У мертвых попугаев не бывает ангины

Был тихий и светлый вечер. Крыши, облизанные закатом, казались мягкими, как плавленый сырок. Природа благоденствовала. Голуби ворковали. Листики зеленели. Трава была привычно вытоптана установщиками табличек «По газонам не ходить». Коты выясняли, кто будет крышевать дворовую территорию. В общем, летняя идиллия а ля Московия.

Зозо Буслаева, заперевшись в ванной, включила воду и, перекрикивая рев кранов, говорила по телефону с очередным претендентом на ее руку и сердце, а заодно на печень, селезенку и другие внутренние органы. Когда же и на этот раз ничего не сложилось, она с чувством хлопнула дверью и вышла в комнату, где Хаврон играл в дурака с Даф. Оба жульничали. Хаврон передергивал и таскал карты из отбоя, а Даф подзеркаливала и магией превращала крести в пики. В результате счет был примерно равный.

Зозо встала рядом, искря и плавясь, как поломанный зарядник от мобильника.

— Ну и?.. Что за жизнь! Гадская жизнь! — сказала она громко и с большим чувством, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Зойка, не торчи тут! Ты не гармонируешь с моей антикварной мебелью, — зевнул Эдя. — Ты того... садись лучше в дурака играть. Играем на бутерброды: кто проигрывает, бежит трусцой на кухню, делает бутерброды с колбасой и притаскивает в комнату!

Это было коварное предложение. Эдя еще утром просек, что колбаса закончилась. Следовательно, проигравшему предстояло бежать не только на кухню, но и в магазин. Однако об этом хитрый Хаврон, понятное дело, пока не упоминал.

Зозо не слушала брата. Она была возмущена и нуждалась в совместной ненависти и негодовании против гадского мужского племени.

— Нет, Эдя, ты прикинь! Паразит какой, сволочь!.. И бывают же такие!.. — сказала она.

— А чё такое-то?

— Да там, один. Мы с ним вчера познакомились, а сегодня он у меня уже денег занять пытался! Разумеется, я его чисто на автомате отшила, — сказала Зозо.

— Кто это был? Снова Огурцов-Помидоров? — спросил Эдя. Он давно уже махнул рукой на всех поклонников Зозо, раз и навсегда решив не перегружать память.

— Нет. Другой парень. Вадик зовут. Фамилии не помню. Тот одноразовыми полотенцами торговал, а этот банк охраняет.

— Чокнуться можно! — хмыкнул Хаврон. — Занятный кадр! Банк охраняет, а денег нету. Я тоже одного такого олуха знал. Поваром работал и врал, что ему лопать на работе не дают. Кто ж тебе давать-то будет: сам возьми и лопай!

— Эдя, ты циник!

— Не-а. Какой я циник? Меня просто в детстве сглазили, — сказал Хаврон.

Дафна зорко посмотрела на него из-за веера карт.

— А ведь правда, — проговорила она.

— Чего правда?

— Про сглаз. У тебя штопорный, плохо затянувшийся удар в центр ауры... Ты часом с Мефодием ни когда не ссорился? Хотя тут, пожалуй, не его работа. Тут другое. Знакомой старухи с глазами разного размера у тебя не было? — спросила она загадочно, считывая с ауры Хаврона то, что было сразу ясно для любого стража.

— Не было. И вообще не отвлекайся. Тебе две карты брать! — нетерпеливо сказал Эдя.

— А ведь была! Была старуха! — вдруг воскликнула Зозо. — Эдя, помнишь, когда мать ногу сломала, нам с тобой брали на лето няньку? Ты доставал ее все время, а она на тебя шипела!.. Ну помнишь, читать она еще не умела, и очки у нее были такие страшные, выпуклые, затемненные... Мне казалось, что они похожи на глаза стрекозы.

— А, придурочная эта, которая моего попугая убила... Не вспоминай о ней! Даф, ходи или сливай керосин! — поморщился Хаврон.

— Не убивала она твоего попугая! Он сам умер! Ты вообще ничего не можешь помнить — тебе было три года! — заспорила Зозо.

— А мне плевать: три или тридцать три! Я все помню. Нянька стоит у клетки, смотрит на попугая, а тот вдруг брык — и готов. Отбросил, короче говоря, клюв и перья. Я как заору, кинусь на няньку и кулаками ее по ноге, а она меня за плечи схватила, очки сдернула и смотрит на меня жутко так..

Дафна подалась вперед. Колокольчик ее интуиции зазвонил.

— И что потом? — спросила она.

