Терпение и труд в порошок сотрут

— Мефодий, давно хотел тебя спросить: как ты относишься к грецким орехам? — поинтересовался Арей.

Он положил орех на столешницу, взял бронзовую фигурку Лигула и стал медленно поднимать ее, прицеливаясь. Бронзовый Лигул сморщился и зажмурился: он уже догадывался, что сейчас произойдет. И не ошибся. Единственным точным ударом его головы Арей расколол скорлупу. На бронзовом лбу горбуна медленно вздулась бронзовая шишка.

— Взгляни, синьор помидор, как ядро ореха напоминает человеческий мозг. Два полушария, такая же форма. Масса возможностей и грустный финал в деревянном ящике... Так будешь орешек? — снова спросил Арей.

Мефодий замотал головой. Он подумал, что после такой сопроводительной речи долго не сможет есть орехи. Арей пожал плечами.

— Ну не хочешь — как хочешь... Как говорит один комиссионер, дело хоть и принудительное, но увильнуть можно.

Отправив орех в рот, мечник мрака раскусил его крепкими желтоватыми зубами. Разбитую же скорлупу надел на голову Лигулу.

— Уверен, наш карла триста раз пожалел, что приказал изготовить партию этих фигурок. К тому же по секрету скажу, он неосторожно заказал их настолько похожими на оригинал, что они стали уязвимы для простейшей магии вуду. Наверно, втайне бедняга надеялся, что его станут хвалить, а он будет слушать и купаться в меду. В реале же фигурки скупили его враги и издеваются все как могут. А все она, гордыня. Тот, кто изобретает пороки, не должен сам им предаваться... Не правда ли, Лигул?

Фигурка демонстративно отвернулась. Потеряв к ней интерес, Арей встал, с хрустом потянулся и оглядел свою рать. В кабинете у него собрались все сотрудники русского отдела мрака.

Депресняк пытался содрать задними лапами ошейник, то и дело принимаясь нервно облизывать усы и левую переднюю лапу. Даф материализовала крылья — здесь, в резиденции мрака, она не рисковала, что ее засекут, — и на месте делала маховые движения. Ей просто жуть как хотелось летать.

— Эй, светлая, не устраивай сквозняков! Мне только насморка не хватало! — поморщилась Улита.

Развалившись в кресле, молодая ведьма разглядывала групповую фотографию, на которой она была в окружении своих молодых людей — в основном курьеров из Тартара.

— Ничего не понимаю! Вчера их явно было больше. Омар, Эрвин, Аслан, Юсуф, Ахмет — эти вроде на месте. Хм... Кто еще? Ага, знаю! Пропал один из Саидов, пухленький такой! — сказала она.

— Ну-ка, дай взглянуть! — потребовала Дафна, обиженная, что ей не дали размять крылья. — Так я и думала! Кто это второй справа? Как-то у него подозрительно много клыков.

— Ну и что? Его зовут Мумрик! Он только наполовину людоед, со стороны папы. Мумрик славный. Очень смешной и застенчивый. Я познакомилась с ним в одном притоне на Лысой Горе. Он отгрыз там руку вышибале. Вообрази, вышибала не разрешил ему играть ногами на рояле, и Мумрик очень огорчился. Я его понимаю. В душе он такой музыкальный! — сказала Улита.

— Все равно. Никогда не делай групповые портреты с людоедом. Через какое-то время портрет перестанет быть групповым... Фотография — она как подводная лодка. С нее не убежишь, — предупредила Даф.

Улита недоверчиво уставилась на снимок.

— Ты думаешь, это Мумрик съел Сайда? Мумрик не мог, он хороший.

— Ну и что? Каким бы хорошим твой Мумрик ни был, кушать ему надо?

— Ерунда. Мумрик, ну подтверди, что это не ты! Дафна, посмотри только, какое у него на фотке лицо честное! — упрямилась Улита.

— Вот и я о том же. У честных людей таких честных лиц не бывает! — оборвала Даф.

Улита посмотрела на нее с большим сомнением.

— Как-то ты не так рассуждаешь, светлая. В смысле не так, как должна рассуждать правильная светлая, — протянула она с сомнением.

Даф смутилась, подумав, что Улита права. Ее выручило то, что Арей хлопнул по столу ладонью:

— Пришло время, как говорит Мамзелькина, трубить сбор всем погибшим полкам!.. Что у нас имеется в наличии?.. Один довольно перспективный, но совершенно неопытный в магическом плане синьор помидор...

Мефодий недовольно кашлянул, однако Арея это не смутило.

— Эдакий гигантский аккумулятор магии, питающий пока не очень умную голову, — продолжал он. — Далее... Один страж света с бронебойной дудочкой, который недавно учинил погром в районе авиакассы и теперь скрывается от златокрылых в бывшей комнате упомянутого помидора.

Теперь настал уже черед Даф удивляться. Она и не подозревала, что Арей об этом знает.

— Далее... Одна любящая сладкое ведьма, от затрещин которой не на одной мужской щеке вырос стригучий лишай.

Мефодий и Даф переглянулись. Они уже привыкли, что, когда Арей бывает многоречив, это обычно предшествует чему-то глобальному.

— А теперь немного практики! Дафна, ты знаешь, какие атакующие маголодии применяют златокрылые? — продолжал барон мрака.

— Ну не все, конечно. У них есть свои заморочки, но основные маголодии общие для всего света, — осторожно ответила Даф.

Военной тайны она не открывала. Наверняка Арей и сам был в курсе. Но все же он был мечником тьмы, а она стражем света.

— Замечательно! Тогда сделай одолжение: извлеки свой геликон и атакуй синьора помидора.

Даф с сомнением покосилась на Арея, а затем на Мефодия.

— Не-а, не могу! Не буду я. Он не выдержит, — сказала Даф.

Хотя Мефодий и раздражал ее, однако не настолько же, чтобы так вот прямо взять его и прикончить. Она слишком хорошо знала, что такое мощь ударных маголодии света.

— Разумеется, не выдержит, — любезно согласился Арей. — Я понимаю, крошка, что своей пастушьей дудочкой ты вышибаешь кирпичи. Достаточно зайти в один расположенный неподалеку дворик у авиакассы, чтобы в этом убедиться. Поэтому атакуй его сперва ослабленными маголодиями и постепенно, по мере того, как появятся успехи, наращивай мощь.

— Ну если так... ладно... — задумчиво согласилась Даф, извлекая флейту.

— А это обязательно — учить блокировку магии светлых? — спросил Мефодий.

Барон мрака посмотрел на него с издевкой.

— Вопрос риторический, синьор помидор. Обычно блокировку магии учат для того, чтобы скончаться чуть позже и сделать жизнь врагов чуть более невыносимой. В противном случае, боюсь, тебя размажет по стене первой же маголодией прежде, чем ты успеешь дотянуться до меча. Заметь, хорошо ли ты владеешь мечом, никого интересовать уже не будет.

— Это будет интересовать меня, — уточнил Мефодий.

— Ну разве что посмертно. Можно, конечно, всякий раз прибегать к вызову духа Хоорса, но рано или поздно это приведет к тому, что Хоорс не пожелает уходить. И тогда вместо ненавязчивого врага, которому нужна только твоя голова, у тебя появится слишком навязчивый друг. Даф, приготовься! Начинаем тренироваться!

Даф неохотно извлекла из рюкзака флейту.

— Постойте! А как мне блокировать? — обеспокоенно спросил Мефодий, оглядываясь на Арея и на Улиту.

Никаких рекомендаций он, однако, не получил.

— Сообразишь по ходу дела! Лично я на твоем месте попытался бы разобраться побыстрее. Сегодня вечером нам предстоит стычка со светом.

— ЧТО? — разом спросили Даф и Улита.

— Подробности позднее! Тем... хм... что выживут после тренировки! Начинай, Дафна!

Даф направила флейту на Мефодия и неохотно выдохнула из флейты слабенькую маголодию. Она изо всех сил старалась не переборщить, но все равно ноги Буслаева оторвались от пола, и он перелетел через стол, точно от мощного удара в грудь.

Улита сочувственно поморщилась и, сунув в рот еще одну конфету, облизала шоколадные пальцы.

— Ты, однако, садистка, подруга! Сразу видно человека, который долго зверел в музыкальной школе, — сказала она, обращаясь к Даф.

Дафна подбежала к Мефодию.

— Прости... Я нечаянно. Я тебе ребра не сломала?

— И ребра тоже, — сипло ответили из-под стола.

Арей щелкнул крепким желтоватым ногтем по столешнице.

— Эй, вылезай! Хватит себя жалеть! Что ты почувствовал?

