Интерпретация* текста

Жак Деррида: «Мир есть текст».

Юрий Лотман: «Человек есть текст».

Любой текст обладает определённым культурным кодом, который характеризуется тремя объективными параметрами: мировоззренческими установками определённой эпохи; общечеловеческой целесообразностью; открытостью интерпретации.

Помимо объективной информации в культурном коде заложены субъективные смыслы, выражающие особенности видения мира автором текста, психологические мотивы его создания, вытекающие из общечеловеческой значимости.

Даже если нам удастся воссоздать в своём воображении историческое время и понять, что побудило автора создать подобное произведение, этого не достаточно, чтобы исчерпать меру понимания. Акт понимания – есть тайная химия жизни, потому что – или мы понимаем, или не понимаем. Нельзя понять неправильно или не совсем правильно понять. Это как нельзя быть немножко беременной. Это состояние или есть или его нет, т.е., вы или понимаете или не понимаете третьего не дано. То, что я понял, может произойти только само, и это нельзя пересадить мне в голову.

Необходимо также найти такое пространство, в котором зашифрованный в данном культурном коде текст рождался бы как новая реальность, созданная воображением воспринимающего. Именно мера понимания художественного текста позволяет этот текст интерпретировать.

Всё, что связано с восприятием художественных произведений, предполагает их интерпретацию.

В этом и заключается предназначение третьего параметра культурного кода – открытость интерпретации. Раскрытие смысла текста и наполнение его новым содержанием... Всегда был интересен вопрос: каким образом происходит интерпретация художественного текста?

Люди искусства создают свою реальность, а мы эту реальность воспринимаем и делаем своей. Произведение искусства это форма, посредством которой мы может испытать, т.е. увидеть в мире то, что без этой формы не увидели бы.

Под каждое слово каждый из нас подставляет свой смысл или, по крайней мере, свой образ, который часто противоречит или не соответствует смыслу у автора. Но в хороших книгах все ошибки смысла, которые мы делаем, хороши. В плохой книге этого не получается. Поэтому можно сказать, что хорошие книги написаны, своего рода, на иностранном языке.

Произведение искусства не кроссворд с единственно возможным набором правильных ответов. Его идея – это отклик, который он будит в читателе, а заданных ранее "верных" реакций, не существует. Дело в том, что задача деятелей искусства – сообщить нам не сумму знаний, а привести в движение наши чувства и мысли. Произведение искусства это форма, посредством которой мы впервые можем что-то пережить.

Язык произведений искусства способен достигать лишь тех, кто знает язык, на котором оно написано. Если нам знаком этот язык, то писатель может привести нас в такое состояние, когда мы проживаем больше и с большей интенсивностью, чем в реальной жизни мы прожили бы за десятилетия или за столетия. Потому что в реальной жизни даже изменения мы не можем воспринимать. Потому что размерность изменений больше размерности нашего восприятия, и это большая беда.

Задача автора этих строк состоит в выявлении возможностей творческого человека, который проделал определенный опыт, не отличающийся от того, что мы могли проделать, просто мы можем испытать и не понять, а он понял и записал. И построил конструкцию, которая способна рождать мысли, непредсказуемые и не выводимые, но когда они появляются, то кажутся естественным развитием предшествующих наших мыслей.

Тексты – это плоть и кровь культуры. Любой текст подлежит прочтению и пониманию. И здесь возникают две задачи: как текст понять и как проверить поняли ли мы его. Однозначного решения эти задачи не имеют. «Каждый век, приобретая новые факты, приобретает и новые глаза». (Гейне) А новыми глазами многое видится иначе. Поэтому культурные ценности не умирают, а всё время обогащаются новым смыслом. Возможность различных интерпретаций одного и того же текста является необходимым и важным признаком художественности. И чем богаче, чем совершеннее произведение, тем больше различных смыслов может быть увидено в нём.

Любой текст, попадая в новый культурный контекст*, пополняется новым смыслом, отличным от того, какой он имел во время его создания. Этим и объясняется тот факт, что понимание произведений культуры меняется от эпохи к эпохе.

