Глава 25. Когда Аницет вышел из такси у дома под номером 84 по Луизенстраат в Антверпене

Когда Аницет вышел из такси у дома под номером 84 по Луизенстраат в Антверпене, на улице начало моросить. Дом стоял между городской ратушей и рыночной площадью. Здания на этой улице были узкие, в четыре этажа.

Аницет прибыл без предупреждения. Во-первых, у Эрнеста де Конинка не было телефона, а значит, его имя вряд ли можно было найти в телефонной книге. Во-вторых, Аницет должен был учитывать то, что фальсификатор, скорее всего, отказался бы от встречи, если бы заранее узнал о намерениях незваного гостя.

Возле звонка у двери не было таблички с именем. Аницет долго звонил, но ему никто не открывал. Только после того как он нажал на кнопку что есть силы, на третьем этаже открылось окно и из него высунулась шишковатая голова с редкими волосами и длинной белой вьющейся бородой. Аницету показалось, что он уже где-то видел этого бородача.

– Господин де Конинк? – крикнул Аницет, задрав голову.

– Здесь нет никакого Конинка, – резко ответил ему старик и захлопнул окно.

Аницет ладонью вытер с лица капли дождя и оглянулся. В этот момент из дома напротив, с первого этажа, до него донесся женский голос:

– Спросите лучше мастера или Леонардо. Иначе де Конинк не отзовется. Он немного чудной, знаете ли.

Прежде чем Аницет успел задать вопрос, пожилая женщина исчезла за гардиной.

Все это показалось магистру странным, но он не собирался отступать и принялся звонить снова.

Когда бородач высунулся из окна во второй раз, Аницет прокричал:

– Мастер Леонардо, на пару слов, пожалуйста! Мне бы очень хотелось поговорить с вами о вашем искусстве.

В ту же секунду – Аницет едва успел отскочить в сторону – мимо него пролетел с жужжащим звуком какой-то металлический предмет. Приглядевшись, магистр увидел болтающийся на шнурке ключ длиной с ладонь. Аницет воспринял это как приглашение войти. Едва он успел отпереть дверь, как ключ рванулся у него из рук и с таким же жужжанием быстро улетел наверх.

В прихожей было темно. В дальней части пустой комнаты, которая скудно освещалась бра, Аницет заметил лестницу. Она круто уходила вверх и была похожа на куриный насест. Когда Аницет шагнул на первую ступеньку, раздался неимоверный скрип, который по мере продвижения становился все громче и громче.

Наверху к нему вышел тощий старик в красных колготках и средневековом камзоле. Только сейчас Аницет понял, поче му старик показался ему знакомым. Эрнест де Конинк выглядел, как Леонардо да Винчи. По крайней мере, магистру так показалось.

– Приветствую вас, метр Леонардо, – произнес Аницет серьезным тоном, без намека на издевку. – Меня зовут Аницет.

– Вы священник, если я не ошибаюсь! – раздраженно закричал Леонардо. – Я ненавижу вас всех!

– Я не священник, можете мне поверить! – не менее резко ответил Аницет. Под макинтошем на нем был серый костюм и галстук с зеленым узором. Он был удивлен, что старик сделал такой вывод. Конечно, у людей Церкви есть характерные черты, которые выдают род их деятельности – розоватые щеки, полное лицо и фальшивый одухотворенный взгляд. Но Аницет думал, что избавился от этого уже много лет назад. Очевидно, он ошибался.

Чтобы не продолжать спор, Аницет спокойно произнес:

– Хорошо, я готов сказать вам правду. Я был кардиналом Римской курии, но это уже в далеком прошлом.

– Вот видите, у меня глаз наметан, – прогнусавил Леонардо и коротко спросил: – Чего надо?

– Речь идет о плащанице Господа нашего Иисуса из Назарета.

– Ничего не знаю.

– Метр Леонардо! Давайте не будем обманывать друг друга. Мы же оба знаем, о чем идет речь.

Старик, который до этого разговаривал с ним на расстоянии, подошел поближе, и Аницет увидел, как у него подрагивает борода и блестят глаза.