— А что, есть какие-то сомнения, что я что-то почувствовал? Мне почудилось, что меня лягнула лошадь. И голова болит, — раздраженно заверил его Мефодий.

— Плевать, кто тебя лягнул и что у тебя болит! Мне важно понять другое: ощутил ты что-нибудь на магическом уровне? — рявкнул мечник мрака.

Потирая грудь, Мефодий выбрался из-под стола. Ему было больно, но он понимал, что жалость — не то чувство, на которое стоит теперь рассчитывать. В этом мире никому никого не жалко. И вообще жалко только у пчелки. Это он усвоил давно и надежно. Еще в школе, когда его били. Одного — втроем.

— Опиши ощущения! — настойчиво потребовал Арей.

Мефодий закрыл глаза, вспоминая.

— Светлый луч... Прямой, четкий. Он шел не от флейты, а откуда-то из другого места. И ударил по темному началу во мне, что ли... Сложно объяснить. Особенно если учесть, что в следующий миг я был в воздухе, — сказал Мефодий.

Арей положил ему на плечо руку. Тупая боль в груди сразу стала меньше.

— Сосредоточься!.. Через минуту все пройдет... Ты много понял верно: ошибкой было бы думать, что магия света скрывается в самом инструменте. Магия идет из внешнего источника. Флейта лишь привлекает ее, притягивает. Ты пытался отразить луч?

— Нет. Все произошло слишком быстро.

— Жаль. Теперь будет не так быстро! Даф, вставляй новую обойму в свою шарманку!

— Может, не надо? — усомнилась Дафна.

Однако Арей считал, что надо.

— ДАФ! — повторил он.

Дафна пожала плечами, демонстрируя Мефодию, что она тут ни при чем, и вновь поднесла флейту к губам. На этот раз она была еще осторожнее и выдохнула маголодию совсем слабо. Увидев устремившийся к нему луч света, Мефодий внутренне сжался и попытался мысленно парировать его. Отклонить волей так, как своим мечом отводишь клинок вражеского меча. В этот волевой удар он вложил много, очень много сил. Однако луч света встретил его инстинктивную магию без какого-либо сопротивления. Клинок воли Мефодия разрубил пустоту, а в следующий миг Буслаев осел на пол, потирая грудь, в которую пришелся новый мощный удар.

Даф виновато опустила флейту.

— Эти маголодии создавались для стражей мрака. Они пробивают любые доспехи тьмы, кроме тех, что являются артефактами. Я сомневаюсь, что их вообще можно парировать, — сказала она мягко.

Даф обращалась не столько к Мефодию, сколько убеждала Арея. Ей казалось, что тот требует от Мефодия невозможного. Нельзя блокировать то, чего блокировать нельзя.

Арей насмешливо посмотрел на нее. Даф сразу стало неуютно. Голос Арея разросся, занял всю огромную гулкую комнату, дрожал в стеклах. Слова повисали огненными знаками, отпечатывались в стенах. Но и здесь этому голосу было тесно, и он разлетался по всем лестницам резиденции мрака на Большой Дмитровке, 13.

— Запомни, под этой луной возможно все, что угодно. Нужно только захотеть! Мефодий, собери весь мрак, всю тьму внутри. Представь, что спасения для тебя нет. Презирай жалкий свет, но презирай и мрак! Пусть тебе станет безразлично, что с тобой было, есть и будет. Есть лишь ты один — твое твердое внутреннее Я, которое выше света и выше мрака. Только Ты реально существуешь. Остальной мир лишь дробится в твоих зрачках нелепыми вздорными тенями... Закрой глаза — и мир исчезнет. Останешься только ты. Насмехайся, издевайся внутри над всем, что может с тобой произойти. Ничего не бойся, ни на что не надейся, ничего не желай! Соберись!.. А ты, девчонка, давай еще! Не церемонься с синьором помидором! Чем дольше ты с ним будешь церемониться, тем дольше он ничего не поймет! НУ ЖЕ!

Зашелестели пергаменты. Звонко, как капель, забились в дархах Улиты и Арея эйдосы. Закачался парадный портрет горбуна Лигула. Зазвенела в пространстве повисшая над миром ржавая и беспощадная коса Аиды Мамзелькиной.

Мефодию стало жутко. Он понял вдруг, что чего-чего, а сочувствия он от Арея не получит никогда. Либо же сочувствие это не будет иметь ничего общего с человеческим миром и человеческим сочувствием. У мечника мрака своя дорога в этом мире. Путь же, петляющий между светом и тьмой, всегда ведет в Тартар. А Мефодий — по тому лишь одному, что даже комиссионеры ужасно боялись надолго там очутиться, — ощущал, что это неприятное и скверное место.

— Даф! В полную силу! Не щади его! — крикнул Арей.

Дафна виновато посмотрела на Мефодия, поднесла флейту к губам и выдохнула боевую маголодию. Хотя она вновь попыталась тайком смягчить ее разрушительную мощь, маголодия прозвучала с неожиданной для нее силой. Даф с тревогой оглянулась на Арея и увидела, что тот ухмыляется и многозначительно крутит на цепочке свой дарх. Даф догадалась, что барон мрака усилил ее маголодию, использовав силу эйдосов.

«Стражи Тартара не могут производить собственных маголодий. Это удел света. Но усилить чужую — почему бы и нет? Никто не может помешать лупе усилить луч солнца. Порой они делают это, стремясь довести действия света до абсурда и хоть так, но повредить ему», — прозвучал у нее в памяти голос Эльзы Керкинитиды Флоры Цахес.

Мефодий увидел, как стену резиденции пронизал ослепительно яркий луч, несущий кинжальную силу и энергию света. Блокировать его, сгущая внутри мрак и ненавидя всех и вся, как подсказывал ему Арей, было поздно. К тому же Мефодий ощущал, что это бесполезно в его варианте. Не задумываясь — ибо одно мгновение слишком короткий срок для оформленной и четкой мысли, — он шагнул вперед, навстречу лучу. Шагнул, глубоко и жадно вдохнул воздух, выдохнул, готовясь принять удар, и... понял, что удара не будет.

Луч исчез, рассеялся, безболезненно скользнув ему в грудь и слившись с эйдосом. Лишь голова закружилась. Мир насытился новыми красками, засиял, заблагоухал, расширился, разросся — и Меф на краткий миг ощутил восторг двухмерного бумажного человека, который стал вдруг трехмерным и познал лепоту объемного мира. Но это длилось совсем недолго.

Он недоверчиво ощупал свою грудь. Ничего, никаких следов. Даже ребра, пострадавшие при первых двух неудачных попытках, уже не ныли. Депресняк, внимательно смотревший на Мефодия, отвел взгляд своих красных глаз и стал равнодушно вылизывать лапу. Должно быть, по мнению кота, представление уже окончилось.

— Результативно. Ты справился. Как ты это сделал? — поинтересовался Арей.

— Не знаю, — ответил Мефодий.

Это было ложью. На самом деле он знал. Вместо того чтобы встретить луч отторгающей силой ненависти, он размягчился, открылся душой и впустил свет в себя, не ставя ему преград, не пытаясь сломать его или отразить. И свет, почувствовав в нем своего, стал его частью.

Арей, пристально глядевший на Мефодия, заметно помрачнел. Он тоже, видно, понял, в чем причина.

— Что ж, как бы там ни было, ты управился неплохо... Но имей в виду — рано или поздно тебе все равно придется определиться, в каком окопе ты сидишь. С нами ты или с этими, — Арей кивнул на Даф, — Тот, кто долго пытается совмещать в себе черное и белое, рано или поздно становится серым. Серых же не любит никто. Серые вечно лавируют, ибо нельзя угодить всем, а так хочется. У них нет врагов, но нет и друзей. Они не знают ни смеха, ни слез. Им чужды как бури, так и мирная благость. Это черви, копошащиеся в бытии и превращающие его в гумус...

— Это все эйдос и его свободный выбор... Теперь я понимаю, почему Лигул так хотел до него добраться. Нет эйдоса — нет выбора, — с завистью шепнула Даф не Улита.

Арей посмотрел на часы. Часы у барона мрака были особенные — хрустальный шар на бронзовой, с прозеленью цепочке. Внутри шара, в непонятной жидкости, медленно вращались два змея, бесконечно пожиравшие друг друга. Змеи были живые. Заглядывая вечером или ночью в кабинет, Мефодий видел их круглые черные глаза, и ему становилось жутко. Он ощущал, как, пульсируя, в него капля за каплей просачивается абсолютное зло, с которым он не в состоянии справиться, пока смотрит на змей.

— А теперь финальное мероприятие фестиваля! Присядем на дорожку, слуги мрака! Мы отправляемся, за хлебом и зрелищами! — сказал Арей.

