Точка излома 4 страница

Мальчишка мало того что влез, куда не следовало, и едва выжил – его опять это ничему не научило. Опять!

Усталый взгляд, утомленно поникшие плечи, лениво шаркающие ботинки – Натан с трудом дождался, когда они аппарируют к воротам школы. Едва успев вдохнуть знакомый воздух, он взял Алана за плечо и без разговоров переместил их обоих к нему в спальню – раз уж тот так настаивал, что его дом именно там, гоблин с ним, не спорить же сейчас еще и по этому поводу.

- Слушай… - вздохнул было Прюэтт.

Вместо ответа Натан с силой швырнул его спиной в стену. Парень покачнулся и коротко ахнул. Пара стремительных шагов следом – и Алан снова смотрит на него снизу вверх, прямо в лицо.

Немигающий, пристальный взгляд живых черных глаз – как будто даже улыбается где-то внутри, бесшабашно и понимающе. Так, словно опять что-то решил для себя, а, значит, снова будет изводить играми в «догадайся, что со мной происходит».

- Нет, это ты – слушай, - сквозь зубы процедил Натан, упираясь в стену рядом с его головой и нависая сверху.

Губы Алана дрогнули в теплой улыбке – теперь уже не скрываясь.

- Хорошо.

- Ты хоть немного – хоть иногда – вообще – думаешь, что вытворяешь? – Сложнее всего оказалось сдерживаться и говорить – вместо того чтобы просто врезать с размаху. – Или способность думать в таких, как ты, принципиально отсутствует? – Алан попытался хмыкнуть и отвернуться, и пальцы сами ухватили подбородок, разворачивая обратно. – Что было бы, если бы я не пришел?

- Но ты же пришел, - Алан покусал губы и отвел взгляд. – Ты всегда приходишь, Натан. Тебе нравится меня спасать.

Тот едва не задохнулся. Прюэтта стоило как минимум выпороть – вот за такие заявления уж точно. За беспардонное нахальство и неспособность думать даже сейчас. Хотя бы – слушать, раз не умеет мыслить самостоятельно.

- Что ты сказал?

- А мне нравится, что ты – такой, - взгляд вернулся, и теперь в нем не осталось ни тени улыбки. – Что ты всегда за моей спиной. И никогда меня не оставишь.

Злость медленно скручивалась в тугой ком – он застревал в горле, почти перехватывая дыхание. Распирая виски, схватывая в камень шею и плечи.

- Ты так думаешь? – угрожающе уточнил Натан.

Прюэтт с вызовом задрал голову.

- Я в это верю. Тебе – верю, Натан! Ты любишь меня, и ты никогда не сделаешь ничего, что причинило бы мне вред. И никогда не позволишь ничему причинить его, - он снова улыбнулся, отчаянно и горько. – Мне нужно, чтобы кто-то меня держал. А тебе нужно держать кого-то. Я все понял, правда – это так просто, оказывается.

Он опять начинал нести ахинею, и на этот раз от желания тряхнуть как следует, выбить дурь и заставить начать думать, думать уже хоть над одним словом из тех, что ему говорят, на мгновение потемнело в глазах.

- Может, мне нужно посадить тебя на привязь? – кровь все сильнее пульсировала в висках, заставляя голос звучать все тише. – И держать таким образом? Может, это тебе понравится?! – не выдержав, рявкнул Натан.

- Помнишь, ты просил меня сделать так, чтобы мы жили, как все? – Алан будто и не услышал ни слова. – Я понял, почему не получалось. Это и не могло получиться – и ты, и я, мы не такие, как все, и никогда не станем такими, разве что врать начнем, а ты врать не способен, может, только с девушкой, да? Тебе ведь не интересно подчинять слабого. И, знаешь, я больше не буду сдерживаться и давить то, что чувствую. Больше никогда, Натан.

От мелькнувшего на долю секунды образа – Алан, обнаженный, горячий, бьющийся под его руками, умоляющий, стонущий – будто ошпарило волной кипятка. От желания рвануться, впиться в эту плоть намертво. От ужаса – не удержаться и шагнуть туда, где закончится все – и он, и этот отчаянный, не понимающий, что несет, безрассудный мальчишка.

