Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатика
ИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханика
ОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторика
СоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансы
ХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника

Зак. 3899

1 Экопоселения представляют собой сообщества людей, проживающих в сель­ской местности и ведущих альтернативный образ жизни, «дружественный окру­жающей среде». Они стали создаваться на Западе в 1960-1970-е гг. и в России — в конце 1980-х — начале 1990-х гг. по инициативе глубинных экологов. Глубинная экология (deep ecology) — направление философско-этической мысли, в котором человек рассматривается в ряду других живых существ как равный и не более зна­чимый. Это направление противоположно антропоцентризму.


[1] Впрочем, я не разделяю представлений о жестких границах между социаль­ными науками. Имея явные различия в своем генезисе, социология и социальная антропология (этнология) сегодня, на мой взгляд, представляют единую науку с одним и тем же объектом исследования и применяемыми методами. Антропологи­ческий поворот в социологии 1970-х годов заставил по-иному взглянуть на мето­дологию, а проявившийся интерес антропологов к собственному обществу сделал границу между этими науками прозрачной и маркированной лишь институцио­нальными рамками.

[2] На русском языке я рекомендовал бы начинающему исследователю следу­ющие книги: Штейнберг ИШанин ТКовалев Е., Левинсон А. Качественные методы. Полевые социологические исследования / Под ред. И. Штейнберга. СПб.: Алетейя, 2009; Ильин В. И. Драматургия качественного полевого исследования. СПб.: Интерсоцис, 2006; Полевая кухня: как провести исследование / Под ред. Н. Гончаровой. Ульяновск, 2004.

[3] Не ставя здесь задачи полемизировать с «количественниками», я хочу отме­тить одну опасную тенденцию в среде собственно антропологов. Наиболее нагляд­но она проявилась в работе Валерия Тишкова (Тишков, 2001:26). Автор, оправ­дывая свое неучастие в полевой работе в Чечне, пытается обосновать валидность «делегированного интервью» как эффективного метода исследования. Тишков использовал для анализа интервью, взятые у информантов «партнерами», «обла­дающими достаточными образованием и наблюдательностью». Таким образом, исследователь между своим жизненным миром и жизненным миром информанта водружает еще один фильтр (жизненный мир посредника). Какие артефакты воз­никают при интерпретации полученных результатов, понять невозможно. Как тут не вспомнить «верандных» социологов (этнологов) Малиновского: «Антрополог должен покинуть свой удобный шезлонг на веранде миссионерского дома, прави­тельственной станции или бунгало плантатора, где, вооружившись карандашом и записной книжкой, а временами и виски с содовой, он привык собирать показания своих информаторов, записывать их фольклорные рассказы, заполняя листы бу­маги текстами, продиктованными дикарями. Он должен отправиться в деревни и видеть туземцев за работой на огородах, на берегу моря, в джунглях; он должен плавать вместе с ними к далеким песчаным отмелям и к чужим племенам, наблю­дать за ними во время рыбной ловли, торговли и ритуальных морских экспедиций. Информация должна поступать к нему во всем ее многоцветий в ходе его собствен­ных наблюдений за туземной жизнью, а не выжиматься по каплям — с помощью разговорных трюков — из неохотно отвечающих ему информаторов, которые избе­гают трудностей наблюдения в некомфортных полевых условиях. Сидя в кресле на веранде местной администрации и потягивая виски с содовой, эти исследователи опрашивают пригнанных полицейскими из соседней деревни запуганных абориге­нов (Малиновский 1998:143).

[4] У российских социологов также существует этический кодекс. Он был при­нят в 1987 году на собрании Советской социологической ассоциации (подтвержден Российским обществом социологов в 1991 году). Собственный этический кодекс приняла в 1999 году Санкт-Петербургская ассоциация социологов (СПАС).

[5] См., например, статью Марии Кудрявцевой в этом сборнике.

[6] В обязательных правилах антропологических и социологических исследова­ний — «не выкидывать слова из песни» и не подвергать «редакции» слова инфор­мантов.

[7] В данной ситуации эти сферы можно рассматривать как публичную и приват­ную.