— Это куда же? Неужто на гладиаторские бои? — наивно спросила Даф.

— Хуже. В театр. Там — наверняка будут и златокрылые, так что, светлая крошка, сама выбирай: с кем ты. Более чем вероятна стычка, — усмехаясь, сказал барон мрака.

Даф вздохнула, вспомнив, что должна опекать Мефодия. Мысль, что ей придется сражаться со своими и, следовательно, еще глубже запутаться в липких сетях мрака, совсем ее не радовала.

— С вами... А откуда вы знаете, что златокрылые будут в театре?

Арей оценивающе посмотрел на нее. Казалось, он взвешивает, стоит ли говорить.

— Шкатулка № 2, — сказал он. — Комиссионеры наконец раскусили ее секрет. На шкатулку наложено заклинание мгновенных перемещений. В Москве есть два-три места, где она появляется, следуя причудливому графику, который настолько лишен логики, что лишь логикой и можно его просчитать... В общем, по нашим данным, сегодня вечером шкатулка материализуется в гримерке театра «Муза».

— Златокрылым тоже известно, где это произойдет? — уточнил Мефодий.

Арей удрученно толкнул ногой кресло.

— Думаю, да. Пару часов назад комиссионер Ксандр, сообщивший мне об этом, был перехвачен мобильной парой златокрылых на полпути к Тартару. Бедняга так спешил оповестить Лигула, что утратил бдительность. Учитывая похвальное мужество комиссионеров в целом и мужество отдельно взятого комиссионера Ксандра, я уверен, что златокрылые теперь знают все. Начиная от того, живых щенят какой породы Лигул ест на завтрак, до алфавитной книги стражей мрака от Аахрона до Яюэсуфа включительно. Так что сегодня нас ждет жаркая и интересная битва.

— Может, оповестить Лигула, раз он не знает? Пусть приведет побольше стражей, — осмелилась было предложить Улита.

Арей посмотрел на нее с нескрываемым раздражением.

— Кого оповестить? Прости, я не расслышал, — произнес он.

— Все-все молчу, шеф!.. Считайте, что я уже откусила себе язык и прожевала его вместо ужина, — спохватилась ведьма.

— Приятного аппетита! И чтоб я больше про Лигула ничего не слышал.

Арей открыл футляр и быстро, деловито оглядел клинок. Потом извлек его и сделал несколько круговых движений кистью — вначале медленно, затем быстрее. Его клинок был всюду. Мефодий видел только сталь. Ощутив, что сейчас будет, ибо Арей много времени уделял тренировке его интуиции, он стремительно присел. И в самое время. Барон мрака быстро повернулся, а в следующий миг клинок рассек воздух там, где только что была шея Мефодия.

Арей спокойно перехватил меч за лезвие и спрятал его под плащ.

— Недурственно, Меф... Но в следующий раз, уклонившись, не оставайся на месте, а немедленно атакуй сам. Или ты считаешь, что, промахнувшись один раз, твой противник от огорчения сразу посыпает голову пеплом и уходит в магвостырь? Более вероятно, что он станет наносить тебе все новые и новые удары до тех пор, пока его мечу вообще будет что крошить... И не факт, что каждый раз ты успеешь отскочить, совсем не факт.

— Хорошо, буду атаковать. А свой меч мне сегодня брать?.. Ну, в театр? — спросил Мефодий.

Он посмотрел на узкий клинок Древнира, прошедший множество превращений. На лезвии было много мелких зазубрин и несколько глубоко въевшихся, как кариес, пятен ржавчины. Конец меча был сколот наискось так же, как и передний зуб Мефодия.

Буслаев осторожно коснулся рукояти. Хотя он практиковался с Ареем почти каждый день, меч далеко еще не стал продолжением его руки, и часто, глядя на него, Мефодий испытывал то же чувство внутренней неуверенности и авантюрности затеи, которое испытывает человек, собирающийся погладить чужую овчарку.

Арей провел указательным пальцем по шраму, рассекавшему его лицо.

— Тебе решать! Бери только в случае, если у тебя действительно есть внутренняя решимость использовать его. В противном случае человек, носящий оружие, только подвергает себя лишним опасностям. Просто помахать сабелькой мало. Нужна уверенность, что ты сможешь переступить через чью-то жизнь. Представь себе, что ты разрубаешь стража света... ту же Даф, например. Разваливаешь ее от плеча до пояса... Ну?

Мефодий, никогда не жаловавшийся на отсутствие воображения, представил. Вот он заносит меч, вот бьет Даф — белозубую, веселую, крылатую... Ему стало жутко, и он поспешно шагнул назад, опасаясь, что темный клинок неправильно его поймет.

— Но почему Даф? Ведь она... — начал он.

— Все с тобой ясно, синьор помидор!.. Опять у кого-то приступ «бэ-эзумной симпатии», а? Барашек «бэ-э-э»! — насмешливо оборвал его Арей.

Мефодий сердито отвернулся и покраснел.

— Ерунда! Никогда я такого не говорил, — огрызнулся он.

— Ну-ну... Разумеется... Кто же спорит с будущим повелителем мрака, который обмухлевал в карты самого Лигула? Все знают, что наш будущий суровый властитель интересуется девочками не больше, чем выращиванием шампиньонов в домашних условиях! — ухмыльнулся Арей.

— Вот именно! — буркнул Мефодий. — В самую точку.

Арей перестал улыбаться. Насмешливое выражение с его лица точно проливным дождем смыло.

— Тема про барашка закрыта. Но все равно, я думаю, твой клинок лучше оставить в резиденции мрака. Ты явно не готов к бою. Или придется вызывать Хоорса. Вот уж кто умел напоить меч кровью. Досыта напоить, до рукояти... К тому же, насколько я помню, при слове «мораль» Хоорс всегда начинал искать глазами словарь, потому что никак не мог запомнить, что это такое.

— Я не буду вызывать Хоорса, а меч возьму, — упрямо заявил Мефодий.

Арей пожал плечами и не стал спорить.

— Выбор твой. Только не удивляйся потом, если меч выберет ножны у тебя в груди. Эдак между ребрами.

— А ну, перестань! — вдруг крикнула кому-то Даф. — Брысь!

Арей повернулся на ее голос. Оказалось, Депресняк, которому надоело воевать с ошейником, вспрыгнул на стол и терзал когтями комиссионерские отчеты. Котик явно засиделся. Даф кинулась было снимать его со стола, однако барон мрака отнесся к поведению Депресняка снисходительно.

— Этому мальчику валерьянки больше не наливать, — только и сказал он.

— Не в том дело. Просто он уже часа два ни с кем не дрался, — оправдываясь, заявила Дафна.

Улита хихикнула, наблюдая, как Даф ловит упирающегося котика поперек живота и пытается затолкать его в комбинезон. Депресняк сопротивлялся и глубоко пропахивал когтями полировку.

— Чем бы дитё ни тешилось, лишь бы никого не убило. Твоего бы котика в мешок да в речку Лету у Харона баржу подгрызать... Эй, осторожно, ты ему крыло подогнула! — комментировала Улита.

— А пусть не сопротивляется!.. Ты, похоже, начинаешь привязываться к моему котику, — заметила Даф, продолжая воевать с Депресняком.

Улита кивнула. В последнее время она действительно относилась к Депресняку гораздо лучше, что не мешало ей порой носиться за напакостившим котом по всей резиденции мрака с рапирой.

— Я люблю тех, у кого башня на резиночке. Сорвет ее, помотает, а потом на место вернет, — согласилась она.

Снаружи, со стороны переулка, примыкавшего к Большой Дмитровке, послышался грохот столкнувшихся машин. Запрыгали по асфальту градины разбитых фар. Отскочил бампер. Заплакала сигнализация.

Все говорило о том, что кто-то решительно припарковался прямо в поставленный на стоянку автомобиль. А еще спустя минуту в кабинете Арея появились страшные раскосые глаза.

— О, наш Мамайчик приехал с Куликовской битвы! А то я думаю: где он, родимый, в пробке, что ли, застрял? — проворковала Улита.

* * *

Прижимая к груди футляр с мечом, Мефодий выбрался из жуткого рыдвана, когда автомобиль врезался в гипсовую чашу у главного входа в театр «Муза». Мамай, все так же мрачно ухмыляясь, пинком ноги закрыл ржавую дверь. Затем дал задний ход, круто развернулся, и его громыхающая потусторонняя колымага умчалась, царапая днищем асфальт.

