Прогнозы в сфере социологии образования

В 1995—2000 г. сектор социального прогнозирования Института социологии РАН реализовывал свой последний исследовательский проект «Ожидаемые и желаемые изменения в системе народного образования России» (отчетная монография под заглавием «Нужна ли школе реформа?» выпущена издательством Педагогического общества России в 2000 г.). Проект предусматривал трижды повто­ренный панельный опрос экспертов и разработки серии прогноз­ных сценариев на этой основе. В данной лекции кратко излагаются результаты этого исследования.

В царской России до 1917г. большинство населения было негра­мотно. Из грамотных, в свою очередь, подавляющее большинство было малограмотно, т.е. умело с трудом читать и писать, но редко приходилось это делать. Дефицит грамотных был настолько велик, что малограмотных приходилось производить в офицеры и посвя­щать в священники. Если исключить эти две категории, да еще граж­данских чиновников, где в каждом случае счет шел на сотни тысяч, то учителей насчитывалось всего несколько десятков тысяч, а инже­неров и врачей — всего по нескольку тысяч, ученых-исследователей — всего несколько сот человек. Это — на всю огромную страну со 150 млн. чел. населения! Запомнилось одно сравнение: «белых ворот­ничков» в России было меньше, чем психически больных и калек.

Особенно плохо обстояло дело с дипломированными специали­стами. И еще хуже — после Гражданской войны, когда многие из них были убиты, погибли от болезней или голода, бежали за границу. А университеты были совершенно дезорганизованы, и подготовка специалистов даже в прежних мизерных масштабах прервалась. В 20-х гг. дело дошло до того, что каждого пятого инженера из необхо­димых нескольких тысяч приходилось выписывать из Германии и США на золото, как самый дорогой импортный товар.

Вот почему перед системой народного образования страны объективно встали две задачи:

1. Сделать всех неграмотных и малограмотных по-настоящему грамотными.

2. Полностью удовлетворить общественные потребности в дипломированных специалистах.

Для решения первой задачи была создана всеобщая 7-летняя школа 1-й ступени (дети и подростки 8—15 лет). Для решения второй — 2-летняя, позже 3-летняя школа 2-й ступени (молодежь 16—18 лет). Однако решение той и другой задачи было сопряжено с огром­ными трудностями.

Подавляющее большинство родителей — крестьяне и ра­бочие — по традиции продолжали считать, что школа—это только для детей, и забирали подростков после 2—3 лет учебы для помощи по хозяйству. Пришлось вводить обязательное (принудительное) все­общее обучение, и вплоть до 70-х гг. по домам ходили контролеры, которые проверяли, кто из подростков уклоняется от посещения школы. Задача всеобщего 7-летнего образования была полностью решена только в 50-х гг.

Школу 2-й ступени в 1922 г. оканчивал только один из ста 18-летних. Поэтому ее учеников целиком ориентировали на подготовку в университет и соответствующим образом про­граммировали учебу. Кроме того, создали сильные стимулы. В 20-х гг. зарплата дипломированного специалиста вдесятеро превышала зарплату даже высококвалифицированного недипломированного. И даже в 50-х гг., когда дипломированным счет пошел не на тысячи, а на миллионы, — вдвое. Тем не менее 10-летнюю среднюю школу оканчивало в 1950 г. всего 5% 18-летних, что было совершенно недостаточно.

Положение изменилось к концу 50-х гг., когда в город хлынули миллионы семей, и современный городской образ жизни стал тес­нить традиционный сельский. Родители, наконец, сообразили, что отправлять детей в школу гораздо выгодней, чем использовать их дома по хозяйству в ожидании свадьбы: ведь это единственный путь из рабочих и крестьян в служащие, с их «чистой» работой и вдвое большим доходом. И если в 1950 г. среднюю школу оканчивал каж­дый 20-й из 18-летних, то в I960 г. — каждый 2-й. Спустя еще 5 лет — два из трех. Спустя еще 5 лет — три из четырех. И вслед затем вскоре с большой помпой объявили о грядущем «всеобщем среднем обра­зовании».