[8] См., например, статью О.Паченкова (Паченков, 2002).

[9] Классическое исследование Ирвинга Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни» целиком выстроено на метафоре (Гофман, 2000). О роли и значении метафоры в социальном исследовании см. работу Маасена и Вейнгарта (1996:11-16).

[10] Текст как конечный продукт научного труда является безусловным показа­телем результативности ученого. Только при условии существования текстов возможно существование научного сообщества, воспроизводящегося, в числе

[11] «Вдали от городов. Жизнь восточноевропейского села. Деревенские жизнен­ные миры в России, Эстонии и Болгарии». Совместный проект с университетом Магдебурга. Поддержан Deutsche Forschungsgesellschaft. 2002-2005 гг.

[12] Если основной метод исследования — интервью, то тогда исправить положе­ние (в короткий промежуток интервьюирования), как правило, невозможно. Но и полевое исследование, основанное на наблюдении, на длительном проживании в поле, не всегда дает такую возможность. Если «поле» не столь компактно и не велико, как в приведенном примере (деревня насчитывала 300 жителей), то нала­дить отношения может быть проблематично.

[13] «Между интеграцией и переселением: месхетинские турки». Международ­ный проект Европейского Центра по делам меньшинств, 2004-2006. Поддержан фондом Фольксваген.

[14] См.: Чикадзе Е. Туалет как маркер социальной среды, или еще немного об отправлении естественных потребностей / / Беспредельная социология: Пере­загрузка / Под ред. Н. Нартовой, О. Паченкова, М. Соколова, Е. Чикадзе. СПб.: ЦНСИ, 2006. С. 37-45.

[15] Это почти немыслимо для жизни в таком небольшом поселке, поскольку в ту­рецком сообществе засватанная невеста, девица на выданье и замужняя женщина обязана ходить в платке, и чем меньше поселение, чем традиционнее окружение, тем строже контроль.

[16] Исследование я проводила с социологом Дмитрием Лебедевым.

[17] Речь идет о книжке «Благотворительность как социо-культурный феномен», написанной по результатам одноименного проекта (Фомин Э. А., Чикадзе Е. 3. Благотворительность как социо-культурный феномен. СПб.: Издательство Черны­шева, 1999). В ней легко прочитывается подчас восторженное отношение авторов к информантам и некоторая их идеализация. Однако мне все равно не стыдно за эту работу: сама тема, особенно в тот период нашей истории, на мой взгляд, в ка­кой-то мере нас оправдывала.

[18] В свое время, когда мы приехали в станицу, этот хор встречал нас у клуба хлебом и солью (в буквальном смысле), песнями и накрытыми столами.

[19] Буравой М. Публичная социология прав человека. / / Журнал социологии и социальной антропологии. Том X. № 4.С. 27-44.

[20] «Если хочешь быть публичным, тебе нет места в социологии. Если ты хочешь быть социологом, то будь социологом, и работай в условиях кризиса внимания, дефицита публики и публичности» (Публичная социология, 2007:13).

[21] Термин «thick deskription» — «плотное» или «насыщенное описание» — вклю­чает в себя тщательное описание структур общественных кодов, посредством ко­торых могут быть адекватно, т. е. «насыщенно», описаны и объяснены явления об­щественной жизни, поведение индивидов в контексте культуры, внутри которого они проистекают (Гирц, 1997: 171-203).

[22] Австрийский социолог Роланд Гиртлер называет такую форму интервью «сво­бодными или эро-эпическими разговорами» (freie oder «ero-epische» Gesprache). Он считает, что при участвующем неструктурированном типе наблюдения термин «интервью» для обозначения метода сбора информации вообще не подходит, по­скольку подразумевает иерархическое распределение ролей на спрашивающего и спрашиваемого (Girtler, 2001:147).

[23] Когда я начала работать по проекту и стала рассказывать о нем своим друзь­ям, многие брезгливо морщились, не понимали, кого вообще может интересовать такая тема; некоторые рассказывали страшные истории о мафии нищих, убийствах и проч. Приходилось слышать: «Бросай это дело, а то потом не отмоешься».

