Витальной или духовной?

Не духовной! Не духовной: силой — силой, которая имеет под собой достаточно высокую ментальную способность и витальную реализацию. Если бы он не был Папой, то его бы ничто не сдерживало.. Но теперь получилось [смеясь], что он обязан, по крайней мере, выглядеть хорошим!

У меня ощущение жесткости.

Очень жесткий. Прямая противоположность прежнему [Иоанну XXIII].

Но он публично заявил, что будет продолжать то, что начал прежний Папа. Только прежний совсем не обладал силой: это был просто «добрый малый», живущий на земле. А этот не таков! И он обладает действенным могуществом в земных организациях.

И теперь у него есть положение.

Это положение [папство] немного устарело. Но не так сильно, как можно было подумать. Я видела это, когда умер прежний Папа: о, какое беспокойство это вызвало в земной атмосфере, это было значительно! Значит, это управляет многими, очень многими человеческими существами[125].

Но я сама никогда не занималась этим; даже когда я видела другого Папу, предшественника прежнего [Пий XII], который приходил предложить мне Ключи (я рассказывала тебе об этом, не так ли?), даже этим, который имел ДУХОВНУЮ связь со вселенской Матерью, даже им я никогда не занималась. Я никогда ничего не делала, я никогда этим не занималась. На этот раз, не знаю, по какой причине, но все время, все время что-то тянет меня к этому.

Не знаю, может быть, произойдет что-то решающее? Не знаю…

Но его сила организации, это сила «добра», если можно так сказать, или что это?

Это сила господства. Но сейчас он занял пост Папы, так что его власть будет служить укреплению его поста, ты понимаешь.

Но, может быть… Тот факт, что я встречала его (возможно, он уже думал занять пост Папы, я не знаю), но, в конце концов, задолго до того, когда никто, кроме него, не думал об этом, тот факт, что я встречала его, занимаясь устройством земли, доказывает, что, вероятно, несознательно (я уже говорила об этом совсем недавно: я не думаю, что он сознателен в своем теле), он, несмотря ни на что, находится под влиянием, если не под контролем, высших сил.

Почему вдруг мое внимание было привлечено к этому? Обычно, такие вещи меня не интересуют. Что касается действия, я занимаюсь только маленьким данным мне полем переживания, и мое земное действие — совсем другой природы; оно проходит на более высоком уровне, совершенно независимо от отдельных людей.

Здесь можно отметить три пункта: первое — этот человек уже занимался делами в масштабе всей земли, хотя был только простым кардиналом Милана (в Милане он много занимался делами рабочих — в Милане множество рабочих — и это его интересовало: он любил решать проблемы рабочих). Второе — он продолжил то, что делал прежний Папа: некоторое сближение с Россией, это действительно интересно. Третье — тот факт, что Кеннеди католик. И, кроме того, все это происходит именно сейчас, когда, ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ (я не говорю: в лучшем случае, я говорю: по меньшей мере) закладывается основание нового мира…

Сейчас подготавливается это основание.

Посмотрим.

[Мать снова смотрит на фотографию в журнале «Тайм»] С этими фотографиями бывает очень интересно, у меня были забавные переживания: вдруг я совершенно ясно вижу (гораздо яснее, чем физически), я очень ясно вижу человека — он как бы оживает, глаза мне говорят — и я говорю: «А! Это вот так и так…» Люди часто приносят мне фотографии, потому что мне привычно читать характер людей, глядя на их фотографии, для меня это очень легко, это элементарно. Иногда, когда мне дают фотографию, я вдруг очень ясно вижу и говорю: «О, но это такая-то личность, это вот так и так…» Но если ТУ ЖЕ САМУЮ фотографию показать мне несколько дней спустя, она будет просто фотографией, и я ничего не вижу. Это средство, которое применяется, чтобы я узнала о чем-то, и как только я это узнала, с этим покончено. Например, когда я в первый раз увидела эту фотографию Папы, когда мне ее принесли, я увидела этого человека (я его действительно знала) ТАК, как я его видела там. Сейчас же я смотрю на эту фотографию, и она мне больше ничего не говорит, кроме самых обычных вещей: его рот не хорош… И, конечно, раз он выбрал эту фотографию, это означает, что он ЛЮБИТ власть — он хочет, чтобы его видели в свете его власти.