Даф стояла рядом с Мефодием, держа в руке поводок, пристегнутый к строгому ошейнику Депресняка. Кроме того, учитывая, что Депресняк явно был настроен с кем-нибудь подраться, она надела на кота намордник. Депресняк в комбинезоне, строгом ошейнике и наморднике выглядел комично. До тех пор, во всяком случае, пока кто-нибудь не вздумал бы заглянуть в его красные глаза.

Улита поигрывала рапирой, для которой у него не было даже ножен.

— Прямо так и пойдешь? Не хочешь ее спрятать? — поинтересовался Мефодий.

— Не собираюсь. Эту рапиру увидит лишь тот, у кого есть магические способности. Для остальных же это просто зонтик. Маскировочная магия, знаешь ли.

Шагнув в сторону, Улита коснулась острием рапиры шеи толстого клерка, сидевшего в открытом кафе рядом с театром. Склонившись над одноразовой тарелочкой, тот пожирал пельмени с таким важным видом, будто производил невесть какое сакральное действо. Ощутив прикосновение металла, клерк принялся беспокойно озираться. Наконец его свинячий взгляд уперся в Улиту.

— Девушка, осторожнее со своим зонтиком! Не видите, что ли, что людям мешаете? — сказал он сердито.

— Простите, дяденька! Умоляю вас, не прерывайте пищеварение! — успокоила его Улита.

Не оглядываясь на своих спутников, Арей решительно направился ко входу в театр.

На миг их группа отразилась в застекленной афише с расписанием спектаклей. Мефодий, увидевший всех со стороны, оценил, что видок у них был провоцирующий и колоритный. Пышная Улита в вызывающем красном платье (она утверждала, что на красном не видна кровь), жующая на ходу шоколадные конфеты; даже при том, что рапира ее казалась всем зонтиком, заставляла лопухоидов то и дело оглядываться. Смуглый Арей с разрубленным лицом, прокладывавший себе в толпе дорогу, как ледокол. Светловолосая девчонка с торчавшей из рюкзачка флейтой и непонятно с чем на поводке: ни с мышонком, ни с лягушкой, а с психованной зверушкой. И, наконец, он, Меф Буслаев, пожалуй, самый пока неприметный в этой группе.

Контролерша театра «Муза», по инстинкту всех контролерш, автоматически заступила было им дорогу, но Арей спокойно показал ей пустую ладонь и прошел мимо. Даф и Улита последовали за ним. Мефодий, проходивший последним, заметил на лице у женщины отрешенное выражение. Очнулась она лишь тогда, когда они были уже на лестнице, и с удвоенным рвением принялась проверять билеты, покрикивая на смирных студенток, шаривших в сумочках в поисках билетов.

— Нам лучше подняться в бельэтаж. В партере сидят либо близорукие, либо стадные. Им важно почувствовать массовый психоз, чтобы окунуться в зрелище. Нам они не по масти! — сказал Арей.

Свет уже гас, когда они наконец опустились в мягкие кресла тринадцатой ложи бельэтажа. Арей и здесь не изменил своей страсти к этому числу.

Минутой спустя занавес раздвинулся, и в московском театра «Муза» начался первый акт пьесы «Пиковая дама» по сценарию И. Шпунцера-Сморчковского, музыка О. Гулькинда. Режиссер — маститый Лукиан Бабец.

Постановка была не без претензий. С потолка на цепях свисали фанерные щиты, изображавшие карточную колоду. В правом углу сцены мрачно скалилось лошадиное чучело. Верхом на чучеле гарцевал безголовый манекен в мундире. В левом углу сцены помещался другой манекен с воткнутой в грудь рапирой.

— Плагиат, блин! Рапира, как у меня! Совсем лопухоиды обнаглели. Ну чё, копье нельзя было взять или там боевой бумеранг? — с раздражением сказала Улита.

Дирижер взмахнул палочкой. Вспугнутые звуками труб, кларнетов, скрипок и барабана, из оркестровой ямы выбрались три конногвардейца. На то, что это были именно конногвардейцы, а не какие-нибудь вообще гвардейцы, тонко и ненавязчиво указывалось лошадками на палочках, на которых все трое скакали.

— Что ты сделал, Сурин? — энергично хлопая приятеля по усиленному ватой плечу, проорал один из конногвардейцев.

Сурин запрыгал к манекену и стал выдергивать у него из груди рапиру.

— Это правильно! — одобрил Арей. — Если на сцене есть пушка, она должна бабахнуть.

— Что я сделал? Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив! — сообщил тем временем залу Сурин, раз за разом поражая манекен рапирой. Манекен отнесся к этому вымещению злобы как интеллигент: делал вид, что бьют не его, но втайне готовился писать протест в Лондон.

Третий конногвардеец тем временем избавился от лошадки, раскупорил бутылку шампанского, произнес: «Ну-с, дерябнули за Немировича ибн Данченко!» и стал, обливаясь, жадно хлестать из горлышка. Опустевшую бутылку он с размаху швырнул в зрительный зал. Зал испуганно пискнул, но бутылка оказалась реквизитной. Долетев до второго ряда, она вернулась на сцену. Оказалось, к ее горлышку привязана резинка.

Зал еще не опомнился, когда сверху, едва не прибив Сурина, свалился канат и по канату стал спускаться бледный молодой человек в цилиндре. Первый конногвардеец перестал чесать под мышкой и, показывая на молодого человека, радостно сообщил:

— А каков Германн! Отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароля, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!

Дирижерская лысина остро блеснула. Палочка заметалась, как кнут работорговца. Оркестр заиграл нечто среднее между Мендельсоном и Клаудерманом, но с сильным влиянием африканских народных ритмов. На сцену выскочило с десяток гусаров — четыре из них были явно женщины — и принялись носиться по сцене.

Германн, стоя на карте, лихо раскачивался у них над головами.

«Эге! Очень необычная трактовка! Это символизирует глубину личности, масштаб, полет, размах, широту души и... э-э... ну всякой такой ахинеи добавить на 3000 знаков с пробелами!» — подумал сидевший в зале Вольф Кактусов и сделал пометку в блокноте.

К концу лезгинки с грехом пополам прояснилась история старой графини и графа Сен-Жермена, и, поймав рухнувшего с качелей Германна, актеры скрылись за опустившимся занавесом. Улита, смотревшая не столько на сцену, сколько в зал, коснулась плеча Мефодия.

— Ты видел? Вон и златокрылые! — шепнула она.

Из бокового прохода партера показались двое мужчин — один, среднего роста, другой высокий — и скромно сели на крайние места в четвертом ряду, освободившиеся незадолго до их появления. Сидевшая на них до того пожилая пара покинула театр еще несколько минут назад.

— Отпугивающие маголодии! Эх, а еще светлые! Мешают лопухоидам получать интеллектуальное удовольствие! — хмыкнула Улита.

— Это точно златокрылые? Ты не ошибаешься? — усомнился Мефодий.

На его взгляд, мужчины выглядели заурядно. Он не видел у них никаких крыльев. И лишь закрыв глаза и сосредоточившись, разглядел исходившее от вновь пришедших ровное золотистое сияние.

Точно такое же сияние исходило еще от одного места в партере, и, ощутив сухость во рту, Мефодий показал его Арею.

— Да, я тоже заметил. Двое в седьмом ряду... Две боевые двойки — итого четыре светлых стража. Если крылья им понадобятся — они их материализуют, равно как и флейты, — кивнул Арей.

— А почему они без... — начал Мефодий.

— Не будь наивным, помидор! А то не буду называть синьором. Неужели ты ожидал, что сюда явится вся эдемская рать при полном параде? Нимбы, кольчуги, трубы? За дешевыми зрелищами обратитесь к телевидению, — поморщился Арей.

Мефодий облизал губы и покосился на футляр со своим мечом. Перед своей первой серьезной битвой он волей-неволей испытывал беспокойство.

— А о нашем присутствии они догадываются? — спросил он, снова не выдержав характера, и тотчас устыдился, ощутив, что Арей посмотрел на него, как на средней тяжести дауна.

— Само собой, догадываются. Златокрылые же не идиоты. Те стражи мрака, что склонны были их недооценивать, однажды утром обнаруживали свой дарх срезанным...

— Их всего четверо? Не больше? А если засада? — спросил Мефодий.

Арей покачал головой.

— Засады нет.

— Откуда вы знаете?

Их четверо, потому что и нас четверо. И при любом раскладе — даже если мы изрубим этих в капусту — их не станет больше. Остальные не вмешаются. Существует негласный договор. Что-то вроде этики враждующих корпораций, — терпеливо пояснил барон мрака.

— И его соблюдают?