Понимание произведений культуры меняется не только от эпохи к эпохе, но и в восприятии отдельного человека. Оно никогда не может иметь одну, единственно «верную» интерпретацию, и никогда не может быть окончательным, ибо любой художественный образ всегда открыт для наполнения новыми смыслами, и в диалоге с ним отдельный человек каждый раз осмысливает его содержание заново. Потому что художественный образ обладает наиважнейшим свойством – неисчерпаемостью, бесконечностью смыслов, потенциальной многозначностью, позволяющей извлекать из одной и той же мысленной картины тысячу неожиданных и непредвиденных мыслей. И это влечёт за собой усложнение смыслового содержания данного текста. Именно благодаря этому произведения культуры не умирают, потому что всё время обогащаются новыми смыслами.

Художественное произведение при каждом прочтении может выдавать новую информацию. И что особенно важно: не просто разную. Оно включается с нами в какое-то замкнутое обратной связью целое и выдаёт именно то, что нам сейчас нужно, то, что мы способны понять. Подготавливает нас, так сказать, к следующей порции информации. «Художественное произведение, таким образом, обнаруживает свойства, скорее, живого организма», - отмечал Юрий Лотман. 1.

В чём смысл монумента на Сенатской площади, созданного Фальконе? Нет однозначного и раз навсегда заданного ответа. Вероятно, сам Фальконе вряд ли думал о том, чтобы придать подножию памятника облик волны и сотворить образ бездны.

Свою интерпретацию памятника дал поэт Иосиф Бродский. Он считал, что «Медный всадник» и Ленин на броневике – это два самых замечательных монумента в Петербурге, и отмечал, что для понимания их символики надо принять во внимание различие их местоположения. У Петра, сидящего на вздыбленном коне, с одной стороны – Сенат и Синод, с другой – Адмиралтейство, сзади – Исаакиевский собор, а указывает он на Академию наук.

Ленин же, стоя на броневике у Финлядского вокзала, имел сбоку райком партии и «Кресты», сзади – вокзал (на «всякий случай», по словам Бродского), а указывал он на «Большой дом» (бывшее здание КГБ на Литейном). Прогуляйтесь к «Медному всаднику», а, будучи на Финлядском вокзале, взгляните ещё раз на Ленина, возможно, вы всё увидите в новом свете?

Подлинное произведение искусства всегда содержит в себе гораздо больше того, что замыслил вложить в него автор. Способность добиваться этого и составляет тайну человеческой гениальности.

Мир действительный это текст, который чужд человеку, ибо существует вне зависимости от человеческого сознания, потому и настораживает своей неизведанностью, воспринимается как не имеющий образа – как хаос, беспорядок. Но тот же самый, существующий сам по себе действительный мир (мир-в-себе, по Шпенглеру) становится миром-для-нас, когда мы наделяем его смыслом. В этом случае мир обретает свое содержание, которое представляет собой процесс смыслотворчества. Смыслы, выражающие представление человека о мироздании и о самом себе, это и есть образы, из которых вырисовывается картина видимого нами мира.

Какие образы имеем, таким мир и видим. Человек живёт так как может. Мог бы по-другому и жил бы по-другому. Мы живём, как можем. Меняются наши мысли, чувства и нравственные нормы – меняется и жизнь.

. По мысли Мереба Мамардашвили, если вообще случается в мире человек, то очень сложными путями, и пройдя, пути. И на этих путях разрушается заданная психология, разрушается сюжетная последовательность событий нашей жизни. Хотя бы потому, что, оказывается, нет никаких сюжетов в том смысле, что посредством сюжета мы не описываем никакой реальности, потому, что в реальности мы ничего не можем начать, все уже начато. Мы можем только продолжить, и продолжаем мы в силу своей развитости. Развитости сознания, чувств и нравственных норм. 2.

Реальная ситуация человека состоит в том, что все происходит непрерывно, ничто не начинается в абсолютном смысле, потому, что все уже давно началось. Причем началось неизвестно кем, когда и для чего, и сменяются ситуации, сюжетом описываемые, сменяются ситуации и персонажи, и происходит что-то одно и нам непонятное, - если мы не начнем двигаться вне традиционных сюжетных рамок и вне традиционных психологических персонажей.

