Ничего, просто чуть больше

Недавно звонил Легион.

Он долго смотрел на телефон, ожидая, что тот умрет и заглохнет, но, кажется, тому обеспечили долгое и безбедное существование. Эта тварь вполне могла пережить и его самого. И продолжать все так же трезвонить. Что-то неправильное было в этом звоне.

Он опустился на край кровати, вытащил из нагрудного кармана пачку сигарет и закурил. Телефон продолжал звонить. Все ебаное его существование выражалось в этом затянувшемся звоне. И ничего хорошего от него ждать не приходилось.

После пятой затяжки он все же снял трубку.

-Маркус слушает.

-ХЭЙ, СТАРИК! – завопил из трубки Легион. – Я уже начал думать, не умер ли ты там!

Маркус набрал полные легкие, неспешно выдул и так же неспешно отозвался.

-Нет.

-ХЭЙ! – сказал Легион. – Какие планы?

-Планы?

Маркус возвел глаза к потолку. Казалось, его хотят затянуть в какую-то дыру, прямиком через эту трубку. И никаких кроликов, никаких шкафов, никаких подсказок. Он не слышал Легиона чуть больше года. С той же самой разницей, он готов был не слышать его еще столько же.

-Конечно! – продолжал Легион. Его голос так и раздувался от жизни и силы. От всех вещей, что лежали на полках и в пределах видимости, стен домов и машин, новостных колонок и веками устаивавшихся истин. Легион был словно тем самым продуктом человечества, который оно готовило все эти годы для жизни здесь и сейчас, в этом обществе. Дитя своего века. Счастливое ебаное дитя. – Слушай, брось эти шутки! Так что с планами?

-Пока ничего, – отозвался Маркус. Сначала надо было понять, о чем вообще он говорит. – Никаких планов. – Он подумал, стоит ли говорить что-либо еще. Сделал пару затяжек. – А у тебя?

-ДА, – тут же отозвался Легион. – Мы собираемся все вместе, как и все эти годы! Круто будет!

Маркус знал, как это будет. Перед глазами уже почти висела яркая картина этого, будто решил выкинуть пару баксов и лишнее время, чтобы сходить в галерею. Он уже начал думать, как бы отказаться, не прибегая к «ну к черту!», но приглашения не прозвучало. Вместо этого Легион продолжал.

-А я только из Рима! Ты даже не представляешь, как же там хорошо! Делали очередную фотосессию. Это было просто что-то с чем, черт! Похоже, я неслабо понравился этим ребятам. Они просто у меня в кармане! – Он глубоко вздохнул, чтобы перевести дух. – А ты как? Работаешь где?

Маркус медленно струю дыма и смотрел, как она растворяется в слабом свете.

-Конечно, – ответил он. – Вот недавно вернулся с Венеры. Но эти парни мне не сильно понравились.

-С Венеры? – поразились из трубки. – Какая еще Венера?

-Ну не Милосская же.

-Да иди ты со своими шуточками! – разозлился Легион. – Я нормально с тобой разговариваю, между прочим! Решил тут, понимаешь ли, позвонить, поговорить, узнать, как у тебя жизнь, а ты все шутишь да? Смешно очень?

-О чем ты? Жизнь – сплошная шутка.

-Понятно, – сказал Легион. – Крутой такой, да? Ну давай, продолжай шутить сам с собой. Ублюдок!

Он с силой швырнул трубку на рычаги. Короткие гудки наполнили звуковую пустоту. Маркус поднес ушко трубки к губам и выдул внутрь долгую струю дыма. Никакого толку от хреновой штуки. Он не стал возвращать ее на рычаги.

Посадив окурок в горшок рядом с засохшим растением, плохо поддающимся идентификации, Маркус поднялся и потянулся. Широко зевнул. Подошел к окну и стал смотреть наружу.

За окном не было ничего. Некуда просто было смотреть. Может, природа и может успокоить сознание, но только в своем чистом, первозданном виде. Не эта заваленная продуктами человеческой жизнедеятельности свалка. Здесь не обретешь ничего, только потеряешь. Он вытянул еще одну сигарету.

Доктор советовала ему что-то сделать с этим. Говорила, что у него зависимость в тяжелой форме: и физическая, и психологическая. И уже по одному тому, что он отрицает это, нужно взять себя в руки и бороться с этим. Мир не менялся к лучшему, становился только сложнее.