— Еще как. Как известно, самые надежные договоры — это те, что никогда не были записаны на бумаге. Число бойцов с той и с другой стороны должно совпадать. Только в этом случае можно рассчитывать на славу и избежать обвинений в трусости. С другой стороны, то, что с нами кот — волшебное все же животное, — дает златокрылым моральное право напустить на нас любого другого магического зверя, к примеру, грифона или сфинкса.

— Грифон против Депресняка? Это нечестно! Мой котик этого не заслужил! — воскликнула Даф, в беспокойстве озираясь.

— Хромающая этика в данном случае промолчит в тряпочку, поскольку формально нас будет пятеро против пяти. Но не думаю, однако, что у них с собой грифон. Все же лопухоидный мир требует элементарной осторожности, которой от боевого грифона ожидать не приходится.

— Ага. Грифон разнес бы не только театр, но и половину квартала, — фыркнула Улита. — Но ты, подруга, все же придержи свое чучело-мяучело. А то златокрылые покатят потом бочку, что нас было больше!

Даф в ответ молча показала ей перегрызенный поводок.

— Это что — намек? — хмуро поинтересовалась Улита.

— Он был такой подозрительно тихий. Подавленный. Я даже расстегнула ему комбинезон и сняла намордник. Думала, тут темно и все равно никто не увидит, — оправдываясь, сказала Даф.

— Ну-ну! И давно ты поняла, что он смылся?

— Ну с минуту уже... Он вернется... потом... ну, когда ему надоест... — поспешно добавила Даф.

— Не переводи стрелки, светленькая! Уж не хочешь ли ты сказать, что где-то по театру летает психованный, гормонально озабоченный и вечно голодный лысый кот? — уточнила Улита.

— Он не психованный. Он просто впечатлительный и ранимый, — обиделась Даф. Против остальных характеристик она не возражала.

В эту минуту театральная люстра где-то в вышине нежно зазвенела.

— Ого... На ней явно раскачивается кто-то крайне впечатлительный и чудовищно ранимый. Ты можешь его достать, Даф? — поинтересовался Арей.

— Да. Если материализую крылья и сама полечу. Сделать это?

— Не стоит. Сейчас не лучшее время. А ты, Улита, достанешь?

— Если из арбалета, то запросто, — хищно предложила ведьма.

— Только попробуй! — рассердилась Даф, хватаясь за флейту.

— Перестаньте ссориться! Надеюсь, он уронит люстру на голову златокрылым. Все же жаль, что у них нет с собой сфинкса. Кошечки бы мило порезвились и заодно снесли бы до основания этот рассадник культуры, — философски заметил Арей.

* * *

Во втором действии на сцену со скрипом выкатилась инвалидная коляска с обмякшей в ней старой графиней. Графиня, с виду абсолютная рухлядь, была изготовлена из проволоки и пустых пластиковых бутылок. Все монологи за нее скрипучим голосом произносил большой граммофон. Коляску графини толкали три горничные девушки в кокошниках и парадном обмундировании войск СС.

Лиза, в собачьем ошейнике с бляшками, была прикована к коляске цепью. Ей не сиделось на месте, и периодически она начинала, томясь, звенеть цепью и делать руками умоляющие жесты. Чувствовалось, что она готова выскочить не только за Германна, но и за горбуна Лигула, лишь бы ее спустили с поводка.

На сцену верхом на игрушечной лошадке выкатился Томский и проорал в ухо чучелу:

— Здравствуйте, грандмаман! Я к вам с просьбою!

— Что такое, Паул? — с некоторой заминкой отозвался граммофон.

— Позвольте вам представить одного из моих приятелей и привести его в пятницу на бал!

— Приводи его прямо на бал, и тут мне его и представишь! — с очередной задержкой, возникшей по техническим причинам, захрипел ему в ответ граммофон.

На радостях, что его миссия удалась, Томский впал в буйство, спрыгнул с лошади и, подхватив из коляски чучело, принялся носиться по сцене. В беспокойстве за графиню Лиза так металась, что опрокинула пустую коляску и едва не сорвалась с цепи.

В третьем действии на сцене вновь объявился Германн. Вначале он долго обольщал Лизу из-за кулис, используя флажки морского телеграфа, а затем прокрался в спальню к старой графине и стал переругиваться с граммофоном. Когда же и после этого граммофон не открыл ему тайны трех карт, Германн вспылил и выхватил огромный «кольт».

— Старая ведьма! Так я ж заставлю тебя отвечать! — крикнул он, заскрежетав зубами так, что взволновался даже сидевший в десятом ряду стоматолог Ашот Кирзарян.

Перепуганное чучело, не выдержав нервного напряжения, задрожало всеми проволочками и рассыпалось на отдельные пластиковые бутылки.

«Эге! Это неспроста! Интересный символ! Знаков на семьсот с пробелами!» — подумал Кактусов, строча в блокнот.

До смерти напугав графиню, Германн сгоряча выпустил в зрительный зал всю обойму и удалился под грохот барабанов и стоны скрипок. Далее действие разворачивалось своим чередом и закончилось весьма прискорбно.

В конце спектакля брыкающегося Германна утащили в психушку два мускулистых санитара, одетых в полосатые брюки и белые халаты. За ним, позванивая цепью, затрусила Лиза. Прочие герои некоторое время потоптались на сцене, но потом тоже куда-то слиняли, оставшись без идейных вожаков. Занавес несколько раз кокетливо дернулся и закрылся.

В следующую минуту часть публики побежала в гардероб, чтобы занять очередь, а другая стала громко хлопать и кричать «Браво!». Услышав овации, из директорской ложи немедленно высунули носы И. Шпунцер-Сморчковский и О. Гулькинд, ранее прятавшиеся за шторкой. Режиссер спектакля Лукиан Бабец немедленно вытребовал их на сцену, попутно объяснив зрителям, что оба оказались в театре чисто случайно, проездом из Бостона в Омск.

Втроем они долго раскланивались. При этом Лукиан Бабец делал вид, что ему неловко и он собирается исчезнуть за кулисами, но почему-то все равно каждый раз оказывался впереди всех. Шпунцер-Сморчковский целовал в обе щеки горничных девушек, а О. Гулькинд вытащил из ямы дирижера и первую скрипку и вместе с ними бегал по сцене, сея сумбур и беспокойство. Неизвестно каким боком на сцене появился и Вольф Кактусов и полез было здороваться к Лукиану Бабцу, но тот в творческом угаре, небрежно кивнув, повернулся к нему спиной.

Огорченный Кактусов грустно слинял.

Сбежавший из психушки Германн выходил на поклон дважды, причем держался рядом с санитарами и все время поднимал их руки, будто именно санитары были здесь главные действующие лица. На сцену запоздало выскочил юноша-очкарик и, растерявшись, вручил цветы одной из актрис второго плана, что очень удивило и саму девушку, и стоящую рядом с ней Лизу. Спохватившись, юноша попытался отобрать букет и исправить оплошность, но смутился, не довел дело до конца и трусливо ретировался.

Постепенно зал опустел. Исчез из своего орлиного гнезда осветитель, обмелела оркестровая яма. Шпунцер-Сморчковский и О. Гулькинд проследовали в ближайший ресторанчик, прочно, как два оперативника, придерживая за запястья ораторствующего Лукиана Бабца. Даже капельдинеры, которые должны были закрыть зал, проверив, чтобы в нем никто не остался, таинственно сгинули, так этого и не сделав.

Лишь на сцене недостроенным карточным домиком громоздились никому не нужные тройка, семерка и туз да в проходе валялась оброненная кем-то программка.

С четырех кресел партера поднялись златокрылые и выжидательно встали, поглядывая наверх. Там, на меркнущей театральной люстре, роняя вниз хрустальные висюльки, раскачивался кот Депресняк. Один из златокрылых материализовал флейту и атаковал Депресняка маголодией, но шустрый кот мигом сиганул с люстры и повис, зацепившись когтями за бархат одной из лож. Расколотая люстра осыпалась в зрительный зал, проломив два ряда кресел в партере.

Арей подошел и, оперевшись локтями о край ложи, спокойно стал смотреть на златокрылых. Мефодий был удивлен. Он ожидал немедленной стычки, поэтому давно взволнованно прижимал к себе футляр с мечом. Однако — нет. И златокрылые, и Арей явно медлили со схваткой. Даже тот высокий страж, что пытался сбить Депресняка, опустил флейту.

А потом пораженный Мефодий увидел, как Арей слегка поклонился златокрылым. Те в свою очередь также отвечали ему учтивыми кивками. Мефодий вопросительно покосился на Арея.

— Не удивляйся, синьор помидор! Это свежая вражда криклива. Старая же холодна и спокойна. Мы все еще успеем! Ночь длинна! — не отрывая взгляда от златокрылых, пояснил ему тот.