[24] Качество потребляемого алкоголя является социальным маркером во многих социальных средах и мои информанты также неоднократно обращали мое внима­ние, что они пьют исключительно водку, а не «красную шапочку», некую хими­ческую жидкость, которую употребляют совсем опустившиеся люди, т. е. кто-то другой, но не они.

[25] Я очень признательна свои друзьям и коллегам за поддержку в эксперименте: Ольге Бредниковой, Артему Герасимову и Андрею Ханжину.

[26] Обывательское недоверие к людям другой социальной группы постепенно сменилось установкой «верить, но осторожно»: я максимально внимательно вы­слушиваю, что мне рассказывают, вношу в дневник даже самые невероятные исто­рии, чтобы затем понять, что хотели передать этой невероятной историей.

[27] Обида с довольно наивным основанием: «Я к нему так хорошо отношусь, а он ко мне так относиться не хочет!»

[28] Границы во взаимоотношениях — это и самооборона исследующего, посколь­ку информанты могут манипулировать им, использовать и обманывать его. Если воспринимать все лично, то это довольно болезненный опыт. Скорее, нужно смот­реть, что стоит за таким отношением.

[29] «...innovative transitional learning center that aims to provide a supportive envi­

[30] Мистер К. рассказал мне, что только 11 постояльцев из 125 имели временную работу, остальные существовали на самые разные социальные пособия — по инва­лидности, по многодетности, как ветераны войны, учащиеся и т. д.

[31] Перечитывая сейчас некоторые из них, я как будто снова оказываюсь в своей продезинфицированной комнате в Dwyer, с тусклым светом и гудящим кондицио­нером, примостившись на кровати с лэптопом на коленках.

[32]«Only laws and generalizations are scientific facts, and field work consists only and exclusively in the interpretation of the chaotic social reality, in subordinating it to general rules». Цит. no: Geertz, 1988: 81.

[33] Из шести белых постояльцев Dwyer я ухитрилась проинтервьюировать чет­верых.

[34] Для обитателей Dwyer посещение администрации возможно только по при­глашению своего case-worker либо в каком-то экстренном случае. Это не означает, что есть официальный запрет, скорее, некоторая негласная норма. Как правило, вновь прибывшие также не заходят на территорию администрации самовольно, а ждут в lobby area, когда их пригласят на собеседование.

[35] Проблема взаимодействия дискурсов наркомании и наркотизации подробно рассматривалась в книге «Тринадцатый шаг. Опыт анализа антинаркотических ре­гиональных социальных политик» / Под ред. Е. Омельченко. Ульяновск. 2002.

[36] Молодые люди идентифицируют себя как некую группу благодаря схожим стилевым предпочтениям в одежде, прическе, музыке и проч. Кроме того, сущест­вует определенный возрастной «порог» — люди более старшего возраста крайне редко идентифицируются как «свои», и от них требуется гораздо больше усилий, чтобы получить высокий статус в компании.

[37] Речь идет об исследовании «Бытовое, но не «нормальное»: употребление наркотиков и молодежные культурные практики в современной России» (Грант ESRC), которое было проведено в 2002-2003 гг. социологами НИЦ «Регион» (Уль­яновск) при участии Хилари Пилкингтон (Центр изучения России и Восточной Европы, Бирмингемский университет) в трех регионах России. Суть его состояла в объяснении феномена нормализации (обытовления) наркотических практик в контексте молодежной культуры. Подробнее о российской специфике прочтения нормализации см.: Герои нашего времени. Социологические очерки / Под ред. Е. Омельченко. Ульяновск: Издательство Государственного научного учреждения «Средневолжский научный центр». 2000.

[38] На момент проведения исследования мне было 25 лет, а моим коллегам 21 и 23, в то время как нашим информантам в основном было по 15-17 лет. Однако мы выглядели еще и моложе своих лет, что безусловно облегчало установление кон­такта и включение в компанию.

