Глава 20. Если вообще существует наслаждение, и им можно пользоваться

Если вообще существует наслаждение,
и им можно пользоваться, живя,
то жизнь - уже счастье.
(Джованни Джакомо Казанова «Мемуары Казановы»)

К обеду разыгрался шторм, покинуть гостиницу удалось только под вечер. Почти весь день они провели на небольшом диванчике у камина. Для Билла фрау Марта, пожилая хозяйка отеля, всегда держала свободной особенную комнату, а если лучше присмотреться, две. Они не значились как номер, и никаким другим постояльцам никогда не сдавались. Во вторую комнату можно было попасть только из первой. Она была совсем небольшой, так что в ней едва помещалась полуторная кровать и шкаф. Первая же представляла собой подобие гостиной и была оформлена в английском стиле. На огромных окнах висели тяжелые шторы, темная кожаная мебель не давала особенно развернуться, но, если не закатывать танцы, а устроиться в кресле, на диване или на ковре перед камином с одной из книг, коих было огромное множество на полках по периметру, в этой комнате можно было очень уютно провести время.

Вглядываясь сейчас в свое слабое отражение на лобовом стекле, Том слушал мерное дыхание задремавшего Билла и вспоминал, как чуть больше часа назад лежал на том диванчике, и прижимал своего гения спиной к своей груди. Проведенные без него три недели казали далекими и забытыми, а события двухдневной давности - и вовсе страшным сном, трагическими сводками из новостей не о них.

Теперь же с возвращением в город реальность постепенно накатывала на Тома. Щетки, очищая зону для обзора, мелькали перед глазами, а в голове, как снег за окном, проносились мысли. За последние три дня его жизнь перевернулась не один раз, но подумать над этим он никак не решался, да и слишком много противоречивых эмоций и чувств боролись в нем между собой, чтобы появилась возможность ухватиться только за одну мысль и обдумать ее. Сейчас он прокручивал в голове почти каждую минуту знакомства с Биллом, пытаясь переосмыслить его поступки и слова и понять их, но все выводы, к которым он приходил, сводились к одному – что бы ни делал Билл, он всегда думал о нем, о Томе. Критиковал ли его работы, тыкая носом в ошибки, отказывался ли от отношений, держа Тома на расстоянии, хотя сам хотел быть рядом… уезжал ли, зная, что времени у него, может быть, уже нет, ради того, чтобы у Тома было будущее. О последнем факте Том начал догадываться, увидев его записку на кухне, но окончательно убедился, как только узнал, где Билл. Не было ни одной веской причины уезжать, никакой необходимости, но, зная Билла, «эгоистичного», «самовлюбленного», упрямого и решающего за других, не оставалось сомнений в том, зачем он это сделал.

Том сжал зубы и свел брови, прикрывая глаза, как от сильной боли, пользуясь тем, что Билл не видит его лица. Будущее… Какое без Него может быть будущее?.. Он, не задумываясь, обменял бы свою жизнь на Его или разделил бы отведенные ему годы на двоих. Хотя они и без того были поделены: их жизни уже связаны и будут длиться ровно столько, сколько длится Его жизнь. Они живут, пока живет Он, что будет потом - не имеет никакого значения, потому что «потом» уже не будет ни для одного из них. От этой мысли почему-то стало легче, и Том, как никогда раньше, почувствовал себя живым. Даже хорошо, что он не знает, как долго это будет длиться: неизвестно сколько – значит, почти бесконечно.

Как же я соскучился по тебе», - вспомнилось ему, как он скользил губами вдоль длинной шеи и прижимался к его волосам. «Я тоже безумно по тебе скучал», - Билл откинул голову на его плечо, жмурясь от удовольствия и переплетая их пальцы.

С того момента, как они снова встретились, он ни на секунду не отходил от Тома и каждый раз старался незаметно коснуться хотябы кончиками пальцев, закусывая губу и пряча счастливую улыбку. Он скучал не меньше, а, может быть, больше Тома, ведь у него не было конкурсной работы, которая могла бы помочь ему забыться и хотябы на время отвлечься от постоянных мыслей. И сообщений от Тома у него тоже не было. Поэтому Том и сам ни на секунду не оставлял его, обнимая, целуя, давая почувствовать, что он, наконец, рядом.

