Раскрытие Книги Божьих слов: герменевтика – это контактный спорт

Я рассудил, что хорошему креационисту нужно образование в области и богословия, и естественных наук. Я решил поступить на последипломный курс в Риджент-колледже в Ванкувере (Британская Колумбия), где я сосредоточился бы на первых главах Книги Бытие. После этого я пошёл бы учиться в Институт креационных исследований в Эль-Кахоне (Калифорния). Я написал Генри Моррису и Дуэйну Гишу, сообщив им о своём плане. Гиш ответил и предостерёг меня о богословском либерализме в Ридженте по вопросу о начале мира. Но он с радостью ожидал в будущем знакомства со мной и моего участия вместе с ним в битве против теории эволюции и светского гуманизма.

Риджент-колледж предлагает одни из лучших в мире евангелических последипломных курсов по богословию. Среди его профессоров – некоторые из самых прославленных христианских мыслителей наших дней, например, великий Джеймс Пэккер. Этот колледж достигает удивительного баланса между преданной духовностью и высоким уровнем учебных занятий. И среди студентов, и среди преподавателей там всегда присутствовало чувство святости. Я часто вспоминаю, как профессора начинали занятия с молитвы и как я хотел открыть глаза, чтобы записать её – настолько она была чудесной. В то же время эта школа в учебном плане нагружала меня сильнее, чем любой университет, где я до этого учился. Студенты, призванные к научной карьере, были более, чем готовы к лучшим программам на соискание докторской степени. В самом деле, Риджент предложил мне образование, научившее меня искать знаний не ради знаний, а ради славы Божьей.

Конечно, у меня была своя установка. В день регистрации, 30 августа 1984 г., я наметил в своём дневнике план битвы, и он завершался обещанием «устроить для теории эволюции абсолютный и чистый ад». Всего через несколько недель изучения программы стали обнаруживаться причины беспокойства Гиша насчёт Риджента. В лекции примерно перед сотней студентов Пэккер заявил, что первые главы Библии «были очевидно написаны образным языком». Я хотел после занятия с ним поспорить, но около половины студентов ринулись штурмовать кафедру впереди меня. Большинство составляли креационисты-младоземельцы. Я был в курсе насчёт либерального богословия и быстро выработал неприязнь к либеральным христианам. По моему мнению, они не принимали Библию всерьёз, потому что думали, что она не была истиной в буквальном смысле. Либералы были «теистическими эволюционистами», а я считал такой взгляд на происхождение мира компромиссом для людей со слабой верой, которые по-настоящему не доверяли Иисусу. Но когда я услышал мнение Пэккера о Книге Бытие, я был потрясён. Его бестселлер «Познание Бога» (Knowing God, 1973) привёл ко Христу столько людей! И вот он открыто заявлял, что Книга Бытие начиналась «образным языком». Его слова посеяли в моей душе тревожащее напряжение, и следующая пара лет ушла на то, чтобы с этим разобраться.

Бомбардировка моей буквалистской герменевтики продолжилась в январе на трёхнедельном курсе по естествознанию и богословию. Это была классическая конфронтация, происходившие во всех семинариях между «консервативными студентами, принимавшими Слово Божие так, как оно сказано», и «либеральными профессорами, не верившими в Слово Божие буквально». Вселенная возрастом в миллионы лет подавалась как непреложный факт, а эволюция – как вероятный процесс происхождения жизни. Студенты возражали буквальным прочтением Писания и аргументами креационистов-младоземельцев. Всего через 30 минут лекции Лорен Вилкинсон, междисциплинарный учёный и профессор, который вёл занятие, попросил «молитвенной передышки», чтобы охладить страсти. И в течение следующих трёх недель такого было много. Признаюсь, я вёл себя хуже всех в аудитории. Я неоднократно использовал Библию как боевой топор.