Улита, размахивая рапирой, встала рядом с Ареем.

Златокрылые, однако, посмотрели на нее лишь мельком. Видно было, что всерьез их тревожили только Арей и... пожалуй, Мефодий. На него и на футляр меча в его руках они поглядывали внимательно и цепко.

В отдалении хлопнула дверь. Мефодий, чье внутреннее пространство вдруг расширилось, а зрение пронизывало даже стены, ощутил, что из театра, точно ошпаренный, выскочил последний лопухоид. Кажется, это был несчастный Вольф Кактусов, задержавшийся по неведомой причине в фойе. И самое забавное — это Мефодий ощущал совершенно точно, — бедный Вольф сам не ведал, что гонит его прочь. Он испытывал смутную тревогу самого непонятного свойства: то мерещилось ему, что за ним гонятся, то — что дома не выключен газ, то — что коварный наркоман за углом поигрывает битой, собираясь отобрать у него бумажник и сотовый телефон.

Решив, что находиться в глубине ложи, за спинами Арея и Мефодия, не слишком отважно, Даф встала рядом с ними и принялась звать Депресняка, который, развоевавшись и перескакивая с яруса на ярус, обращал на нее до обидного мало внимания. Когда в четвертый раз Депресняк не пожелал откликнуться, Даф прикусила язык и сделала вид, что кричала «Депресняк!» просто так, жалуясь на свое внутреннее состояние.

— Что, глухим притворяется? Надо было все-таки из арбалета! Отлично помогает против серных пробок в ушах, — сочувственно сказала Улита.

Дафна посмотрела вниз. Теперь ее и златокрылых разделяло всего лишь полтора десятка метров. Даф отлично понимала, что она давно уже узнана. Иначе просто быть не могло. К тому же теперь, когда рядом с ней стояли стражи мрака, выводы, которые могли сделать златокрылые, были слишком очевидны. Убийственно очевидны. Дафна ощущала исходившие от них волны презрения и гнева. Она чувствовала, как напитываются ими, темнеют и тяжелеют ее перья.

Даф стало скверно и стыдно, но одновременно внутри всколыхнулось негодование. Захотелось вскинуть флейту и сдвоенной маголодией сшибить вокруг златокрылых дюжину кресел. И пусть Эссиорх думает потом, что хочет.

— Ты их знаешь? — поинтересовался Арей.

— Нет. Не видела раньше, — неохотно сказала Даф.

Это было правдой.

— Что так скверно? Они же твои, светленькие? — съязвила Улита.

— А ты, конечно, знаешь всех стражей в Тартаре? Они же твои, темненькие? — в тон ей ответила Дафна.

Улита скривилась.

— Типун тебе на язык! Тартар — не то место, где следует иметь знакомых... Вот Лысая Гора — это да. Там бывает весело, особенно если Грызианка разбузится как следует и начнет чудить.

В этот момент один из златокрылых шагнул вперед и, укоряюще вскинув руку, указал на Даф флейтой. Он был немолод и смугл, с седыми вислыми усами.

— Дафна, помощник младшего стража! Ты слышишь меня, презренная изменница? С тобой говорю я, Алкид, второй хранитель золотых крыльев, кавалер ордена Верности, старший предсказатель Дома Светлейших! Если хочешь жить, отстегни крылья, брось флейту и спускайся! Ты будешь лишена магии, крыльев и флейты, но тебе будет сохранена вечность.

— Ну уж нет. Флейта и крылья — это для меня как ключи и записная книжка. Не отдам! — отказалась Даф.

— Ты сама избрала свою судьбу, Дафна, помощник младшего стража! Да будешь ты погребена под рухнувшей скалой своего упрямства! — с состраданием сказал Алкид.

— Ишь ты! Все знают, что ты всего лишь помощник младшего стража! Вот это я называю рекламой! — громко заметила Улита. — И вообще, светленькие говорят какими-то штампами!.. Небось в свободное от капанья на мозги время читают в своей караулке дамские романы.

— Молчи, ведьма! Да отравит тебя яд твоего ехидства! — возмутился молоденький белокурый страж, стоявший справа от Алкида.

Улита всплеснула руками.

— Прям-таки и замолчи!.. Уж и рот девушке открыть не дают! Эй, златокрылые! А если я тоже хочу в плен? Чего мне надо отстегнуть и снять, чтобы мне была сохранена жизнь? Только пусть за мной поднимется вон тот хорошенький блондинчик, иначе я несогласная! — крикнула она.

Молоденький страж покраснел и вцепился во флейту. Дафна ему посочувствовала. Она-то прекрасно знала, что попасть в ряды златокрылых чудовищно сложно. Парень выдержал громадный конкурс, прошел сотни тестов, до посинения пальцев и боли в груди осваивал маголодии и высший пилотаж, сминал комиссионеров в тренировочных битвах, а тут над ним вдруг глумится двадцатилетняя ведьма из лопухоидов. Наверняка он бы сейчас многое отдал, чтобы не иметь такой свежий, розовый и конфетный вид. Но увы...

— Эй ты, порождение мрака! Дай мне только до тебя добраться! Я... я... Ты увидишь, что будет! — крикнул он ломким голосом.

— И что будет? С этого места, пожалуйста, подробнее, не пропуская ни одной детали. Я девушка впечатлительная. Нежным словом меня можно буквально нокаутировать. Ты сыграешь мне на дудочке свадебный марш имени Шопена Баховича Мендельсона? — лукаво спросила Улита.

Арей захохотал. Розовощекий же рассердился настолько, что материализовал крылья и устремился было к Улите, но Алкид удержал его.

— Эй, Арей! Что-то я не понимаю! Где Лигул, где Вильгельм, где Барбаросса? Неужели у мрака совсем пропали настоящие бойцы? Хороша же у тебя команда! Языкастая секретарша, два подростка и недомерок-кот! — крикнул он.

— Что ж, тем хуже для вас. Чем нелепее мы выглядим со стороны, тем позорнее будет ваше поражение! — оскорбленно крикнул Мефодий.

Златокрылые переглянулись. Аргумент был сильный.

— Флейты к бою! — скомандовал Алкид.

— Умница, синьор помидор! — одобрил Арей. — Хорошо сказал! Языками мы уже поработали, теперь время потрудиться клинками.

В руке у него материализовался меч, с которым барон мрака тяжело спрыгнул вниз, в партер. Златокрылые, не сближаясь с Ареем, атаковали его маголодиями, от которых Арей либо стремился уйти быстрым перемещением, либо отражал их лезвием своего темного меча. О силе маголодий можно было судить по тому лишь, что одно из кресел, в которое попал светлый луч, было вырвано вместе с болтами. Да, это были не дружеские маголодии Дафны, пусть даже и усиленные Ареем. Это было нечто совсем иное.

Тактика Арея была проста. Отражая маголодии, мечник мрака стремился сблизиться со златокрылыми на расстояние удара мечом. Те, в свою очередь, понимая, чем опасно для них это сближение, пятились, не прекращая играть на флейтах.

Одна из маголодий, скользнув по клинку ближе к рукояти, зацепила Арея, отбросив его на метр. Мечник мрака упал, и хотя он сразу вскочил, Мефодий осознал, что даже стражи мрака не так уж неуязвимы.

— Улита, Даф! Возьмите на себя тех двоих! — крикнул Арей, оценив, что златокрылые, рассредоточившись по залу, заняли очень выгодное для них положение.

Улита с рапирой и Даф, которая сама не верила, что делает это, бросились к нему на помощь. В прыжке Дафна материализовала крылья, ощутив упругий, будоражащий удар воздуха в маховые перья. Проплыли яркими шарами светильники на ложах, сверкнул циклопьим глазом прожектор, замелькали на сцене пестрые картонки карт. Депресняк с истошным мявом сиганул невесть с какого яруса и пронесся совсем близко от Дафны, похожий на выбритую маньяком белку-летягу. Целью Депресняка была блестящая лысина одного из златокрылых — лысина, которая с мистической силой, одним лишь жизнерадостным своим блеском притягивала падающие предметы и прыгающих котов.

Дафна взмыла под потолок, где вместо тяжелой люстры висел теперь один крюк, и оттуда, ни в кого конкретно не целясь, выпустила две торжествующие маголодии. Какой это был восторг — снова лететь!

Мефодий мешкал, по лопухоидной привычке к осторожности прикидывая высоту. Метра три с половиной, а внизу еще кресла. Греметь костями не очень хотелось, да и меч Древнира при всех своих достоинствах мало походил на парашют. Буслаев напряженно размышлял: прыгать или бежать по лестнице? Вопрос был все же принципиальный и чреватый множественными переломами. Такое вот «бить или не бить» в медицинском аспекте.