Чтобы расширить горизонты нашего жизненного мира, нам и необходим выход за пределы освоенного духовного пространства. Для того, чтобы подлинно стать самим собой, человек должен иметь возможность выходить за пределы упорядоченного и систематизированного им духовного пространства. Этому, например, способствует чтение.

Мы живём пронизанные чтением. Чтение стало тотальным. Это только иллюзия, что читать стали меньше. Люди читают и сами много (другой вопрос – что и как), либо – они читают через пересказ: то есть попросту смотрят телевизор, где читают за них ведущие ток-шоу или режиссёры (а те, кто готовит всё это – читают обязательно). И как раз, именно для таких, «не читающих», чтение и становится совершенно тотальным, объемлющим жизнь. Поскольку, не читающие «самостоятельно» люди наиболее подвержены воздействию читаемого, вследствие примитивности используемых техник чтения и полного отсутствия анализа собственных мыслей и переживаний; размышлений, полных сомнений и колебаний.

Произошли исторические изменения в чтении. Легче всего их наблюдать на художественной литературе. Очень красиво о постановке доминирующей технике чтения написал Александр Зиновьев в своей автобиографии «Исповедь отщепенца». Он описал, как советская власть, оторвавшая детей от родителей, поместившая их в Дома пионеров с библиотеками, отобравшая для них «лучшее из мировой литературы», организовавшая специально для отобранных текстов переводческую деятельность, заставила людей читать по схеме: «жизнь делать с кого» - схема с героем.

И выросшее на этой схеме поколение с трудом читает следующий крайне популярный жанр – фэнтези по невозможности применения классической схемы чтения с героем. Ну, как можно «делать жизнь» с хоббита? Чтение фэнтази – чтение по схеме «конструирование миров, при чтении по которой не нужно идентифицироваться с определённым героем, а нужно осваивать схему мира. Но произошло и обратное. Поколение фэнтази с трудом читает всё более-менее реалистичное. Потому что прочно сидит на схеме создания иных миров, для них такая организованность, как человек – непонимаема. И это только самые грубые, очевидные перемены.

Массово сегодня преобладает «чтение потребителей» по типу product placement. Это в последней книжке Виктора Пелевина «EmpireV» описано. Как пишутся сегодня книжки? Автор обкладывается глянцевыми журналами, читает их, а потом всё прочитанное вставляет в текст, жизнь и речь героев. И эти читатели уже даже «Дозоры» С.Лукьяненко осиливают с трудом. Не говоря уже о книгах самого Пелевина.

Читаемые тексты – это «генераторы событий». Текст – генератор событий, потому что он содержит в себе как воображаемую, разыгрываемую ситуацию, так и её описание, осмысление. Стандартное понятие события включает в себя два аспекта» 1) событие должно произойти и в нём должны быть участники-причастники и оно должно быть описано; 2) событие это то, что как минимум прерывает естественный ход движения - жизни, размышления и т.д. - и заставляет эту траекторию меняться, оборачиваться поворачиваться. Производить поворот.

Но если мы оборачиваем это на чтение, то «полное» чтение – это и есть помещение себя в событие, создание для себя события. Все остальные случаи чтения будут различными упрощениями по отношению к полному чтению.

Ситуация с масс-культурным чтением, то есть чтением в свободное время, чтобы как-то его провести – это сведение события до того, что называют сегодня event. Даже профессия такая есть event – менеджер, то есть тот, кто организует «события» - но в кавычках. То есть вынимает людей из привычной жизни, развлекает их, даёт дозу адреналина или наоборот транквилизатора: тут каждый выбирает чтение по вкусу.

Разница между event-ом и событием в том, что событие меняет некоторую траекторию движения жизни, а event вынимает человека из жизни, а потом опускает в то же место, откуда и взял. Тексты масскультурные строятся в основном как чистый event. Иногда с псевдоосмыслением– такой «царский путь к метафизике». Самый яркий пример – Пауло Коэльо.

