Воскресшая традиция

Если кожа на лице покрывается беспорядочной сеткой морщин; если шевелюра, редея, отступает под нати­ском аванпостов надвигающейся лысины; если утром вместо бодрой зарядки производится массаж ноющей поясницы; если живот в своем неудержимом росте раз­двигает узкие рамки брюк, заставляя менять ремень на подтяжки, – это значит, что мужчине исполнилось или скоро исполнится пятьдесят лет.

Эти приметы как нельзя лучше подходили Василию Ивановичу Гамову, управляющему строительным трес­том. Недавно ему пошел шестой десяток, и никогда Ва­силий Иванович не ставил на исходящей бумаге печать столь же ясную, какую годы оставили на его лице и фи­гуре.

Прежде чем начать рассказ, необходимо сообщить, что у Василия Ивановича, как это и положено всякому уважающему человечество мужчине, была семья. Лет тридцать назад молодой десятник-строитель Вася Гамов сумел доказать счетоводу Наташе Вихровой, что его любовь к ней ни с чем не сравнима. Правда, Петя Соловьев доказывал то же самое, но делал это без должного пафоса, и через некоторое время на вопрос, как ее фамилия, Наташа, почти никогда не ошибаясь, отвечала: «Гамова».

Несмотря на то что через год-два Василий Иванович уже без труда подбирал сравнения для своей любви к молодой жене, семейный союз оказался счастливым. По мере роста супружеского стажа росла семья, и к описываемому времени она включала в себя двоих сы­новей, поразительно напоминавших десятника Васю Гамова, и младшую двадцатилетнюю дочь, как две кап­ли воды похожую на счетовода Наташу Вихрову.

Когда дочь родилась, Наталье Петровне было трид­цать лет. Следовательно, теперь ей… Пощадим, однако, женское самолюбие и не будем подводить итог. Скажем толь­ко, что она моложе мужа на не­сколько месяцев, и эти месяцы, столь значительные при срав­нении младенцев, не помогут определить разницу в возрасте пожилых людей.

Тридцать лет, среди которых было немало бурных, про­шлись по Наталье Петровне своими равнодушными грабля­ми. Она осталась милой, весе­лой и симпатичной, но морщи­ны, седые волосы и другие по­путчики бегущего куда-то вре­мени лучше всякого метриче­ского свидетельства говорили о том, что Наталье Петровне… скажем прямо, пятьдесят лет.

Дело началось с того, что Галина Войкова, техник произ­водственного отдела, была вы­звана к управляющему.

– Что это такое, товарищ Войкова? – Василий Иванович ткнул пальцем в лежащую пе­ред ним сводку.

– Это цифра, Василий Иванович, цифра два, – разъяснила Галина, пожимая плечами.

– Благодарю вас. Эта цифра довольно точно определяет, какую оценку вам нужно по­ставить за вашу работу. О чем вы думаете в рабочее время?

Здесь Василий Иванович взглянул на Галину и встре­тился с глазами такой порази­тельной голубизны, что у него перехватило дух. Он раньше никогда не замечал, что у Вой­ковой такие красивые глаза. Да и вся она, смущенная, рас­терянная, была очень хороша.

– Гм… ладно, идите. И смотрите, не делайте более ошибок… Галина.

С этого началось.

Утром следующего дня Наталья Петровна была по­ражена: Василий Иванович делал зарядку. Он, громко сопя, размахивал руками, нагибался, с трудом доставая пальцами до колен, и приседал, вставая с таким тру­дом, словно на плечах у него было пианино.

– С твоим сердцем! – ахнула Наталья Петровна. – Немедленно перестань!

Василий Иванович отдышался и вместо ответа запел прокуренным баритоном:

– «Чтобы тело и душа были молоды, были молоды…»

Наталья Петровна смеялась и разводила руками.

Отныне Василий Иванович приходил на службу за десять минут до начала работы. Зайдя в кабинет, он быстро снимал пальто и опасливо, как растревожен­ный школьник, стыдившийся первого чувства, чуть-чуть раздвигал шторы. И когда проходила Галина, сердце у него билось, как когда-то при виде Наташи. Правда, тогда оно стучало мощно и ритмично, а те­перь – лихорадочно, иногда с мучительными спазма­ми, как мотор в старом, заслуженном «газике».