И, что забавно, он сидит [на этой фотографии], но я все время вижу его стоящим. Он сидит, положив руку на подлокотник кресла, а я вижу, что он стоит — высоко подняв голову, противостоя жизни, прямо. Должно быть, этот человек довольно высокий: тот, кого я знаю, довольно высокий, а этот очень на него похож. Это unmistakable [удивительно похож], то есть, когда я смотрела фотографию, я видела того человека, которого знала.

Но я полагаю, не «полагаю», а вижу, что его вера — это просто, прежде всего, вопрос привычки, потому что он родился в этой религии, и затем, это вопрос политической необходимости — я не думаю, что он убежден, что это чистая Истина. А прежний Папа действительно верил в это[126]. Нынешний знает слишком много, чтобы верить, что христианство представляет чистую и исключительную истину. Только вот, став Папой, надо верить, как положено Папе! Только представь, посмотри со стороны на ситуацию в целом: конечно, не вся земля католическая, но католики есть по всей земле.

Что кажется… странным тем, кто превзошел чисто земные бедные пределы — земные человеческие пределы — это вера в ЕДИНСТВЕННОСТЬ божественного проявления на земле; это основа всех религий, каждая говорит: «Христос был единственным» или «Будда был единственным» или «Магомет был единственным» и т.д. Так вот, это «единственным» становится НЕВОЗМОЖНЫМ, как только поднимаешься чуть выше обычной земной атмосферы — это кажется ребячеством. Божественное проявление понятно и допустимо только как возвращающееся на землю божественное Сознание[127].

Конечно, официально есть только Христос; возможно, для этого Папы [Павла VI] Христос является самым великим, но я бы удивилась, если бы он верил в его единственность. Только вот «нужно», чтобы он был единственным — они скорее отрежут себе язык, чем скажут это!

Должно быть, это не сильно его беспокоит (!)Его заботит средство, как распространить свою власть и ее удержать и, затем, возможно, доказать свое превосходство.

Они все еще убеждены, что их религия превосходит все другие религии, что их мощь превосходит любую другую, и поэтому они должны быть сильнее остальных. Особенно это: «Быть самым могущественным». А какое есть средство для достижения этого всемогущества? — Вот уже два-три поколения они понимают, что необходимо расширение: у них слишком много слабых мест из-за узости их догмы… Но он [Павел VI] понимает это, возможно, еще лучше. Посмотрим, что произойдет[128].

Смотри, что я получила [Мать держит гирлянду жасмина], передай ее Суджате — она прекрасно пахнет!

(молчание)

Мне кажется, что уже давным-давно не было Папы столь интересного.

Я не знаю, я чувствую к нему какое-то отвращение.

Отвращение?

Единственная опасность, исходящая от этих людей, это дух Инквизиции, но возможно ли это сейчас? — Я так не думаю.

Но под прикрытием «синтеза» или расширения доктрины они очень даже могут пытаться еще дальше распространить в мире власть католицизма.

Конечно. Это очевидно. Таково их намерение.

Только всегда во всем есть некая ирония: если они слишком расширятся, то их поглотит их собственный размах! Иначе и быть не может.