Вообще-то 10 лет учебы для молодежи не предел. Есть страны, где никого из молодых людей не выпускают в жизнь без минимум 12 лет учебы в школе. Но в СССР упустили из виду, что «школа 2-й ступени» (последние три года) была и осталась не просто школой, а своего рода «подготовительными курсами для поступления в уни­верситет». Почти все время там отдавали математике, поменьше — физике, химии, биологии, еще меньше — истории и литературе. На остальное времени просто не оставалось. Иными словами, там пре­подавали сугубо абстрактные дисциплины, в обыденной жизни не более полезные, чем латинский или древнегреческий язык. То есть учили не тому, что нужно в жизни, а тому, что необходимо для ус­пешной сдачи вступительных экзаменов в университет.

Заодно многолетней целенаправленной пропагандой добились того, что поступившие в университет стали рассматриваться как «элита», как люди 1-го сорта, а непоступившие либо направленные в школы для подготовки рабочих или недипломированных служащих — как «отбросы», как люди 2-го сорта. Достаточно сказать, что к 1970 г., по данным социологических опросов, до 89% 16-летних собирались поступать в университеты и считали для себя величайшей жизнен­ной трагедией, если бы это не удалось. Между тем университеты, при самом быстром экстенсивном росте (за счет столь же быстрого снижения качества образования и требований к дипломированно­му специалисту), могли принять не больше 20% абитуриентов шко­лы. Конкурсы в высшие учебные заведения разом взлетели до десят­ка и более — в некоторых случаях до сотни и более — претендентов на одно студенческое место. Таким образом, миллионы людей стали ежегодно начинать «взрослую» жизнь с жестокого разочарования, с колоссального комплекса неполноценности. Они ожесточались, замыкались в себе и становились психологически готовыми на любое отклоняющееся поведение, не исключая преступного. В итоге, как это ни парадоксально, школа стала играть асоциальную роль — прино­сить больше вреда, чем пользы для общества.

Это еще не все. Столь же быстро обнаружилось, что далеко не все молодые люди по своей психологии и интеллекту годятся для поступления в университет — даже если бы мест там хватило для всех. Помимо дебилов (клинических идиотов) и так называемых маргиналов, т.е. людей с ущербной психикой и отсталостью умствен­ного развития, «промежуточных» между сумасшедшими и нормаль­ными людьми, существуют вполне нормальные люди с разным со­отношением абстрактного и конкретного мышления. Одним легко дается математика и обобщение прочитанного, зато они хуже овла­девают машинами, аппаратами, механизмами, приборами, всеми видами ручного труда. У других — все наоборот. Это различие на­чинает проявляться уже в первых классах школы, а в последних — когда начинаются алгебра, геометрия, тригонометрия, физика, хи­мия, биология, приходится писать довольно сложные сочинения и выступать у классной доски с небольшими докладами — оно сказы­вается в полную меру.

При этом нельзя сказать, что одни школьники просто глу­пее других (хотя и это имеет место). Нет, одних природа наде­лила, образно говоря, талантом певца, а других — танцора. Что лучше — опера или балет? Смотря, какая опера и какой балет! Между тем столь же образно говоря, советских школь­ников всех поголовно, огулом стали готовить в оперу, объя­вив балет чем-то ущербным. Что получилось? Не менее чет­верти школьников уже в первых классах стали испытывать трудности с самыми элементарными формами абстрактного мышления (например сложение и вычитание дробей), посколь­ку обучение было рассчитано на более способных к нему. А по­давляющее большинство (до 2/3 и более школьников) оказа­лись неспособными в старших классах к высшим формам аб­страктного мышления (синусы-косинусы, закономерности истории общества, особенности художественного творчества и т.п.). И хотя при иной организации обучения они могли бы стать хорошими не­дипломированными специалистами, высококвалифицированными рабочими и служащими, в которых все острее нуждалась экономи­ка страны, их начинали третировать как умственно неполноценных. Естественно, они очень ожесточались, и школа очень быстро стала играть роль второго по значению — после неблагополучной семьи — социального источника преступности, выбрасывая на улицу еже­годно более миллиона молодых людей, психологически готовых «отомстить» отвергнувшему их обществу любыми доступными им сред­ствами самоутверждения.