Так много хотелось спросить у него теперь, когда Том был уверен, что он расскажет, а не уйдет снова от ответа…

Можно я кое-что у тебя спрошу? Только не злись, ладно?» «Конечно, спроси, - Билл улыбнулся и поднес его руку к губам. – Я не хочу, чтобы у нас в разговорах появились табу. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Не хотелось бы, чтобы у нас в будущем все темы сводились к одной, но это не значит, что есть какая-то запретная тема». «Ты ведь в первый день знакомства сказал мне правду, когда говорил, что пришел не учиться, а учить? Ты пришел найти ученика?» «Да, - и короткий тихий вздох в ответ. – Мне не хотелось, чтобы все, что я умею, пропало зря». «А почему я? Случайность, как и тот поцелуй?» Билл снова легко улыбнулся и коснулся губами его ладони. «Случайность только то, что тот, кого я захотел учить, и тот, которого я хотел целовать, – один и тот же человек». «То есть это два независимых факта?» – это было скорее утверждение. «Да, - он слегка повернул голову и серьезно посмотрел в лицо Тому. – Я говорил тебе, что наши отношения не зависят от твоих успехов, как и если бы был кто-то, кого я посчитал бы более способным… Я учил бы его».

Том ответ глаза, не зная, как реагировать на его слова. С одной стороны, его радовала честность и объективность Билла, как и то, что он заслуженно получил такого учителя. С другой - непонятная ревность неизвестно к кому неприятно кольнула: если бы он не был таким талантливым художником, не с ним, а с кем-то другим Билл проводил бы время сутками, кому-то другому показывал бы свою студию и, может быть, кого-то другого брал бы за руку, обучая держать кисть.

Билл, как будто прочитав его мысли, улыбнулся и сжал его пальцы своими. «Тебя обидели мои слова?» «Не то чтобы… Просто для тебя искусство важнее людей…» «Не людей…. Важнее моих чувств». Том перевел на него взгляд. «Но почему, Билл?» На этот раз Билл отвел глаза, и Том прочитал ответ на его лице.

Билл привык считать, что его чувства ничего не значат, потому что могут закончиться, не успев начаться. Только то, что останется надолго в этом мире, имеет значение, Билл не мог позволить себе тратить время на того, кто не сможет воспользоваться его умениями. Том вздрогнул, осознав, насколько маловероятным было то, что этот Билл, держащий при себе свои чувства и с трезвой головой выбирающий, кому передать свои знания, позволил себе «забыться», поставив под удар все, чему научил его, позволив себя любить. Раньше их отношения казались собой разумеющимися и естественными, сейчас же Том понял, насколько ничтожным был этот выпавший ему шанс. Он прижался губами к виску Билла, даже не целуя, а просто касаясь. Билл действительно очень сильно любил его.

Расскажи, про твое «Сегодня»… - Том решил сменить тему, но почувствовав, как Билл слегка вздрогнул, пожалел, что задал этот вопрос. Он хотел перевести разговор на то, что любит Билл, на живопись, но выбрал не самую удачную работу для этого. – Если неприятно, не вспоминай, не знаю, зачем я спросил, это не имеет сейчас значения». «Нет, все в порядке. Просто это долгая история…» «Мы никуда не спешим, но если тебе тяжело, лучше не надо». «Нет, думаю, теперь я должен многое рассказать тебе… Это было после того, как я узнал, что моя мать… в общем…» - он замолчал. «Как ты узнал?» «Арчи сказал, но не сразу. Мне тогда становилось все хуже и хуже, я часто уходил из дома на весь день, чтобы родители не видели меня… Тот день я провел за рулем и вернулся только под вечер. По всему дому были завешены зеркала. Я знал, что это может значить, но поскольку я был еще жив, мне казалось, что это преждевременно… - он усмехнулся. – Почему-то даже не приходило в голову, что, кроме меня, в этом доме кто-то еще может умереть. Мои вещи были уже собраны, Арчи сказал, что отец сейчас не в настроении и будет лучше, если я ненадолго уеду. У нас с ним частенько бывали разлады, доходящие до скандалов… Честно говоря, я даже не понимал, что я такое мог сделать, что меня так быстро отправили сюда. Арчи приехал через несколько дней, обколол меня успокаивающим так, что я почти не соображал ничего, а потом рассказал, что похороны уже прошли. Я тогда не смог ни расстроиться из-за матери, ни разозлиться на него. Наверно, психов накачивают чем-то таким, потому что я отреагировал так, как будто он мне сообщил, что собирается готовить на завтрак. Он пробыл со мной две недели, почти не давая прийти в себя, а потом мы вместе вернулись домой. Я к тому времени уже свыкся с мыслью, что ее нет, только принять то, что больше не смогу увидеть ее, зайдя к ней в комнату, так и не смог, поэтому больше не заходил, предпочитая обманывать себя тем, что она все еще там».