Если Папа допустит, к примеру, из необходимости расширения, все религиозные секты (и они уже начали принимать протестантов), все секты, если он допустит все это [смеясь], то постепенно они либо развалятся, либо потонут! Ведь если посмотреть на это свыше… Допустим даже, что это асурическая сила — это не так… [Мать колеблется] это не точно и явно асурическая сила, потому что из-за своей позиции Папа ОБЯЗАН признавать бога, превосходящего его самого; этот бог, конечно же, может быть асуром, но… У меня есть что-то вроде воспоминания — воспоминания одной очень-очень старой истории, которую никто никогда мне не рассказывал… первый Асур challenged [бросил вызов] всевышнему Господу, заявив: «Я столь же велик, как Ты!». На что получил ответ: «Желаю, чтобы ты стал более великим, чем я, потому что тогда больше не будет асура.»

И это воспоминание очень живо, где-то там… Если ты станешь Всем, будет конец — ведь амбиция асура состоит в том, чтобы стать более великим, чем всевышний Господь: «Стань более великим, чем я, и тогда не будет больше асура.»

В совсем маленьком масштабе то же самое происходит и на земле.

(молчание)

Есть состояние сознания, в котором совершенно невозможно опасаться того, что может произойти[129]; тогда все видимо — obvious, совершенно очевидно — становится работой одной и той же единственной Силы, одного и того же единственного Сознания, одной и той же единственной Власти. И это чувство, эта воля, эта амбиция быть «более великим» — более могущественным, более великим — это еще ТА ЖЕ САМАЯ Сила, толкающая расшириться к Беспредельному. Как только превзойден предел, это кончается.

Это все старые идеи — старые идеи о двух противоборствующих силах: силе Добра и силе Зла, о битве между ними, и за кем останется последнее слово… Было время, когда детей развлекали подобными историями. Это ребячество.

Есть люди (или, если угодно, есть существа, силы или сознания), которым для собственного прогресса надо отдавать себя или растворяться [во Всевышнем], и в своем полном самоустранении они достигают Реализации; и есть другие, путь которых диаметрально противоположен: это рост, доминирование, расширение, оно становится все более фантастичным… до исчезновения разделения — оно становится невозможным.

Одни предпочитают один путь, другие — другой, но в самом конце все воссоединяется.

(молчание)

В сущности, единственно необходимое — это уничтожение границ… Есть множество средств уничтожения границ.

И, возможно, все они одинаково трудны.

(молчание)

Именно с этой религией я, наверное, больше всего боролась. И по очень простой причине: потому что ее власть, ее средство действия (сила, которую они используют в качестве средства действия) основана на страхе. А страх — это самое унизительное.

У меня было два примера этому, один — физически, другой — интеллектуально (я говорю о том, с чем я материально соприкасалась). Второй касается моей подруги по художественной студии; в течение ряда лет мы вместе рисовали, это была очень милая девушка, она была старше меня, очень серьезная и очень хорошая художница. В последние годы, проведенные в Париже, я часто с ней виделась и часто беседовала, сначала — на оккультные темы и о «космической философии», затем — о том, что я знала о Шри Ауробиндо (я вела «группу» и обычно кое-что объясняла), и она слушала с большим пониманием: она понимала, она соглашалась. И вот как-то я к ней пришла, и она мне сказала, что испытывала большие мучения. Когда она бодрствует, у нее нет сомнений, она хорошо все понимает, она чувствует пределы и темноту религии (она вышла из семьи, в которой было несколько архиепископов и кардинал — это был «древний французский род»). «Но ночью», - сказала она мне, - «я вдруг пробуждаюсь в какой-то муке, и что-то — очевидно, из моего подсознания — говорит мне: «А что если ты все же попадешь в ад?». И она повторила: «Когда я просыпаюсь, это не имеет силы, но ночью, это поднимается из подсознательного, оно душит меня.»

Тогда я посмотрела и увидела гигантского спрута, распростертого над землей: это формация Церкви, это представление об аде, с помощью которого они держит людей. Страх перед адом. Даже когда весь ваш разум, все ваше понимание, все ваши чувства против этого, ночью вас охватывает этот спрут страха перед адом.