Но и это еще не все. Под напором родительской обществен­ности и молодежи правительство вынуждено было открыть свыше 800 высших учебных заведений (формально по запад­ным стандартам — университетов и колледжей), которые в боль­шинстве своем не были обеспечены в достатке квалифициро­ванным преподавательским составом — его просто не успели под­готовить — и другими условиями полноценной подготовки дипло­мированных специалистов. И если раньше в последних ощущался недостаток, то теперь стал наблюдаться явный избыток. Как уже го­ворилось, диплом на уровне университета или техникума успел по­лучить каждый четвертый, три с половиной десятка миллионов че­ловек, причем в большинстве они, понятно, оказались посредствен­ными, а то и вовсе плохими работниками.

С другой стороны, на пенсию год за годом уходили хорошие недипломированные специалисты. Постепенно стал нарастать не­достаток недипломированных и избыток дипломированных специа­листов. Пришлось доплачивать за дефицитность профессии и как бы делить зарплату между несколькими работниками, где на одно пре­стижное рабочее место приходилось сажать двоих-троих. Дело дош­ло до неслыханных нигде в мире парадоксов: инженер управлял ра­бочими, зарплата которых была вдвое-втрое больше, чем у него; врач с зарплатой в 150 руб. ехал в машине «скорой помощи» с води­телем, которому приходилось платить 300 руб.

И тогда началось массовое «дезертирство» дипломированных специалистов в ряды недипломированных, но с более высокой зарп­латой. Как уже говорилось, к 1985 г. «дезертировали» миллионы: примерно каждый пятый обладатель диплома. В результате система народного образования окончательно зашла в тупик. Мало того, что она совершенно дезориентировала молодых людей. Мало того, что она настроила их против общества. Она еще, образно говоря, стала готовить инженера, который тут же шел работать грузчиком или шофером. Система народного образования стала напоминать ту ска­зочную мельницу, которая испортилась и намолола столько соли, fro вода в море стала соленой и непригодной для питья. Потребова­лась радикальная школьная реформа, которая сделала бы школу, ставшую социальным анахронизмом, более адекватной потребностям личности и общества.

26—28 ноября 1974 г. в Академии педагогических наук СССР состоялся Всесоюзный семинар по теме «Прогнозирование развития школы и педагогической науки». Мне, как заведующему сектором социального прогнозирования Института социологических иссле­дований Академии наук СССР, было поручено подготовить для об­суждения на нем два доклада: «Предпрогнозная ориентация при прогнозировании развития системы народного образования» и «Про­гнозирование перспектив развития системы народного образова­ния». Это было начало пути, который привел меня к избранию в 1988 г. президентом Российского педагогического общества, а в 1992 г. — действительным членом Российской академии образования, членом бюро ее президиума и академиком-секретарем Отделения образования и культуры (после бесчисленных докладов и ряда книг на эту тему).

Обсуждение на семинаре показало: если сохранятся наблюдае­мые тенденции, существующая система народного образовался нач­нет играть все более деструктивную роль в жизни общества, кале­чить миллионы человеческих жизней и в самом буквальном смысле подрывать экономику страны. Наметились и некоторые пути опти­мизации развития. Впрочем, для их более точного определения по­требовались годы и годы. Дискуссии на этот счет продолжаются и по сей день.

Материалы семинара были опубликованы в том же году и вызвали большой общественный резонанс (см. «Прогнози­рование развития школы и педагогической науки», т. 1—2, издание Академии педагогических наук СССР, М., 1974). Спу­стя год они получили отклик на правительственном уровне, и в 1976 г. с трибуны XXIV съезда КПСС было признано самим Брежневым: «Наша общеобразовательная система нуждается в серьезном совершенствовании».

Но в каком?

Потребовалось несколько лет, чтобы вопрос из области теории перешел в 1983 г. в область практики. Но тут же заст­рял. Первоначально предполагалось разрубить этот гордиев узел мечом. А именно — из каждых четырех 15-летних одного отбирать по способностям для подготовки в университет, а трех других направлять в профессиональные училища для подго­товки рабочих. Однако это вызвало гневный протест обще­ственности; родители знали, что этот «четвертый» неизбежно будет отпрыском родителей из номенклатуры, так что их собствен­ные дети изначально обрекались на роль «синих воротничков», не­взирая ни на какие способности. И, понятно, возмущались.