Том много раз пытался представить, как удалось Биллу пережить это событие, но ничто не было таким рациональным, правильным и обидным, как это. Билл не был на похоронах, ему не дали даже возможности проститься с ней, осознать… Но, может быть, именно это и спасло ему жизнь.

Какое-то время из-за моего «лечения» я почти не реагировал на выпады и обвинения отца, а его еще больше злило то, что я равнодушен ко всему и что мне «все равно». А потом я, наверно, просто привык, потому что, когда я сказал Арчи, что уже нет необходимости меня пичкать успокоительными, он ответил, что уже давно перестал мне их давать, - Билл замолчал, закусив губу и рассматривая белый потолок. – Знаешь, тогда что-то изменилось во мне. Я не понимал, почему ничто меня не волнует. Первое время можно было объяснить тем, что я был под «допингом», но потом… Я понимал, что я должен был расстроиться, оплакать ее… проклинал себя за черствость и цинизм, но гораздо сильнее я чувствовал обиду на нее за этот поступок, чем скорбь и утрату. Я делал все возможное, чтобы у меня был лишний день или два, на мне не было живого места и по венам уже бежали всевозможные растворы, а она, как будто издевалась надо мной, как будто говорила: «Видишь, то, чего у тебя нет и никогда не будет, я могу растоптать и выбросить, а ты за это будешь бороться всю жизнь и так и не сможешь получить».

Тому необязательно было слышать это от Билла, чтобы чувствовать то, что он говорил. Том и раньше замечал, что любовь к матери для Билла неотрывно была связана с горечью и обидой. Он и сам постоянно чувствовал горечь и обиду за него, слушая рассказ отца и задумываясь о его детстве. Но как бы ни тяжело было это слышать, он понимал: все, что сейчас говорит Билл, он не говорил еще никогда и никому, а сказать было необходимо, чтобы отпустить, чтобы, выплеснув, больше уже не возвращаться, оставив все в прошлом. Билл не нуждался в жалости, только в том, чтобы его услышали и поняли, а Том понимал его как никто другой, поэтому не говорил ничего, только чуть крепче прижимал к себе, рассеянно гладя по предплечью. Он хотел бы, чтобы какие-то слова могли здесь помочь или что-то изменить, но знал, что таких слов нет, поэтому просто ждал, когда Билл закончит, и чувствовал безграничную благодарность к старому дворецкому. Если бы не он, то не мать своим поступком, так отец, обезумевший от горя, сделали бы то, чего сами боялись больше всего на свете.

Прошло больше двух месяцев, когда я осознал, что еще не видел ее могилу. Арчи отказывался меня туда везти, но потом сдался. Не могу сказать, что я почувствовал что-то особенное, увидев мраморную плиту чуть новее, чем остальные, но, наверно, именно это меня и разозлило. Так глупо… Неужели это то, о чем она мечтала? У нее была семья, был я, а она променяла это на кусок мрамора, и отец еще считает, что это я подтолкнул ее к этому выбору!.. Бессилие, гнев, обида, отчаяние… Я столько всего почувствовал, сколько не чувствовал в совокупности за эти два с половиной месяца, но сильнее всего было ощущение, что эта плита подмигивает мне и уже ждет, что на ней появятся и мои инициалы… - он резко выдохнул. - Оттуда я отправился на автодром… Меня всегда успокаивала скорость и необходимость мыслить трезво, но не в тот раз… Мне нужно было почувствовать, что я еще жив, что ей еще придется подождать и что я так быстро не собираюсь сдаваться… И я почувствовал это. Не помню как… но, вернувшись поздно ночью, я взялся за кисть, а когда понял, что закончил, был уже вечер следующего дня».

