Слово при погребении студента Киевской Духовной Академии

Есть время молчати (Еккл. 3; 7), - говорит Премудрый. Не при гробе ли это время? Что можно сказать с сего священного места в назидание, о чем бы смерть не проповедывала самым убедительнейшим образом? Говорить ли о суете вещей человеческих и, в особенности, о суете человеческой жизни? Взгля­ните на гроб этот: смерть неизгладимыми буквами начертала на нем: суета сует, - все суета (Еккл. 1; 3). Говорить ли о всеразрушающей силе греха, кото­рой человек подверг себя через произвольное преступление заповеди Едемской? Взгляните на гроб сей и увидите, коль остро жало греха. Говорить ли о неизменяемости Божественных определений? Взгляните на гроб сей - в нем видимо совершается непременяемое определение: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3; 19). Но можно ли исчислить все то, чему поучает нас безмолв­ный гроб сей? Смотрите пристальнее на лежащего в нем, и каждый в обезоб­раженном смертью лице его найдет сродное себе назидание, - только помни­те, что каждый из нас, рано или поздно, должен, подобно ему, лечь во гроб.

Смерть всему поучает нас; токмо одно не исходит из уст ее: она не го­ворит нам, что ее область разрушена; что страх ее не существует более для истинного христианина. Когда же приличнее и нужнее раскрыть и утвер­дить эту утешительную истину, как не в настоящие минуты сетования, когда смерть среди храма, посвященного Богу живых, пред лицом святилища, в ко­тором течет источник нетления, содержа во узах своих пленника, по видимому торжествует свою победу, и когда самый христианин, не зря во гробе ничего, кроме разрушения, подвергается искушению своей веры? Итак, огласим гроб сей размышлением о том, что для истинного христианина смерть ничего не имеет в себе страшного.

Смерть может казаться страшной для человека с трех сторон. Она устра­шает, во-первых, человека неизвестностью продолжения бытия человеческого за гробом; во-вторых, известностью того, что если наше бытие продолжается за гробом, то мы должны впасть в руки правосудия Божия; наконец, смерть может устрашить человека тем, что лишает его наслаждения благами, свой­ственными настоящей жизни.

Смерть устрашает человека неизвестностью продолжения его бытия за гробом. Тщетно разум усиливается разогнать этот страх. Возбуждая в челове­ке надежду бессмертия, он более в том случае обещает, нежели доказывает; более располагает к верованию, нежели производит веру в будущую жизнь. Потому-то самые отличные мудростью язычники, быв преисполнены желани­ем бессмертия, не были совершенно свободны от сомнения в этой утешитель­ной истине. Потому-то между причинами, почему не должно страшиться смер­ти, они полагали и ту оскорбительную для разума, безотрадную для сердца мысль, что смерть не заключает в себе ничего страшного, хотя бы служила уничтожением для человека, поелику через это уничтожение человек возвра­щается в то положение, в котором находился до рождения. Таким образом ра­зум освобождал от страха тем, что само по себе ужасно - уничтожением.

Христианин совершенно свободен от этого страха, будучи совершенно уверен, что гроб не есть конец бытия его. И можно ли не быть уверенным в этой истине, будучи христианином? Что значит вся совокупность христиан­ских истин, как не единое и, вместе, многообразное доказательство бессмер­тия, доказательство столь же твердое, сколь твердо основание христианства? Сын Божий рождается в яслех, во всю жизнь не имеет, где подклонить главу, -почему? потому что царство Его несть от мира сего. Это предполагает бессмертие.

Христиане не должны страшиться бессмертия тиранов, которые поверга­ют их в темницы, предают мучениям, самой смерти, - почему? потому что они убивают токмо тело, и лишше что не могут сотворити (Лк. 12; 4). Это предпо­лагает бессмертие!

Христианин несчастен, когда с ущербом совести приобретает власть над целым миром, - почему? - потому что кая же польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу же свою (Мк. 8; 36). Это предпола­гает бессмертие!

Христиане не суть окаяннейшие из всех человеков, - почему? - потому что они уповают на Христа не в сем токмо животе. Так все истины христиан­ства или вытекают из истины бессмертия, или втекают в эту истину.