— А ничего потом... Суп с котом и компот с потрохами. Я все время визжал, смотреть на нее не мог, и мать няньку прогнала. И вообще, не затыкайте пальцем мой вербальный фонтан. Не мешайте мне бредить!

— Что, просто прогнала? Ничего не стала выяснять? — разочарованно спросила Даф.

Хаврон махнул рукой.

— А ты чего ожидала? Что приедут две дивизии экстрасенсов расследовать смерть попугая, оцепят район и будут выслушивать бредни трехлетнего мальчишки? Это у меня сейчас с выражением своих мыслей все в норме, а тогда слова заканчивались после второго вяканья.

— Очки... — протянула Даф, ощущая, что вот-вот вспомнит. — Птица... Затемненные очки...

— Опять двадцать пять! Пристала со своими очками! Нужны очки — застрели окулиста. Ограбь оптику! — раздраженно сказал Хаврон.

— Не в том дело. Ты сказал, что она сдернула очки. Так?

— Что он там помнит, козявка эта? — встряла Зозо. — Да, нянька все время в темных очках ходила. Да же вечером. Она говорила матери, что у нее редкое заболевание хрусталиков.

— Да уж, да уж... Знаю я таких! Профессиональная болезнь снайперов... Ничего не видят, ничего не слышат — а потом бабах: сочиняй загробную речь, — проворчал Хаврон.

Зозо дотронулась до его руки.

— Эдя, не нервничай! Ты всегда нервничаешь, когда об этом говоришь!

Хаврон швырнул карты на одеяло.

— Кто нервничает? Я? Я не нервничаю, я психую! А ты как хотела? Мне раз в месяц обязательно снится, как эта старуха смотрит на меня, сорвав очки. И знаешь что: зрачков-то у нее не было, тю-тю... Тогда-то я не мог матери объяснить, только плакал и понимал, что что-то не так. А теперь понял: НЕ БЫЛО ЗРАЧКОВ! Совершенно!

Даф быстро коснулась руки Хаврона.

— Зато были две семиугольные красные искры... Так? И они медленно вращались, как зубчатые колеса. Приковывали к себе. Ты не мог отвести взгляд. Ты ощущал себя так, как если бы это были ножи мясорубки, которые пытаются затянуть тебя внутрь. Твое сознание дробилось. Было мерзко и скверно. Тебя словно рассекли на сотни людей, каждый из которых был тебе ужасно неприятен, — подсказывая, произнесла она. Эдя провел рукой по лицу.

— Откуда ты знаешь, как все было? — с беспокойством спросил он.

— Откуда надо — оттуда знаю, — уклончиво сказала Даф. Она нервничала, как молодой сапер, который разгреб вспаханную землю и увидел первую в своей жизни настоящую мину. — Слушай, а эта ведьма ничего тебе не говорила? Ничего не внушала? Ну вспомни, а! Ты должен вспомнить.

— Да ничего я не помню: говорила — не говорила! Стоит мне об этом подумать, голова взрывается! — огрызнулся Хаврон. — И вообще, что за допрос без повестки? Поселилась у нас: лежи — болей! Будешь приставать, я тебе банки поставлю. Трехлитровые.

— Нетушки! Не надо банок! Меня и так шарфом чуть не задушили! — отказалась Даф, отгораживаясь от Хаврона хмурым Депресняком.

Шея Даф была обмотана шарфом. Более чем странный наряд для июльской жары. Но Эдя был уверен, что лучшего лекарства от ангины в природе не существует. К тому же, в отличие от аспирина, шарф по-определению был многоразового использования и за него не надо было платить, как за всякие фервексы. Это корыстный и многоопытный Хаврон тоже принял во внимание.

«Ага... — соображала Даф. — Что-то проясняется. Значится так: это семейство сталкивалось с потусторонними существами еще до рождения Мефодия. Скорее всего странная старуха была полуночная ведьма из оживленных мраком мертвецов. У них патологическая ненависть к птицам и непереносимость света. Осталось понять, что нужно было полуночной ведьме от маленького Эди двадцать пять лет назад. Магических способностей у Хаврона нет и не было. Кровь полуночные ведьмы не пьют. Биовампиризм? Более вероятно, но тоже не катит. Тут что-то другое».

Тем временем Зозо отправилась на кухню и грустно вернулась, держа в одной руке заварной чайник, а в другой его блестящую крышку.

— Все плохо. В холодильнике только дурно пахнущий маргарин. Кто-нибудь хочет чай второго созыва на седьмой лени? — спросила она.

— Что, и нормальной заварки уже нет? Куда катится человечество? — фальшиво простонал Хаврон, знавший обо всем еще с утра.