Дело заглохло еще на пять лет. Наконец, в 1988 г. собрался специальный Всесоюзный съезд работников народного образования, что­бы решить вопрос; что же делать со школьной реформой? Было постановлено: реформу начинать немедленно, иначе неизбежны последствия, катастрофические для общества. Но в 1989 г. зашата­лось положение правящих кругов, и социально-политическая об­становка в стране настолько осложнилась, что стало не до реформы. Тем не менее, создали несколько рабочих групп, которые начали прорабатывать практические аспекты реформы. После августа 1991 г. работники одной из этих групп, концепцию которой я разделял, были поставлены Ельциным во главе Министерства народного об­разования России. Казалось, теперь реформа должна была сдви­нуться с мертвой точки. Но шел год за годом, а положение суще­ственно не изменилось. Точнее, начало меняться стихийно и далеко не всегда в лучшую сторону.

В чем же дело?

Чтобы провести радикальную школьную реформу, необходима соответствующая база, т.е. огромные капиталовложения, сравнимые с военными расходами. Кроме того, необходимы кадры, которые могли бы поднять образование на качественно новую ступень. Ни того, ни другого не было ни в 1983 г., ни в 1988 г., нет сегодня и не предвидится в обозримом будущем. Достаточно сказать, что 2/3 всех школ нуждаются в капитальном ремонте. С учебниками всегда очень напряженно, а подготовка и написание новых автоматически удеся­терят расходы. Наконец, мизерная зарплата учителей (одна из самых низких в государстве) привела к тому, что в школьных классах 80% преподавателей составили женщины соответствующей квалифика­ции, которые не были способны перейти на более высокооплачива­емую работу. Они выполняли и выполняют свой долг, как умеют, — и большое спасибо им за это. Но они просто неспособны препода­вать иначе. А для качественно иного преподавания необходимы качественно иные люди с гораздо более высокой зарплатой. Для их подготовки требуются годы. И многие годы должны пройти, прежде чем профессия преподавателя вновь станет престижной для талант­ливых людей, педагогов по призванию. Без них — какая же реформа?

И все же это не основание, чтобы сидеть сложа руки и ждать, пока обстоятельства изменятся. Необходима теоретическая концеп­ция реформы, чтобы наметить пути движения к ней. И необходи­мы первые практические шаги, которые показали бы степень реаль­ности вырабатываемых мер при наличных материальных возмож­ностях.

И в том, и в другом отношении наметился значительный прогресс. Что необходимо сделать прежде всего?

Как явствует из изложенного выше, преодолеть огульный подход к учащимся, наметить дифференциацию образования сооб­разно общественным потребностям и личным способностям каж­дого. К настоящему времени достаточно четко прояснилось, что общество нуждается в очень большом числе хороших недипломи­рованных специалистов и в гораздо меньшем числе дипломирован­ных специалистов, но обязательно тоже хороших, ни в коем случае не «избыточных масс» посредственных, тем более плохих. Следова­тельно, необходимо разъяснить учащимся и их родителям, что в сложившихся условиях тот, кто освоит профессию сообразно своим склонностям, способностям, призванию, станет более уважаемым человеком и получит вдесятеро больше дохода по сравнению с че­ловеком, который пополнит толпы искателей престижных должнос­тей без надлежащих данных, способных выдвинуть его в первые ряды. И необходимо предоставить возможно более широкий выбор программ еще в средней школе (дети и подростки 8—15 лет), а затем возможно более широкие возможности профессиональной подго­товки, которую целесообразно продлить на несколько лет после сред­ней школы, что окажется возможным только при переходе от всеоб­щей воинской повинности к профессиональной армии и при всеоб­щей военно-спортивной подготовке молодежи, достаточной, что­бы, в случае необходимости, стать достойным защитником Родины. И только потом часть абитуриентов пойдет в университеты, при­чем всем — и дипломированным, и недипломированным специа­листам — все равно придется всю жизнь постоянно повышать ква­лификацию и периодически проходить переподготовку, а также за­ниматься общим самообразованием взрослых.

