Песнь вторая 4 страница

— Он обменял меня на мальчика, от которого желал избавиться — тот однажды ночью прокусил ему до крови залупу. Используя меня как приманку, он завлекает солдат из карантина на борт яхты; пока он развлекается с тобой, солдаты раздирают меня на куски. Он терпеть не может предаваться противоестественной страсти в одиночку, тайком. Иногда ему становится стыдно, он приказывает сниматься с якоря и уходит в открытое море. На третью ночь он звонком вызывает меня: я встаю перед ним на колени, он прислоняется к кровати, расставив ноги, запустив пальцы в мои волосы; я мну и дрочу его член. Утром он приказывает матросу возвращаться в Экбатан, он трется об него. Двое накрашенных всюду следуют за ним, они стоят, расставив ноги, у занавески, пока он не откинет ее, в полдень они засыпают, обнявшись, на канатах, их напудренные члены торчат из джинсов, но он их не касается, до вечера он всматривается в берег, прислонившись сжатыми ягодицами к подрагивающим вантам. Как только военный транспорт бросит якорь напротив яхты, двое накрашенных прыгают в лодку; на берегу черкесы трут о камни свои грязные лохмотья: какой-нибудь грязный черкес бежит к карантину; начальник поста выбирает из сидящих на ступеньках барака солдат тех, кто, покинув дом, уже успел пропить или проиграть все деньги. Мой хозяин любит только солдат; перед тем, как заняться с ними любовью, он не направляет их в душ: он обожает слизывать с их тел кровь раздавленных клопов, а с их губ — следы съеденного супа. Он берет их перед отправкой на Энаменас — они выходят из казармы крепкими, с выскобленными щеками, с ладонями, покрытыми волдырями, с упругими, накачанными, пружинистыми мышцами.

Ладонь Крейзи Хорса протискивается под ее халат, накрывает грудь, другой рукой юноша поднимает чашку, пьет теплое молоко; поставив чашку на стол, он обвивает талию девушки, целует ее живот, приклеившийся к блузке солдатской спермой, его ладони мнут ягодицы под вырезом халата; девушка гладит мокрые волосы Крейзи Хорса; в тот миг, когда сперма брызнула на бедро юноши, капелька молока блеснула на ее груди.

Крейзи Хорс пользуется благосклонностью командира взвода: тот пропивает с ним все свое жалованье. Пьяные, они дерутся, вцепившись друг в друга зубами. Командир усаживается на циновку, на которой Крейзи Хорс с голым торсом, подложив под затылок скатанный ремень, читает комиксы, он накрывает ладонью через одеяло член Крейзи Хорса. Рядом, на соседних циновках, солдаты вычесывают вшей. Крейзи Хорс смотрит бесцветными глазами поверх комикса; из его груди вырывается стон; командир крепче сжимает кончик члена, впиваясь в ткань, потом, отодвинув комикс, он охватывает пальцами горло Крейзи Хорса, соскребая ногтями пот, сдавливая жилы. Тогда Крейзи Хорс вздыхает, стонет, плачет, зарываясь с головой под одеяло. Начальник убирает ладонь, он гладит плечи, вздрагивающие под грубым одеялом.

Один из солдат, лежа с полузакрытыми глазами, поднимает ногу, дотрагивается своей мокрой от пота ступней до цветной фотографии обнаженной девицы: меж ее грудей и ляжек пропущена веревка, она поднимается вверх по спине и закручивается в узел на шее.

В выходной день на Энаменасе Крейзи Хорс прикрепляет зеркало к бамбуковому остову своей противомоскитной сетки, он макает помазок и бритву в тяжелую каску, наполненную теплой водой, он приглаживает волосы, моет уши, он скребет бритвой горло и щеки, прижимая порезы ладонью. Солдат рядом с ним кипятит в каске белье, перемешивая его бамбуковой палкой. Крейзи Хор надушил волосы и горло, он натягивает приталенную гимнастерку, расправляет ее на спине, застегивает ремень, взбивает пальцами волосы, натягивает берет, закидывает за плечо свой автомат. Солдат толчет в каске дымящееся белье:

— Ты красив, как грузовик, Крейзи Хорс.