Ему потребовалась всего минута, чтобы восстановить душевное равновесие и полностью выкинуть из головы все скверные мысли. Наверно, потому, что душа у него была простая и устойчивая к нравственным бурям. Эйдос прочно сидел в седле.

— А ты ее покупал? Ты вообще когда-нибудь что-нибудь в магазине покупаешь? — возмутилась Зозо.

— Нет. У меня кошелек не поднимается покупать то, что я могу даром иметь на работе, — возразил Эдя.

— Тогда приноси домой, раз у тебя там, как в Греции, все есть! — накинулась на него Зозо.

— Ну уж нет. Таскать продукты домой мне не позволяют две вещи: совесть и шеф-повар. С совестью я еще как-нибудь справлюсь, а вот вторая ухитряется совать свой нос во все дыры, несмотря на то, что весит под два центнера с гектара.

Зозо поставила заварной чайник и озабоченно посмотрела на телефон.

— Что-то Мефодий давно не звонил! — сказала она.

— Ерунда! Парню тринадцать лет! В этом возрасте уже не держатся за мамину юбку. Да я в его годы... — начал Хаврон.

—...боялся спать без света! — перебила его сестра.

Эдя тревожно оглянулся на Даф.

— Вранье! Наглое вранье! — заявил он. — Когда мне было тринадцать, я играл в шашки в детской комнате милиции. Это был единственный способ не допустить меня до серьезных преступлений!.. А как любили меня девушки! Они выстраивались в очередь, чтобы взять мой телефон.

Остынь! Кому был нужен твой телефон? Разве что ты отдавал его вместе с аппаратом и всеми проводами... — отбрила его Зозо.

— Ты просто не помнишь. У тебя тогда была своя жизнь. Все эти прыщавые юноши, которые корчили из себя крутых и курили на лестнице! — обидчиво возразил Хаврон.

Зозо отмахнулась от него, как от мухи.

— Ладно, забыли... Может, Мефодий влюбился в кого-нибудь, а? Как-то у меня на душе неспокойно, — пожаловалась она.

— Почему сразу влюбился? Ни в кого он не влюблялся! Кому он нужен? — сказала Даф, быстро взглянув на свои бронзовые крылья.

Зозо замолчала и посмотрела на Даф с большим интересом. Прочитав ее мысли, Дафна вновь вспомнила пророчество Отставной Феи, и ей стало тревожно.

Ну уж нет! Эй вы там, наверху, зарубите себе на носу! Я не. хочу влюбляться в Мефодия Буслаева, и пусть те, кто соединяет судьбы бессмертных и смертных, это учтут! Эй, вы слышите? Это говорю я, Даф, светлый страж с темными перьями!

Бам-бам!

В дверь кто-то энергично забарабанил, прервав мирное течение разговора.

— Я сейчас, только вспомню, где пулемет, — сказал Хаврон, неохотно вставая.

Выглянув в глазок, он узрел на площадке своих исконных врагов: костистую даму с кавалергардскими усами и колоритной фамилией Полутонник и ее тщедушного супруга. Эдя не был экстрасенсом, но, поразмыслив, пришел к выводу, что визит червонной дамы и ушибленного жизнью валета не сулит ничего хорошего.

— О нет! — простонал Хаврон. — Только не эти! Мое хрупкое здоровье этого не выдержит!

Как известно из трудов по зоологии, соседи, обитающие в естественной среде среднестатистического московского дома, бывают двух видов. Соседи горизонтальные — по площадке, и соседи вертикальные — то есть те, что живут сверху и снизу. Соседи по площадке, как правило, с вами в хороших отношениях, ибо ваши норки близко и ссориться опасно. Соседи же сверху и снизу ваши враги по определению. Эдя и Зозо жили на верхнем этаже, выше была только телевизионная антенна, с которой поссориться сложно, хотя порой удавалось. Полутонники, обитавшие этажом ниже, были именно вертикальными соседями, и этим все сказано.

Раиса Полутонник была кем-то в обществе потребителей. Она защищала старушек от шуршания пакетиков с чипсами, просроченного йогурта и острой фольги в сигаретных пачках. Ее супруг с полутора образованиями — переучившийся экономист и недоучившийся политолог — вел существование кухонного мыслителя. В свободное от мышления время он, ради хлеба насущного, вел в Интернете сайт с возможностью онлайн заказа кормов для крыс и хомяков.

В природе существовал еще один Полутонник — четырнадцатилетний Кирюша, однако в данный стратегический момент, ввиду вероятности боевых действий, Кирюша был в эвакуации. «Он у нас такой талантливый! А воображение какое! Недавно так нарисовал висельника, что бабушке стало плохо!» — говорили про Кирюшу восхищенные родители.