Прикоснуться к его лицу – мягко, невозможно мягко, хотя от напряжения едва не сводит мышцы, главное – не поддаться, потому что живущая внутри, затоптанная в дальний угол бездна покачивается, подобравшись почти вплотную. И теперь страшно даже дышать, даже смотреть на него, на полуоткрытые губы, шальные глаза.

- Алан, о чем ты… это же… Ты не знаешь, что говоришь…

Качает головой и бесстыдно трется щекой о ладонь – ее будто обжигает, она отдергивается сама собой – так нельзя. Нельзя позволять ему продолжать, нельзя слушать то, что он говорит сейчас, вдох, пауза, выдох, медленный вдох – успокоиться самому и остановить его, Мерлин бы знал, что в этой голове творится после того, что на нее обрушилось – там. Он сам не понимает, с чем заигрывает на этот раз – сколько ни объясняй, все равно будет считать, что его идеи забавны и увлекательны, для него просто нет слова – опасность. Никогда не было. Кто его остановит, если не ты? – пришла холодная, трезвая мысль. Это ведь просто очередная идея. И ты это выдержишь.

Ладонь сжалась на плече с такой силой, что удивительно, как не хрустнули кости, но Алан словно и не заметил ее, только сильнее запрокинул голову.

- Я все видел, Натан, - едва не задыхаясь, шепнул он. – Я был там… с тобой. Там. Я знаю, что ты чувствовал. Знаю… все.

Натан остолбенел.

В памяти против воли всплыл полутемный вечер в гостиничном номере, бездумно рвущийся ближе, льнущий к рукам податливый и разгоряченный Алан, жар и ровное дыхание сквозь стиснутые зубы – оттолкнуть его Натан не решался, он мог только удерживать хоть на подобии расстояния – и внезапно обрушившееся сверху видение. Безумие рванувшегося наружу кипящего, животного возбуждения, раздирающее грудь желание… желание…

- Ты хотел его, - глотая слова, торопливо забормотал Алан. – Этого мальчика – всегда хотел, вот так, просто взять и… Тебя возбуждало то, что ты видел. Ты не можешь иначе, потому и сорваться боишься, тебя только боль и трогает, чужая боль, и власть, чувство, что ты – хозяин! Что ты решаешь, жить ему или… Что это только в твоих руках…

С силой рвануть к себе – и снова впечатать в стену, с размаху, так, чтобы искры посыпались из сияющих дерзких глаз. Алан выдохнул, податливо и жарко, его взгляд чуть затуманился, и от этого ком внутри едва не лопнул с ледяным, оглушительным звоном, за которым снова маячила бездна.

- Я люблю тебя… - почти беззвучно сказал Алан. – Хочу тебя… вот такого, Натан, всегда хотел… и если ты сумасшедший, то я – тоже!.. Я хочу этого. С тобой.

Теперь он почти плакал, с силой кусая губы, но не отводя взгляда. Натан вдруг осознал, что пальцы Алана впились в рубашку на его груди, что его колотит от напряжения.

- С ума сошел?! – он отшатнулся, одним злым ударом сбрасывая цепкие руки. – Ты не понимаешь, о чем говоришь.

- Я не понимаю?! – Алан сжал кулаки. – Я только и делал, что провоцировал тебя! Все лучшее, что я о тебе помню – это как мы дрались! Знаешь, почему?!

Смятение и страх – нужно что-то сказать, бегом, быстро, сейчас, заткнуть его, отвлечь, заставить замолчать – как угодно – он не мог этого сказать, он вечно говорит так, что ни слова в ряд не уложишь, только и можно, что – умудриться не дать ему довести себя до истерики, до воплей и обжигающего марева в воздухе. Это не могло прозвучать, у него крыша точно вконец повредилась, огненные маги быстрее всех с ума сходят, это даже в книгах во всех…

- Просто сделай это, Натан, - Алан тяжело дышал. – Со мной. Так, как ты хочешь. Пожалуйста, я… тоже хочу этого…

- Замолчи! – прошипел тот.

- Нет! – горящие глаза Алана, казалось, вынуждали прикипеть к полу. – Я не боюсь боли. Не из твоих рук! Если я способен вообще доверять хоть кому-то, то только – тебе!