Синтия была хорошим доктором, несомненно. В ее речах даже был смысл. Если из необходимости, вещи переходят в зависимость, их суть теряется. Слишком тонкая грань, как и во всем, что мы должны понять.

-Ладно, – сказал Маркус. – Сколько мне не курить, чтобы ты поняла, что это не так? Неделю? Месяц? Год?

-Всю жизнь.

И он послал ее к черту. Достал сигарету, закурил, и покинул этот корабль. Если бы только нужно было после этого переплыть море. Нет, он шел мимо камер наблюдения, мимо огромных плакатов, полных красных букв, болезней, советов и запретов, мимо всех этих перекошенных лиц, по белым коридорам. А покинув здание и оказавшись под небесами – ничего не изменилось, видел бог.

Он присел на ступеньки и стал смотреть, как два парня в белом вытаскивают из машины носилки, залитые кровью. На носилках лежало тело. Но ни для кого это не будет иметь значения, пока ты сам не окажешься там. К нему это было справедливо так же.

Маркус смотрел, как носилки проносятся мимо, оставляя на асфальте дорожку из крови. Он еще помнил запах в кабинете Синтии. И ее голос, и улыбку, и форму тела под халатом. И взгляд из-под очков. И то, как она поправляла волосы. Он понятия ничего не имел о ее жизни, но это не имело значения. Она была слишком хороша, чтобы он имел об этом хоть какое-то понятие, но теперь все равно пошло к черту.

Маркус щелчком отправил окурок в полет и поднялся. Кровь скоро смоют. Это была далеко не первая кровь, пролившаяся в этом месте, и отнюдь не последняя. Он спустился по ступенькам. Он не знал, куда пойти теперь. Возможно, все они идут прямиком к черту.

Всегда есть куда двинуть свои кости. Молодой мужчина в костюме с дипломатом обогнул его справа. Короткая стрижка, черные очки. Но Маркус успел заметить, что левый глаз у мужчины подбит. А у той блондинки, один каблук надломлен на сантиметр и разошелся шов на колготках. Одежда, лица. Все новое и все старое. Образ Синтии еще занимал порядочно места у него в голове. Сердце смешно дернулось, словно Чаплин словил пулю для Кеннеди. Маркус вскинул руку и словил такси.

-К пирсам.

Водителем оказался морщинистый мужчина, лет под пятьдесят, в бейсболке козырьком назад и плохо сбритой щетиной на подбородке. Он широко улыбнулся и вдавил газ. На спинке его сиденья крупным шрифтом было выбито:

НИКАКИХ СИГАРЕТ

НИКАКОГО АЛКОГОЛЯ

НИКАКОГО СЕКСА

НИКАКИХ НАРКОТИКОВ

НИКАКОГО ОРУЖИЯ

В МОЕМ ТАКСИ

В колонках играло что-то из прошлого века. Дерьмо. Маркус повернул голову и стал смотреть в окно.

Ему захотелось сказать что-то водителю. Чертовы надписи готовы были доконать его. Но это было не его такси. Нечего сказать, и нечего услышать. Водитель крутил баранку, как делал это всегда, и вчера, и завтра, и пока он будет сидеть за рулем и не займется чем-нибудь другим. Неужели это и есть тот хронический недостаток общения? У него?

То, о чем говорила ему Синтия? Она ведь была его чертовым доктором. Они все сейчас лечат: от пенисов и зубов до сознания и души.

-Ты чувствуешь себя непонятым? – услышал он ее голос из кабинета, забытого в памяти.

-Я что, похож на чертова Колфилда?

-Прости, на кого?

Она мило улыбнулась. Он отвернулся.

Он не знал, почему не может почувствовать себя одиноким. Ни здесь, в этом такси с обезьяним водителем и музыкой прошлого века, ни в этом городе, со всеми его зданиями и людьми, ни в отсутствии городов и людей. Может, быть по-настоящему одиноким, это и значит не уметь почувствовать свое одиночество?

Маркус достал сигарету и стал вертеть ее в пальцах. НИКАКИХ СИГАРЕТ В МОЕМ ХРЕНОВОМ ТАКСИ. Только музыка прошлого века и дурацкие значки над приборной панелью. Повешенная на зеркало заднего вида икона. Ни секса, ни оружия, ни наркотиков. Лишь мягкие сиденья, обтянутые кожей.