– Вам известно, кто я такой? – осведомился бородач сдавленным голосом.

– Конечно. Вы Леонардо, гений.

Старик застенчиво улыбнулся и разгладил волнистую бороду. В мгновение ока выражение его лица изменилось, и он быстро спросил:

– Кто вы такой? Кто вас послал?

– Как я уже сказал, я был членом курии, меня даже хотели избрать Папой, прежде чем я стал жертвой интриг в Ватикане. Тогда я решился снять сутану и основал братство Fideles Fidei Flagrantes – собрал вместе гениев, разочарованных жизнью. Любой из них – корифей в своем деле. Сейчас эти люди живут в замке на берегу Рейна.

В глазах Леонардо появилась заинтересованность.

– И чего вы хотите от меня?

– Улучшить мир, – кротко ответил магистр.

– Какие высокопарные слова! – В голосе старика зазвучали насмешливые нотки.

Нисколько не смутившись, Аницет пояснил:

– Идея в том, чтобы убрать с этой планеты глупость.

Леонардо подошел к нему почти вплотную, и магистру пришлось отступить на шаг. Он буквально чувствовал, как в го лове старика кипят мысли.

– И какую роль в этом деле должна сыграть плащаница Господа нашего Иисуса?

– Решающую роль. Конечно, только оригинал! – твердо заявил Аницет.

– Что это значит? – Леонардо вдруг начал нервничать. Большим и указательным пальцами он крутил бороду. – На что вы намекаете?

– По заказу курии вы сделали копию Туринской плащаницы.

– Это правда. И что?

– К сожалению, копия настолько хороша, что ее не могут отличить от оригинала.

– Кому вы это говорите! – Леонардо усмехнулся. – Но что привело вас сюда?

– Именно это. Мне нужно знать, как отличить копню от оригинала.

В глазах Леонардо появился лукавый блеск.

– Ну так я вам навру сейчас с три короба.

Аницет оценивающе посмотрел на старика. Потом сказал:

– Я восхищаюсь вашим искусством, метр Леонардо. До этого ни одному человеку не удавалось сотворить такую прекрасную копию плащаницы. Вы первый и единственный. И наверняка останетесь им.

Комплимент польстил старику.

– Хоть один оценил мою работу по достоинству, – пробормотал он.

– Вы… – нерешительно произнес Аницет, – вы самоучка? – Он спросил об этом лишь для того, чтобы поддержать беседу.

– Самоучка? – Леонардо ухмыльнулся. – Вы действительно считаете, что человек может сам осилить такой объем знаний? – Старик сделал широкий жест рукой, указывая на картины и скульптуры, заполнявшие студию на втором этаже.

Аницет бегло осмотрелся. Громадные потолочные балки, казалось, давили на голову. На стенах висели многочисленные полотна: картины святого Иеронима, незаконченный холст «Поклонение волхвов», «Мадонна в гроте», «Портрет музыканта» – их оригиналы соответственно находились в Ватиканском музее, в Уффици, в Лондонской Национальной галерее, в Амброзиане и Милане. Здесь же были глиняные копии различных скульптур, планы и рисунки оптических и механических приборов. А еще десятки листов с зеркальной печатью. Все это находилось в безобразном беспорядке.

– Нет, – снова заговорил Леонардо, – мой учитель не кто иной, как Андреа дель Вероккио. – Вероятно, старик заметил скептический взгляд Аницета и добавил: – Вы же мне верите?

– Почему я должен усомниться в том, что вы мне говорите, метр Леонардо? – ответил Аницет. Он даже не подозревал, что своей ложью обманет доверие Леонардо.

– Люди здесь считают меня сумасшедшим, – продолжил старик и скривился, как будто даже упоминание об этом вызывало у него боль. – Вы же не хотите признать, что я и есть Леонардо, человек из деревни Винчи близ Эмполи, который умер 2 мая 1519 года в замке Клу близ Амбуаза и похоронен в церкви Святого Флорентина? Вы же не верите в реинкарнацию?