На улице Крейзи Хорс, блестя глазами, скаля зубы, передергивает затвор своего автомата. Одна вдова видела его на параде: он напомнил ей мужа и сына, погибших на великой войне в Экбатане, она позвала Крейзи Хорса в полицейский участок.

Весь день она пичкает его пирожными и фруктами, он плетется за ней в прачечную, они садятся на бетонный бордюр; другие прачки смеются, склонившись к воде: они трепещут под взглядом бесцветных глаз солдата, волны мыльной воды, перекатываясь через бордюр, мочат их ягодицы. Стук вальков заставил его побледнеть, в углах его губ блестит слюна, ствол автомата покрылся хлопьями пены; женщина ополоснула руки, Крейзи Хорс поднимает корзину, он несет ее перед собой; у нее дома он усаживается на табурет, его щеки блестят, рот приоткрыт; но когда она снова начинает бить вальком белье, он вдруг встает, бросается на нее, вырывает из ее рук валек, швыряет его к потолку, он плюет ей в глаза, окунает ее с головой в мыльную пену; она отбивается, ее пальцы щиплют бедра Крейзи. Он слабеет, его колени, кисти его рук дрожат; она поднимает голову из пены, она толкает солдата в свою спальню, заваливает его на кровать, она ласкает его бледное, холодное лицо, его дрожащие губы, его бедра, набухший и влажный — от пролившейся в гневе спермы — гульфик, она разжимает языком его сжатые зубы:

— Мой маленький, мой засранец… мой сосун…

Крейзи Хорс, во время операции, подходит к радисту, когда тот передает сообщения, он трется об его согнувшуюся над аппаратом спину, гладит прилаженные к его ушам наушники, пальцы, скачущие на ключе; затем он снова ложится на свою подстилку, поднимает ногу к горячей, провисшей крыше палатки, свистит, пыль с брезента струей ссыпается по его ноге до паха. Радист вытягивается на своей циновке, достает книгу, читает, скрестив голые ноги. Крейзи Хорс на минуту задремывает, потом просыпается, во рту мерзкий вкус, он видит, что радист, сидя на подстилке, пришивает пуговицу к гимнастерке; Крейзи Хорс встает, подходит, ложится на койку радиста, касаясь бедром его голого зада; катушка с нитками катается меж ляжек радиста, Крейзи Хорс протягивает к ней руку:

— Крейзи Хорс, я не твоя жена.

Крейзи Хорс убирает руку; радист, пришив пуговицу, опрокидывается на подстилку, прикрывает голые ноги простыней; Крейзи Хорс, раздвинув губы, кусает ухо радиста, трогает языком следы от наушников на мочке; радист снова раскрывает книгу; Крейзи Хорс минуту читает, прислонившись щекой к щеке радиста; потом со стоном переворачивается на живот, протяжно ржет.

— Крейзи Хорс, у тебя на пупе помада. Твоя женщина не моет тебя после любви?

— И моет, и вытирает. Просто я храню ее отметины на теле. Смотри.

Он расстегивает рубаху, показывает след от помады на правом соске. Крейзи Хорс перекатывается на бок, расстегивает ширинку, достает из трусов член, проводит пальцем по красной отметине на крайней плоти, он приставляет член к бедру радиста, тот отстраняет руку и член Крейзи Хорса. Десантники дремлют на своих койках, мокрая от пота кожа преет в зелено — каштановым камуфляже; открытые клокочущие рты сдувают пыль с накидок, смятые пилотки положены под головы, руки зажаты между колен, на бедрах — ножи, подрагивающие в такт дыханию:

— Это я защищаю тебя от Пантер. Мы играли с Ройоном: я целовал его в губы после того, как он возвращался от соблазненной им девушки с фермы. Выпей с моих губ слюну моей женщины, и мы станем братьями.

Но радист лежит недвижно на мокрой от пота спине: он потерял сознание; между верхней губой и ноздрями блестит капля холодного пота…

В середине дня командир взвода будит солдат ударами бамбуковой палки. Двое повстанцев — молодой мужчина и его сын — вылезли из пещеры; десантники повалили их на землю, обыскали, разбили им челюсти ударами прикладов; мальчик прижался к отцу, тот защищает его руками. Мужчина отказывается назвать имена своих сообщников, один из солдат разгибает его руку, топчет ее сапогом на камне, второй солдат топчет другую руку; мальчика оттащили от отца, его бьют, бросают с размаху лицом на камень, потом привязывают колючей проволокой за горло к колесу командирской машины. Мужчина с перебитыми руками стонет. Командир проводит по ранам бамбуковой палкой:

— Говори, и мы оставим в живых тебя и твоего мальчишку. Говори.