Бездна дохнула прямо в лицо, заставив мир на мгновение покачнуться. Алан. Доверяющий ему. Принимающий его – всего – целиком. Всего.

- Ты сильнее меня, - жарко шептал Алан – он рвался вперед, ближе, настойчивый и бездумный. – Я хочу это чувствовать. Всегда хотел – это, Натан! Чувствовать, что ты удержишь меня… всегда…

- А что, если нет?! – заорал Натан, вжимая его в стену вытянутыми руками, едва сдерживаясь, чтобы не приложить об нее затылком – еще пару раз. – Ты понятия не имеешь, во что лезешь опять! Чем это может кончиться для тебя! – взгляд Алана полыхнул шальным возбуждением, предвкушением, он притягивал, как огромной силы магнит. – Ты не понимаешь, что я скорее сам умру, чем пойду на это? – ладони скользнули выше, обхватили горящее лицо, сжали. – Чем позволю… тебе…

- Да что за чушь! – взорвался Алан, отбрасывая его руки. – Открой глаза, Натан – ты же маг, ты! Так боишься прикоснуться ко мне, что готов избивать, как только я слово против скажу? Ты все равно это делаешь! Хватит прятаться – я знаю, каким ты бываешь, каким ты можешь быть, знаю! Слышишь меня?!

Натан рывком перехватил его руки, не давая отстраниться, снова толкая обратно к стене. Мальчишка полыхал так, что вокруг едва не искрил воздух.

- Не смей снова отказываться, - Алан яростно вырывался. – Не смей бросать меня, слышишь? Я знаю, что мне нужно, и я прятаться – не собираюсь! Если ты не захочешь, я найду того, кто не сможет мне отказать, - Натан стискивал его запястья так, что удивительно, как Алан все еще мог шевелить пальцами. – И мне плевать, сможет ли он остановиться и чем все закончится! Я сам не знаю, куда меня занесет, но я знаю здесь того, кто отлично ловит чужие желания! – выкрученные руки наконец-то удалось прижать к стене намертво. – Хочешь этого, Натан? Проверить, как далеко заходит моя безбашенность?!

Холодная, пульсирующая, ослепляющая злость – или это уже не она, или ее остатки, Натан в жизни не был так близок к грани. Оно рвалось наружу – никуда ты не пойдешь, я лучше сам убью тебя, твое место – здесь, пусть ты бьешься, выдираясь из моих рук, взбешенный и пылающий, даже думать не смей – ты никуда не уйдешь, никогда.

Натан осознал, что шепчет это, вжимая Алана в стену всем телом, чувствуя, как отчаянно бьется его сердце – будто пытается выскочить из груди и с дикой скоростью поколотиться обо все поверхности. Руки выпустили запястья и впились в плечи, скользнули по груди, по бедрам, заставив Алана задохнуться.

- Хочу тебя… - как в горячечном бреду, стонал тот. – Мерлин, как я тебя хочу, у меня просто крышу рвет, когда ты… - ладонь рванулась вверх и, вцепившись в волосы, потянула с силой, запрокинула дерзкую голову – туман в голове редел с бешеной скоростью, оставляя что-то другое, кристально чистое, яркое и отчетливое. – О, черт… Натан…

Он задыхался и все время стонал, напряженный, выкручивающийся из хватки и льнущий к рукам, невозможно горячий, невыносимо непокорный, нуждающийся в нем. С силой потянув за ткань на плече, Натан выдохнул и зарылся лицом в обнажившуюся шею – смуглая кожа и знакомый, будоражащий запах пьянили, вышибали рассудок.

Алан дрожал, его трясло, как в истерике, как в лихорадке, колени подгибались, и это тоже было – правильно, так, как нужно, именно так, вжимать, вплавлять его собой в стену, распластывать, чувствуя волны выгибающей тело дрожи, поглощая их каждой клеткой, каждым нервом. Голова запрокинулась еще выше, и Натан впился зубами в открытую шею, пока ладони жили своей жизнью, сжимая, разминая, поглаживая напряженное тело – словно пытались и не могли утолить давний голод.

Мальчишка забился в рыданиях.

- Не смей, только не отпускай меня… - короткие всхлипы. – Я умру, если ты опять, если ты остановишься, я… Натан…

Резкий рывок за волосы – отпустить, тебя?.. – Алан захлебнулся стоном, и Натан коснулся языком влажной, горячей кожи – и снова прикусил шею, сжимая зубы. Сильнее. Еще сильнее.