– Я не последователь орфизма и не пифагориец, но когда я смотрю на ваши работы, мое представление о трансмиграции души меняется. Мне кажется, в вас воскрес Леонардо да Винчи.

Эти слова пролили бальзам на душу старика.

– Меня считают фальсификатором или копировщиком, когда я иногда продаю картины. При этом я ни разу в жизни не был в Лувре, а Уффици не видел даже издалека, не говоря уже о Ватикане и Риме. Копии или подделки! Не смешите меня! Как я могу сам себя скопировать или подделать? Вот у этой, – горячился Леонардо, показывая на «Мадонну в гроте», – вот у этой картины есть уже три версии: одна висит в Лондоне, в Национальной галерее, вторая – в Париже, в Лувре, а вчера я закончил третью. Так неужели я фальсификатор?

– Конечно нет, метр Леонардо!

Старик подступил к Аницету и прикрыл рукой рот, будто хотел поведать какую-то тайну.

– Большинство людей – глупцы. А во главе глупцов стоят клоуны, которые называют себя докторами и профессора ми, – заявил он. – Все они думают, что могут судить об искусстве, хотя сами никогда в жизни не брали в руки кисть. Об искусстве литья уж и говорить не приходится. Они признали мою «Мону Лизу» самым значительным произведением искусства в мире. При этом я написал портрет госпожи Джоконды из Флоренции за три дня, потому что даме нужен был подарок на день рождения мужа, господина Франческо. Самое значительное произведение искусства! Не смешите меня!

– С вашего позволения, метр Леонардо, смею утверждать, что это действительно величайшая картина.

– Ну да, конечно. Сегодня я бы написал ее намного лучите. Хотя…

– Хотя?..

– Знаете, в последние годы у меня все больше пропадает охота рисовать. Будущее не принадлежит искусству, оно принадлежит науке. Архитектура, механика, химия и оптика изменят мир больше, чем это сможет сделать искусство.

Пока Леонардо проводил экскурс в историю искусств, Аницет думал, как вернуть разговор в нужное ему русло, к теме плащаницы, не рассердив при этом старика, который возомнил себя воскресшим Леонардо да Винчи.

Но Конинк неожиданно сам сменил тему.

– Теперь вы меня, вероятно, спросите, почему я взялся за такую работу, как подделка Туринской плащаницы, – сказал он. – Я хотел бы ответить вопросом на вопрос.

Аницет с интересом посмотрел на Леонардо.

Тот усмехнулся и после, казалось, бесконечной паузы спросил:

– Вы бы выбросили полмиллиона евро на ветер?

– Полмиллиона?

– Да, полмиллиона! – запальчиво воскликнул Леонардо. – Да еще из церковной кассы! Вообще-то, меня привлекает вызов – сделать невозможное.

– Я понимаю, о чем вы говорите. Речь идет о копии плаща ницы, которая могла бы пройти научное исследование.

– Да, хотя бы поверхностное. Детальный анализ она бы, естественно, не прошла. Таким было задание кардинала Моро. М не понадобилось много времени, пока я не сообразил, что происходит на самом деле. Мне стало ясно, что для руководства Ватикана копия играет намного большую роль, чем оригинал.

Аницет уверенно кивнул.

– А вам известна причина, почему Моро и курия ценят ко пию больше, чем оригинал?

– Скажем так: у меня есть некоторые предположения. Виа чале я ничего не понимал. Я думал, что святошам нужна копия для выставочных целей или для чего-нибудь подобного. Может, они опасались, что оригинал украдут или сделают предметом вымогательства. Люди хотят верить в Иисуса из Назарета, хотят верить, что он сын Бога, поэтому плащаница и является бесценной реликвией.

Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, словно оценивая, насколько каждый из них может доверять другому. Первым усомнился Аницет: стоит ли ему принимать разглагольствования старика за чистую монету? В конце концов, у бородача были явные признаки параноидальной шизофрении. Это заболевание нередко встречается у одаренных людей.

А Леонардо непонятно почему все же доверял чужаку. Может, у него возникло ощущение, что его слова воспринимаются всерьез.