Солдаты сгрудились вокруг тел; двое из них садятся на корточки, достают кинжалы, вонзают их в живот мужчины, вспарывают его; остальные солдаты отворачиваются, с трудом сдерживая рвоту. Лезвия кинжалов блестят в разрезах; из ран, как из пронзенного стебля агавы, сочится кровь и вода:

— Кончайте их, ничего они не скажут.

Два солдата собирают булыжники, запихивают их в разрезанный живот; сверху через край вываливаются окровавленные внутренности; солдаты топчут наполненный камнями живот; израненные ладони мужчины, покрытые яростно жужжащими мухами, падают в конвульсиях на щеки и глаза; сапоги солдат забрызганы кровью, на губах выступила пена, желваки играют на скулах, зубы плотно сжаты. Один из них пинает голову ногой, кованая подошва разрывает ухо. Мальчик, слыша хрипы умирающего отца, тихо стонет, на губах пузырится, блестит слюна; Крейзи Хорс подходит к нему, берет мальчика за волосы, вынимает кинжал, одним ударом срезает ему губы и края десен, лезвие скребет по зубам; мальчик стонет, падает, со связанными назад руками, лицом на камни, между его спиной и колесом машины дрожит натянутая проволока. Крейзи Хорс заносит кинжал, другой рукой поднимает голову мальчика, склоняет ее к плечу, опускает зажатый в кулаке кинжал, но радист одним прыжком спрыгивает с переднего сиденья, перехватывает руку Крейзи Хорса; блестят направленные на него глаза радиста: Крейзи Хорс опускает взгляд:

— …только уши, можно, радист?…

Солдат держит мальчика за волосы, тот дрожит, по разрезанным губам и подбородку текут сопли, по языку сочится кровь с десен. Солдат вытирает пальцами окровавленное лезвие, вкладывает кинжал в ножны; радист отворачивает голову, из его рта на крылья автомобиля изрыгается рвота; Крейзи Хорс гладит его по сотрясающимся плечам; подходит один из солдат, он разрезает проволоку, стягивающую запястья мальчика, бросает его головой на раскаленный капот, под спиной мальчика шипит и дымится кровь и блевотина, солдат упирается рукой в его грудь, ноги ребенка стучат о радиатор, забитый бабочками и обгоревшими птицами; солдат вынимает свой кинжал, вонзает его в горло мальчика, тщетно пытавшегося прикрыть его подбородком; брызжущая кровь пачкает волосы радиста, склонившегося над крылом машины; из его рта толчками изрыгается рвота. Радист выпрямляется, хватает солдата за горло; Крейзи Хорс неподвижно уставился светлыми глазами на клокочущую рану — солнце окрасило золотом свежую кровь. Он смеется, на ресницах его блестят жгучие слезы. Радист и Крейзи Хорс копают яму, опускают в нее оба тела, закидывают их землей, притоптывают холмик. Солдаты молча садятся в машину. Радист ковыряет сапогом землю вокруг кровавых пятен и присыпает их. Консервные банки с рваными краями, раскрытые, как раковины, блестят на красной земле. Радист забирается в кабину, надевает наушники. Крейзи Хорс курит; сапоги, руки и полы гимнастерок десантников лоснятся, кровь капает на днище, окрашивая пыль; радист вытирает тряпкой губы и подбородок, испачканные блевотиной:

— Зарезанный мальчик и ты, его отец, обратитесь в прах или станьте кормом для голодного одинокого зверя, тогда обрету я покой…