В идеале хорошо бы иметь с самого младшего класса шко­лы несколько программ, рассчитанных на разные типы уча­щихся: для более одаренных, которые особо интересуются данным предметом; для столь же одаренных, которые больше интересуются другими предметами; для менее одаренных, которым дан­ный предмет нужен только для общего образования и т.д. Но для начала были бы достаточны хотя бы две программы: стандартная и «продвинутая». Тогда не будет удара по чувству человеческого дос­тоинства школьника, просто он выберет программу, по которой со­бирается специализироваться, либо просто для ознакомления.

В старших классах специализация должна быть все более стро­гой, причем учебные занятия должны чередоваться со все более основательной практикой, чтобы ученик приходил на производство не ребенком, а настоящим работником. Для этого необходима сеть школ (колледжей) самого разнообразного уровня и профиля, чтобы учащийся мог выбрать по склонности и способности.

Такая же специализация должна быть продолжена на универси­тетском уровне. К тому же кто-то удовлетворится сертификатом об окончании колледжа. Кто-то потратит еще два года на диплом бака­лавра, кто-то еще два года — на диплом магистра, кто-то еще два года — на диплом доктора. В странах Запада все это давно обычная вещь, а в России только сегодня приходится пробивать с боем. Вто­рой важный аспект реформы — демократизация образования. Шко­ла-казарма, из которой выходят 17-летние инфантилы с психологией 10-летнего ребенка, должна уступить место школе-колледжу, из ко­торой выходят взрослые люди, не только добросовестные работники и добропорядочные граждане, но и энергичные предприниматели, способные делать свой бизнес (напомним еще раз: дух предприни­мательства задушен в советском народе почти начисто, с тяжелей­шими социальными последствиями, и его предстоит возрождать). Этого невозможно добиться, пока старшие школьники не научатся сами обсуждать и решать вопросы школьного бюджета, не научатся ценить заработанный рубль и не попробуют сами свои силы, подря­жаясь на разного рода работы, подобно студентам, — возможнос­тей для этого в России хоть отбавляй.

Наконец, третий аспект реформы — «подтягивание» отстающих подсистем образования до уровня передовых. Это относится, в час­тности, к подсистеме всеобщего педагогического образования ро­дителей: известно ведь, что воспитание ребенка начинается с воспи­тания его родителей. Это относится далее к подсистеме дошкольно­го образования, чтобы перейти от «камер хранения детей» к «предшкольным университетам», где всем дошкольникам была бы обес­печена хорошая подготовка к школе, где они бы на своем уровне осваивали основы этики и эстетики (обязательно!), навыки физичес­кого и умственного труда, физической культуры, азы естествознания и обществознания, умения читать, считать и писать. Это относится также к учебному кино и ТВ, к комплексной компьютеризации школьного дела, которая практически все еще впереди.

Пока идут разговоры о реформе — жизнь берет свое. Вместе с расслоением общества на богатых и бедных идет расслоение по тому же принципу учебных заведений. Как грибы после дождя, появля­ются частные школы и университеты, рассчитанные на состоятель­ных, а некоторые даже только на очень богатых родителей. Мой стар­ший внук заканчивал бесплатный государственный университет, а мой младший внук посещал детский сад, стоимость пребывания в котором по меньшей мере вдвое превышает зарплату старшего по окончании университета. Есть и намного более дорогие детсады, школы, колледжи, университеты.

Возникает опасность, что некоторые способные молодые люди не смогут получить специальность, в которой их способность рас­крылась бы наиболее полно на благо общества просто потому, что у их родителей нет средств на оплату соответствующего учебного за­ведения. Как и в других странах, возникает проблема системы сти­пендий для поддержки одаренных детей, подростков, молодых лю­дей. Кроме того, возникает опасность, что не все частные школы добросовестно выполняют свои обязательства по части уровня об­разования, заявленного в их статусе и рекламе (в России такой обман наблюдается в массовых масштабах не только в торговле). Как и в других странах, возникает проблема возможно более строгого лицензирования и систематического инспектирования всех учебных заведений — и государственных, и частных.

Именно эти проблемы решаются сегодня при переходе сис­темы народного образования России от тоталитаризма, «ка­зармы» — к демократии, «рынку».

И примерно тот же процесс происходит в сфере науки.

Дата добавления: 2015-07-15