От автора. Уважаемые читатели

Уважаемые читатели

Перед вами книга о хирургах и хирургии, написанная хирургом и переведенная на русский язык хирургами, участниками виртуальной постоянно действующей конференции «Русская хирургическая сеть» («Russian Surginet»). Автор книги, пожелавший остаться анонимным, попытался откровенно рассказать о кухне хирургии, точнее сказать, о тех, кто превращает эту кухню в лабораторию по добыванию денег любой ценой…

Повествование жесткое и бескомпромиссное, мы назвали его внутрицеховой беллетристикой. Однако, несмотря на то, что текст весьма насыщен медицинскими терминами, он может быть понятен и широкому кругу читателей-неспециалистов. Профессор Z описывает хирургию честно, без сусальностей, героического пафоса или предвзятого очернительства, показывая всю жестокость и опасность хирургической специальности как для того, кто лежит на операционном столе, так и для того, кто стоит за ним.

Хочется надеяться, что труд автора и коллектива переводчиков, подготовившего русское издание, поможет заинтересованному читателю ближе познакомиться с миром хирургии — миром, обычно плотно закрытым от посторонних глаз зеленой стеной…

М. Чеканов, редактор группы переводчиков

Книга профессора Z «Жизнь ничего не значит за зеленой стеной» — первая из серии книг о проблемах хирургии, подготовленная по проекту «Shoshloza», осуществляемому участниками двух хирургических конференций в Интернете — «SURGINET» и «Russian Surginet».

На русский язык книгу перевели хирурги: А. Аболмасов (Россия), С. Байдо (Россия), О. Блинников (Лаос), А. Берзий (Украина), А. Борзунов (Украина), О. Мацевич (Украина), А. Опарин (Россия), Ю. Плотников (Россия), М. Прищепов (Белоруссия), М. Пупышев (Россия), И. Розумик (Украина), И. Хайрулин (Россия), Б. Хациев (Россия), О. Ходий (Россия), А. Челноков (Россия).

Весь гонорар за перевод книги участники проекта внесли в фонд премии памяти профессора Б. Д. Савчука.

В. Рындин, руководитель проекта «Shoshlozа»

Предисловие автора к русскому изданию

Доктора — те же адвокаты, с тою только разницей, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают.

А. П. Чехов

Почему история о хирургах Нью-Йорка должна быть интересной читателям, скажем, Москвы или Владивостока? Почему события, имевшие место в сверхбогатой медико-хирургической системе, переполненной обслуживающим персоналом и напичканной сверх нужды аппаратурой, могут иметь какое бы то ни было отношение к тем, кто лечит (или лечится) в системе с крайней нуждой и постоянными лишениями?

Да потому, что обе системы, при всех их различиях, имеют много общего: богатые люди с хорошими связями получают лучшее лечение, хорошо оплачиваемые врачи могут быть плохими специалистами, а коррупция и медицинские преступления были и есть повсеместно. Но так не должно быть.

Я благодарен моему другу В. Рындину (Dr. Slava) и уважаемым членами «Russian Surglnet» за перевод моих записок. Это издание я посвящаю светлой памяти выдающегося хирурга и воспитателя хирургической молодежи профессора Бориса Дмитриевича Савчука (1933–2004).

Профессор Z

От автора

Посвящается всем учившимся у меня хирургам…

Большинство хирургов, которых я знаю, — преданные своему делу честные врачи-трудяги, посвятившие свою жизнь избран-ной профессии. Порой они совершают ошибки, но человеку свойственно ошибаться… Эта книга о других хирургах, о тех, которые причиняют много вреда, скрытого от людских глаз, а потому фактически неконтролируемых хирургическим и медицинским сообществами.

Вы можете спросить, происходила ли история, изложенная ниже, на самом деле? Могу ручаться, что ее хирургические, ме-дицинские и научные аспекты настолько точны, насколько мне, бывалому хирургу с активной практикой, под силу представить. Все остальное, конечно же, вымышлено. Я оставляю читателю право решить, в какой степени правдивыми получились мои ге-рои и конфликты, здесь представленные, и могут ли они иметь место в действительности.