В тресте заметили, что Василий Иванович подобрел. Раньше, бывало, когда управляющий выступал на со­брании, провинившиеся знали, что сейчас они будут подвергнуты бичеванию, клеймению и сожжению на медленном огне.

Теперь все изменилось. Будто на бушующие волны вылили бочку тюленьего жира. Перестала при звуке го­лоса Василия Ивановича качаться люстра, из глаз исчез зловещий отблеск начищенной стали, а виновники «пропесочивались» теперь столь мягко, будто крупно­зернистый песок превратился в бархатный крем.

Но причины никто не знал. Василий Иванович тща­тельно замуровал в своей душе это внезапно вспыхнув­шее чувство, и единственный человек, посвященный в его любовные томления, был Василий Иванович. Но не пятидесятилетний Василий Иванович, образцовый семьянин, обладатель округлого живота, ишиаса и рев­матизма, а какой-то совсем другой. И хотя он сидел внутри настоящего Василия Ивановича, он был значи­тельно моложе, смелее и эгоистичнее, этот двойник. По малейшему поводу он вступал в спор с Василием Ивановичем и доказывал, что именно он-то и является настоящим.

Первый спор у них произошел из-за притчи, кото­рую Василий Иванович где-то читал. В притче говори­лось: «Старик паломник узнает дорогу в обетованный край, где бьет волшебный источник. Входят в источник седовласые старцы, а выходят румянощекие и белозу­бые юноши. Узрел старик это чудо, и вспыхнула в нем жажда молодости. Он уже было сбросил с себя испод­нее и, дрожа от нетерпения, приблизился к источнику, но вдруг был поражен мыслью: ведь старая жена его не узнает! Кряхтя, оделся старик и пошел за своей стару­хой, чтобы вместе с ней окунуться в волшебную влагу. Не пришлось супругам омолодиться: старик забыл до­рогу к источнику».

Двойник. А ты, Василий Иванович, пошел бы за своей Наташей?

Василий Иванович. Конечно! Эх, как хоро­ша была она, Наталья Петровна…

Двойник (иронически). Была… В том-то и дело, что была. Не криви душой, испугался бы, что забудешь дорогу. Сам бы сначала выкупался!

Василий Иванович. Ну а потом все равно пошел бы за Наташей!

Двойник (вкрадчиво). А если бы по дороге встре­тил Галину?

Василий Иванович (смущенно). Гм… ты чего от меня хочешь? Чтобы я пошел на поклон к этой дев­чонке? Да ведь она надо мной смеяться будет!

Двойник (многозначительно). Кто знает! Брюхо у тебя, Василий Иванович, опадает, еще месяц заряд­ки—и появится что-то вроде талии, бриться ты начал каждый день. Попробуй!

Василий Иванович. Что попробовать?

Двойник (на ухо). Понемногу завлекай девчонку. Провожай домой, подарок сделай. Намекни на свое чувство, понял?

Василий Иванович (возмущенно). Так вот че­го ты от меня хочешь, негодяй! Пошел прочь!

Двойник (обиженно). Ну что ж, уйду. Только все равно меня позовешь, старый осел.

И Василий Иванович звал. Однажды двойник на­шептал ему интересную мысль, и Василий Иванович, сдавшись, начал нехитрую интригу.

Несколько работников треста занимались на вечер­нем отделении строительного института. Учиться, ко­нечно, было нелегко, и по отдельным предметам сту­денты отставали. Василий Иванович доподлинно знал, что Галина плачет над «сопротивлением материалов», как раз над тем предметом, в котором он был признан­ным в тресте авторитетом.

Призыв управляющего помочь отстающим поддер­жали все. Галину, конечно, прикрепили к Василию Ива­новичу, который, поломавшись для виду, согласился.

Интрига удалась, и два часа в неделю после работы Василий Иванович совершенно легально был наедине с Галиной. После занятий он провожал ее домой, что было легко объяснить, ибо жили они почти рядом. И всю дорогу блистал остроумием, рассказывал интерес­ные истории, в которых как бы невольно раскрывались его весьма симпатичные качества.

Галина была в восторге. Ей впервые пришлось встретить такого занимательного собеседника… Она сравнивала Василия Ивановича со знакомыми молодыми людьми, и эти ребята с их псевдовеселостью и спортивными увлечениями меркли перед ним, как све­чи перед прожектором. Она даже призналась себе, что немножко влюблена в этого блестящего пожилого че­ловека, который, когда начинал говорить, казался при­влекательнее и моложе ее сверстников.