Ссора между Эдей и Зозо с одной стороны и Полутонниками с другой имела характер затяжной. Причин было две. Первая — громкий смех Зозо, когда она говорила по телефону, и ее привычка затапливать соседей снизу. Причем обе радости обычно случались одновременно, так как Зозо в телефонном экстазе включала оба крана. Вторая — утренние и вечерние вопли Эди Хаврона, который где-то вычитал, что для развития легких ежедневно нужно издавать по два громких вопля, каждый продолжительностью секунд по десять. Эдя вообще читал много всякой ерунды, и в основном в голове у него ничего не задерживалось. Зато если что-то ему втемяшивалось, то втемяшивалось насовсем. Как, например, эти прочищающие вопли.

Как только Зозо слишком громко включала музыку или Хаврон слишком громко издавал свой утренний вопль, Полутонники начинали бушевать и колотить чем попало по батареям и газовой трубе.

— Блин, я опять их подтопила... А мы им еще за прошлый раз деньги не отдали! Что будем делать? — деловито спросила Зозо, сообразив, кто за дверью.

— Отсидимся! Врагу не сдается наш гордый «Варяг»! — решил Эдя, издавая свой коронный победи тельный вопль.

Полутонники были парочкой на редкость склочной. С ними прибегать к рукоприкладству было опасно. К тому же, по сведениям, добытыми Эдей, они охранялись красной книжечкой первого мужа мадам Полутонник, который любил жену тем больше, чем яснее понимал, от какого счастья ему довелось улепетнуть.

Полутонники стали произносить укоризненные слова, убеждая Хаврона открыть и выдать им на суд и расправу притаившуюся Зозо. Эдя сидел тихо и лишь изредка подавал голос:

— Стыдно, мужчина, старых людей обижать! Ась? Не одетая я! Кто стучится в дверь моя? Видышь, дома нет никто?

— Как это никого? А кто со мной разговаривает? — возмущался Полутонник.

— Тебя глючит. Перезагрузи извилины, чувак! — заявлял Хаврон.

— Не смейте мне тыкать! Со мной шутки плохи! Я читаю все книжки по боевым искусствам! — пищал любитель хомячков.

— Да? А я их пишу! — заявлял Хаврон.

Исчерпав все аргументы, Полутонник замолк, не зная, что сказать.

— Что, словесная нефтескважина иссякла? — съехидничал Эдя.

Это был уже перебор. Раиса Полутонник вспыхнула и дала несчастному подкаблучнику команду на штурм. Полутонник разогнался, надул щеки, вытаращил глаза и, выставив плечо, понесся к двери. Однако в самый последний момент остановился, потрогал дверь пальцем и вышибать ее отказался.

— Ушибусь я! — сказал Полутонник жалобно.

— Иди домой! Все равно от тебя никакого толку! — рявкнула его супруга.

Ее задавленный матриархатом муженек торопливо удалился, пообещав заклеймить Эдю позором на форуме любителей хомячков.

— Топай-топай! Привет морским свинкам! — пустил ему вслед Хаврон.

— Зарубите себе на носу, психи чертовы: мы этого так не оставим! Власти будут знать все, включая сожженный потолок! — крикнула Полутонник.

— Чего-чего? Кому это мы сожгли потолок? Маразм крепчал, сосуды гнулись, и крыша съехавши была! — удивленно подал голос Эдя.

Он решил, что это слишком сильно даже для их семейки.

— Нам! — отвечала Раиса. — Сегодня днем! В большой комнате у нас большое обугленное пятно на штукатурке! Идеально круглой формы! Вам придется дать за него ответ! Мы вас научим взрывчатку дома хранить!

— Какую взрывчатку? — изумился Хаврон.

— Уж я знаю какую! — язвительно отвечала Раиса Полутонник и, напоследок тряхнув дверь, удалилась вслед за мужем.

Пожимая плечами, Эдя вернулся в комнату.

— Вы слышали? У этих психов что ни день, то новая паранойя! То им, видите ли, не нравится мой утренний вопль, то бедная Зозо устроила им дождик! А сегодня у них потолок обуглился! Нет, если человек моральный урод, то это надолго.

— Пятно на потолке? Это, похоже, телепортация! — пробормотала Даф.

Лично она видела только одно объяснение происходящему: кто-то из владевших высшей магией побывал у них в квартире. Причем магия эта была так сильна, что какая-то часть обычного золотого обруча телепортации отпечаталась на штукатурке нижней квартиры.