Молодая сестра милосердия приносит котелок с горячим чаем; десантники с грохотом подставляют помятые кружки. Радист окунул голову в бак с водой, сестра милосердия проносит мимо него котелок, ее платье касается поясницы радиста, его мокрая спина содрогается от пара; сестра ставит котелок на плиту, встает в проеме двери, радист поднимает голову, отжимает волосы, стягивает свитер, вытирает волосы рукавами; сестра снимает полотенце с веревки, натянутой над плитой, подходит к радисту, кладет теплое полотенце на его голое плечо; радист оборачивается, сестра опускает лицо молодой львицы под белым чепцом; радист отжимает свитер, натягивает его на спину, сестра приближается, прижимается ртом к свитеру на плече: ее губы касаются кровавого пятна на зеленой шерсти, язык облизывает его, ее глаза закрыты; радист наклонил голову к лицу молодой сестры милосердия; та, оторвав губы от плеча, с окровавленным ртом бежит в вестибюль; радист преследует ее, прижимает к окну, кусает чепец; головка сестры прижата, вмята в стекло, как ночная бабочка; радист целует ее в глаза, в губы, его ногти царапают стекло; сестра, распятая на животе солдата, вырывается; у ее груди — мокрый свитер, у ее глаз — дыхание солдата, за ее затылком и плечами — холод стекла, покрытого каплями дождя; щенок радиста спрыгивает с колен спящего Крейзи Хорса, бежит в вестибюль, лижет ноги радиста, встает на задние лапы, хватает зубами за ткань штанов в том месте, где ее натянул стоящий член; удар колена опрокидывает его на пол; радист отстранился, высвободившаяся сестра убегает, закрывается в алькове кухни; радист, подталкивая перед собой щенка, идет в столовую; он дрожит; десантники спят за столом, уткнувшись лбами в клеенку; радист берет свою кружку, стоящую рядом с головой Крейзи Хорса, собирает свой паек, прижимает горячую кружку к груди, пересекает кухню, проходит через гончарную мастерскую, где в свете неоновых ламп работают сестры — грудь и руки испачканы глиной, входит в темную часовню, преклоняет колени, поднимается к алтарю, освещенному лишь неоновым светом из мастерской, оставляет паек и кружку на покрове, присаживается на край алтаря, чертит крест на сухаре, наклоняется, ложится на бок, натянув локтем ткань покрова; он ест сухарь, рыбу, глотает чай, теплый, как сукровица, и кровь зарезанного мальчика, которой он причастился с губ сестры милосердия, смешивается с чаем.

Поутру в лагере Крейзи Хорс и командир взвода, бродя по офицерской столовой с животами, наполненными чаем, пивом и вином, смахивают со столов батареи пустых бутылок; пленный, разбуженный и приведенный солдатами, собирает осколки с плиток пола. Другие пленные копошатся в свинарнике, среди хрюкающих свиней. Молодой офицер с окровавленной повязкой на голове перепрыгивает через лужи мощенного плитами двора; он освещает карманным фонариком лицо часового, пинающего через завесу свинарника истерзанных пленных и черных свиней. Солдат закрыл глаза, на его губах замерла улыбка, луч фонарика бьет по покрытым коростой ресницам; на вороте рубахи — засохшая блевотина:

— Развлекаешься?.. Послушай их голоса — они сами хотят управлять своей страной…

Он бьет по завесе каблуком, свиньи смолкают, их дерьмо брызжет на руки пленных.

В центре деревни, под стенами форта, пьяные солдаты, вышедшие из казармы в пижамах, с пистолетами, бьющими по бедрам, занимают один из домов: разбуженные дети плачут, потом засыпают вновь, уткнувшись носами в бамбуковую стену; женщины уже задрали подолы платьев и легли на циновки, раздвинув ляжки; солдаты ударами коленей выталкивают к постелям полицейского пса, тот кусает голые ноги женщин; солдаты находят среди коров, стоящих в хлеву, старуху, тащат ее за плечи на кучу навоза; их босые ноги вязнут в грязной соломе; они втаскивают пса на старуху, потерявшую сознание в их руках. Прожектор со сторожевой вышки на мгновение освещает хлев: горячая собачья сперма струится по втиснутым в пижамы ногам солдат, их руки отрываются от раскаленной шкуры пса.