Это… показало мне степень важности проблемы — это проблема масштаба всей земли. Католики есть везде: в Китае, в Африке среди негров; люди, которые не отдает себе в этом отчета, но находятся под влиянием католицизма, их держит этот спрут.

Другой пример: еще раньше я была в Италии, в Венеции, и рисовала в уголке собора Св. Марка (это чудесное место, невероятно красивое), и обычно я сидела совсем рядом с исповедальней. Однажды, когда я там рисовала, я увидела, как пришел священник и вошел в эту исповедальню — этот человек… совершенно черный, высокий, худой, с лицом злым и жестким: безжалостно злым. Он заперся там. Спустя некоторое время пришла женщина средних лет, где-то около тридцати, миловидная, очень кроткая — не умная, но очень кроткая — одетая во все черное. Она вошла в исповедальню (священник уже заперся там, и его не было видно), и они начали разговаривать через решетку. Надо сказать, там все это гораздо ближе к средневековью, чем во Франции, это было действительно… это было почти театрально. Она встала там на колени и начала говорить (я не могла ничего услышать — она говорила шепотом; кроме того, они говорили по-итальянски, хотя я и понимаю итальянский). Голоса были едва слышны, но не было никаких звуков. Затем вдруг я услышала рыдания женщины (рыдания со спазмами), и рыдания продолжались, пока вдруг женщина не рухнула на пол. Тогда тот человек открыл дверь, отпихнул в сторону ее тело дверью, и ушел, без колебаний, даже не обернувшись. Ты знаешь, я была молода, и если бы я могла, я бы убила его. То, что он только что сделал, было просто чудовищно. И он шел… это шел кусок стали.

Инциденты такого рода оставили у меня определенное впечатление. Историй Инквизиции с меня достаточно… Сейчас же, ты, конечно, слышал, что я тебе рассказывала [история с асуром], и это действительно мой взгляд на эти вещи. Но было время, когда я могла бы сказать: «Нет религии, принесшей миру больше зла, чем эта религия.»

Но сейчас я в этом не уверена. Это один АСПЕКТ этой религии.

И это все еще человеческий способ видения вещей. Я предпочитаю другое — мне больше нравится видение Господа, говорящего Асуру: «Конечно! Расти, расти и расти… и не будет больше Асура!» [смеясь]. Это лучше[130].

(молчание)

Пожалуй, этот человек [Павел VI] похож на того священника из Венеции. Это был высокий молодой человек, не старше тридцати, очень худой, с лицом как лезвие ножа, о!…

Страх не негативен: это нечто очень позитивное, это особая форма власти, которая всегда использовалась асурическими силами — это их большая сила. Самая большая их сила — страх.

Я вижу: всегда, когда люди терпят поражение, ВСЕГДА это происходит из-за страха, всегда.

Так что, если ты [Мать обращается к фотографии], если ты намереваешься использовать это, лучше поберегись!

(Мать пристально смотрит

на фотографию)

То, что приходит ко мне, это великолепие, пышность…

Хорошо. Посмотрим.

*

* *

(Чуть позже речь заходит об английском переводе новой книги о Шри Ауробиндо:)

Я думаю, что E сможет собрать публику там, особенно в Америке — больше, чем во Франции.

Во Франции все люди, которые пробуждены, у кого есть духовная жажда, вовлечены в католическую религию. Это означает, что спрут пока что имеет там большую силу — очень большую.

Некоторое время тому назад, не помню уже по какому поводу, я вспомнила время, когда нельзя было сказать, что земля вращается, даже нельзя было сказать, что земля круглая — вас убили бы! Только представь это…

Все же пройдена немалая часть пути[131].