Есть ещё прагматическое чтение: для получения нужных инструментов – знаний, правил, рецептов. Это чтение изгоняет присущую любому событию долю рискованности и непредсказуемости. Потому что событие – это не вполне подконтрольная сущность. Неизвестно, что там с читателем случится. Исключить непредсказуемость и некоторую катастрофичность события можно, если оградить от возможных перемен ценности, предельные рамки, горизонтальные смыслы. Т.е. нужна некоторая доля пофигизма.

Технически «событие чтения» производится за счёт переходов, разного типа: от одних знаковых конструкций (тем, схем) к другим, от знаковых конструкций к ситуациям; между ситуациями разного масштаба и, самое интересное от одной техники чтения к другой. Вряд ли можно исчислить, прописать все места и переходы чтения, потому что каждый раз мы будем получать не столько устойчивые пространства чтения, сколько выражение степени развитости собственных техник чтения.

Рефлексия*– основной оператор чтения. Событийность чтения и все переходы становятся возможными при включении рефлексии, как оператора перехода и оператора ухода-возвращения от себя-читающего. По отношению к оператору рефлексии можно выделить три типа чтения: 1. Без рефлексии вообще. Когда человек прочёл и знает, что «Волга впадает в Каспийское море», но ни где эта Волга, ни что такое море – ему не важно. 2. Без собственной конструкции рефлексии, когда вся рефлексия оформлена конструкциями читаемого текста: сюда попадает и массовое чтение, и инструментальное чтение и чтение через пересказчика. 3. Чтение, внутри которого работают собственные читательские представления и рефлексия.

Чтение выполняет функцию запуска рефлексии. Автор произведения искусства, как правило, исходно знает – какую именно структуру рефлексии он запускает или надеется запустить. У него есть замысел. Понятно, что хорошие тексты это те, которые превышают моделирующую способность со стороны автора. Именно поэтому Шекспир назван автором, определившим принципиально рефлексивную структуру европейской литературы и чтения вплоть до нашего времени. Скорее всего, Шекспир не ставил себе таких задач. Просто его текст сам по себе является рефлексивной структурой.

Освоение техники чтения – это в том числе освоение чтения, обращенного на себя. Но что значит – на себя? Я – это я в своей локальной ситуации. Т.е. я, как исторический тип человека, и я как определённая культурная позиция и т. п. Поэтому необходимо понимание мною чтения не только как текста «О», а как действия. Действия. Это и даёт читателю возможность в ситуации, когда естественно рефлексия не складывается, увидеть всё же и обрести измерение своего Я, через техническое искусственное, воссоздание действия, позиции, выраженного в тексте.

Для всех текстов есть специально организованные места по освоению и предъявлению техники их чтения. Это – образование и коммуникативные площадки, на которых происходит критика, обсуждение этих текстов – от очень профессиональной критики дискуссий до суждений «рядовых читателей». Критики регулируют процессы взаимодействия высокой и массовой культуры. Они адаптируют, «переводят», трансляции ценностей «высокой», профессиональной культуры на профанный язык масс.

Священные книги мировых религий окружены комментариями, поучениями, житиями – текстами, в которых проявляются смыслы священных текстов и техники их прочтения. Тексты «научные» тоже требуют специальной дисциплины ума, способности понимать логику работы с понятиями, построением объектов и т.п. И для этого есть и школа и высшее образование. Философские тексты – требуют и формального образования и специальной организации собственного жизненного опыта, самоорганизации.

Не требует специальной организации чтение текстов журналов и газет. Но они так устроены, что они опираются на уже освоенные людьми техники чтения.

Художественное восприятие это взаимоотношение произведения искусства и человека, которое зависит от субъективных особенностей воспринимающего человека и объективных качеств художественного текста, от художественной традиции и языковой условности, равно присущей как автору, так и человеку. Для того чтобы понять ситуацию нужно её прочувствовать, пережить.

В качестве разминки предлагаю вспомнить сказку «Курочка Ряба». По форме эта простая, как куриное яйцо, но по содержанию глубинных смыслов это и вправду «золотое яйцо». Естественно, речь идёт о драматической истории с «Курой Рябой», которую повсеместно рассказывают самым маленьким детям. Малышам здесь всё предельно ясно. Может – так оно и есть, спросите у них, перед тем как придти на практическое занятие. Возможно, это поможет вам ответить на несколько «очень простых вопросов».