Кмент ворует день и ночь; его легкие пальцы скользят по одетой, сложенной, повешенной одежде, по швам и карманам; часто его руки трясутся от смеха, его сердце бьется в полутьме, его рука крадется над телом спящего, рассеченным лучами, процеженными сквозь шторы: спящий, бормоча, переворачивается на бок. Кмент едва сдерживает смех. Татуировка на животе спящего оживает от дыхания. За стеной стучат вилки, ложки, ножи, на ягодах смородины блестит сахар. На столике в изголовье кровати, под мышкой Кмента, в стакане шипит таблетка. Кмент, склонившись над спящим юношей, обшаривает одежду, повешенную на стул; дыхание больного обволакивает его горло; завязка пижамы, разошедшаяся на пупке, пропиталась потом. Искусанный насекомыми лоб спящего переполнен снами; рука Кмента вытягивает деньги, зажигалку, ручку, перочинный нож; спящий снова переворачивается на бок, его голова под животом Кмента…

Обнаженная девушка подплывает к нему, спящему на волнах, он просыпается, девушка целует его, он прикладывает ухо к ее рту, словно к раковине; за пальмами раб толкает легкую тележку, нагруженную сластями, сахар и сливки из переполненных корзин налипли на голую спину раба; девушка вытягивает за челюсть на песок дельфина; юноша пятится, бежит к тележке, залезает на нее, его ноги проваливаются в корзины, он катается в меду: рой диких пчел срывается с пальмы, обволакивает раба, пронзает его, перегрызает ему горло, бросает его на колени, опрокидывает, отрывает голову, топчет; юноша спрыгивает с тележки, рой возвращается на пальму, разрывает ее, обломки пальмы покрывают тело раба. Девушка, стоя на коленях, разделывает дельфина. Юноша — волосы слиплись от меда, ноги измазаны дельфиньим жиром — лежит на песке, вглядываясь в слепящее солнце: девушка отрезает кусок от плавника, протягивает на кончике ножа спящему юноше, она будит его ударом ножа в щеку; шакал волочит тело раба на пляж, он слизывает с трупа сахар и сливки; девушка впихивает плавник в рот юноши; тот смотрит на распластанного дельфина и на шакала, держащего в зубах голову раба; он изрыгает плавник себе на колени, но пчелиный рой заполняет его рот и горло…

Кмент вздрагивает от внезапного рывка и крика спящего, он пятится к шкафу, открывает его, прячется, присев на корточки за спортивной одеждой: молодая женщина присаживается на кровать, на губах — следы взбитых сливок, она ласкает живот и грудь юноши, тот — волосы от пота прилипли ко лбу — притягивает ее голову к своему рту; слюна женщины стекает, блестя меж губ — ее и юноши; Кмент, уткнувшись носом в теннисную юбку, сдерживает дыхание. Молодая женщина, на пальце — обручальное кольцо, скатывается на юношу, она пьет дыхание больного, трется животом о голый живот юноши, тот, раскинув руки по обе стороны кровати, раздвинул под одеялом ноги со слипшимися от пота пальцами:

— Мать моя, люби меня нежно: рана моя открылась. Мать моя, принеси мне сладкого.

Но она кусает со стоном синие губы юноши, слюна по его щекам стекает на подушку. На костре, разведенном за окном, под зеленой террасой, жгут военное обмундирование, дым затемняет стекло за шторой. Юноша согнул под одеялом колено; женщина поднимается, ее ладонь дрожит внизу его живота на каштановой пряди волос:

— Мать моя, не трогай. Отец, ощупав меня, найдет следы твоих пальцев. Он уже угадал запах твоих духов на моей груди и волосах.

Юноша засыпает вновь, Кмент убегает: вещи в шкафу вновь обретают неподвижность, футболки, примятые Кментом, расправляются, на юбке сохнут его слюни и сопли.

Кмент запихал наворованное под грязное белье материнской постели. Отец шарит под простынями, входит Кмент, бьет отца по лицу, плюет ему в глаза, опрокидывает на земляной пол, топчет ногами. Кмент с братьями сидят, прислонившись к стене, они кидают отцу куски сырого мяса, тот ползет по полу, тянет руку; Кмент палкой отталкивает куски; отец с пеной на губах корчится на полу, штаны сползают с его бедер. Мясо жарится на углях, Кмент с братьями, обжигая пальцы, рвут его на куски — губы и красные ошметки во мгле.