К чести Вилкинсона, он спокойно выдерживал мои дешёвые выпады. Но это не означает, что он не был уверен в своих мнениях или что он ничего не утверждал категорически. Он мог быть резким, и всё же он всегда был уважителен. Ближе к концу курса я поймал его в узком коридоре и прямо спросил его, что он думает о младоземельном креационизме. Он напряжённо сказал: «Это ошибка». Я всё ещё помню, как слово «ошибка» потрясло мою душу. К тому времени в ходе обучения в Ридженте я уже прослушал его курс философии и очень уважал его знания и честность (по сути, сегодня он является для меня интеллектуальным идеалом). Тот момент в коридоре был сильным. И в своём заключительном обращении к группе он посмотрел прямо на меня и сказал: «Я должен признаться, что меня кое-что беспокоит, Дени. Если ты вдруг когда-нибудь разуверишься в креационизме, откажешься ли ты тогда и от веры во Христа?» Вот это да! Это говорил не Вилкинсон. Святой Дух проистёк через его слова и пролил свет на основания моего христианства. Я заикнулся, запнулся и так и не ответил. В глубине сердца я знал, что мои отношения с Иисусом были важнее любой позиции по вопросу о происхождении мира.

Я ушёл с этого курса по науке и богословию ещё креационистом-младоземельцем. Но он определённо открыл моё сознание для возможности того, что моё прочтение Библии было ошибочным. Я начал больше внимания уделять Быт. 1-11 и на последнем курсе в Ридженте написал магистерскую диссертацию по Быт. 6:1-4, об эпизоде с сынами Божиими и дочерьми человеческими. Оглядываясь назад, я могу теперь сказать, что в этих начальных главах Писания нет лучшего отрывка для знакомства строгого буквалиста с герменевтикой. Я не могу не подозревать тут какого-то божественного провидения. Написав об этих 4 стихах 214 страниц, я не знал, что сказать об этом тексте наверняка. И всё же это был полезный опыт. Я начал учиться жить с неопределённостью. Это было в новинку для такого человека как я, который получил естественнонаучное образование и видел всё в чёрно-белых тонах. Моим позитивистским тенденциям бросала вызов библейская герменевтика.

Бытие 6:1-4 стало источником некоторых конкретных уроков. Я с удивлением открыл для себя широкий диапазон интерпретационных подходов, использовавшихся христианами всех времён для разбора этого эпизода. Простая логика указывала на то, что все они правильными быть не могли. А коли на то пошло, то большинство ошибалось, и это значит, что некоторые из самых важных богословов в истории толковали эти стихи неверно. Это открыло мне новую перспективу. Я осознал, что христианская вера не зависит от толкования одного эпизода из четырёх стихов в Быт. 1-11. Но самый большой урок, извлечённый из этой диссертации, состоял в понимании того, что толкование Библии начинается с приверженности словам самого Писания. То есть, значение слов имеет критическое значение для смысла эпизода. Было ясно, что «сыны Божии» были существами небесными, а «дочери человеческие» - людьми. Я не мог себе представить, как они могли дать потомство биологически. Но эта проблема была у меня, а не в Библии. В Писании было сказано, что от небесных существ и женщин рождались великаны и герои, и моя задача как богослова состояла в том, чтобы подчиняться словам Бога. Конечно, в то время мне не хватало одной важнейшей категории – теории одного семени – и поэтому я не вполне понял это место. И всё же я был предан и покорен вдохновенным словам, описывающим очень сюрреалистичный эпизод. Это естественно привело к мысли о том, не мог ли Дух Святой использовать в процессе откровения миф. По всей моей душе прошла дрожь. Но дальше было больше.