Бездна, качнувшись, полыхнула внутри – и раздробилась с оглушительным, на пределе слышимости хрустальным звоном, оседая осколками, оставляя только четкость, ясную и чистую, распирающую грудь – хорошо, Мерлин, как хорошо, я могу, это все – мне, я могу не останавливаться, не сдерживаться, не бояться, могу просто…

Вскрики, один за другим – будоражащие, болезненные – громче и громче, с каждым выдохом, с каждой долей дюйма сжимающихся зубов. Восхитительное, одуряющее чувство – держать его, вздрагивающего, податливого, напряженного, впиваясь все глубже, задыхаясь от его криков – ему нравится, нравится! Это он в твоих руках, именно он, и он хочет тебя. Настоящего.

Еще сильнее – до предела, до пика, до разливающейся по телу волны жара. Выпустить, бережно коснуться губами – и прихватить чуть иначе, не попадая в укус, с той же силой, а потом еще и еще раз, впиваясь глубже, быстрее, пьянея от бессильно выгибающегося в руках тела.

- На… тан…

Он усмехнулся и заглянул в безумные, расфокусированные глаза – затуманенные, с расширившимися зрачками. Коснулся кончиками пальцев истерзанной шеи, наслаждаясь шоком, дрожащим, еще только осознающим, что такое покорность, ожиданием во взгляде Алана, и, сжав в кулаке ткань, спокойно рванул ее на себя, раздирая опостылевшую водолазку.

- Я уже говорил, что мне не нравятся такие тряпки?

В глазах Алана – распахнутых, бездонно черных – целая вселенная. Натан с нажимом провел ладонью по его груди, припадая губами и зубами к обнажающейся коже короткими укусами. Мальчишка выдохнул – спокойный, неотвратимый захват, выкручивающий запястья и локти за спину, заставил его глухо застонать, повисая в крепких, как тиски, руках.

- Ну же… - хрипло выдохнул Алан, запрокидывая голову под новой лаской, умудряясь, даже почти обездвиженный, продолжать бессознательно тянуться вперед. – Натан… пожалуйста…

Пальцы свободной руки уверенно рвут застежку на его джинсах, вытаскивают ремень – узкая полоса мягкой темной кожи ложится в ладонь, как влитая, Алан впивается в нее почти невидящими от затуманившего желания глазами. Натан едва не физически ощутил звук, с которым эта полоса рассечет воздух – когда-нибудь. Впереди ждало столько, что от возможности оттягивать, не спешить, беря свое и не торопясь, внутри что-то зашкаливало. От мысли, что это может не закончиться завтра.

Наклониться ближе, позволив ему рухнуть на колени, перегнуться вперед и жестко перехватить ремнем стиснутые за спиной руки – чуть выше запястий, слегка выворачивая напряженные плечи, фиксируя захват.

- Сильнее… - простонал Алан куда-то ему в ключицу, и его дыхание едва не опалило кожу. – Ну же…

Натан резким движением потянул его за волосы и жестко впился в губы. Ладонь улеглась на разгоряченное лицо, обхватила подбородок, заставляя смотреть в глаза.

- Здесь решаешь не ты, - спокойно напомнил он.

Алан ухмыльнулся дрожащими губами – покорность, еще только переламывающая въевшуюся в кровь дерзость, невысказанная, дрожащая в каждой клетке его тела просьба, мольба – помоги мне, переломи. Сделай это. Я не смогу – сам, без тебя.

Натан отстранился и молча швырнул его лицом вниз, сдирая остатки одежды, собственнически впился ногтями в невольно вздрагивающее тело – он едва мог заставить себя отвести глаза от обнажающихся ягодиц и бедер. Мой, мой, сладко шептало что-то внутри – только мой, для меня, такой открытый и задыхающийся. Беспомощный, жаждущий – весь для меня.

- Да, – врываясь одним движением в непокорное, но такое податливое тело, выдохнул Натан. – Вот так.