Сестры — платья на груди забрызганы кровью — причесываются перед осколками зеркал; младшая измазала помадой все лицо; отец ползет к ней, хватает ее за ногу, прикладывается слюнявым ртом к согнутому колену девочки: та, быстро обернувшись, бьет отца в лицо спрятанной в кулаке пилкой для ногтей, кровь брызжет ей на запястье. Кмент с зажатым в зубах куском мяса, заходится смехом, бьет себя кулаком по колену; братья отрывают здоровый кусок мяса, оба впиваются в него зубами, кусая друг другу губы; дверь хлопает, вздымая облако пыли; девушки, румяна под пыльными волосами, запускают руки меж грудей, под испачканные кровью лифы платьев, расправляя смятую ткань; рука накрывает грудь, вытаскивает ее из-под лифа, слюна стекает изо рта на кончики пальцев, ладонь стирает грязь с соска, с нежной розовой кожи, грязь катышками сыпется с груди; ладонь поддерживает грудь с отметинами засосов, ногтей, зубов, медалей, пряжек. Кмент встает, выплевывает кусок мяса, обнимает сестру, обхватив ладони девушки, накрывшие груди; Кмент, свесив волосы на плечи сестры, открыв рот, тянет губы к грудям, девушка, откинув голову назад, слизывает мед, блестящий в ухе Кмента:

— Мамочка, прогрызи мне ухо, проткни его, и тогда я услышу ток молока в твоей груди, вот приливает к ней молоко, разбуженное моим языком и моим членом, упирающимся в твое бедро.

Рот, наполненный кровью и жиром, касается груди девушки, язык буравит сосок, слюна течет по нёбу:

— Если какой-нибудь из твоих любовников будет похож на меня, сожми его покрепче в объятьях, оближи его повсюду, куда сможет проникнуть твой проворный язычок. Прижми его, дыши кровью его вен, пусть он корчится, бледнея, под твоими кулаками, под твоей челюстью, пусть свежие кровь и сперма изольются на его кожу и он сможет лишь улыбаться, потрясенный, смятенный, вывернутый наизнанку. Мамочка, сокруши мой член…

Девушка прячет груди под лиф; Кмент ласкает их ладонями, они набухают, смачивая грязную, искусанную, расстегнутую, разорванную ткань. Кмент погружает губы в шевелюру сестры, его ноздри вдыхают запах солдат: пот, ржавчина, смазка с их рук, сладкая фиолетовая слюна, сопли, сперма, дерьмо, испущенные при оргазме. Кмент кусает волосы, слизывает грязь; девушка перед зеркалом, заведя истомленные руки на плечи Кмента, закрывает глаза, позволяя своим грудям выкатится из платья и повиснуть над краем ткани; Кмент мнет, щиплет их, слюна клокочет у него во рту, изливаясь из уголков губ; его бедра раздвинуты, пот стекает меж них на солому стула; он вздрагивает, и холодный пот изливается изо всех пор его тела. Младшая из сестер вытирает пилку для ногтей полотенцем, висящим на зеркале; отец с искромсанными щеками и носом ползет к постели, вытягивает угол простыни, вытирает лицо; младшая из сестер задирает подол платья на живот, садится на корточки напротив братьев, дремлющих, привалившись к стене, с набитыми горящим мясом животами; она трогает их колени: братья просыпаются; их ресницы одно мгновение бьются о волосы, приклеившиеся ко лбам кровью и жиром; девочка ложится на земляной пол, братья поднимаются, становятся на колени, наклоняются к ее животу, целуют ее растерзанную вагину; потом они ложатся на спину и, опершись на локти, раздвигают ноги, девочка поднимается, расправляет платье, встает на колени, опершись на руки; зубами обнажив их животы, она целует их члены, окруженные лохмотьями. Поднявшись, они выходят на улицу, опустив глаза вниз, чтобы спрятать их от слепящего солнца. Солдаты и пришлые женщины ощупывают их, выбирая, на лестницах борделей.