-Не знаешь, почему я чувствую себя такой одинокой?

Он не знал даже, кто задавал ему этот вопрос. Все смыло потом дней, и лицо, и имя, и голос, смело потоком ветра, гудением поездов и треском колес, мерцанием семафоров и ультразвуком, только этот вопрос, казалось, засел в вечности. Загорелся красный свет, и машина остановилась.

Он не помнил, что ответил на это. Разве можно было вообще хоть что-то на это ответить?

Он вспомнил, как Синтия показывала ему статью в журнале. «Почему женщина становится безразличной?» Она написала эту статью. А Маркус после купил этот журнал, но выбросил уже после первой прочтенной строчки. Все отправилось к черту.

Он отдал водителю двадцатку, и наконец закурил сигарету. На пирсах было холодно. Взяв в киоске пару банок пива, он уселся на бетонных ступеньках и стал смотреть на воду.

Пиво было холодным, а солнце медленно опускалось. Ему стало казаться, что он приходит сюда уже целю вечность. Без смысла, без цели, без надежды и даже ожидания. Словно какая-то странная традиция или дань уважения. И даже не принадлежащая ему, а будто бы он принадлежал ей.

Яхты и лодки чуть покачивались на волнах. Маркус швырнул пустую банку далеко в воду. И это словно уже происходило. Не с ним и не сейчас, и не здесь, но каким-то образом, он все равно участвовал в этом.

Маркус достал пачку и попытался извлечь сигарету, но пачка оказалась пустой. Он швырнул ее вслед за банкой. Откинувшись на ступеньки, стал смотреть в небо. Чайки кричали и кружили вдалеке. Острые углы ступенек напирали на позвоночник и пальцы.

Он знал, что очень скоро это заставит его вернуть положение тела обратно, но не хотел делать это сейчас. Казалось, что-то станет доступным, что-то действительно важное, нужно лишь суметь разглядеть его в этом воздухе. В этих криках чаек, плещущихся волнах и уходящем солнце. Нужно лишь почувствовать и суметь поймать. Двигаться по линии и не отпускать. И все станет понятно. Все станет проще. Немного лучше.

Но Маркус ничего не мог понять. Боль в спине стала невыносимой, и он сел, вскрыл банку и сделал два жадных глотка. Достал из внутреннего кармана новую пачку сигарет и закурил.

Когда-то давно он уже был здесь, с кем-то. Но этот кто-то всегда стоял напротив солнца, и он видел лишь темный силуэт. И ничего больше.

Он вдруг подумал о Шерил, выдыхая этот дым, и ощущая вкус пива во рту. Смотря, как плещутся в воде разбитые кусочки света и постепенно выгорают. Это было совсем не то, что он искал. Но Маркус вдруг вспомнил Шерил, и все странно обрело смысл.

Он всегда пытался разделить свою жизнь, отделить цвета друг от друга, дерьмо от света, страницы книг от страниц порнографических журналов. Казалось, только так и должна строиться композиция. Предметы должны быть из глины или из серебра, но не из сплава золота и пластилина. Теперь, все стало единым полотном. Закричала далекая чайка.

И этот звонок Легиона, после стольких лет молчания и безразличия друг к другу, и к черту Синтию, и старинная музыка в такси, и холод пирсов, и утерянная память, и всплывшие воспоминания о Шерил, и сигарета в зубах, и бесцельные дни в пустоте, и хреновы чайки. Все не стало проще, счастливей или понятней, просто сложилось в единую картину. Все это было нужно, чтобы случилось сейчас, вот и все.

Маркус медленно выдул дым через ноздри и хлебнул пива.

Он почти не помнил Шерил. Он почти не знал, кто она такая. Он совсем не знал ее. Он знал лишь, что она была важна в его жизни. Как, почему, зачем – это оставалось неизвестным.

Она даже не присутствовала в ней в полной мере. Они лишь пересекались пару раз, и все. Это не переросло во что-то важное, это и не могло ни во что перерасти, но как раз это и не было важно. Их жизни не были связаны, но пересеклись, и именно это пересечение, факт этого мгновения слияния их жизней, вот что было важным. То, что она присутствовала в той точке, и только в ней.