Алан вскрикнул, гортанно и глухо, изогнулся под ним, пытаясь выскользнуть, пальцы впились в горячие бедра – до синяков, едва ли не до хруста костей – никуда ты не денешься, тебе не убежать от меня, ты – мой. Здесь только я решу, что ты получишь и когда, Алан.

Прюэтта словно прорвало – рыданиями, плачем, хныканьем, криками, задыхающимися и отчаянными, умоляющими – Натан, Натан – он дрожал и извивался, уткнувшись лбом в жесткий ковер, болезненно выгибая спину, рвался из кожаной петли ремня, будто уже не помнил, что именно держит его руки, почему не получается выдернуть их, чтобы обрести хоть какую-то опору. Я – твоя опора, дохнула бездна внутри Натана, заставляя наклониться и впиться поцелуем-укусом в основание шеи, вжимаясь в пылающие бедра, с силой вплавляя себя в бьющееся тело, проникая глубже и глубже.

Алан всхлипывал, терся лбом о пол, словно только руки Натана удерживали его, не давали сломаться и рухнуть, и от его стонов что-то с рычанием лопалось, взрывалось внутри, распрямляясь во всю ширь, вынуждая вбиваться сильнее, выколачивая новые и новые бессвязные вскрики, утопая в них – я могу и это, могу заставить тебя потерять остатки рассудка, могу все, что угодно – если я этого захочу.

Он задрожал, расплавленно-покорный, выгнувшийся, льнущий навстречу – Натан накрыл его затылок ладонью и сгреб волосы в горсть, потянул на себя. Влажные от слез щеки, сомкнутые ресницы, распахнутый в сладком, задыхающемся вскрике рот – еще, еще, пожалуйста, о, пожалуйста, Натан, еще… не останавливайся… сильнее…

Даже связанный и едва держащийся на коленях, Алан все равно пытался подаваться назад, насаживаясь и изворачиваясь. Натан коротко коснулся губами его виска и, рывком выпрямившись, вышел из него и замер, удерживая на весу бьющиеся бедра, не давая рухнуть вниз.

Алан заорал, как раненое животное, короткими отчаянными воплями, выдираясь из рук с такой силой, что у Натана перехватило дыхание. Хочешь меня, ухмыльнулась бездна. Хочешь кончить, когда я внутри.

Он улыбнулся и перевернул его, швыряя на спину, на связанные запястья. Алан часто дышал, закрыв глаза, влажное от испарины тело подрагивало – он все еще бессознательно рвался обратно, прижаться животом к ковру, потереться ноющим членом. Натан завороженно провел ладонью по внутренней стороне бедра, сгибая его ноги в коленях. Такая нежная кожа. Такая… тонкая.

- Пожалуйста, все, что захочешь, Мерлин, пожалуйста… - всхлипывал и стонал под его руками Алан. – Не уходи, не останавливайся…

Он был прекрасен – невозможно, нереально восхитителен, возбужденный, разгоряченный, напряженный и одновременно размякший, податливый. Натан не отказал себе в удовольствии наклониться и обхватить губами подрагивающую головку, провести языком, вдыхая терпкий запах – одна удерживающая ладонь на бедре, другая на плече. Только я решу, когда и как тебе двигаться. И когда кончать.

Теперь он почти плакал, мотая головой, прижимаясь щекой к полу. Ты так близко, Алан. Мы оба – так близко.

- Все, что захочешь… - прорыдал Алан. – Натан, пожалуйста, Натан!..

Натан отстранился и с нажимом провел по коже ногтями, оставляя мгновенно вспухающие полосы, а потом медленно поцеловал краснеющий след.

- Конечно. Все, что я захочу.

И выпрямился, расстегивая ремень и вытаскивая его из петель.

У Алана перехватило дыхание – пальцы сжались, он смотрел на него снизу вверх, задыхаясь, смотрел – и не узнавал. Растерявший всю свою сдержанность и отстраненность, всю холодность и закрытость, Натан, властный и уверенный, сильный, возвышающийся над ним, жесткий и любящий, пожирающий его глазами – вот такого, возбужденного и распластанного в неловкой позе – как будто нет в мире больше ничего, ничего, что было бы столь же дорого. Столь же прекрасно.

Крепкие широкие ладони перехватывают ремень, взгляд прикипел к распростертому телу.

- Да… - беззвучно прошептал Алан, не отрывая глаз от уверенно замахивающейся руки.