И какой же крепкой печатью запечатлена истина учения христианского о бессмертии! О Иисусе, любовь вечная! чего не сделал Ты, дабы избавить тех, елицы страхом смерти чрез все житие повинни беша работе (Евр. 2; 15)! Зная, что учение, не соединенное с примером, мало трогает грубые сердца человеческие, Начальник веры нашей Сам - углубись в сию мысль, христиа­нин! - Сам благоволил войти во Гроб, дабы изнести из него уверение в бес­смертии. Можно ли не поверить свидетельству воскресшего человека? Сколь же убедительно должно быть свидетельство о бессмертии воскресшего Иису­са! "Я не имею нужды в доказательствах разума, - вещает христианин, про­никнутый этим убеждением. - Иисус сказал нам, что мы бессмертны, - этого довольно для моего успокоения: Бог Иисусов не может быть Богом мертвых".

Будучи свободен от страха уничтожения, человек, оставленный самому себе, впадает в еще больший страх правосудия Божия, которому предает его смерть. Страх сей столь естествен человеку грешнику и столь силен в нем, что все народы, не зная Бога Израилева, подобно Израилю приносили жертвы о живых и мертвых. Самая философия, несмотря на свою гордость, показывала человеку необходимость очищения, хотя не представляла к тому действитель­ных средств.

Но для истинного христианина страх Божественного правосудия не су­ществует; смерть Иисуса Христа, подъятая для умилостивления правды Божией, человеческими грехами раздраженной, уничтожает страх этот. В са­мом деле, для чего умер Богочеловек? Ужели для того токмо, - как суесловит разум, еще не совершенно плененный в послушание веры, - чтобы запечат­леть Кровию истину учения Своего? Нет! цель Его смерти гораздо выше сей цели. Священное Писание ясным образом и в бесчисленных местах свиде­тельствует, что Иисус Христос умер за грехи наши, что Он подъял мучения, дабы нас избавить от мук вечных. Притом если бы смерть Иисуса была ток­мо печатью истины Его учения, то какую бы силу имели ветхозаветные жерт­вы, которые прообразовали смерть Мессии и которые были приносимы для очищения от грехов? Почему бы святые писатели спасение наше представля­ли возможным токмо под условием веры в заслуги Иисуса? Если же спасе­ние наше приписывается смерти Иисуса Христа потому, что ею запечатлена истина учения Его, которое спасает нас, то почему бы не приписывалось спа­сение наше чудесам Иисуса, которые также служат сильным доказательством Божественности Его учения? Наконец, если бы Иисус захотел умереть для того токмо, дабы доказать, что Он - Посланник Божий, то для того можно бы найти легчайшее средство. Если бы Иисус явился на горе Сионской, как не­когда являлся на Синайской, если не с громами и молниями, так как это не приличествовало завету благодати, то с сонмами Ангелов, которые и в Цар­стве благодати восходят над Сына Человеческого, - то ожесточенные враги Его, может быть, скорее бы поверили Его Божественному посольству, неже­ли когда Он умер за истину Своего учения.

Взглянем еще, слушатели, на Иисуса в саду Гефсиманском, готовящегося к смерти, дабы совершенно увериться, что смерть Его есть жертва за грехи наши. Приближаясь к смерти, Он должен был исполняться радостью. Ибо как Он отходил от мира сего? С совершенной уверенностью, что Он во всю Свою жизнь исполнял волю Отца Своего и явил имя Его человекам; что смерть Его, подобно смерти зерна горушичного, принесет мног плод для всего рода челове­ческого; что Его ожидает у Отца слава, которой Он наслаждался прежде сло­жения мира; наконец, отходит с совершенной уверенностью, что Отец Пра­ведный не даст Преподобному Своему видеть нетления. Все это не должно ли было произвести в душе Иисуса радости при Его отшествии из мира сего, тем паче, что Он возбуждал учеников Своих радоваться о том, что Он идет к Отцу? И если ученики Его впоследствии с радостью текли на смерть, то можно ли подумать, чтобы Начальник и Совершитель веры их скорбел, отходя на Крест? Между тем, что видим мы в Иисусе? - Скорбь глубокую, капли кровавного пота, слезные вопли, да мимоидет... чаша сия (Мф. 26; 39). Отчего такое раз­личие между смертью учеников Иисусовых и Самого Иисуса? Оттого, что те находили смерть уже обезоруженной; те шли к судилищу милосердия, а Сей -к судилищу правосудия. Кратко: Иисус скорбел пред смертью потому, что смерть Его была жертвой за грехи человеческие.