– Мне было бы очень интересно узнать, – осторожно начал Аницет, – как вам удалось сделать копию предмета, о котором все эксперты говорят, что его подделать нельзя. Это невозможно сделать, потому что еще никто не смог объяснить, каким образом на плащанице проявляется отпечаток. Я изучил много литературы, но все теории кажутся мне крайне неубедительными. И что еще осложняет попытку объяснить столь загадочное явление, так это факт, что изображение Иисуса из Назарета проявляется на негативе фотографий плащаницы и на рентгеновских снимках тоже.

– Кому вы это говорите! – Леонардо с пониманием улыбнулся. – Изображение человека на плащанице мир увидел только в 1898, когда полотно впервые сфотографировали на пластиночный фотоаппарат. На негативе вдруг проявилось изображение человека с надприродными возможностями.

– Надприродными возможностями? Метр Леонардо, объясните мне это поподробнее.

– Для начала давайте вспомним, что речь идет не просто о мертвом человеке, который был завернут в плащаницу, а о Спасителе и Боге, которого ждали тысячелетия. Именно поэтому я не сомневаюсь, что этот человек, или Бог, или кто там еще об ладал надприродными возможностями. Я думаю даже, что См нею исходило своего рода свечение, которое и вызвало затем пения на плащанице.

– Смелая теория, метр Леонардо! Но у вас ведь есть и другие смелые теории. Если я не ошибаюсь, вы еще пятьсот лет назад изобрели парашют и подводную лодку…

– Да, и люди объявили меня сумасшедшим. Тогда при дворе герцога Миланского у меня было самое продуктивное время. Одновременно с этим мне пришлось пережить наиболее жестокие нападки Церкви. В конечном счете у меня не осталось другого выхода, как делать свои записи зеркальным шрифтом, чтобы не попасться первому встречному монаху-доминиканцу. А зеркала в то время были редким и дорогим предметом, обычным людям из-за тщеславия было даже запрещено пользоваться этой дьявольской штукой. Из ностальгии, да и потому, что мне трудно переучиваться, я до сих пор пользуюсь этим приемом.

– Вы говорили о сиянии, которое оставило следы на плащанице.

– Совершенно верно. Сегодня я даже уверен в том, что это единственное возможное объяснение. К тому же химические анализы показывают, что это не краска. Следов красящих пигментов обнаружить не удалось. Были попытки завернуть в подобное полотно человека, предварительно намазав его соединениями битума. Результат был однозначный: отпечаток получался искаженным и даже близко не походил на изображение на плащанице. Если смотреть на оригинал, может сложиться впечатление, что видишь черты лица умершего.

– Тем больше я восхищаюсь вашей смелостью – взяться за копирование плащаницы. Вы меня заинтриговали. Вы не хотите раскрыть свою тайну или хотя бы намекнуть, как вы это сделали?

Старик энергично замотал головой, и его борода стала подрагивать в такт интенсивным движениям.

– Я подписал договор, по которому, кроме вечного проклятия, возлагается обязательство вернуть Церкви полмиллиона евро, если я хоть словом обмолвлюсь кому-нибудь об этом.

– Так уж случилось, что вы все-таки нарушили этот договор, метр Леонардо. Но вы можете полностью доверять мне. По возвращении в замок Лаенфельс я никогда больше не вспомню о сегодняшней встрече.

Леонардо колебался несколько секунд, потом кивнул Аницету и сказал:

– Идите за мной!

Наверх вела еще одна лестница. Леонардо перепрыгивал через ступеньки и при этом демонстрировал такую ловкость, что Аницет засомневался в возрасте старика Магистр едва успевал за ним.

Наверху располагалась такая же, почти пустая, комната В ней было только самое необходимое для лаборатории. Вдоль стен выстроились стеклянные шкафы, перед окнами, которые выходили на улицу, стоял стол для экспериментов. Прожекторы под потолком напоминали те, что обычно используются в фотостудиях. Пол и высокие стены были выложены белой плиткой. Как и мастерская, лаборатория занимала весь этаж.

В глаза бросался большой черный куб справа у стены: примерно два с половиной метра в длину и столько же в ширину.