Анализ сказки. Жили-были дед да баба, была у них курочка ряба… Из поколения в поколение передаётся эта русская народная сказка, каждый её помнит. Человек может в совершенстве овладеть русским языком, усвоить подробности русской истории, изучить географию страны, быть искушенным в российской словесности, архитектуре, живописи, науке и религии, но, если он не помнит маленькой сказочки «Курочка ряба», можно не сомневаться – он иностранец. Но задумывались ли вы над тем, в чём, собственно говоря, смысл этой истории про деда, бабу и курочку? Попробуйте в нём разобраться. Интерпретируйте символы, образы этой сказочки.

КУРОЧКА РЯБА. Приведу текст сказки, на тот случай если «Методичку» держит в руках иностранец.

Жили были дед да баба, \ Была у них курочка ряба. \ Снесла курочка яичко, \ Непростое яичко – золотое. \ Дед бил, бил, не разбил, \ Баба била, била, не разбила, \ Пробежала мышка, \ Хвостиком вильнула, \ Яичко упало / И разбилось. \ Дед плачет, баба плачет, \ Курочка кудахчет: \ «Не плачь, дед! Не плачь баба! \ Я снесу вам яичко другое: \ не золотое – простое».

Читатели, обладающие различным опытом, зададут данному тексту различные вопросы, ответы на которые также будут различными. Мы же остановимся на следующих вопросах.

ВОПРОСЫ:

1. Почему дед и баба пытались разбить золотое яйцо?

2. Почему, когда им помогли разбить яйцо – они заплакали?

3. Что они должны были сделать с золотым яйцом, чтобы в результате – не заплакать?

4. Было ли золотое яйцо пустым?

5. Как жили дед с бабой до чудесного происшествия?

6. Что означает для стариков само происшествие?

7. Кто такая мышка; почему она играючи хвостиком сделала то, что не смогли сделать дед и баба?

8. Желала ли мышка деду и бабе добра?

9. Что означает это странное утешительное кудахтанье курочки: «Я снесу вам яичко другое: не золотое – простое»? Точно это, простое- яичко, должно чем-то оказаться лучше прежнего, чудесного, золотого…

10. И самый главный вопрос – О чём сказка?

Что любопытно, ни один человек, сколько не вникает в содержание сказки, не может объяснить, в чём, собственно, заключается смысл волшебных сказок, то волшебное чудо, которое, как яблочко по тарелочке, перекатывается из века в век.

Сравним такие понятия, как «чудо» и «сказка». Чудо это такое сверхестественное, которое возможно. Любая мировая религия содержит описание чудес. Сказка – это такое сверхестественное, которое невозможно. Самая короткая и самая печальная на свете сказка: «Жила – была маленькая девочка… Сама виновата!».

На практическом занятие мы приступим к обсуждению «Курочки Рябы» и возможно нам откроются такие смыслы, которых ещё не находил никто. Я на это надеюсь и поэтому из года в год со студентами обсуждаю эту сказку.

Филолог из Кемерова Марианна Борисова всё свободное время посвящает поиску истинного смысла народных сказок. В «Курочке Рябе» видит потрясающе глубокий философский подтекст. Она считает, что сказка явно восходит к древнегреческому мифу о Сизифе и его бесполезном труде. Помните? «Дед бил-бил – не разбил, баба била-била …» А дальше мышка, сама, не желая того, случайно разрывает порочный круг!

- Почему, кстати они сначала били-били, а потом заплакали? – Здесь – загадка настоящей русской души, над которой впоследствии бились все классики. Этакая молодецкая удаль – и ни тени мысли о последствиях! Как говорится, что имеем – не храним… Случился ли хеппи-энд? – Сложно сказать. Курочка пообещала восполнить потерю. Но она может и не сдержать слова – роль этого пассивного персонажа не раскрыта!