Время от времени мы переживаем определяющий момент, который меняет ход нашей жизни. Один из них случился, когда я писал свою последнюю работу в Риджент-колледже. Раньше я на одном из занятий узнал, что при переводе Бытие 1:1-3 были проблемы с грамматикой. Поскольку я интересовался полемикой о начале мира, было очевидно, что мне надо иметь какое-то представление об этих вопросах. Я читал эти стихи уже десятки раз и, как и все остальные, полагал, что они относились к сотворению пространства, времени и материи. Я даже нацарапал эти термины в своей Библии на полях. Но в ходе моих исследований стал выявляться один библейский факт. Несмотря на грамматические сложности, в Быт. 1:2 определённо описывалась вводная сцена из рассказа Бытие 1 о сотворении. Тёмная, залитая водой земля уже была на месте без упоминания о том, когда она была сотворена. Отсюда следовал вывод, разрушительный для моей младоземельно-креационистской позиции. Я потерял отметку времени, по которой бы датировалась земля. Потрясающе, но в самой Библии не было сказано, когда возникла земля.

Я помню этот день как вчерашний. Это было прекрасное и свежее весеннее утро в Ванкувере, и солнце заливало библиотеку светом. Я сидел за своим любимым столом, где ежедневно работал уже три года. Слова Бытие 1:2 взорвали и вдребезги разбили моё призвание быть креационистом. На один краткий миг я почувствовал совершенно брошенным, даже преданным. Я отказался от изумительной военной карьеры, чтобы поступить в Риджент и вооружиться тут Писанием для защиты безошибочного и непогрешимого библейского рассказа о том, как Бог сотворил мир за шесть буквальных дней. Первая моя мысль была такой: «К чертям всё это! Я сейчас встану из-за стола, брошу все свои книги и всё, что у меня есть в Ванкувере, прыгну в машину и уеду домой в Эдмонтон». От получения степеней магистра богословия и магистра гуманитарных наук меня отделяла только эта работа и два экзамена. Но какой смысл? Видение умерло.

Однако этот тёмный и ужасающий миг длился не больше 20-30 секунд. Мир и любовь Святого Духа наполнили меня и уверили меня в том, что Он действительно позвал меня в Риджент-колледж. Мой долг состоял в том, чтобы следовать за Ним и учиться как можно лучше. И да, Он призвал меня сосредоточиться на происхождении мира, но Он контролировал моё образование. Призывая меня, Господь подстроился к моим интеллектуальным категориям – к уровню креациониста-младоземельца в ловушке «чёрно-белых» представлений. Именно таким в то время был склад моего мышления, и по благодати Он спустился на мой уровень. Через постепенное образование и особенно через эту работу Бог освободил меня и дал мне полностью осознать, что способ, которым Он сотворил Свою вселенную, в конечном счёте несущественен по сравнению с верой в то, что Он – Творец. Я был креационистом потому, что верил в Творца. Я видел это в великолепии мира, возвещающем Его славу, как в то искрящееся утро в Ванкувере. И я ощущал Его присутствие в любви, которую я чувствовал в сердце в тот критический момент на моём пути с Ним. Вопрос о Божьем творческом процессе просто поблёк на фоне этих мощных мистических переживаний. Я сразу же вернулся к своему призванию студента и закончил то, что стало лучшей работой из тех, что я написал в Ридженте. Я даже добавил заключение, где обобщил сдвиг в моём понимании происхождения мира:

«Я поступил в Риджент-колледж в сентябре 1984 г. огнедышащим, убивающим драконов, членом партии креационистов-младоземельцев. Кажется уместным, нет, может быть, даже предуготовленным, то, что моя последняя работа после трёх лет обучения в этом колледже была именно такой, как эта. Как я отпал от благодати!

Мои прощальные мысли по этому вопросу о возникновении мира сейчас в подвешенном состоянии. Я не возвращаюсь к своему прежнему атеизму, где «в начале водород…» Идея о превращении молекул в людей идёт вразрез со всеми известными биохимическими законами. Социобиологические следствия из идеи о голой обезьяне вызывает у меня недоумение относительного того, как человек может быть зеницей ока Божия, если человечество произошло через эволюцию. Однако теперь, изучая Ветхий Завет, я начинаю сомневаться в «повествовательности» вводных глав Библии. Представляется, что в этом разделе Слова Божия имеются мастерски сконструированные, почти поэтические, литературные структуры. Вполне может быть так, что через сотворение, грехопадение, эпизод с сынами Божьими, потоп и Вавилонскую башню Бог дал нам рассказы, выражающие важные истины. Другими словами, первая часть Книги Бытие вполне может быть мифопоэзией.