Леонардо несколько секунд наслаждался растерянностью Аницета, потом улыбнулся и как бы между делом бросил:

– Камера-обскура, я изобрел ее еще пятьсот лет назад. Возможно, вы об этом слышали. Простое и в то же время удивительное чудо природы. Это, конечно, несколько громоздкий экземпляр, но для моих целей – в самый раз. Я хочу вам кое-что показать.

Он открыл едва заметную узкую дверь в куб и пригласил Аницета:

– Вам не нужно бояться. Но если вы действительно хотите знать, как я изготовил копию плащаницы, тогда вам нужно пройти эту процедуру.

Едва Аницет вошел в камеру-обскуру, Леонардо захлопнул дверь.

Внутри царила абсолютная тишина. Будто откуда-то издалека Аницет слышал, как Леонардо включил прожектор на потолке, но ничего не увидел. Старик тем временем снял одежду, по том вытащил из передней стенки камеры пробку, которая находилась точно посередине, и, совершенно голый, стал у белой степы, прикрывая срам правой рукой. Левой рукой он взялся за правое запястье. Ноги стояли параллельно, как у мумии.

С минуту Леонардо стоял с закрытыми глазами абсолютно неподвижно. Он знал, что в это время происходило в темной камере.

Пораженный, просто шокированный, что случалось с ним нечасто, Аницет смотрел на изображение, появившееся слева от пего. Луч света, проходивший сквозь отверстие, проецировал на белой льняной ткани блеклую картинку. И чем дольше он смотрел на голову человека на проекции, тем больше понимал, что этот образ полностью совпадает с тем, который был на плащанице.

Будто парализованный, Аницет вывалился из камеры. Не обращая внимания на наготу Леонардо, он взволнованно закричал:

– Вы волшебник, метр Леонардо! Вы маг и чародей! Да вы просто великолепный!

Пока старик одевался, Аницет все качал головой, словно не мог поверить своим глазам. Наконец он спросил:

– Но как вам удалось перенести свое изображение на ткань?

Леонардо усмехнулся. И после паузы с улыбкой сказал:

– О, это было самой трудной частью моего предприятия. Но я смутно припомнил запись, которую я сделал пятьсот лет назад и которая сегодня утрачена. Благодаря ей я нашел решение, как удержать изображение из камеры-обскуры и перенести его на ткань. Вы не могли бы проследовать за мной?

– Ну конечно! – с готовностью произнес Апицет.

– Я знал, – продолжал Леонардо, – что при этом нужно использовать серебро или золото. Я проводил эксперименты с этими металлами и через несколько недель получил поразительные результаты: при растворении золота и серебра в серной кислоте получается сульфат меди Ag2SO4. Если пропитать ткань этим раствором, то она при высыхании становится светочувствительной, правда, слегка, как и пленка для фотоаппарата.

– И вы сами стали моделью для изображения Иисуса из Назарета.

– Ради бога, не напоминайте мне об этом! Мне пришлось неподвижно стоять шестнадцать часов под палящими прожекторами. И в конце концов все оказалось напрасно: лампы находились слишком близко, и на расплывчатом негативе изображение получилось светлее, чем на оригинале.

– То есть все нужно было начинать с нуля!

– Было бы неплохо. Но материя, которую мне привез Моро, была в единственном экземпляре. Полотно было соткано в четырнадцатом веке, с таким же переплетением нитей, как на Туринской плащанице – рисунок в елочку, выполненный техникой «три к одному». Это значит, что при переплетении уток вначале проходит под тремя нитями основы, потом – над одной нитью основы и так далее. Обычный вид ткани, которому несколько тысяч лет. Одному Богу известно, откуда у Моро оказалась эта материя.

– И как же вам удалось увеличить контрастность картинки? Насколько мне известно, никто из экспертов, которые видели плащаницу, не выразил сомнений в подлинности предмета, хотя это была выполненная вами копия.