От первого же удара по бедрам невольно брызнули слезы – Алан вскрикнул, зажмуриваясь, инстинктивно сжимаясь. Боль обожгла тело, свернула в комок, расползаясь по нервам. Медленно, отчаянно, добираясь до кончиков пальцев – боль из его рук, подчиняющая, очищающая. Алан выдохнул, дрожа, щека опять когда-то успела прижаться к ковру, и это было неправильно – он хотел видеть глаза Натана, видеть его всего. Согнутые в коленях ноги неуверенно и неловко раздвинулись шире.

Не останавливайся.

Пожалуйста…

Следующий удар уже будто миновал кожу, отпечатавшись сразу в каждой клетке, зазвеневшей до шума в ушах. Да-а… - простонало что-то внутри, вынуждая выгнуться навстречу, потянуться за отведенным для новой ласки ремнем. Да, да, вот так… Каждый удар будто раздирал изнутри, выплескиваясь криками, воплями, мольбами, плачем – еще, еще! Вспыхивающие с каждым движением глаза Натана, его настойчивый, пожирающий взгляд – на бедрах, на ягодицах, на груди – только ты, Натан, всегда только ты, о Мерлин, что ты делаешь со мной, хочешь меня таким – вот он я, я такой и есть, горящий и нетерпеливый, жадный до твоих рук, все что захочешь…

Ты не остановишься, вдруг понял Алан, запрокидывая в бессильном вопле голову под очередным хлестким ударом. Ты никогда не остановишься, как бы я ни кричал и ни плакал, как бы ни умолял, ты действительно – вот такой, это правда, а, значит… значит…

Значит, я могу быть любым, и ты примешь это. Всю мою ярость и все безумства, все страхи, Натан, что бы я ни вытворил. Ты не отступишься никогда.

Я не ошибся.

Шорох отброшенного в сторону ремня – и снова раздирающие пылающую кожу жесткие настойчивые ладони. Алан захлебывался криком, ноги сводило судорогой от попыток держать их разведенными, как можно шире, не позволять сжиматься, прятаться – он не хотел прятаться, он хотел больше и больше, как можно больше, он был согласен на все, умоляющий, мечущийся под уверенными руками.

На все – лишь бы руки позволяли ему это.

Тяжелое дыхание Натана, его тело накрывает сверху, тяжелое, огромное, закрывает от всего мира, защищает и прячет под собой – как всегда, как никогда раньше. Алан осознал, что его крепко держат за волосы, только потянувшись вперед, к нему, он ведь так близко, как можно не льнуть, не вжиматься, не тереться, когда он рядом? Он хныкал и стонал, сотрясаясь от коротких мощных толчков, глядя сквозь слезы в огромные, смотрящие на него в упор глаза Натана, растекаясь, плавясь под их жаром, теплом, под льющейся из них уверенной силой. Они заставляли забыть о боли в истерзанных бедрах, трущихся об одежду, о ломоте в скрученных за спиной запястьях, о жжении внутри, все смешивалось и погребалось под лавиной чего-то всепожирающего, огромного – в этих глазах.

Настоящего, того самого, что Алан искал в них так долго, расшибаясь о холод навечно возведенной стены – теперь оно хлестало наружу, не прикрытое ничем – восхищение, почти преклонение, желание и вседозволенность, всесильность – ты можешь это, Натан! Мы можем.

- Кончи для меня, - ладони обхватили разгоряченное мокрое лицо, Натан впился в него взглядом, выпивая боль, и возбуждение, и близость до капли, до дна. – Давай.

Стискивать, сжимать его, вбивая в пол, задыхаясь от его стонов, от его беспомощности, беззащитности, хочу тебя, Алан, Алан, безумие мое, моя боль, мое счастье, никогда раньше не знал, что счастье – это такая свобода. До рвущегося из груди крика, до рычания и неконтролируемого желания.

Алан снова потянулся вперед, едва ощутив, что его больше не держат – и Натана будто сорвало в штопор. От простого поцелуя, от прикосновения дрожащих губ, от бессвязного торопливого шепота – люблю тебя, люблю, люблю – от попыток изогнуться еще сильнее, чтобы – еще глубже, еще дальше. От отчаянной, неприкрытой искренности, рвущейся наружу, как сметающий обоих поток.