А мне хочется задать вопрос Марианне Борисовой, почему она считает Рябу пассивной. На мой взгляд, курица очень инициативна и деятельна. Снесла яичко, непростое яичко – золотое. А потом пообещала снести деду с бабой яичко другое: не золотое – простое. Разве Ряба, пассивный персонаж?

Человеку труднее всего понять и принять всё, что выходит за рамки обычности. Почему? Нет мужества чтобы, отказавшись от старого принять новое. Всё, что человек достигает, является прямым результатом его собственных мыслей и чувств. «Будь осторожен с желаниями, они сбываются».

Каким же станет человек ХХI века: воображающим, чувствующим, играющим, логическим или всё-таки целостным? Ведь каким мы его себе вообразим, таким он и окажется… Современное искусство, давшее человеку потрясающий опыт свободы, не предлагает ответа на заданный вопрос. Но оно даёт повод и предоставляет возможность серьёзно задуматься над будущим.

Повседневное воздействие искусства, его отдельных произведений как бы накапливается в сознании, создаёт эмоциональный тон и может привести к изменениям общего настроения, мироощущения, ценностей, даже поведения людей. Пример. Во времена второй мировой войны, на оккупированных фашистами территориях уничтожалось еврейское население, потому, что были те, кто разделял фашистские идеи и способствовал их осуществлению. В Дании, когда фашисты её оккупировали, велели всем евреям тоже надеть желтые звёзды. Первыми их надели король и королева, а потом все подданные королевства надели желтые звёзды. И тех ужасов, которые были на территории других оккупированных государств, в Дании не произошло. Почему? Уверена, потому, что Дания родина великого сказочника Ганса Христиана Андерсена. Небольшой совет на будущее. Ищите свою «половинку» среди тех, кто в детстве читал те же книжки, что и вы.

Выясняется, что наши представления о чтении чересчур приблизительны и общи. Чтение (в паре с письмом) является одной из важнейших составляющих человеческого общения в самом широком смысле слова. Именно общение, или, как теперь чаще говорят, коммуникация лежит в основе общества. Если общение сводить только к коммуникации, мы тем самым обедняем общение. Мы ведь с вами знаем, что общение кроме коммуникации, т.е. обмена информацией предполагает ещё и интеракцию – т.е. взаимодействие. Взаимодействие может выражаться как в сотрудничестве, так и в уклонении и даже в противоборстве. И самое сложное, но и самое интересное это перцепция – т.е. взаимопонимание. Вот три слагаемые полноценного общения.

Но в изучении этой, гигантской предметной, области мы делаем пока только первые шаги. С другой стороны, столь же несомненно, что чтение является органической составной частью деятельности читателя, так или иначе усваивающего и встраивающего прочитанное в свой мир.

Чтение стало предметом систематического анализа преимущественно в ХХ веке и оказалось одним из притягательных, но вместе с тем неподатливым предметом анализа. Интересны возможности и перспективы анализа чтения с точки зрения мотивов, вызывающих у человека потребность взяться за книгу или погрузиться в Сеть, а так же с точки зрения глубины так или иначе вызываемых чтением перемен в (интеллектуальной) жизни и деятельности читателя. Что касается содержания таких перемен, то оно может быть любым, а потому вряд ли имеет смысл говорить о его типологии «вообще».

Сегодня количественно в любом обществе абсолютно доминирует чтение поверхностное, чтение по принципу обладания информацией, нерефлексивное, не оказывающее качественного влияния на читателя. Обращение к телефонной книге даёт наиболее наглядный пример такого чтения. Обозначим его «чтение – 1».

Чтение по принципу бытия, предполагающего самоопределение и выработку отношения читателя по отношению к читаемому. Это всегда событие, связанное с усвоением и освоением новых знаний и представлений, с изменениями в организации работы и даже личности читателя. Такое чтение квалифицируется как коллективная, - включающая, как минимум, автора и читателя, - мыследеятельность, снимающая оппозицию между деятельностью и коммуникацией. Назовём его «чтение -2».

Нужно подчеркнуть абсолютную прозрачность границ названных типов для конкретного читателя. Даже читая одну и ту же книгу, читатель может менять способ чтения, «перемещаясь» соответственно из одной клетки в другую, например, сменив установку получить справку на размышления по поводу полученной информации/знаний и т.д.

