно даже вообразить это. Так что все свое время [тот же жест], не время от времени, а постоянно, день и ночь, без перерыва, день и ночь без перерыва; если одну-две минуты не делать этого, сразу же что-то цепляется: «О, все, время потеряно!» И если я внимательно смотрю на то, что произошло, я вижу, что в течение этих нескольких минут я была блаженна в Господе, я позволила себе блаженно жить в Господе; поэтому в это время я ничего ему не подносила — такое случается два-три раза в день. Отдых, расслабление: позволяешь себе блаженно течь в Господе. И это так естественно и так спонтанно, что я даже не замечаю этого; я замечаю это, только когда снова занимаю позицию… [жест к Высотам] передачи всего Господу, каждую минуту.

(молчание)

И все время этот вопрос возраста… Везде, во всех людях, они даже не отдают себе в этом отчета, всегда есть на заднем плане (по поводу не важно чего, по малейшему поводу), всегда есть идея преклонного возраста, упадка, дряхлости. И это приходит тысячу раз за день! [Мать смеется] Так что и это я отдаю Господу, я говорю ему: «Послушай, я действительно дряхлею?» Тогда он показывает мне кое-что, нечто … в ослепительном свете. Это происходит время от времени — не часто — когда «лавина» становится довольно значительной; тогда происходит такое ослепление Светом, Силой, иногда таким грандиозным Могуществом, что возникает впечатление, что если завладеть этим… то что произойдет? Например, если я просто соприкасаюсь с дурной злой волей (это бывает редко), с побуждением или желанием нанести вред, я делаю это [Мать сжимает вибрацию в щепотку], я делаю так (но это соответствует чему-то внутри: этому Могуществу, которое действует с белым Светом, абсолютно белым, которое не потерпит ничего другого, кроме белого света), и почти мгновенно, в том человеке, в ком движение дурной воли частично овладело витальным существом: нервный кризис или (как назвать это?) vital collapse или nervous collapse [нервный срыв], очень ощутимый. Так что, естественно, воздерживаешься от всякого движения и смотришь совершенно спокойно с вечной Улыбкой. Это как если бы мне показали: вот — вот он, потенциал (!) Только нет Приказа воспользоваться этим, разве что «вот так», иногда.

(молчание)

Послушай, прошлой ночью, посреди ночи, кто-то пришел ко мне (он был темно-синим, значит, это была ментальная формация) с планом действия и сказал мне: «Все устроено: в такой-то момент в такой-то день (в следующем году) вам надо сделать вот такую работу, вам надо спуститься вниз, и вот как все будет устроено, чтобы вы спустились вниз — вот это, вот так и так…» Я приняла условия этой игры, я ответила: «Ан, нет! не выйдет: надо устроить вот так и вот так…» Затем, когда все это кончилось, что-то вдруг заставило меня вернуться [жест возвращения внутрь], я посмотрела на все это и увидела эту личность, увидела план, увидела все (я была посреди этой ситуации) и сказала: «Да, все это очень хорошо, но… дело в том, что я не спущусь вниз!» И сразу же, фрр! все ушло[225] — это была конструкция, как если бы существовала целая организация, может даже управляющая организация(!), чтобы заставить меня спуститься вниз. Проснувшись (то есть, утром, когда я вышла из ночной активности), я сказала себе: «Может быть, это еще как-то проявится (это была ментальная формация — чья? откуда? меня это не заботило), но, может быть, это то, что предстало перед Z и заставило его заявить с авторитетом ясновидящего: «Мать спустится в следующем году?» Это показалось мне очень забавным.

Все больше и больше все становится таким, КАК ОНО ЕСТЬ: точно, без усложнений. Я заметила, что у людей, даже самых искренних и самых прямых людей, всегда есть некое покрывало, coating, некий эмоциональный покров (даже у самых холодных, самых сухих людей), нечто, что принадлежит витальному; этот эмоциональный покров затуманивает, делает все неопределенным и допускает игру, которая создает у людей впечатление игры всевозможных «загадочных сил» — тогда как вещи очень ясны, очень просты, очень, о! очень просты, а этот покров вносит какую-то путаницу. Это не чувства, и тем более не эмоции, но что-то… нечто, что ЛЮБИТ неопределенность, неизвестность, неожиданность — нельзя сказать «случай» (это не так сильно), но оно любит жить в этом… в сущности, это Неведение! Оно любит жить, не зная, что произойдет. Даже самые простые вещи, самые очевидные вещи обволакиваются этим покровом.

Посмотри, к примеру, как много людей, даже самых серьезных людей, любят, чтобы им предсказывали будущее: им гадают по руке, по почерку (меня одолевают люди, которые просят погадать им), но, как бы там ни было, даже без всякого повода, люди находят некий интерес в том, что им говорят: «Вот, ваша линия жизни дойдет досюда…» Они любят это! они любят, любят оставаться в своей неопределенности. Они любят свое неведение. Они любят эту неизвестность — неизвестность, «полную тайн». Они любят пророка, который говорит им: «Ты сделаешь это… С тобой произойдет то-то…» Это выглядит так по-детски! Это все тот же театральный вкус, это то же самое (но вкус не автора, который написал пьесу, а зрителя, который смотрит спектакль, не зная, чем он закончится), или вкус от чтения романов— вкус «неизвестного». Тогда все приближается к ощущению чуда.

Предстоит еще долгий путь, чтобы войти в Знание — в сознание, где мы спокойно владеем знанием, где все так просто, так естественно, так очевидно. Именно этот покров все усложняет: все внезапно становится сложным в человеческой атмосфере.

Я думаю, что животные (но не те, что живут с человеком), животные (сейчас их не так уж много, они все заражены человеком!), «природные» животные — животные в своем естественном состоянии — ведут очень простую жизнь. Все для них совершенно очевидно, очень просто, совершенно естественно — это мы все усложняем[226].

Дата добавления: 2015-07-26