…Раньше недели мирно текли одна за другой, в по­рядке живой очереди. Каждый день был похож на пре­дыдущий, и лишь воскресенья были оазисами среди этого бесконечного разнообразия времени, аккуратно нарезанного на календарные дни. И праздники, конеч­но, несколько раз в году.

Теперь праздник был раз в неделю, в пятницу. Все остальные, длинные и серые, дни были прелюдией к пятнице, когда Василий Иванович давал очередной урок сопромата, остроумия и житейской мудрости.

Отношения с двойником понемногу налаживались. Правда, после пятницы двойник несколько дней под­вергался нападкам, упрекам и даже иногда изгонялся. Но по мере приближения заветного вечера он вел себя все нахальнее, а в пятницу обращался с Василием Ива­новичем, как с мальчишкой. В этот день он был хозяи­ном положения.

– Ты серьезно продвинулся, – чревовещал он, – будь же решительнее, смелее!

И Василий Иванович сдался снова.

В году есть день, когда женщины особенно остро ощущают свою принадлежность к нежному полу, когда они приветливо смотрят на изнывающих в очередях мужчин и пожинают во всевозможных видах вполне за­служенные ими лавры.

Когда-то, много лет назад, Василий Иванович в этот день, 8 Марта, делал жене подарок, покупал билеты в театр и после спектакля ехал с ней в ресторан. Но это было давно, так давно, что даже сама Наталья Петров­на забыла об этой традиции.

Теперь он решил эту традицию воскресить. Все дол­жно было остаться по-прежнему. Кроме одной детали.

Под каким-то предлогом Василий Иванович вызвал Галину в кабинет, поздравил с праздником и протянул ей изящный футляр.

– Моей способной и очень милой ученице, – ска­зал он, широко улыбаясь.

В футляре лежала дорогая брошь.

– Я не могу принять этот подарок, – сказала Гали­на, покраснев, – он слишком дорогой. Зачем это, Ва­силий Иванович?

– Это бирюза, – сказал Василий Иванович, – она такая же голубая, как ваши глаза. Видите, даже рифму­ется. Кстати, Галя, помните, вы мечтали полюбоваться Улановой в «Ромео и Джульетте»?

– Помню, – прошептала Галина, видя, что Васи­лий Иванович достает из кармана два билета.

– Вот ваш билет на сегодня. Я рад, что могу доста­вить вам это удовольствие. То есть удовольствие доста­вит Уланова, я, как вы понимаете, в партии Джульетты был бы значительно менее эффектен.

Галина смущенно улыбнулась.

– Благодарю вас, вы очень добры.

…Придя в театр, Василий Иванович первым делом зашел в буфет и выпил для храбрости бокал шампан­ского. Он ждал и боялся предстоящей встречи. Сегодня на его жизненном пути может появиться новый зигзаг. Ведь согласилась же она принять от него дорогой пода­рок! Итак, сегодня он выяснит ее отношение к себе. Сегодня… Василий Иванович выпил еще один бокал и направился в зал.

Найдя шестой ряд, он начал продвигаться вперед, боясь поднять глаза.

Грудь сжимало, ноги отяжелели, и он почувствовал себя очень старым и дряхлым. Еще один шаг – и взор его застыл на дорогой бирюзовой броши. Он смотрел на нее остановившимся взглядом, как смотрят на ша­рик, зажатый в руке гипнотизера.

Он сразу узнал эту брошь и узнал платье, к которому брошь была приколота.

Он наконец поднял глаза и встретился со смею­щимся взглядом жены. Это, конечно, была она, сомне­ваться было чудовищно глупо. И все же это было неве­роятно.

– Ты уже промочил горло, Вася? – услышал он ее ласковый шепот. – Дождаться ресторана не мог? А я, признаться, не ожидала, что ты на старости лет вспом­нишь про нашу прежнюю традицию! Глазам своим не поверила, когда эта милая девушка из треста принесла мне билет и брошь. Сказала, что ты занят и придешь прямо в театр. А за брошку спасибо, как раз к этому платью.

Василий Иванович сел на место и кивнул головой. С минуту он молчал, затем нагнулся к жене и сказал:

– А ты, Наташа, права, зарядку я брошу делать.

С моим сердцем – и такую зарядку!

Дата добавления: 2015-07-17