Иисус умер за грехи мои, - вещает любящая Его душа, - посему я не стра­шусь более стрел Небесного правосудия. Пусть ангел-истребитель возносит на меня мстительную десницу; он не найдет во мне ни одного места, которое не было бы покрыто Кровию Божественного Агнца. Пусть князь тьмы пред­станет одесную меня, как некогда он предстал одесную первосвященника Иису­са, и указывает на гнусные ризы моей естественной нечистоты; я уже слышу утешительный глас Отца Небесного: отимите ризы гнусные от него (Зах. 3; 4) и облеките его в одеяние бело.

Наконец, смерть может казаться страшной для человека потому, что ли­шает его наслаждения благами настоящей жизни. В самом деле, сколь ни несо­вершенны эти блага, тем не менее весьма прискорбно разлучаться с ними тому, кто не уверен, что за гробом он будет наслаждаться если не лучшими, то, по крайней мере, подобными благами.

Но для истинного христианина и этого страха не существует; он совер­шенно уверен, что, теряя через смерть блага земные, он получает блага небес­ные, несравненно высшие. Смерть Иисуса Христа, будучи жертвой за грехи, вместе служит печатью того блаженного завета, которым Сей Ходатай Бога и человеков утвердил приобретенное Им сокровище любви Божией за веру­ющими во имя Его. Какие же это сокровища? Ах! они столь много превышают все блага земные, что самые святые писатели, которые вещали Духом Божиим, не могли иначе выражать их, как токмо чертами сравнительными и даже отри­цательными. Так, жилище небожителей они представляют в виде града, кото­рого основания... украшена... всяким драгим камением, коего дванадесятъ врат суть дванадесятъ бисеров, коего стогны... злато чисто, яко сткло пресветло, в котором нет уже храма, поелику Сам Господь бо Бог Вседержитель Храм ему есть, и Агнец, Который не требует солнца и луны, да светят в нем, слава бо Божия просвети его, и светилник его Агнец (Откр. 21; 19,21, 22, 23). Вооб­ще же, за признание святых писателей можно почитать свидетельство одного из них, который говорит, что ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящым Его (1 Кор. 2; 9).

И мы, имея обетование толиких благ в мире грядущем, еще не хотим расстаться с миром настоящим, который весь во зле лежит! И Ангел смерти еще должен, так сказать, насильно восхищать нас из среды сует, дабы преставить в обитель вечного покоя! О, суетные блага мира! доколе вы будете приводить у нас в забвение Небесное наше Отечество? О, сокрушенные кла­денцы мирских удовольствий! доколе мы будем возлежать над вами, не по­мышляя об источнике воды живыя? Душа бессмертная, душа омытая Кровию Сына Божия, душа - наследница вечных благ! восприими полет, до­стойный тебя, вознесись над страхом смерти, пари к источнику бытия твоего.

Но тщетно, слушатели, будем возбуждать дух к презрению смерти, если в нас нет семени живота вечного. Смерть не страшна для истинного христи­анина; а для ложного, каковы все "устные" христиане, она страшнее, нежели для язычника. Посему будем стараться о том, чтобы соделаться истинными христианами; будем умерщвлять земные уды наши, влекущие нас долу; бу­дем водворять в себе смерть Христову, которая есть единственное семя жи­вота вечного. Паче же всего будем любить Иисуса; любовь к Нему соделает в нас все, что нужно для победы страха смертного. Теперь мы имеем много утешителей, собеседников, друзей; но в час смерти один будет утешитель, собеседник и друг - Иисус.

Мы не дерзнем вопрошать тебя, почивающий сном смертным; но мы уве­рены, что если бы язык твой, связанный смертью, разрешился, то ты собствен­ным опытом подтвердил бы, что Иисус есть единственное утешение для уми­рающих, подобно как Он есть единственная надежда для живущих. Ибо мы уверены, что тебя, проходящего сень смертную, утешало и ободряло ни что другое, как Тело и Кровь Богочеловека, которыми Святая Церковь напутство­вала тебя пред отшествием из сего мира. Потому ты не удивишься, если мы, воздав тебе последний на земле долг, все благожелания свои возливаем во еди­ное молитвенное желание, чтобы Иисус был твоим прибежищем в вечности.

Покойся, любезный брат наш, в обителях Отца Небесного, уготованных для нас Иисусом; рано или поздно и мы приидем к тебе и соединимся с тобою в училище Небесной Премудрости. Аминь.

Дата добавления: 2015-07-16