Случайно он перевел взгляд выше и был ослеплен крыльями Даф. Прежде он никогда не видел ее в полете. Даф то набирала высоту, то, вопреки скучной физике, плясала в луче прожектора, который не выключил сбежавший осветитель. Даф даже не смущало, что ее огромные крылья порой задевали тесные театральные ярусы.

Пока пораженный Мефодий любовался Даф, златокрылый Алкид решительно атаковал ее сдвоенной маголодией. Заметив, как сгущается извне и несется к Дафне ослепляющий светлый луч, Мефодий, не задумываясь, с криком прыгнул и в полете принял маголодию на свой меч. Клинок притягивал светлую магию, как громоотвод молнии. Мефодий ощутил лишь, как разогрелась у него в ладони рукоять и просветлел, впитав новую силу, грозный клинок.

Даф подхватила Мефодия под мышки у самых кресел. Однако, учитывая, что Мефодий был далеко не пушинкой и успел набрать в падении кое-какую скорость, Даф не удержалась и сама рухнула на него сверху. Они покатились между креслами. Растрепавшиеся волосы Дафны скрыли лицо Мефодия. Он ощутил ее яблочное дыхание.

Даф рванулась и торопливо встала.

— В другой раз, когда будешь прыгать, вопи не так громко! — буркнула она.

— Я спасал кое-кому жизнь, — огрызнулся Мефодий.

— Ты спас мне жизнь, я тебе — ребра. Считай, что спасибо на спасибо. И не факт, что нужно...

— Что нужно?

— Ничего. В общем, вот тебе твое «спасибо» и иди гуляй! — рассердилась отчего-то Даф.

— Спасибо не булькает. Меняю одно спасибо на три шоколадки! — парировал Мефодий.

Это была шуточка в духе Эди Хаврона, у него же, кстати, и позаимствованная. Только корыстный Эдя чаще менял «спасибо» на банки с пивом, которые давно уже были у него альтернативной валютой.

Улита самозабвенно фехтовала с розовощеким блондинчиком, который из-за малой дистанции не мог прибегнуть к маголодиям и использовал примкнутый к флейте штык. Блондинчик, вынужденный сражаться с девушкой, к тому же в полную силу, выглядел смущенным.

— Удар! Отбив! Удар! Отбив!.. — командовала Улита. — Эй, что ты делаешь? Сейчас моя очередь делать выпад! Ты что, хочешь меня заколоть?.. Удар! Отбив! Вот сейчас молодец! Хочешь я тебя в щечку поцелую? Я не ядовитая. Не боись!

Блондинчик в смущении отступил, продолжая послушно парировать. После одного из выпадов Улиты на плече у него появилась глубокая царапина.

— Плохо защищаешься, цыплячья шея! Имей в виду, что я тебя пожалела! Заметь, мне ничего не стоило бы отсечь тебе золотые крылья! — заявила Улита. — Удар! Отбив!.. У кого-то я читала историю о клоуне, который закололся кинжалом у ног отвергнувшей его возлюбленной. Клоун корчился от боли и умирал, но, чтобы не пугать ту, которую он любил, кричал, что истекает малиновым сиропом. Эй, красавчик, чего пригорюнился? Фехтуй!.. Думаешь, я тебе до старости буду сказочки рассказывать?

Маголодия, мимоходом выпущенная из флейты кого-то из златокрылых, сбила Улиту с ног. Рапира вылетела из рук ведьмы и, описав полукруг, затерялась между рядами. Блондинчик замешкался и, оглядываясь на Алкида, попытался срезать у Улиты дарх, одновременно опасаясь, видимо, ранить ее штыком.

— Эх! — сказала Улита, кривясь от боли. — И ты, Брут! На самом интересном месте! Правду говорят, что страховки от идиотов не существует...

С этими грустными словами ведьма очень метко и точно пнула блондинчика в лодыжку. Несмотря на кратковременный успех, это легко могло стать финалом ее жизненного пути. На помощь блондинчику уже спешил третий из златокрылых — Фукидид, до этого не без успеха сваливший Мефодия сразу двумя маголодиями. Первую маголодию Мефодий принял на меч, вторую впитал в себя, однако это оказалось явным перебором. Такой заряд магии просто невозможно было впитать моментально.

В результате Буслаев перелетел через три ряда кресел и спасся от добивающей маголодии лишь благодаря Даф, ответно атаковавшей его обидчика длинной ввинчивающейся маголодией, которую не лишенная юмора Шмыгалка называла «пляской штопора». Однако Фукидид, низенький и плечистый страж, был крепок, как гном. Сбить его с ног можно было лишь тараном, при условии, что таран раскачали бы три тибидохских интеллектуала — Усыня, Горыня и Дубыня. Фукидид закрылся от «пляски штопора» крылом, приняв ее на маховые перья, и ответной маголодией вышиб из рук у Даф флейту. Вслед за тем он кинулся к Улите, намереваясь срезать ее дарх.

Победа в битве, таким образом, почти досталась златокрылым. Мефодий и Улита явно были не у дел и, что называется, курили на балконе. Даф все никак не могла найти свою флейту. Уверенно сражались только Арей да кот Депресняк, который, покинув наскучившую ему лысину, как маленький вурдалак, носился над зрительным залом так стремительно, что ни одна из маголодий не могла в него попасть. Арей же, атакуемый сразу с двух сторон, все никак не мог приблизиться ни к одному из своих противников и вынужден был непрерывно парировать.

Заметив, что закругление на штыке Фукидида почти коснулось шнурка, на котором у Улиты висел ее Дарх, Арей двумя руками вскинул меч над головой и рявкнул:

— Остановитесь!

Златокрылые замерли.

— Алкид, глава отряда света! Я, Арей, мечник мрака, пользуясь своим правом, бросаю тебе вызов! Если золотые крылья, что ты носишь, заслужены тобой честно, ты не откажешься! Пусть тому, кто победит, достанется шкатулка! Кроме того, на кону мой собственный дарх! Оставь девчонку! — глухо сказал Арей.

— Какой смысл в битве один на один? Разве мало было битвы четыре на четыре? Победа наша! — резонно отвечал Фукидид, покачивая на штыке дарх Улиты. Однако шнурок и сама серебристая сосулька были пока целы. Страж медлил, ожидая ответа предводителя.

— Алкид! — рявкнул Арей, игнорируя его слова. — Я бросил вызов тебе лично. Или ты такой трус, что за тебя всегда отвечают толстые гномы?

Побледнев, Алкид шагнул вперед. Для златокрылого нет худшего оскорбления, чем быть обвиненным в трусости. Чтобы спасти свою честь, они готовы в одиночку броситься в атаку хоть на целый легион мрака.

— Я не трус. Мои крылья против твоего дарха! Ни кому не вмешиваться! Фукидид, оставь эту молодую ведьму! Вначале травят матерых волков, а затем уже разбираются с волчатами!

Низенький страж фыркнул и отошел на шаг от Улиты. Ведьма услышала, как он, пробурчав, назвал Алкида безумцем, который из тщеславия идет на поводу у мрака.

Улита села на полу, ощупывая свой дарх. К ней нерешительно, явно без враждебных намерений приблизился блондинчик.

— Алкид хороший боец! Его штопорные маголодии пробивают даже ограду Эдемского сада. У твоего хозяина нет шансов! — кашлянув, чтобы привлечь ее внимание, сказал он.

Улита поморщилась.

— Не замусоривай мне извилины своей чушью. Лучше дай свой телефончик!

Блондинчик порозовел.

— За... зачем?

— Ну мало ли? Вдруг мне захочется сдаться тебе в плен? И вообще девушкам такие вопросы не задают.

— У меня нет телефона.

— Кошмар! До чего дожили! В Эдемском саду нет даже телефона!.. А имя у тебя есть? Или твоя мамочка запретила говорить его ведьмам?

— Меня зовут Катон, — сказал вконец запутанный блондинчик.

Улита фыркнула.

— Что, серьезно, что ли?

— Не веришь? — обиделся блондинчик.

— Да не, верю. Я по жизни доверчивая. Будем знакомы, Катоша! А я вот Улита. Только умоляю, в интересах здравия Минздрава, никогда не называй меня «Улитка». Даже в шутку. Тебе на голову мигом рухнет что-нибудь громоздкое. Например, Останкинская башня.

— Х-хорошо.

— Поехали дальше, Катоша! Ты пригласишь меня на свидание?

Флейта выпала из разжавшихся пальцев Катона.

— Не знаю. Быть может... — неуверенно пробормотал он.

Улита кокетливо хлопнула его по руке.