Теперь оставалось понять, кто это был и, главное, зачем он приходил.

— Знаешь, а я вспомнил, что она мне говорила. Само как-то всплыло, — вдруг заявил Хаврон, подходя к Даф.

— Кто?

— Та нянька... Она сказала: «Твоя кровь — моя кровь. Твоя воля — моя воля. Жди, пока тебя позовет черный лебедь!»

Улита с хрустом потянулась, распрямляя руки. Куда исчезла ее вампирья ухмылка и пожирающие глазницы, приводившие в ужас бедных могильщиков? Теперь это была просто добродушная молодая дамочка, проголодавшаяся и готовая слопать даже позавчерашний суп, простоявший в холодильнике и подернутый пленкой застывшего жира.

— Мамай! Остановишься у первого же ресторана! Катоша в пролете. После недавней физкультуры девочке нужны только покой и много-много углеводов, напиханных в какой-нибудь большой пирог, — велела она хану. — Мефодий, ты со мной?

— Не-а, я поеду домой, — сказал Мефодий.

Улита окинула его критическим взглядом.

— После того, как твоим лицом разравнивали асфальт? Самое время пообщаться с родственниками и рассказать, что у тебя все хорошо. Ну-ну... Дай хоть поколдую, что ли...

Ведьма подняла ладони к лицу Мефодия и задержала их там на несколько секунд. Мефодий ощутил покалывание. Боль утихла. Буслаев пошевелил разбитыми губами и обнаружил, что делает это гораздо свободнее, чем пару минут назад.

— Вот так-то лучше, — одобрительно сказала Улита. — На конкурс красоты тебя, конечно, не возьмут. Зато теперь ты похож на вполне добропорядочного школьника, который после школы всего-то раза четыре упал с качелей. Не более того... Так ты не передумал? Идешь со мной ужинать?

— Нет. Мне нужно отдохнуть и навестить родителей, — отказался Мефодий.

Он думал о Ирке и Даф. О Даф и Ирке. Последовательность этих двух мыслей была самой неопределенной.

— Ой ли? — прищурилась Улита, но тут же с цирковой клоунской интонацией велела: — Мамай, останови! Мефодий Игоревич едут-с отдыхать-с, они устали-с от нашего общества!

— А мой меч? — спохватился Мефодий, разглядывая футляр.

— Меч оставь здесь. Я потом закину его в офис. Подростки с мечами в центре города рождают у добропорядочных прохожих нездоровые ассоциации... Мамай, останови, я сказала! Не переношу в машине присутствия тех, кто не желает со мной ужинать!

Мамай воспринял повторный приказ слишком буквально. Он затормозил так резко, что Мефодий чуть не вылетел через выбитое стекло. Едва Мефодий вышел, автомобиль с ведьмой и комиссионером сорвался с места и унесся.

Буслаев огляделся, соображая, где он находится. В этой части Москвы он никогда не бывал или, во всяком случае, не помнил, что бывал. Вечерело. Дома уже начинали смазываться и окутываться сизоватым туманом сумерек. Скользнув на удачу взглядом, Мефодий обнаружил большую светящуюся букву "М".

Спустившись в метро, Мефодий долго стоял у турникетов и рылся в карманах. Он сообразил вдруг, что у него нет с собой денег, чтобы купить карточку. «Ну не смешно ли? Вот уж Арей бы позабавился! Без двух минут повелитель мрака и не может войти в метро!» — подумал он с досадой. Контролерша в будке поглядывала на Мефодия с подозрением. И неудивительно. Хотя о лице Мефодия Улита и позаботилась, одежда его все еще выглядела так, будто ею мыли все центральные улицы города.

Мефодий отошел за колонну, напрягся и попытался воздействовать на турникет с помощью магии. Однако турникет оказался невосприимчивым. Чурбан просто какой-то, а не турникет. Сколько Мефодий ни напрягался, ему удалось только вырвать из стены взглядом какой-то совсем ненужный ему крюк, на котором он даже не сосредотачивался. Промучившись с минуту, Мефодий просто перемахнул турникет с разбегу и, сопровождаемый монотонным свистом контролерши, быстро помчался вниз по эскалатору.

Примерно час спустя Мефодий стоял на площадке перед квартирой Ирки. Ощущая, что нервничает, он надавил кнопку звонка. Позвонил и напряг слух, ожидая, пока в коридоре знакомо зашуршат шины. Однако все было тихо. Шины не шуршали. Лишь слышно было, как в глубине квартиры работает телевизор.