Леонардо повернул руки ладонями вверх и ответил:

– В жизни часто бывает, когда кажется, что все кончено, и тогда на помощь приходит случай. В то время я как раз писал автопортрет. Как вы знаете, в живописи важную роль играют яйца. Ранние итальянские мастера смешивали краски пополам с желтком. Белок, так называемая альбуминовая основа, долгие годы служил грунтовкой. А крепко взбитый белок использовался как основа при золочении. Из любопытства я решил написать автопортрет, используя вареные яйца. Я, должно быть, извел их около сотни. Но все попытки сделать цвет более телесным (я рисовал себя нагишом) провалились. Разочаровавшись, я съел добрую дюжину яиц, приправив их солью и перцем, а еще дюжину расшвырял по стенам. И одно из них случайно упало на светлую копию плащаницы.

– Боже! Вы наверняка испортили драгоценную копию!

– Испортил? Нисколько. Место, на которое попало яйцо, через три дня приобрело такой же оттенок, как и оригинал. Феномен заключается в образовании тонкого поверхностного слоя сульфата серебра и сульфида диводорода.

– Гениально, метр Леонардо, действительно гениально! Но ведь была еще проблема с созданием прожженных мест и следов крови.

– Вот еще! – снисходительно произнес старик. – Как раз это беспокоило меня меньше всего. Чтобы воссоздать обгоревшие следы от 1532 года, когда плащаница побывала в пожаре в капелле замка Шамбери, я воспользовался простым старым утюгом на углях. Остальное доделал натрия полисульфид, который окрасил ткань, доведя желтый цвет до коричневого. А что касается капель крови, тут был только один выход: кровь голубя, которая под действием кислоты стареет быстрее, чем муха-однодневка.

Аницет надолго задумался. Наконец, сделав глубокий вдох, спросил:

– Метр Леонардо, можно ли допустить, что оригинал Туринской плащаницы возник таким же способом?

Лицо старика скривилось в гримасе, от злости на лбу появилась глубокая морщина.

– Послушайте, – веско произнес он, – если кто-то и есть на земле, кто может подтвердить подлинность плащаницы, так это я. И я вам говорю, что в эту ткань примерно две тысячи лет назад был завернут человек, который обладал надприродными способностями. А то, был ли этот человек жив, мертв или казался мертвым, был ли он сыном Бога или бродячим проповедником, которых в то время встречалось немало, – это уже другой вопрос. Вопрос веры. Мое дело – искусство, но не вера. Факт остается фактом: ткань, которая служила мне образцом, такая же подлинная, как моя «Мона Лиза» в Лувре. Тот Иисус не был получен с помощью камеры-обскуры. Я ее изобрел лишь спустя полтора тысячелетия. И только с помощью этого изобретения можно изготовить правдоподобную копию, которая выдержит любую проверку.

– Простите, что я сомневался, – примирительно сказал Аницет, – но меня привел к вам именно вопрос подлинности.

Леонардо беспокойно заходил по комнате взад-вперед. Напрасно Аницет старался понять, что творится в голове у старика. Вдруг в дверь позвонили. Леонардо бросил на Аницета вопросительный взгляд.

– Вы ждете гостей? – осторожно поинтересовался Аницет.

Леонардо отрицательно покачал головой.

– Пойдемте, я выведу вас наружу. Будет лучше, если вас здесь никто не увидит! – С этими словами он прошел к лестнице и жестом велел Аницету поторапливаться.

Едва они спустились по двум лестницам, как колокольчик зазвонил снова. Достигнув первого этажа, Леонардо открыл узкую деревянную дверь. Она вела на задний двор.

– Идите направо, – шепнул старик, – там вы увидите узкий переулок, который выходит на Луизенстраат.

Еще раз зазвонил дверной колокольчик, теперь уже нетерпеливее.

– Можете прийти завтра, – тихо сказал Леонардо. – Я готов рассказать вам кое-что важное. Заходите с черного хода! – предупредил он напоследок и запер дверь во двор.

Когда Аницет вышел на улицу, он заметил черный лимузин, которого раньше не было. Ему сразу бросился в глаза необычный автомобильный знак: CV-5. Машина из Римской курии.

Дата добавления: 2015-07-17