С любовью Билла к скорости все становилось на свои места. Подсознательно Том и раньше чувствовал, что Билл таким образом бежит от чего-то или в его «избалованной» жизни не хватает острых ощущений, но не ожидал, что его предположение окажется еще ближе к правде, чем он думал. Острых ощущений у Билла было слишком много, поэтому он играл с судьбой, чтобы не забывать, что такое жизнь и чувствовать ее… Чтобы быть способным творить, художник не должен об этом забывать, не так ли?.. Как и у многих творческих людей, у Билла был свой наркотик. Но с тех пор, как они стали встречаться, он больше не бывал на автодроме… Надежда, что Биллу хватало того, что он чувствовал к Тому, чтобы ощущать себя живым, приятно согревала душу.

Почему ты решил продать Ее?» «Я не мог и не хотел оставаться в том доме… Еще меньше хотел встречаться с отцом, поэтому решил, что куплю собственное жилье и перееду как можно скорее. Ты, может быть, думаешь, что как только я это решил, все исполнилось… Это не совсем так. Мне понадобилось почти два года. Я рисовал с пяти лет и всегда знал себе цену. Я бывал на выставках, видел чужие работы и сравнивал со своими… Но до этого у меня не было необходимости показать их кому-то или выставлять, поэтому я не знал порядков, не понимал устройства мира искусства… Я был самоуверен, мне казалось, что, только глянув на картины, меня должны принять с распростертыми объятиями, и то, как ко мне вначале отнеслись, было для меня неожиданностью. С Ней мне просто повезло, Арчи перезвонили через пару часов и сообщили, что она продана. Это вселило в меня надежду, и я попытался предложить другие свои работы галереям, но читая мое резюме, не глядя даже на полотна, со мной отказывались работать или предлагали такую цену, что проще было их сжечь. Я стучался в агентства, пытался получить заказы, но на деньги от того, что мне предлагали, едва ли смог бы одеться. Тогда… - он зло усмехнулся, - я организовал выставку и за два дня до нее рассказал одному журналисту «по большому секрету», что кое-кто из известных художников решил выставить свои работы под псевдонимом. К нужному времени этот «секрет» знали даже за пределами города. Выставка прошла лучше, чем я ожидал. После нее на аукционе экспозиция распродалась за пару часов, а я смог купить себе квартиру. Позже искусствоведы развеяли миф, что это кто-то из известных авторов, а меня назвали «неизвестным гением». После этого многие работы стали перепродаваться в разы дороже, чем были куплены, и разошлись по коллекциям. У меня появились заказы, мое имя стало известно. Только когда я выиграл сначала конкурс Дюрера, потом попал в десятку в Риме, кое-где в газетах появились мои фото, но и сейчас есть те, кто уверен, что на вручение «загадочный художник» отправил своего поверенного, чье имя использовал, как псевдоним. На моих буклетах по-прежнему нет данных обо мне и по-прежнему с теми, кто не разбирается в искусстве, но кого интересуют звучащие имена «солидных» художников, я обсуждаю заказ, как секретарь вечно занятого и отсутствующего Билла Каулитца».

Это признание было куда откровеннее чем то, о чем спрашивал Том, но сейчас он задавался вопросом, почему за сегодняшний день он узнал о Билле больше, чем почти за три месяца знакомства? Почему сейчас он слышит об этом впервые? Может быть, раньше Билл считал это «незначимым», как и все остальное, что могло обеспокоить Тома?.. Скорее всего, так и было. У Тома были свои заботы, и Билл не давал ему возможности думать о чем-то постороннем. И Том снова чувствовал болезненный укол совести. Билл всегда делал так, но сам Том и не задавался этим вопросом, хотя Билл обещал рассказать обо всем, о чем он спросит. Билл всегда так был уверен в своей гениальности, что у Тома просто не могло появиться мысли, что не всем вокруг с самого рождения Билла было известно, что он гений. Был еще один вариант ответа на вопрос, почему Билл не говорил об этом раньше, но думать о нем не хотелось. Не хотелось даже допускать мысли, что Билл мог просто раньше не доверять Тому, не быть в нем уверенным, поэтому и не говорил с ним о своих проблемах. С начала их знакомства создавалось впечатление, что у Билла нет проблем, и никогда не было.