Лишь после второго звонка Мефодий услышал шаги. Дверь открылась. Мефодий увидел Бабаню. Бабаня стояла и смотрела на него с каким-то неопределенным выражением.

— Добрый вечер! — сказал он громко, стараясь громкостью заглушить неуверенность.

Бабаня ничего не ответила.

— Э-э... Добрый вечер! Это я, Меф! — повторил Мефодий растерянно.

Бабаня наконец молча и укоризненно отступила, пропуская его. Мефодий даже не стал заглядывать в кухню — он ощущал, что там никого нет, а сразу, неловко сбросив зашнурованные туфли, свернул в комнату Ирки.

Иркино кресло, стоявшее рядом с кроватью, было заложено книгами и одеждой.

Ирка сидела не за столом у большого компьютера, как это бывало всегда, а на кровати. Ноги укрыты пледом. На коленях стоял маленький столик вроде тех, на которых подают завтрак в постель. Только сейчас на столике помещался ноутбук. Чуть в стороне, ближе к подушке, лежала пластмассовая крышка от банки, а в ней — с полдюжины таблеток. Таблетки были маленькие, невзрачные. А Мефодий по собственным болезням давно усвоил: чем меньше таблетка, тем она противнее на вкус и сильнее по действию, а следовательно, тем хуже у тебя дела. Большие вкусные таблетки оказываются обычно невинными витаминами.

— Привет! — бодро сказал Мефодий.

— Взаимно! — отвечала Ирка.

— Что взаимно?

— Все взаимно. В данном случае взаимен «привет».

Мефодий сел рядом с кроватью на корточки.

— Ты злишься на меня? — спросил он виновато.

— Когда я злюсь — я лаю. Сейчас я не лаю — стало быть, не злюсь, — отвечала Ирка.

— А-а-а-а... — протянул Мефодий, ощущая, что увязает. — А мне почему-то кажется, что злишься...

Ирка не ответила, продолжая что-то печатать. На Мефодия она смотреть избегала.

— Ты где? — спросил Мефодий.

— Что где? А., в Интернете. В одном безумном форуме. Место, где собираются те, кого нет в природе.

— А где они есть?

— Где-нибудь, наверное, есть. Я же где-то есть, вот только непонятно где, зачем и почему, — сказала Ирка, решительно закрывая ноутбук.

Мефодий, продолжавший смотреть на нее, нашел, что кожа у Ирки желтоватая. Или это лампа отсвечивает? Он закрыл глаза и, даже не настраивая истинное зрение — впервые в жизни! — увидел пульсацию Иркиного эйдоса. Крошечная голубоватая песчинка вспыхивала и гасла, точно далекий маяк, свет которого пробивается сквозь молочный туман уставшей ауры. В этих вспышках было что-то грустное, потерянное, отчаявшееся.

Не задумываясь, как он это делает, Мефодий послал магический луч, соединивший его эйдос с эйдосом Ирки. Это была странная, очень странная связь — два эйдоса, две крошечные звезды, одна меркнущая, другая яркая, соединенные незримой пуповиной, по которой перетекали силы. От мощной батареи к слабой и уставшей.

Энергетическая пуповина просуществовала всего несколько кратких секунд. Затем Мефодий с непривычки не удержал ее, и она разорвалась. Но и этого оказалось достаточно. Хрупкая внутренняя связь, существовавшая у них некогда с Иркой, восстановилась. Эйдос Ирки стал несколько ярче, его вспышки сделались более продолжительными.

Ирка впервые быстро взглянула на Мефодия.

— Что с твоим лицом? — спросила она.

— Э-э... Упал с каче... с кровати, — сказал Мефодий.

— Ага. А кровать стояла на крыше небоскреба. Потом снова полез на крышу, снова упал и так двадцать пять раз. Угадала я?

— Примерно, — признал Мефодий.

— У тебя неприятности? — спросила Ирка.

Буслаев пожал плечами. Он затруднился бы сказать, было ли неприятностями то, что происходило с ним в последнее время. Или это уже стало образом его жизни?

Пытаясь сменить тему, он показал на два парных переходника, лежавших справа от Ирки под журнальным столиком.

— Брр! Жуть сколько проводов! Зачем они нужны?

— Где? А, эти!.. Желтый от лампы. Толстый бежевый — от процессора. Просто черный — от монитора. Чуть менее черный и тонкий — от зарядника, еще один совсем черный — от сканера, тот светлый — от принтера, этот крайний — от колонок, а этот я не помню уже от чего... Кажется, зарядка для аккумуляторов фотика.

— Как ты их отличаешь, эти три черных?

