Предательство активистов

Переоценка ценностей: отважные друзья говорят нам, что вряд ли стоит заботиться о качестве бытия, когда люди умирают от голода, когда самолеты, эти символы цивилизованности, сбрасывают бомбы на деревни Индокитая.

Дело, однако, заключается в том, что, если бы мы раньше заговорили о качестве бытия, может быть, нам удалось бы предотвратить эти несчастья. Тем не менее перед лицом уловок мысли мы будем внимательны и к такого рода протестам. Цитируют Маркса. Но уже Аристотель писал: вообще-то говоря, лучше заниматься философией, чем зарабатывать деньги, но для того, кто испытывает нужду, лучше зарабатывать деньги. Ужас нашей эпохи заключается в том, что временные проблемы выходят на первый план. Может быть, настанут такие времена, когда созерцание будет не столь тяжелым занятием. Сегодня же условия таковы, что дух не обладает свободой. Он похож на путешественника, который вынужден своими руками и крутить колесо, и смазывать его, когда это нужно. Мир потерпел аварию; только дух может вновь завести машину, и он предает себя, если остается безучастным к судьбе мира. Вот почему наше желание обязательно перерастает в действие.

Вот почему мы требуем от самых что ни на есть типичных философов, даже тех из нас, кто испытывает острую потребность в уединении, в одиночестве, спуститься на землю, к людям, соединиться с ними, жить среди них. Сила их учения не позволит им расслабиться, бежать от действительности и будет требовать от них участия во всеобщей драме. Ныне, как никогда ранее, мы должны приветствовать эту силу.

И здесь опять-таки в своих практических делах мы не можем вести себя так, как если бы требования духа исходили не от нас самих. Действие — оно плоть от плоти нашего мышления. Действовать не значит трепать нервы, играть бицепсами, демонстрируя их силу. Действовать — значит управлять и создавать новое. Разве имеет человеческий смысл бесплодное действие, когда человек, чтобы избежать давления прошлого и будущего, пускается фантазировать по поводу того, что могло бы быть? Столь же бесчеловечным является тираническое действие, которое сковывает любое волевое решение с помощью застывших формул и таким образом насильно подчиняет его себе. Первое является отклонением от требований свободы, второе — от требований истины. Первое дало нам плеяду резких, вечно куда-то спешащих молодых богов, которые в недавнем прошлом пробегали по жизни, как по светскому салону, наслаждаясь скоротечной игрой света и теней. Второе, поскольку мы берем на себя ответственность за действие, представляет более серьезную опасность. Ты посвящаешь себя чему-то, забывая о собственном характере. И вскоре сталкиваешься с такими явлениями, как плохое настроение, беспокойство, своеволие, тяга к повторяющимся формулировкам; а в итоге упорное самолюбие незаметно вынуждает нас истине предпочесть гордыню, коль скоро мы считаем себя ее проводниками, а в друзьях видеть лишь тех, кто поставляет цифры для наших сводных отчетов. Но Я, то самое Я, от имени которого нам говорить особенно трудно, когда мы вершим великие дела, наносит им первый удар. Собственнический инстинкт толкает нас ко лжи: мы уже не способны видеть несправедливость в стане своих приверженцев, как и не способны опознать справедливость за его пределами. Из свидетелей мы превращаемся в пособников, нами овладевает посредственность, мы начинаем грубо обращаться с людьми, искажать мысли, и, как бы по инерции или попустительствуя амбициям, мы еще не бросаем начатое дело, тащим его за собой, как повозку, взвалив на нее все позорящие нас грехи.

Пора перестать предавать действия, равно как и мысли. Нам надо с самого начала проявить решительность в том, что касается следующих двух принципов.

Первый принцип состоит в том, чтобы говорить и действовать на основе того, какие мы есть сегодня, а не какими мы будем завтра. Самый активный из нас, больше, чем кто бы то ни было другой, постоянно обязан оставаться наедине с собственными мыслями не для того, чтобы потакать собственному самолюбию, а чтобы обнаруживать свои слабости. Мы должны быть всегда на виду и помнить, что притягиваем к себе внимание отнюдь не бестелесных и бессильных существ. Мысль чувствительна ко всякого рода изменениям. Мыслят не при помощи сердца, но, если бы не было атмосферы, благоприятствующей мышлению, нам оставалось бы только и делать, что выяснять отношения. Лишь напряженная внутренняя жизнь способна осветить нашу внешнюю деятельность — действие должно рождаться тогда, когда нет сил дальше молчать. Только при этом условии деятельность будет свободной, и ее постоянство не вступит в противоречие с собственной благотворностью, а благотворность не будет компрометировать постоянство. Деятельность всегда открыта, всегда обновляется, потому что ее источник неисчерпаем. Отдельные моменты моей деятельности больше не удручают меня, не заставляют содрогаться, как если бы на меня действовали внешние силы, деятельность моя питается из чистого источника, она напряженна и свободна одновременно, она соткана из отдельных волевых решений, но она едина, как едина мелодия.