По вечерам Кмент обходит бордели и тайные притоны, он собирает братьев, одевает их, отбирает деньги у сводней, выталкивает пьяных клиентов, ворует у них ремни, братья показывают ему своих вечерних любовников. Обычная сцена: один из братьев, пьяный, вцепился в простыни постели, клиент или клиентка перелезает через его тело, скорчившееся на влажном белье. Кмент щупает простыни; клиент или клиентка ополаскивает бедра и пах над лоханью, отирает губкой лицо; пальцы Кмента скользят по капелькам спермы на деревянной спинке кровати; ступни клиента или клиентки шлепают по мыльной воде, скопившейся в прорехах линолеума; брат завернулся в простыню, натянувшуюся на бедрах и на черепе: слюна и сперма приклеили ткань к животу, горлу, губам; внезапно хлынувшая блевотина распирает, окрашивает простыню вокруг его рта; плечи дрожат, блевотина растекается по горлу, по груди, затекает под мышки спеленатого ребенка. Клиент или клиентка швыряет губку в лохань, где волокна спермы растворяются во вспененной воде. Кмент задирает грязный край простыни: мальчик держит его над головой: солнце и свежий вечерний ветерок омывают прозрачную ткань; пальцы Кмента скользят по смешавшимся на наволочке волоскам брата и клиентов, по смоченным слюной складкам на месте соединения их губ и, ниже, по пятну от спермы, усеянному черным пушком.

Кмент распеленал ребенка; голый клиент или клиентка бьет его по бедру:

— Ты, чьи руки не испачканы блевотиной, одень меня.

Это включено в прейскурант. Сначала огладь своими ладонями мои бока, живот и пах.

Когда одевание закончено, клиент или клиентка протягивает ему пояс:

— Застегни в паху, потом подними и проверь пуговицы. Пурпурная птичка ходит, прихрамывая, по сливу за решеченного окна:

— Вставай. Мы одни. Ты что, ешь свою блевотину? Кмент обнимает под простыней смеющегося брата.

Входит мальчик из обслуги, в его руках — свежие простыни; он вешает их на деревянную спинку кровати; присев на корточки, он выжимает губку в лохань, поднимает лохань, выносит ее в коридор, наполняет ее красной от песка водой — песчаная буря накрыла Энаменас — приносит лохань, ставит ее на линолеум; его палец подбирает каплю спермы, прилипшую к краю, мальчик вытирает палец о джинсы на коленке, выпрямившись, он стучит по спинке кровати, Кмент вынимает руку брата из-под простыни, мальчик вынимает другую руку: появляется голова, горло, испачканное блевотиной, губы, искусанные до крови; Кмент склоняется к нему:

— Амур, тепло ли тебе?.. Ты насиживаешь свои яички? Сейчас придет сводня и вынет их из-под тебя. Быстренько вылезай из постели.

Мальчик задирает ногу, приподнимается на локтях, откидывает простыню, встает ногами в блевотину; Кмент поднимает его за талию, выносит в коридор, окунает головой в умывальник; мальчик — уборщик стаскивает с кровати простыни, сваливает их в кучу на линолеум, счищает пятна с матраса, разворачивает чистые простыни, застилает постель; братец говорит над водой, вцепившись в края умывальника:

— Кмент, пурпурник прилетает петь на сливе окна, когда тень клиента или клиентки нависнет над моим животом. Кмент, клиентки могут иметь от меня детей? Сводня говорит, они выбрасывают их в дерьмо. А я хотел бы оставить моего себе. Сегодня все клиенты и клиентки хотели ребенка, все плакали в подушку, умоляя шлюх. Сводня говорит — это из-за весны, она смягчает кожу члена, кожу сердца, Кмент, сегодня был один клиент с утра, он положил ружье на кровать, я, голый, лежал рядом, он меня не трогал, он выгреб из-под рубахи цветы и листья и плевал на них, ворошил их, его глаза и губы размалеваны, как у клоуна; он сгребает листья внизу моего живота: «Дитя, оживи эти засохшие листья и цветы». Я поднимаюсь, схватившись за спинку кровати, я напрягаюсь, раскачиваясь, клиент приложил ухо к моей задыхающейся груди, дыхание моего затвердевшего члена овевает его лицо: брызжет сперма, орошая сухие листья и цветы: «Благодарю тебя, Амур, я уношу эти растения, окропленные твоей росой». И вот он берет мой липкий член, от которого я отвожу дрожащую руку; охватив его губами, он слизывает капли пролившейся спермы; другой рукой я глажу лакированную спинку кровати. У него на губах кровь, головка моего члена стала красной.