— Да их-то как раз запросто. Там есть шнуры, которые я вообще не помню от чего... Например, еще один белый и вон тот, крайний, синеватый... — легкомысленно сказала Ирка.

— Прискорбное признание. Но если мы уж затеяли этот электрический разговор, знаешь, как была изобретена проволочная сеть? — спросил Мефодий, радуясь, что ему удалось переключить разговор. — Один инженер, не помню точно его фамилии, экспериментировал с динамомашиной, к которой зачем-то понадобилось присоединить проволоку. Его коллега взял моток проволоки и пошел в соседнюю комнату. А там незадолго до того были вымыты полы, и получилось так, что он стоял в луже. В этот момент первый инженер чисто с научными целями несколько раз крутанул ручку динамомашины. Из соседней комнаты раздался вопль.

— Это правда? И что же, его убило? — рассеянно спросила Ирка.

— Кажется, нет. Разряд был небольшим. Радости первооткрытия это им не испортило. Правда, я не уверен, все ли было так на самом деле. Это версия Эди, а он часто сочиняет, — сказал Мефодий.

Ирка провела рукой по пледу. Мефодий со стыдом ощутил, что познавательная лекция на тему электричества не слишком обогатила ее внутренний мир.

— Ты давно не заходил. Я... в общем, не важно... Это из-за твоей новой школы? — спросила она.

Мефодий незаметно коснулся кармана. Там лежала Книга Хамелеонов. Арей велел ему носить ее с собой постоянно — днем и ночью. Мефодий не знал, какое обличие она приняла в данный момент. Быть может, «Русско-корейского разговорника»? Это была самая маленькая и легкая из ее личин, удобная в дороге. Настроение у Мефодия резко поползло вниз. Ему захотелось извиниться, пойти в туалет, положить книгу в унитаз и смыть ее в трубу. Только он знал, что это не поможет. Закрыть на опасность глаза не значит избежать ее. Напротив, закрывая глаза, становишься уязвимей.

— Помнишь, я раньше заходил к тебе каждый день? — спросил Мефодий.

— Помнишь, — эхом откликнулась Ирка.

— Сейчас это невозможно. Я могу пропасть надолго. Если это произойдет — не удивляйся.

— Почему?

Мефодий подошел к окну. Ему было легче и удобнее говорить, не глядя сейчас на Ирку.

— Бывают неприятности, от которых можно убежать. Даже если они крупные. Бросить все, затеряться, сменить имя, внешность, уехать в далекий город и залечь на дно. Может, тебя и найдут, но скорее всего нет. Но от этой опасности спрятаться нельзя. Она отыщет меня везде — даже под землей или на океанском дне, — сказал Мефодий.

— Зачем ты об этом говоришь? Тебе кто-то угрожает? Какие-то бандиты, мафия? — спросила Ирка.

Она слегка нахмурилась и отбросила со лба волосы. Мефодий невольно усмехнулся.

— Угу. Вся итальянская мафия, — сказал он.

— Нет? Тогда это все связано с твоей новой учебой в гимназии?

Буслаев хмыкнул. Идея показалась ему забавной.

— Ага. Глумович — главный мафиози. Прячет у себя в кабинете атомную бомбу.

— Ты чего-то недоговариваешь... — настаивала Ирка.

— Знаю, что недоговариваю, но пока не могу сказать. Если я скажу, это затронет и тебя.

— Но ведь уже затронуло? Да или нет? — спросила Ирка.

Мефодий медленно покачал головой.

— Думаю, пока нет. Я никому не позволю тебя обидеть... Плохо другое. Плохо то, что опасность исходит во многом от меня самого. Для тебя опасны не столько они, сколько я сам... Не знаю, как тебе это объяснить, но так все и есть...

Ирка серьезно посмотрела на Мефодия. Страха в глазах у нее не было, но появилось сомнение.

— Я не боюсь. И даже верю тебе. Я просто хочу понять.

— Когда будет нужно, ты поймешь, а пока только верь мне. Ты мне веришь?

— Нет... Не знаю... Верю... Сядь сюда рядом! — сказала Ирка и уткнулась лбом в плечо присевшему на кровать Мефодию.

— Уже долго... почти с того самого дня, когда ты перешел в эту гимназию, мне снятся ужасные сны. Кто-то ищет меня, кто-то с мягкими и липкими руками. А потом он крадется за мной и кричит, грозит, просит. Я еду на коляске, быстро еду, но вижу, что впереди высокий порог, а затормозить я не успею. И тогда он догонит меня.

Рука Мефодия сжалась в кулак.

— М-м-м-м... А лицо у этого, с липкими руками, оно какое? Шмыгающее, мятое, гнется все время? — деловито спросил он.