Это, знаете ли, смешно. Однажды я встретил богословствующего «специалиста» по хоккею, который сказал мне, что рассмотрение эволюции в свете Библии – это «неуместное отвлечение». Возможно, он был прав».

Перечитывая этот постскриптум сегодня, меня поражает несколько особенностей. К весне 1987 г. я уже больше не принимал «повествовательности» строго буквального толкования Бытие 1-11, но это никак не подрывало моей веры в вероучительные наставления в этих главах. Моя любовь к Иисусу и Библии не изменились ничуть. Такова мощь Слова Божия – она превосходит наши герменевтические способности или их отсутствие.

В это время я также «приостановил» свои взгляды на происхождение мира. Я осознал, что для христианина вполне приемлемо не понимать, как Бог сотворил мир. Для познания Иисуса не требуется знание подробностей возникновения всего, но сюда входит исповедание своей греховности и переживание прощения грехов, предлагаемого через Крест. И всё же, несмотря на эти слова о приостановке, я ещё был в плену евангелических антиэволюционных аргументов, что очевидно из замечания, будто «идея о превращении молекул в людей идёт вразрез со всеми известными биохимическими законами». Конечно, у меня не было права делать такое заявление. Боже мой, я же был стоматологом, а не биохимиком! Мой антиэволюционизм поддерживался также проблемой оправдания того, как любящий Бог мог сотворить человечество посредством затратного и ужасного эволюционного процесса. Удивительно, что я в Ридженте так и не прослушал курса по теодицее. Но это можно понять. Я отступился от младоземельного креационизма только в последние месяцы обучения. До того момента объяснение существования боли и смерти было простым – Адам укусил яблоко, и в мир были впущены страдание и смерть. Оглядываясь теперь назад, могу сказать, что у меня в то время всё же было мнение о происхождении мира. Я придерживался смутной и неопределённой формы постепенного креационизма. Я не был знаком с таким понятием, и пребывал в неведении относительно консервативно-христианского подхода к эволюции.

Наконец, упомянутым в постскриптуме «богословствующим специалистом по хоккею» был мой научный руководитель и читатель этой последней работы в Ридженте. Д-р Вильям Дамбрелл был учёным-ветхозаветником из Австралии и, находясь в Канаде, следил за хоккеем на льду. Хорошо зная о моей страсти к нашему национальному виду спорта, он редко упускал возможность объявить о каком-нибудь проигрыше моих любимых «Эдмонтон Ойлерз». Но важнее то, что Дамбрелл всегда смущал меня, не вступая со мной в полемику о происхождении мира и называя этот вопрос «неуместным отвлечением». И теперь я знаю, что он прав.

Риджент-колледж был тем местом, где моя личность в научном и духовном плане сформировалась больше всего. По иронии судьбы, слова в Писании подорвали мои планы стать креационистом. После трёх лет сосредоточения на Быт. 1-11 я сделал вывод, что младоземельный креационизм не соответствует Библии.

У меня было ясное чувство призвания к продолжению моих исследований после Риджента, и на этот раз я от Бога не убегал. Не было ни колебаний, ни депрессии, ни сомнений. Стоя на коленях, я точно знал, где мне нужно быть. Я сознавал и то, что пора выйти из безопасного «кокона веры». Осенью я поступил на программу по соисканию докторской степени со специализацией на науке и религии в Торонтской богословской школе в Торонтском университете. Эта школа представляет собой консорциум семи колледжей от разных христианских деноминаций, и она предлагает насыщенное и широкое знакомство с современной богословской мыслью. Я учился под руководством профессоров, среди которых были протестанты-евангелисты, католики, либеральные христиане, деисты, агностики и даже атеисты. Хотя я, конечно, смог оценить доводы, приводившиеся людьми со скептическим отношением к религиозной вере, я ни на миг не сомневался в своём христианстве. По сути, встреча с неверием и либеральным богословием укрепила мою веру, потому что я увидел в этих системах взглядов гнев, иррациональность и тошнотворную самодостаточность. Во многом этот опыт был похож на моё обучение по медицинской части. Узнав механизмы болезни и патологии, я стал глубже понимать здоровую анатомию и физиологию.