Когда я поняла, что знаю этого человека [Павла VI], ко мне пришла одна мысль, так, забавы ради: а что если кто-нибудь покажет ему мою фотографию (потому что я знаю некоторых людей, которые могут сделать это), и он скажет: «но я знаю эту женщину!». Тогда я увидела этот странный инстинкт, как раз эту привычку не допускать того, что можно говорить, выражать что-то противоречащее тому, что они говорят. И я увидела всю кривую — всю кривую, которую мы прошли по направлению к свободе… Он практически обязан меня терпеть. Предшественник прежнего Папы [Пий XII] запретил здешнему архиепископу отлучать от церкви людей, приходивших в Ашрам (архиепископ хотел это сделать, но не мог сделать это без одобрения Папы, а Папа ему ответил: «Держитесь спокойно»). Следующий архиепископ стал отлучать от церкви со своей кафедры, но дальше этого дело не пошло. И тогда я спросила себя: «А какой будет позиция нового Папы?»… Потому что, естественно, индивид такого типа очень даже может приказать изгнать даже то, что он считает истинным или ЗНАЕТ, что это истинно — как раз это ты увидел на фотографии [вызвавшей отвращение у ученика]. В таких людях политические соображения доминируют надо всем остальным.

Сотри все, что я сказала. Я не хочу, чтоб это было здесь, не хочу, чтобы магнитофонная запись сохранилась. Потому что еще не пришло время вмешиваться мне в эти дела.

Вот так.

Во мне есть что-то, целая часть меня, очень часто она ощущает себя воином, когда я соприкасаюсь с этим христианским спрутом. Что-то во мне сразу же готово бороться со всеми этими людьми.

Но это, главным образом, не ментальный уровень? — Ты чувствуешь сражение идей.

Да, но я чувствую себя почти как монах из прошлого, который идет проповедовать — я не вижу себя проповедником (!), но я вижу себя сражающимся с ними словом.

Да, словом, это я и имела в виду.

Потому что твой разум обладает большой боевой силой, очень большой, и это очень полезно, но на витальном уровне я никогда не видела тебя воином.

О, да! Идти, идти в мир проповедовать, идти бороться с их идеями, как, например, великие мудрецы, сражавшиеся, вооружившись словом — это да. Но не в качестве главнокомандующего армией!

Нет!

Не Наполеоном, не так ли.

Но бороться! Потому что я чувствую внизу так много Зла…

Ох!…

И коварного зла — коварного, притаившегося зла.

Под прикрытием милосердия, полной доброжелательности: лицемерие.

Да, все это всегда заставляло меня сражаться[132].

И мне больно видеть, что люди не понимают то малое, что я могу сделать, например, эту книгу о Шри Ауробиндо. Во Франции есть стена — книга не принимается, я не могу войти туда, она блокируется. Я страдаю из-за этого. И со всеми людьми, которых я там знаю, то же самое: везде я наталкиваюсь на стену, непонимание — все совершенно закрыто. [133]

[Долгое молчание] Учитывая интеллектуальное качество Франции, качество ума французов, тот день, когда Франция действительно будет духовно затронута (она никогда не была духовно затронута), тот день, когда она будет духовно затронута, станет исключительным днем.

Шри Ауробиндо очень нравилась Франция. Я там родилась — на это, несомненно, есть причина. Что касается меня, я очень хорошо знаю причину: потребность в культуре, в ясном, точном уме; утонченность мышления, вкуса, ясность ума — нет в мире другой такой страны. Ни одной. И Шри Ауробиндо нравилась Франция по той же самой причине, она очень ему нравилась. Он говорил, что живя в Англии, он гораздо больше любил Францию, чем Англию!

На то есть причина.

Посмотрим.

Возможно, все немного сдвинется — у меня такое впечатление, что сейчас многое движется вперед. Только возможна поломка — всякий раз, когда быстро движешься, может случиться какая-нибудь поломка. Периоды стабильности, когда все встает на свои места и выравнивается, — более мирные. Но сейчас это происходит более опасно.

Более опасно.

(Мать снова берет

фотографию Папы)

Оставь мне моего Папу! [смех]

Дата добавления: 2015-07-26