Когда-то Тому казалось, что, узнай он о Нем чуть больше, все сразу станет простым и понятным, теперь он знал больше, чем мог желать, но сказать, что поступки Билла стали для него очевидными и предсказуемыми, было бы самообманом. Граней у него было куда больше, чем в камне с самой сложной и дорогой огранкой, и тянуло к нему не меньше. Билл не просто был очень талантливым художником, он мог заставить любого поверить в него и при этом не обмануть ничье доверие. Том задумывался, стал бы он на месте Билла тем, кем стал Билл, и все чаще приходил к выводу, что вряд ли даже пытался бы. Мало было обладать талантом, был необходим неуемный характер и желание, а такие желания чаще всего рождаются из необходимости. У Билла не было такой необходимости, кроме желания доказать себе, отцу и всем вокруг, что он жив и за свое короткое время может успеть куда больше, чем иные за полвека.

Пропасть, которая когда-то разделяла их миры, теперь казалась Тому размером с галактику, и еще более невероятным казалось то, что они сошлись в общей точке, которой Билл позволил стать одной из своих граней. Том осознал, что, кроме Арчи, был единственным, кто знал другого Билла: милого, упрямого, взбалмошного… и любимого. Для всех остальных он мог быть кем угодно, но рядом с Томом он весь принадлежал Тому, и сейчас, глядя на его подрагивающие во сне пушистые ресницы, Том чувствовал, что держит в руках маленькую живую птичку, одно неосторожное движение для которой может стать роковым. Об этом он старался не думать последних пару часов, но вот теперь понимал, что избежать этого не удастся.

Он припарковал машину у дома Билла и сидел, упираясь лбом в руль. Билл любил поиграть с судьбой, и отчасти Том теперь понимал, почему его отец считает, что все, что окружает Билла, – для него игрушки. Он никогда не бежал от риска, не собирался отсрочить опасный час, сидел ли он при этом за рулем или поднимался по лестнице на маяк. Он не боялся смерти, Том очень отчетливо это понимал, но самому Тому с Его судьбой играть вовсе не хотелось. Одному Богу было известно, как он соскучился и как до дрожи во всем тебе хотел бы подняться в квартиру к Биллу, лежать этой ночью рядом с ним, обнимать, шептать, что мечтал об этом каждую минуту, проведенную без него, целовать, пока не заболят губы, и слушать, как начнет сбиваться его дыхание, как вырвется первый несмелый стон и его «Томми… да…». Но что делать теперь, он не знал. Вряд ли Билл оценит заботу о нем и безропотно согласится отказаться от близости, до этого ведь его не смущал тот факт, что это для него опасно… Том и сам, чувствуя его на расстоянии вытянутой руки… да что там руки, даже думая о нем, он не мог представить, что они будут просто лежать по разные стороны кровати, что не сможет погладить его или поцеловать… но рискнуть им ради похотливого желания был не готов. Он тяжело вздохнул и услышал рядом движение и тихий шепот.

Том? - Да? - С тобой все хорошо? Том ободряюще улыбнулся. - Конечно, устал немного. Идем, я помогу тебе отнести чемодан. Билл непонимающе захлопал глазами. - Разве ты не останешься? - Я бы хотел, но… - он сжал переносицу. – Мне надо переодеться и в душ… И ты же картину хотел посмотреть… приведу комнату в порядок и… лучше я завтра заеду за тобой… Да, - он кивнул, как будто сам себя пытался уговорить, что так будет лучше.

У Билла давно были запасные вещи Тома, и проблем с горячей водой не было, и оба знали это. Чтобы привести в порядок комнату, Том мог выехать завтра за час до его приезда, да и Билла интересовала вовсе не комната, так что, в любом случае, это была не та причина, чтобы отказаться провести вместе ночь, после того, как не виделись почти три недели, и, что хуже всего, неизвестно было, много ли этих ночей у них оставалось. Том прекрасно знал это, как и то, что это знал и Билл. Сердце от такого знания разрывалось на куски, но Билл ничего не ответил, только спокойно кивнул и попросил открыть багажник.

Дата добавления: 2015-07-17