Я признал, что, если я хочу участвовать в полемике о происхождении мира, мне надо исследовать не только Быт. 1-11, но и другие вопросы. Я взял курс на исторические труды, чтобы изучить реакцию первого того поколения учёных из среды евангелистов, которое встретилось с дарвиновской теорией эволюции первым. Это исследование принесло прямо-таки откровение. Многие из этих консервативных протестантов приняли биологическую эволюцию и доказывали, что это телеологический процесс, запущенный и поддерживаемый Богом.[4] Более того, мало признаков того, что кто-то из ведущих евангелистов-учёных в то время был младоземельным креационистом. К середине XIX в. они осознали, что возраст Земли исчислялся миллионами лет. Если уж на то пошло, в сборник «Основы» (The Fundamentals, 1910–1915), ставший началом современного христианского фундаменталистского движения, вошло две работы евангелистов-учёных, которые были согласны не только с древностью Земли, но и с эволюционными изменениями под руководством Бога.[5]

Изучая этих консервативных христиан, первыми примирившихся с эволюцией, я заметил одно общее предположение и два довода, которые часто встречались в их трудах. Во-первых, они принимали модель Двух Божественных Книг. Они жили духовным учением Книги Божьих Слов и пользовались научным методом в Книге Божьих Дел. Их понимание отношений между наукой и религией не было отмечено войной. Во-вторых, эти учёные-евангелисты признавали разумный замысел в природе и распространяли его на эволюционные процессы. Они видели отражение разума Божьего не только в деталях мира, но и на более высоком уровне, проходящем через целые эпохи. Наконец, это первое поколение евангелических эволюционистов часто сравнивало процесс эволюции с механизмами эмбриологии, формирующими каждого человека в утробе матери. Они утверждали, что в обоих случаях сотворение людей шло по естественным законам, установленным и поддерживаемым Богом.

Для своей докторской диссертации я исследовал и религиозные взгляды Дарвина. Это было ещё одним переживанием, давшим мне прозрение и взорвавшим популярные мифы. Читая его дневники, записные книжки, личные письма и профессиональные публикации, я проникся уважением к его честности и, в частности, к его богословским борениям. Всю жизнь его сопровождало неослабевающее переживание замысла в природе. Будучи учёным, Дарвин читал Божественную Книгу Дел и был тронут невербальным откровением, проистекающим из творения. Даже в последний год жизни он признавался, что замысел в природе часто «охватывает» его «с огромной силой».[6] Я был изумлён этим аспектом биографии Дарвина. Если бы эволюция подрывала веру в разумный замысел, как полагает сегодня большинство христиан, надо было бы ожидать, что отец эволюционной теории отвергал его полностью. Но это было не так. По-моему, Дарвин – это твёрдое свидетельство того, что небеса действительно проповедуют славу Божию!

Аспирантура в Торонто предложила мне ценные уроки из истории, ещё больше открывшие дверь для возможности христианского подхода к эволюции. Но всё же я оставался убеждённым антиэволюционистом. Теперь мне было очевидно, что битву по вопросу происхождения мира придётся вести на научной арене. У меня было образование по биологии и стоматологии, и я знал, что при защите эволюции зубы и челюсти были критически важны. Какой способ нападения на эту теорию мог быть лучше использования против неё некоторых из якобы наилучших фактов, которыми она доказывается? Стоя на коленях, я ясно ощущал призыв продолжать своё образование.

Дата добавления: 2015-07-18