Маркус даже не подозревал об этом никогда, хоть иногда и вспоминал о Шерил, но точно так же вспоминал о многих людях, с которыми сталкивался. По тем или иным причинам. Но, выплыв из глубин памяти, они возвращались обратно, хоть и круги после этого расходились иногда по воде очень долго. Различные круги.

Маркус швырнул пустую бутылку в воду и поежился. Солнце уходило все ниже. Холод словно смеялся.

Он мало что знал о Шерил. Он не знал, какая она была, когда оставалась одна. Не знал, какой была, когда оставалась с близкими. Не знал, что она любила и чем была наполнена ее жизнь. Он видел лишь, какой она была на людях, и какой была с ним, но, могло ли это значить по-настоящему много?

Он никогда не хотел связать с ней свою жизнь. Это было невозможным. И дело не в том, что они были разными, или не подходили друг другу, или испытывали или не испытывали чего-то. Он никогда не думал о том, чтобы переспать с ней. Не думал, какое белье она носит и не представлял ее голой. Это было странным для Маркуса, с учетом того, что Шерил была красива, и даже больше. Но он не думал даже о том, как они идут вместе по улице под ручку. Как сидят напротив друг друга в каком-нибудь кафе или дома на диване перед телевизором.

Но ему казалось, что они могут сказать друг другу что-то, что нужно им больше, чем что-либо другое. И если желание, возникшее в такси, действительно могло оказаться не более, чем обострением необходимости людской коммуникации, то это было нечто иного порядка. Ему было что сказать ей, и ей было что сказать ему. У них просто не было шанса, вот и все. Единственное, что было нужно им – всего один шанс. И это было тем, что мир не предоставил им.

Маркус не знал, что именно все это значит, но вдруг осознал, что ему необходимо знать, где сейчас Шерил, и что с ней. В этом не было нужды встречаться, или говорить. Пытаться теперь, много лет спустя возобновлять знакомство или начинать его заново. Найти Шерил, знать, что с ней – вот, что было важным. Увидеть ее – хорошо, но даже это было не обязательно.

Маркус поднялся. Солнце уже к чертям почти село. Закурив сигарету, он отправился прочь. Вода за спиной с каждым шагом становилась все темней и холодней.

Это стало вдруг очень важным – найти ее. Маркус не знал, почему так случилось, и что значит. Все, что он знал – важность этой одной единственной вещи. Не новый шанс – все шансы утеряны. Но именно то, что он должен сделать. И весь холодный воздух, и все тени, и весь свет фонарей и выходящий из легких сигаретный дым, и все удары его сердца, и весь мир и вся вселенная свидетельствовала об этом.

Покинув ржавые боксы пирсов и свалки железа, Маркус вернулся на улицы. Люди почти исчезли с них. Лишь бездомные ютились вдоль стен, да всякая шваль слонялась по переулкам. Ночь опускалась слишком быстро.

Словив такси, Маркус приказал гнать к Центру. Странное чувство сдавило голову. Словно все праздники остались за спиной. Он смотрел на свое отражение в окне и не понимал, что видит.

Что ты хочешь сделать? Что ты пытаешься? – спрашивала ночь за окном. Она обволакивала такси, как тьма, из которой не было выхода. – Ты же понимаешь, что это бессмысленно?

Маркус знал, и не знал. Он не понимал, что говорит ему ночь, и кто смотрит на него из отражения. Это было не важно.

Он знал лишь имя Шерил. Он смутно помнил, как она выглядит. Он не знал ее фамилии. Он даже не был уверен, что это ее имя. Он знал, что обречен. Мир был обречен, но не тем образом, который мог волновать хоть кого-то.

Что-то готово было оборваться внутри. Иногда просто нет шансов – ни тогда, ни сейчас. Если она не подключена к Центру – он не сможет найти ее никогда. И даже если она подключена, слишком много препятствий, слишком мало вероятности на благополучный исход.

Ты же видишь, – шептала ночь. Но такси везло его к Центру через тьму, а ночь всегда так говорила, и пока это не значило ничего.

Маркус достал сигарету и вставил в зубы. По радио играл какой-то дрянной рок, но он попросил сделать погромче. Чиркнув зажигалкой, вновь ощутил на губах привычный вкус никотина.

Дата добавления: 2015-07-18