Подчеркнем и второй наш принцип. Наша деятельность, в сущности, имеет своей целью не успех, а свидетельствование. Само собою разумеется, здесь мало иметь одни идеи, надо еще верить и любить и всем сердцем стремиться к осуществлению собственных замыслов. Мы стремимся осуществить их не только для себя или непременно только своими собственными силами, а ради них самих и ради тысяч людей, которые еще не потеряли надежду. Но даже если бы мы заранее не были уверены в успехе, то все равно начали бы действовать, потому что молчание стало нестерпимым.

Наш оптимизм состоит не в том, чтобы строить будущее, опираясь на мечту: кто знает, как поведут себя силы добра и зла, что ждать нам от них, на что надеяться? Нет, наш оптимизм обращен не к будущему, мы не думаем об успехе. Успех — это как бы премия. Царство духа находится среди нас, если я захочу, оно тут же возникнет и засверкает, подобно нимбу, вокруг моей головы. Это — моя надежда, моя отвага, улыбка сквозь слезы, луч света в тревожном мире; это одержимость в вере, а не бездеятельное ожидание воображаемого вознаграждения за нынешние неудачи.

С другой стороны, коль скоро мы являемся свидетелями, отчаяние нам так же чуждо, как и утопия. Оно имело некоторую ценность для старшего поколения, мы же полностью отвергаем его. Отчаяние, в конечном итоге, не имеет ничего общего с духовностью, оно может обернуться ненавистью, отступничеством, бегством от жизни. Оно говорит о самодостаточности одиночества, равно как и о самодостаточности богатства. А мы против самодостаточности и самодовольства.

Каждое движение обладает собственными характерными чертами; нашему движению свойственна отвага отчаявшихся людей, но нам не чужды и обычные земные радости. В мире достаточно зла, вот почему нам необходим героизм, даже если он служит единственно преодолению наших собственных слабостей; в мире достаточно таких событий, которым мы должны посвятить свою любовь, чтобы жить в повседневной радости. Человек служит духу, он всегда ставит перед собой задачи и решает их собственными силами, и этим он богат, так что ему не грозит ни опустошение, ни разорение.

Итак, на первом плане стоят проблемы человека — выбитого из колеи машиной, пребывающего в разладе с самим собой, оторванного от родных мест и всего того, что когда-то служило ему поддержкой, человека, ослабленного изнутри, подверженного опасностям извне. Настало время говорить именно о таком человеке.

Его дух, как никакой другой, тысячами нитей связан с материей и устремлен к неизведанному еще миру духовных реальностей. Его призвание — это не призвание одиночки. Он призван хранить верность следующим трем связанным между собой сообществам: сообществу материи, которое находится под ним и которое он должен осветить божественным светом; сообществу людей, которое находится рядом с ним, через которое должна пройти его любовь, чтобы соединиться со своей судьбой; сфера духа, которая находится над ним и которая взывает к нему, чтобы вывести его за собственные пределы. Именно в этом его королевском величии, которое свидетельствует от имени целостной жизни, человек по сути своей является социальным существом; по отношению к миру материи — это дружба властелина; по отношению к миру людей — это дружба спутника; но и в том и в другом случае речь идет о дружбе свидетеля, о дружбе верного слуги.

Мы называем материализмом любые попытки человека, как духовного существа, отказаться от одной из этих трех своих миссий. То, что мы говорим о нескольких миссиях человека, вряд ли придется по вкусу некоторым псевдодрузьям духа. Но именно этим наш гуманизм отличается от определенных форм современного гуманизма — он может быть более или менее открытым в зависимости от того, что понимает под метафизикой каждый из нас, как трактует он существующую вне человека и над человеком реальность; наш гуманизм открыт для всех. Человек скован, окружен, подчинен; он является только частью духовной реальности, одним из ее избранников, он не завоевывает дух, он предан духу.

Дата добавления: 2015-07-18