В зависимости от способа чтения человек приобщается либо к массовой культуре, либо к высокой. Разумеется, чтение – не единственный фактор в этом движении, но достаточно важный.

Обычно массовую культуру обсуждают, противопоставляя высокой культуре по форме и содержанию её образов, а, говоря о массовом чтении, имеют в виду, прежде всего, что люди читают. Но следует обратить внимание не на «что», а на «как», не на саму массовую культуру (и литературу), а на отношение к ним пользователя. Феномен массовости определяется не только и не столько спецификой культурных образцов, сколько отношением человека к ним. Для одного Пушкин – это высокая культура, а для другого он же – культура массовая. Читают Пушкина эти люди по-разному.

Количественно в любом обществе абсолютно доминирует чтение-1. Наверное, так и должно быть, но качественные перемены в жизни общества (инновации, реформы, революции) связаны с чтением-2.

К продуктам массовой культуры «заточенной», как теперь говорят, под механическое принятие публикой, можно относиться по-разному: можно их принимать согласно замыслу производителей как данность, а можно и к ним вырабатывать собственное отношение, производителями вовсе не предусмотренное.

Загадки художественной деятельности или процесса взаимодействия человека с произведением искусства объяснимы самой природой искусства. «Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть», - писал Карл Брюллов. И это неуловимое «чуть-чуть», которое не поддаётся никакому анализу, заставляет нас рыдать и смеяться, грустить и удивляться, иными словами переживать сильнейшие эмоции и чувства. Загадка заключается в том, что переживания эти – вовсе не последствия происходящих с нами в жизни событий, а результат увиденного или услышанного произведения искусства. По всей видимости – если искусство – это «чуть-чуть», то и процессы, совершаемые человеком – будь то по созданию произведения или его восприятию – это тоже – очень сложные, индивидуально окрашенные и трудно познаваемые процессы.

Глядя на мир глазами художника, человек начитает воспринимать его полнее и красочнее. Художника Клода Моне прозвали «создателем лондонского тумана», потому что он первый увидел, что истинный цвет тумана в Лондоне – багровый. И только после картины Моне люди вгляделись и в туман и вдруг поняли, что он действительно багровый и начали искать этому объяснение и обнаружили, «что красный оттенок тумана зависит от обилия дыма. Кроме того, этот цвет туману сообщают красные кирпичные лондонские дома». 3.

Подведём итоги. При интерпретации текста может возникать две ситуации: 1). Читатель воспринимает только часть смыслов, заложенных автором (восприятие читателя ограничено социально-историческим контекстом: уровнем образования, эпохой, нравственными нормами, его опытом и т.д.). 2). Читатель формулирует больше смыслов, чем заложил автор.

Т.е. мы не можем говорить о единственно возможной интерпретации текста, тем более о том, что интерпретация полностью повторяет авторский замысел. Интерпретация текста становится шире авторского замысла или уже. Широкая вариативность трактовок текста обеспечивает подвижное, но не произвольное прочтение смысла, меняющееся в зависимости от читателя. Интерпретация текста зависит от субъективных особенностей читателя и объективных качеств текста.

Главная задача читающего - уметь формулировать свои мысли и чувства, а не становиться продолжением чужих мыслей и чувств. Попробуем вернуть искусство в свои непосредственные жизненные ощущения, в те задачи, с которыми мы сталкиваемся в жизни, когда что-то испытываем, когда в чём-то пытаемся разобраться, когда пытаемся ответить на вопрос, что же, собственно, я чувствую, что же со мной происходит. Искусство воспитывает наши чувства, наука – разум, а религия дисциплинирует наши чувства и разум. Шанс эволюционировать предоставляется всем, но для этого восприятие мира не должно быть лишь рациональным или иррациональным, оно должно быть целостным. Человек, не сумевший эффективно соединить в себе логику и интуицию, разум и сердце, входит в состояние войны с самим собой и окружающим его миром, является человеком несовременным.

Дата добавления: 2015-07-15