Несколько секунд словно выпали из памяти – Натан не помнил ничего, кроме дрожи горячего тела в руках, не помнил, когда сгреб Алана в охапку, обнимая за плечи и целуя, целуя, осторожно и бережно. Не оторваться, не отстраниться и не вдохнуть, сладкие губы, нежное дыхание – руки тоже дрожат, зарываясь в спутанные влажные волосы.

Алан хныкнул и пошевелился под ним, и Натан перекатился на бок, развязывая стягивающий запястья узел за спиной. Врезавшийся ярко-красный след от ремня – прижаться губами, покрыть поцелуями, Мерлин, ему не должно быть больно. Теперь – не должно.

- Я люблю тебя… - с завороженной улыбкой покачал головой Алан.

Ты и сам не понимаешь, что даешь мне, отчаянный безбашенный мальчишка, что ты творишь, что ты со мной делаешь, я с ума схожу от твоего голоса, от твоего тела. От всего тебя, Алан, Алан, столько лет страха, чтобы только теперь понять – я не убийца. Ты думаешь, что я удержал тебя, но на самом деле это ты меня держишь, ты даже не представляешь, как крепко.

- Иди ко мне.

Руки мягко подхватывают, несут на кровать – он не сопротивляется, наконец-то я могу и это, носить тебя на руках, хоть иногда.

- Что ты делаешь?.. – хмыкает, расслабленно выгибаясь под прикосновениями.

От зрелища медленно исчезающих под поцелуями синяков и кровоподтеков сносило крышу. Это так просто. Неужели действительно – настолько просто? Просто любить…

- Вот этот я, пожалуй, оставлю.

Алан зажмурился, коснулся непослушными пальцами истерзанной шеи – Натан молча перехватил их губами, целуя самые кончики.

- Это был твой дядя, да? – чуть слышно, почти беззвучно. – Там… с ним.

Был?.. Вот именно, что – был, пришла впервые странная мысль. Он был, а я – есть. Мы с тобой – есть, Алан. И будем.

- Да, - негромко ответил Натан. – Забудь о них.

Приоткрыл глаза, улыбаясь.

- А ты почему в одежде, вообще? – почти недовольно, словно только что обратил внимание. Придвигается чуть ближе, теплая ладонь на груди. – Разденешься для меня? В следующий раз.

Чертов искуситель – Натан притянул к себе его голову, коснулся губами макушки.

- Будешь провоцировать – нарвешься на неприятности, - ровно сообщил он.

Алан фыркнул – и рассмеялся, зашелся тихим грудным смехом, откидываясь на подушки, запустил пальцы в волосы, раскинулся рядом, обнаженный, бесстыдный… смеющийся. Рядом.

Если это сон – пусть я никогда не проснусь, подумал Натан, бессильно утыкаясь лбом ему в плечо.

Отрыв

* * *

- А я на самом деле считаю, что все понял, - спокойно сказал Рэй.

- Да ну? – криво усмехнувшись, подняла голову Марта. – А чего так сияешь тогда?

У нее самой был такой вид, словно она недавно увидела будущее, в котором умрут абсолютно все, причем страшной смертью, и предотвратить это невозможно. Идиотское сравнение, тупо подумал Гарри. Никто больше не умрет. Все закончилось.

Рэй непонимающе моргнул и отвернулся от девушки.

- Думаю, что теперь все будет хорошо, - ровно сообщил он, не глядя в ее сторону. – Эта мысль, Дарлейн, меня, ты не поверишь, радует. Нормальные маги обычно радуются, когда что-то подобное понимают.

- У кого все будет хорошо? – очень тихо поинтересовался из своего угла Филипп.

Он сидел, запрокинув голову и прикрыв глаза, расставив колени и сцепив руки в бессильный замок. Ему плохо, машинально удивился Гарри. Да и не только ему.

Половина группы выглядела сбитой с толку и раздавленной обрушившимся на них опытом. Вторая, впрочем, тоже не походила сама на себя.

Никто больше не похож на себя, пришла горькая мысль. По нам будто ураган прошелся – кого смял, кого разворошил и перетряхнул, как уже было однажды. Осенью, после похорон Дины Торринс.