— Лица не видно. Он стоит в темноте и тянет руки. Я их вижу... Потом он бежит... Ну ты сам знаешь, как все бывает во сне.

— А что он хочет?

— Не знаю, — сказала Ирка. — Будто у меня есть что-то, что ему нужно, а я не могу это отдать. И не хочу. И нельзя это отдавать.

— Это мудро. Запомни: он будет визжать, пугать, сюсюкать, угрожать, но ты не отдавай. Не соглашайся! Помни, он ничего не может тебе сделать, какую бы чушь он ни говорил и чем бы ни угрожал. Ты поняла? По мордасам его, по мордасам! Поверь, сдачи он не даст и сниться больше не будет! — сказал Мефодий.

«Ну попадись мне, Тухломон! Игра „догони меня, кирпич!“ покажется ему самой гуманной игрой в мире!» — подумал он и внезапно ощутил, как нагрелась у него во внутреннем кармане Книга Хамелеонов.

Это могло означать как вызов Арея, так и просто реакцию книги на его раздражение. Но все же рисковать не стоило. Арей — это еще полбеды. Он бывает великодушен. Тухломон вообще треть беды. Но если Иркой всерьез заинтересуется Лигул...

Мефодий стал торопливо прощаться, говоря, что его ждет Зозо и он должен... да, просто должен идти.

— Хочешь, скажу, о чем я подумала вчера вечером? — спросила Ирка. — Слышал слова: «Благими намерениями вымощена дорога в ад»? Я, конечно, понимаю, что здесь не о том... Ну а если сделать логический перевертыш? «Благими намерениями вымощена дорога в ад» — значит, «Дурными намерениями вымощена дорога на небеса»?

— Это вряд ли. Очень сомнительно, — ответил Мефодий, проводя пальцем воображаемую линию от земли к небу. — Порой мне кажется, что в Тартар вообще ведут все без исключения дороги. Куда ни иди — придешь только туда. И тогда мне становится по-настоящему жутко... Ну все, пока, Ир!

— Пока!

Медленно спускаясь по лестнице, Буслаев разглядывал рисунки на штукатурке. Рисунки были вполне предсказуемыми и свидетельствовали об уровне интеллекта подрастающего московского питекантропа, впервые вникшего в тайны элементарной физиологии.

Однако Мефодия в данный момент больше интересовало другое. Он искал на стене у окна между первым и вторым этажами буквы "М" + "И" и не понимал, куда они могли подеваться. И лишь увидев на штукатурке множество свежих, неумелых царапин, которые мог оставить лишь тот, кто тянулся к надписи снизу и, ничего не видя от слез, мучительно царапал стену ногтями, он все понял. И отрешенный взгляд Бабани, и Иркину тоску...

«Ясно, — подумал Мефодий. — Все ясно. Я просто свинья, гад последний. Хотя кто сказал, что я должен быть кем-то и чем-то другим? Оказался же я как-то у Арея?»

Буслаев подумал об Ирке и ощутил укол вины. Нельзя ли как-то помочь ей? Существует ли магия, которая способна оживить ее позвоночник и заставить ее ноги двигаться? Если да, то эта магия должна быть очень сильной, потому что ноги Ирки тонкие и слабые, почти лишенные мышц. Десять лет в каталке — это три тысячи шестьсот пятьдесят дней, и не простых дней, а дней роста, тех дней, когда ноги должны бегать и мышцы сокращаться.

«У меня есть сила, но ее мало. Нужно еще что-то. Не просто умение, не просто заклинания... Что-то еще. Что-то не относящееся к магии мрака», — понял он вдруг очень ясно. Как понял и то, что никто другой, даже сам Лигул, помочь здесь не в состоянии, поскольку взамен он, безусловно, потребует Иркин эйдос.

А вот с Даф... С Даф, возможно, стоит поговорить.

На улице Мефодий огляделся и, скользнув к пустой в этот час детской площадке, достал Книгу Хамелеонов. Тогда у Ирки он ошибся. Это был уже не русско-корейский разговорник. Книга в очередной раз преобразилась. Теперь Мефодий держал в руках «Москву газетную» В. А. Гиляровского. Издательство «Наука и техника», 1989 год.

Книга то и дело нетерпеливо подрагивала. Буквы на переплете кривились. Мефодий торопливо нашел тридцать первую страницу и отсчитал двенадцать строчек сверху.

«Жду тебя в офисе. ОЧЕНЬ СРОЧНО! Домой не заходи! А.» — прочитал он.

Дата добавления: 2015-07-17