Крис Майстер, Иан Маклеод и Джойс Гриффит, хочу засвидетельствовать ваш существенный вклад в эту книгу. Джоан и Ювал Гелфанд, Пол Рогерс и Хейди, благодарю за критические замечания. Друзья и коллеги издалека, Ахмад, Армии, Ави, Габи, Фил, По, Боб и Ули, большое спасибо за поддержку.

Пролог

Есть своего рода благопристойность среди мертвых, замечательное благоразумие: вы никогда не найдете их, сочиняющих жалобы на врачей.

Жан Батист Мольер. 1622—1673

У меня ничего не получалось, я старался захватить глубоким стежком края рваной раны и затем осторожно стянуть их узлом, но каждый раз шов прорезал тонкую и рыхлую мышцу. Я пробовал снова и снова…

Розовая кровь шумно сочилась, потом стремительным потоком лилась из большой дыры в левом предсердии, текла в переполненные бутыли отсоса и хлюпала на полу.

— Мы теряем ее, — спокойно прокомментировал старший анестезиолог, ему не впервой видеть молодого некомпетентного хирургического резидента,^[1] теряющего пациента.

Я был доведен до отчаяния и парализован. «Черт! Это предсердие мягкое, как дерьмо, я не могу закрыть его, — ей конец», — лихорадочно думал я. Попробовал прошить еще раз. Все длилось, возможно, минуту или две, но позже, как при замедленной съемке, я буду часами прокручивать это в своем мозгу.

Мне довелось увидеть множество колотых ран сердца в первый месяц хирургической резидентуры в клинике Ле-ди-Мэрси. Я даже прооперировал несколько таких ран под наблюдением опытного Йоргуса, моего старшего резидента. Йоргус тогда мог похвастаться самым большим количеством операций на поврежденных сердцах. Но сегодня я был без него, это был мой «самостоятельный полет».

Всего двадцать минут назад я дремал с несколькими резидентами в «яме» приемного отделения, когда привезли молодую женщину, мокрую от пота и уже с непроизвольной дефекацией. Пульс был едва ощутим, а слева от грудины определялось большое ножевое ранение. «Еще один пьяный и ревнивый любовник!» — в такое время ночи это было ясно без объяснений.

— Пошли! — прошипел я резидентам, которые двигались слишком медленно. Мы повезли раненую в операционную, крича: «Ножевое сердца!» — местный призыв к битве. Наши крики разбудили анестезиологическую и сестринскую бригады. Нож Любске^[2] к грудине… Открыли перикард… Палец в рану левого предсердия… Шелковый шов… Но на этот раз все шло не так: швы не держались на тонкой мышце предсердия, нить при стягивании прорезала стенку сердца раз за разом…

— Это бесполезно, она ушла! — сказал анестезиолог с презрением, когда я заставил один шов держаться. — Вы можете продолжать, но она потеряла вдвое больше ее объема крови, она пуста… Давайте останавливаться! — Он выключил респиратор и вышел из операционной.

Я смотрел на труп, сотворенный мной, — на губах остатки красной помады, красный миникюр на ногтях. Никто не произнес ни слова, пока я зашивал кожу над зияющей грудной полостью и помогал медсестрам уда-лять трубки и катетеры. Мы помыли тело. Когда пере-кладывали его на носилки, я почувствовал, что очень хочу спать, и сразу же пошел искать кровать. Проснув-шись, понял, что мог бы спасти ее: «Я обязан знать, как работать на предсердии!»

После того ужасного случая мне часто снилось одно и то же: мои руки двигаются, я беру инструменты, но все делаю безуспешно, и так снова и снова.

Клиника Леди-Мэрси была расположена в центре многомиллионного густонаселенного южно-африканского города. Двадцать лет назад это была зона уличных баталий большого города, и такой, вероятно, она осталась и сегодня. Пятницы были худшими из дней, это были дни зарплаты. С наличными в карманах, со зловещим коктейлем из дешевого вина и кустарного пива в желудках местные жители пировали яростно. По пятницам ночью были только два типа граждан: жертвы и преступники.