Сравнение отдавало привкусом беспомощности и раздражающего, утомительного дежа вю. Почему-то захотелось выпрямиться и рявкнуть – так, чтобы все вздрогнули и мгновенно очнулись, выдрались из сумбурного полусна. Сделать хоть что-нибудь – лишь бы не вариться в собственных мыслях о том, о чем бессмысленно и пытаться думать.

Ведь все закончилось – а для ребят и вовсе прошло стороной, им свои события последних дней пережить бы… И совершенно неважно, что, пока они выживали в человеческом мире, Кристиан Эббинс где-то успел умереть. Это просто смерть, ей давно стоило случиться, и думать здесь не о чем абсолютно.

Еще бы действительно получилось – не думать…

Наверное, Малфой был прав утром, и я опять прячусь от чего-то, вздохнул Гарри. Вот только – от чего?

- А о ком я могу говорить? – огрызнулся Рэй. – О нас, понятное дело. Учитель спрашивал, что мне дала эта поездка – я объясняю. Я понял, что делать дальше, и почему раньше не понимал – тоже понял. Или и это разжевывать нужно?

- Для того, кто увидел, как впереди все радужно и замечательно, ты, вообще-то, чересчур агрессивен, - устало заметил Доминик. – Хотя ты всегда агрессивен, но я бы предпочел, чтобы великое понимание у тебя злобы на мир поубавило. Если уж оно такое великое.

Сидящий рядом с ним Тони промолчал – угрюмо и мрачно – но не почувствовать хлынувшую от него толчком волну раздражения смог бы только тупой. И этот туда же, с тоской подумал Гарри, глядя на его упрямо сжатые губы.

- А при чем здесь мир? – нахмурился Рэй. – Я, кажется, не о нем говорил, а о себе.

- А это не одно и то же? – уточнил Доминик.

Марта печально усмехнулась каким-то своим мыслям – взгляд Гарри метнулся к опустошенно и потерянно рассматривающей свои руки Линдс. Ему все отчетливее казалось, что каждого из ребят теперь придется узнавать заново. И им самим – тоже придется. И именно это их и пугает.

Но даже от такого объяснения легче почему-то не становилось. А еще действовал на нервы цепкий прищур Натана, внимательный и спокойный, как взгляд врача.

- Отцепись, - ухмыльнулся Рэй, откидываясь на локти. – Ларри, он… ему не наплевать на каждого, кому, как ему кажется, плохо. И он не видит, что при этом плюет на тех, кто к нему ближе всех. Ему важнее осчастливить весь мир, а не кого-то одного. Мне – наоборот. То есть… - парень сосредоточенно покусал губы. – То есть – я тоже так думал, как он. Пока его не было. Очень легко беспокоиться о целом мире, когда тебе некого любить. Я… люблю его – я это и понял. И, если понадобится, я весь этот мир своими руками передушу за него, каждого представителя по отдельности. Для меня Ларри – важнее.

- Что важнее для Ларри – как всегда, остается пренебрежимой мелочью, - угрюмо закончила за него Энни. – Далеко пойдешь, Рэй. Не хочу быть назойливой, но твой воспитанник все еще не в состоянии даже прийти в сознание, не то что – ходить на занятия, а ты второй день…

- Это тебя не касается, - отрезал парень. – Мы сами справимся, это наше личное дело.

Группа холодно промолчала – одна Мелани задумчиво грызла ноготь, обдумывая что-то свое и ничем не выражая неодобрения. Впрочем, она и не ездила никуда. Земной маг не представлял ценности в подобной операции сам по себе, земных магов в замке оставалось предостаточно, а у мисс Симпс есть обязанности, на которые она не плюет ни при каких обстоятельствах. Отмазка – или способность продолжать выполнять свою работу, когда большинство радостно бросилось в нечто более заманчивое и значимое? И Доминик, и Тони, и Маргарет уезжали вместе со всеми. Несколько дней Мелани в одиночку тащила на себе управление хозяйством и обеспечением школы, не разделяя работу на «свою» и «чужую», чтобы каждому из вернувшихся можно было включиться в привычный ритм – вместо того, чтобы ужасаться скопившимся завалам. И ведь хоть бы круги под глазами появились…

Дата добавления: 2015-07-15