Ночью Кмент верхом на коне, рядом с родным отцом; его братья и сестры сгрудились позади; голые ноги сжимают пылающие бока лошадей, колени Кмента и отца соприкасаются; они скачут к морю: в бурных водах мокнет пыльная ежевика. Мать, присев на корточки, раздувает огонь, моет ножи и половники в ручье, рассекающем пляж: попавшие на стремнину рыбки прыгают на камешки, которые уносит течение, блестят в прядях чертополоха. Из песка вырастает трехстворчатый шкаф, плечики, раскачиваемые вечерним бризом, бьются о зеркала. Утром на вышитых покрывалах, раскинутых на золотом песке, играют дети, щекочут спящих родителей. Кмент, голый, хватает ползущего гада, душит его в кулаке, идет к воде, повязав змею вокруг головы. Родной отец достает из нижнего ящика шкафа шпоры, у него на груди, на плечах, на запястьях — офицерские знаки различия. Он сажает Кмента на своего коня, они врываются в блеск и гниение города, отец давит копытами своего коня военных — любовников Кмента. Многие из них спаслись, они выкопали ров вокруг борделя, раскачиваясь, они втаптывают сперму в шевелящуюся землю; родной отец загоняет их в круг из кроватей и табуреток борделя, круг загорается:

— Мой родной отец, спаси простыни из огня!

Вилки, ложки, ножи звякают в костре; стаканы, вазы, ночные горшки лопаются под золой; губки, скребницы, взмыв, полетели в пучину пламени. На пляже мать приманивает чаек, гладит их, опрокидывает на спину на камни очага, она трогает их брюшка, вспарывает их, как чрева маленьких шлюшек. Родной отец полощет парус в море, он бьет его вальком, мнет, как кожу. Братья катаются нагишом по розовой лужице на дне лодки. На утесе, в рощице гранатовых деревьев, в ежевичнике, обезьяны пожирают скот, бегущий из охваченного пламенем города.

Кмент раздирает сердце ласточки, крылья бьют его по щекам. Мать хватает у него птицу, бросает ее в кипящий котел. Родной отец и братья, голые, дрожат в зеленом урагане: ураган гасит пламя очага, швыряет песок, выпивает слезы извечного одиночества на щеках родного отца, скорчившегося под парусом. Кмент прячется в зеркальный шкаф, чайка, отброшенная ветром, бьется в зеркало, марает его фиолетово — розовым пометом. Из кипящего сердца чайки выходит камень. Ураган разродился продолговатым влажным камнем, в нем отразились молнии и солнце, Кмент, братья, мать, родной отец, лежа, выгнувшись, на камне, катятся к океану. По дороге среди дюн проходит кортеж, дети несут гроб с умершим от болезни мальчиком; его не коснулось железо, он угас, он уснул; болезнь и гниение тихо клокотали по ночам в его теле; чисты слезы оплакивающих его, труп его бледен, горло не тронуто, дети проносят открытый гроб под листвой; дорожная пыль осыпается на чело, на уста мертвого ребенка; роса, скатывающаяся с трепещущих листьев, омывает его саван с груди до ног. Но змея на голове Кмента разворачивается, скользит по груди к паху, буравит песок, стремительно — блестящая, она раздвигает сухие листья и жалит в ногу одного из детей, несущих гроб; кровь прилила к щекам ребенка, прислонившегося к гробу; он встал на колени на песок, яд жжет его ступню, гроб опрокидывается, труп скользит на землю, острые камни режут лицо, гроб ребром падает на колено мертвого ребенка и ломает его. Похоронный кортеж рассыпался, дети убегают, змея свернулась под мышкой ужаленного мальчика, подходит родной отец, поднимает ногу, шпорой давит голову змеи. Родной отец исчезает в волнах, Кмент идет за ним; мать целуется с мужчиной из кортежа, ее блестящие руки сжимают его бедра, его колени раздвигаются, разжимаются, мать смеется взахлеб, кричит в ураганном ветре — солома скользит у них между ног. На утесе солдаты с расстегнутыми ширинками, сидя на скамьях из борделя, ждут Кмента, зовут его к себе. Сонная волна бьет по коленям Кмента.

Дата добавления: 2015-07-17