— Уговорил, противный, уговорил... Прям уломал! А еще скромнягой притворялся, коварный! Когда, завтра?..

— Завтра я... — начал светлый страж.

— Договорились! Только учти, я девушка занятая, работающая и освобождаюсь не раньше шести вечера. С суккубами с утреца разгребусь и комиссионерам мозги вправлю. У тебя нет привычки опаздывать, Катоша?

— Нет. Но все равно я не... — промямлил вконец запутавшийся блондинчик.

— Вот и умница. Я люблю пунктуальненьких... Тогда запоминай: недалеко от нашей резиденции памятник Юрочке Долгорукому. Ты его сразу узнаешь. У него еще голуби вечно на голове сидят! И дудочку свою бронебойную не забудь. Мы, может, в ночной клуб закатимся, а там джинны из Тартара попадаются. Опять же фэйс-контроль приходится отстреливать. Не хочет, понимаешь, в калошах пускать...

Пока Улита наставляла простодушного блондинчика на путь истинный, барон мрака и Алкид сблизились. Меч в руке Арея был опущен, равно как и флейта в руке у Алкида.

— На шесть и по хлопку? — спросил Алкид.

Начальник русского отдела мрака кивнул и повернулся спиной. Алкид последовал его примеру. Теперь оба стояли спина к спине. Цепи, на которых у одного висел дарх, а у другого золотые крылья, почти соприкасались.

— «На шесть и по хлопку» — это как? — спросил Мефодий у Даф.

— Просто. Противники делают каждый по три больших шага и ждут сигнала — хлопка. Дальше все зависит от того, что произойдет быстрее: страж мрака сблизится для удара мечом или страж света успеет атаковать его маголодией, — пояснила Даф.

— Арей же зарубит светлого! — сказал Мефодий.

— Не факт. Шесть шагов же не с потолка свалились. При дистанции меньше шести шагов, ну, шага в четыре, меч заведомо опережает флейту. Если дистанция восемь-девять шагов — флейта опережает меч. При шести же шагах при равной тренированности шансы примерно одинаковые, — с легким раздражением проговорила Даф.

Ей не нравилось, когда кто-нибудь недооценивал флейту и разящую силу маголодий. Ну не странные ли существа лопухоиды? Жалкий дробовик или пистолет внушает им почтение, а флейта светлого стража кажется дудочкой и вызывает только глупое хихиканье. Даже Мефодий Буслаев — и тот еще не проникся.

Мечник мрака и Алкид ждали. Лицо светлого стража было отрешенным. Казалось, он сплетает в сознании маголодию, испепеляющую мрак. Вот она уже готова... Теперь ей остается лишь соприкоснуться с флейтой и скользнуть к цели. Обезображенное же шрамом лицо Арея выражало нетерпение. На нем читалась простая и ясная мысль — мысль, что отрубленные головы не играют на музыкальных инструментах.

— Начали! Чего тянем? — нетерпеливо спросил Арей.

Алкид сосредоточенно кивнул, показывая, что тоже готов.

— Раз... — медленно начал считать Фукидид.

Он развел ладони, готовясь к хлопку сразу после счета «три», как вдруг за сценой что-то глухо лопнуло. Звук был таким, как если бы в гулкой комнате кто-то уронил глиняный горшок.

Фукидид вскинул голову и перестал считать.

— Шкатулка материализовалась! — сказал он.

— Плевать! Время еще есть!.. Шкатулку возьмет тот, кто сохранит голову и крылья! — нетерпеливо крикнул Арей.

— Или голову и дарх!.. — уточнил вислоусый Алкид, с надеждой посмотрев на свою флейту.

— Два... — недовольно произнес Фукидид.

Стою я перед входом в гроб.

Вот этот красный жуткий гроб.

И так боюсь я этот гроб.

Вот этот красный жуткий гроб, —

заиграла в голове Мефодия невесть откуда взявшаяся мрачная песенка.

Однако прежде чем прозвучало «три» и ладони Фукидида соприкоснулись в хлопке, в коридоре с гримерными еще что-то произошло. Мефодий увидел нечеткое сияние, пробившееся сквозь стену. Он вообще не заметил бы его, не обладай способностью видеть ауры и энергии. Маленький красноватый шар, похожий на шарик для настольного тенниса, скользнул вдоль пола и сразу погас. Это был первый случай, когда Мефодий столкнулся с магической искрой.

Для златокрылых и Арея вспышка также не осталась незамеченной. Причем им она явно сказала больше, чем неопытному Мефодию.

— Измена! Там кто-то из темных! — крикнул Фукидид и бросился по проходу между рядами. Златокрылые последовали за ним. Алкид разочарованно оглянулся и развел руками, показывая Арею, что дуэль придется отложить.

Улита, Даф и Мефодий побежали вдоль пыльного занавеса за кулисы. Актерская курилка с диваном, узкий коридорчик — и они выскочили туда, где были уже златокрылые, — к гримеркам. За ними, тяжело дыша разрубленным носом, несся Арей.

У дверей светлые и темные стражи приостановились, соображая, следует ли им опасаться друг друга и не последует ли нападение в спину, а затем одновременно ворвались в гримерку. Их гостеприимно встретили трильяж и мягкий пуфик. Запах пота и духов. Шляпа тореадора, которая была бы велика даже быку. Блюдце окурков. Лысеющий плющ на окне. Пара пожелтевших плакатов с автографами мух и знаменитостей.

Взгляд Алкида скользнул по трильяжу и остановился на полу, где не погас еще круг, который остается после поспешных черномагических телепортаций. Присев на корточки, Алкид принялся внимательно разглядывать что-то на полу.

— О свет! Здесь кто-то был! Нас опередили! — крикнул он и, повернувшись, лицом к лицу столкнулся с Мефодием.

Внимательный взгляд светлого стража скользнул по его лицу, волосам, мечу Древнира в опущенной руке. Мефодию почудилось, что в этом взгляде он видит то, что редко когда или даже никогда не находил у Арея, — усталое сострадание.

— Вспомни о своем эйдосе, Буслаев! Ты на дурном пути! Я вижу твое тело мертвым, а эйдос навеки погубленным... Мрак всегда расплачивается с теми, кто служит ему, это да, но, увы, фальшивыми деньгами. Помни, Буслаев: «Ignietaquainterdicere!» Ты близок к тому, чтобы эти слова прозвучали!.. А с тобой, Арей, убийца света, мы еще увидимся. Только, боюсь, не теперь. Сейчас главное — свиток, — устало сказал Алкид и вышел.

Другие златокрылые последовали за ним, материализуя крылья. Катон беспомощно оглянулся на Улиту и пожал плечами.

— Завтра в шесть! Опоздаешь — поломаю памятник Долгорукому! — крикнула ведьма.

Мефодий заметил, что в гримерке недалеко от погасшего круга валяется шкатулка. Крышка была открыта. Второе дно бесцеремонно отброшено в сторону. Теперь шкатулка никуда больше не исчезала, да и не могла исчезнуть, поскольку охранные заклинания были уничтожены, а вместе с ними пропала и способность шкатулки к телепортации.

— Нас кто-то опередил. И нас, и златокрылых! А теперь мне хотелось бы понять: кто? — сказал Арей.

Он присел на корточки, разглядывая остаточное магическое сияние.

— Я не могу определить, чье оно. Мы хватились слишком поздно, — сказал он с досадой.

— А если это был Лигул? Это вполне в его духе, — предположила Улита.

Арей медленно покачал головой.

— Лигул? М-м-м-м-м... Это не исключено, но я все же думаю, что это не Лигул.

— Почему?

— У Лигула не хватило бы отваги сунуться сюда в одиночку. Он, как большинство важных недоносков, любит иметь рядом большую свиту. Этот же телепортационный круг явно рассчитан на одного. К тому же Лигул не владеет магией красных искр... Здесь же мы имеем дело с кем-то, кто наряду с силой, которую дает дарх, использует еще и силу темных колец. С кем-то, кто работает не на мрак, а на себя...

Внезапно Арей замолчал и зорко взглянул на Мефодия.

— Что с тобой, синьор помидор? На тебе лица нет. Тебя терзает мораль, пилит нравственность и отравляет совесть?

— Златокрылый сказал, что видит мой эйдос погубленным, а тело мертвым... — повторил Мефодий.

Арей нахмурился.

— Меф, он точно так сказал? Что ты умрешь и все такое?

— Да.

— Отлично. Тогда тебе повезло.

— Почему?

— Потому что этот Алкид антипророк. Я слышал о нем. Единственный в своем роде. Все его предсказания сбываются. Не было случая, чтобы он ошибся.

— Вот видите!

Дата добавления: 2015-07-17