Драки продолжались в течение всего уикэнда, и мы часто просто захлебывались от наплыва жутких ранений. Хирургическая часть приемного отделения, прозванная здесь «ямой», напоминала перевязочный пункт в Сталинграде: пациенты на носилках, на стульях и на полу, повсюду брызги крови из поврежденных сосудов, переломанных черепов, ножевых ранений и простреленных животов.

Днем все было по-другому, контраст поразительный. Академические профессора учили нас хирургии. Вечером они уходили, оставляя юных стажеров властвовать над событиями бурных ночей.

Вереница носилок у стен длинных и обшарпанных коридоров заканчивалась в дверях шоковой палаты «ямы». На носилках лежали молодые парни-стоики, для которых страдание не было чем-то необычным. Большинство из них пребывало в полукоматозном состоянии, если не от опьянения, то от потери крови. Поначалу я бегал от носилок к носилкам, чтобы увидеть, кто из жертв, обернутых в запятнанные толстые шерстяные одеяла, предсмертно хрипит от ранения в грудь.

— Марк, — говорили мне мудрые врачи, — ты не можешь спасти их всех, не трать попусту время. Будем брать по очереди.

И порой случалось, что, когда подходила очередь поступить в ярко освещенную реанимационную, пациент оказывался мертвым.

«Жизнь ничего не значит в этих краях!» — думал я тогда.

В бесконечные ночи мы работали с непрекращающимся потоком раненых непрерывно. Временами попадались больные с естественными заболеваниями: женщина с острым аппендицитом или старик с перфорированной гаст-родуоденальной язвой. Но в основном мы оперировали проколотые сердца, шили разодранные сосуды и засовывали обратно в живот выпущенные наружу кишки. Молодые и самоуверенные, мы брали на себя больше, чем умели, накапливая собственный список мертвых.

«Жизнь здесь ничего не значит!» — успокаивал я себя после потери очередного больного.

Потом замерзшие, опьяненные, ужасно уставшие, забрызганные кровью, мы обходили многочисленных пациентов, принятых в течение ночи. Критические больные лежали на носилках возле сестринского поста. Мы ничего не могли для них сделать, потому что интенсивная палата была всегда полна. Больные лежали на кроватях и на матрацах между кроватями и даже под кроватями… Пострадавшие с незначительными ранами, типа простого прокола легкого, были свалены прямо в коридорах. Они терпеливо сидели на твердых деревянных скамьях, куря самокрутки, набитые грубым черным зимбабвийским табаком, кашляли и пускали пузыри из груди через дренажные трубки в бутылки с водой. Мы двигались от пациента к пациенту, иногда находили труп под кроватью — «пропущенное ранение».

— Зохар, — сказал профессор, становясь на коленис моей стороны, чтобы рассмотреть очередное пепельногоцвета тело, — вы осмотрели этого джентльмена?

Профессор жил совсем в другом мире, он всю ночь спал дома и скоро будет засыпан шарами на поле для гольфа.

— Да, сэр, — ответил я, пытаясь расшифровать мятуюбумажку — медицинскую карту мертвеца, — думаю, егосмотрел я.

Профессор поднялся и оглядел голое тело — на спине справа была крошечная колотая рана. Он делал все очень тщательно, боясь испачкать белые брюки.

— Зохар, вы справились с левосторонним пневмотораксом хорошо, но пропустили то же справа, нужно исследовать пациента полностью, каждый квадратный дюйм его тела. Вы должны иметь полное представление о пациенте!

«Будем брать по очереди», — вспомнил я слова своих наставников.

Профессор пожал плечами и продолжил обход огромных, подобных ангарам палат. Поле для гольфа уже ждало его.

После мучительной работы в госпитале я ехал домой мимо подстриженных лужаек предместий, освещенных лучами утреннего солнца, стараясь не заснуть за рулем. Здесь никто ни за что не отвечал, люди умирали от легко устранимых причин. Жизнь здесь ничего не значила.

Я не мог себе и представить, что в будущем у меня будут не лучшие времена. Прошлого, где хаос был ежедневным торнадо, где жизнь поглощалась с аппетитом, этого прошлого мне не хотелось больше испытать. Но оно напомнило о себе, когда я переехал на работу в Нью-Йорк, в Парк-госпиталь. Там я понял, что жизнь может стоить еще дешевле…

Дата добавления: 2015-07-17