[39] См., например: Bailey С. A. A guide to field research. California: Pine Forge Press. 1996; Becker H. S. Outsiders: Studies in the sociology of deviance. New York, 1973; Burgess R. G. Sponsors, gatekeepers, members, and friends: Access in educational set­tings // W. B. Shaffir and R. A. Stebbing (Eds.) Experiencing fieldwork: An inside view of qualitative research. New York: St. Martin's Press, 1991; Liebow E. Tell them who I am: The lives of homeless women. New York: The Free Press, 1994; Wax R. Do­ing Fieldwork: Warnings and Advice. Chicago: University of Chicago Press, 1971.

[40] Долгое время я общалась и идентифицировала себя с так называемой суб­культурной молодежью, частично разделяющей идеалы и практики хиппи, частич­но — музыкантов и рокеров.

[41] Вопрос «легенды» был еще одной трудностью при знакомстве с информанта­ми: выкладывать начистоту цель моего исследования я не могла. Это сразу же на­строило бы их против меня, т. к. интерес к наркотическим практикам однозначно интерпретируется ими как желание взрослых контролировать досуговые практики молодежи. Поэтому я решила говорить больше о своем интересе к изучению мо­лодежных компаний, в то эремя как нарративы о наркотиках всплывали бы сами собой, без дополнительного стимулирования с моей стороны.

[42] Безусловно, презентация информантами своего круга общения — интерес­нейший исследовательский материал, но на тот момент я представляла свою зада­чу как полное включение в тусовку, чтобы самой иметь возможность наблюдать и понимать практики группы.

[43] К сожалению, сегодня условия поддержки фондами исследований крайне ред­ко предоставляют время и средства для проведения полноценного полевого иссле­дования «по всем правилам».

[44] Фраза из моего дневника, написанная в порыве отчаяния.

[45] Проанализировав рассказы Андрея, Наташи и Кати о своих друзьях, я пришла к выводу, что понятие «компания» весьма неоднозначно. Когда я просила расска­зать о «своей компании», мои информанты надолго задумывались и приходили к выводу, что ее как таковой у них нет. По рассказам я поняла, что встречи с друзь­ями происходят эпизодически (примерно один-два раза в месяц), стихийно, а сам состав тусовки колеблется от пяти-семи человек, составляющих костяк компании, до 20 человек, десять из которых обычно являются «сменными», случайными пер­сонажами. Таким образом, эти компании представляли собой полузакрытые сооб­щества, связанные общими практиками или местом жительства/учебы, границы которых размыты, но в то же время поддерживаются благодаря контролю за «вхо­дом» и «выходом», идентификации новых людей как «своих» и «не-своих».

[46] Наташа называла такие наши прогулки «искать молодежь», т. е. не бесцельно слоняться по городу, а посещать определенные места, где собираются некоторые из ее знакомых.

[47] Это, на мой взгляд, самая лучшая (и правдивая!) легенда, которую может использовать исследователь.

[48] Как это часто бывает в субкультурных компаниях, основной костяк тусов­ки составляют мальчики, которые являются носителями локальной культуры и главными акторами и инициаторами групповых практик, в то время как девочки составляют периферию тусовки — от них не требуется активного участия в об­щих практиках. Поэтому иногда я заставала на площади одну или двух скучающих девочек, которых не интересовали «мальчишеские забавы», например, догонялки на роликах или шуточные драки.

[49] Разделение молодежи на «продвинутую» и «нормальную» заимствовано мной у X. Пилкингтон. Эта типология появилась в результате ее исследований культуры современной российской молодежи. Подробнее стилевые характеристики обеих групп рассмотрены в книге Pilkington Н., Omel'chenko Е., Flynn М., Bludina U., Starkova Е. Looking West. Cultural globalization and Russian Youth cultures. The Pennsylvania State University Press / University Park, Pennsylvania, USA, 2002.

[50] В течении долгого времени я испытывала страх и сильный дискомфорт от мыс­ли, что все мои субъективные переживания и ощущения, фиксируемые в дневни­ке, станут доступными для других. Я не знала, как будет использоваться дневник, будет ли его кто-то читать, кроме меня. По моему глубокому убеждению, исследо­вательский дневник является очень личным документом, распоряжаться которым может только сам исследователь. Только в этой ситуации он будет фиксировать в нем максимально возможные подробности поля, не опасаясь критики, осуждения и проч.

[51] Я принципиально стараюсь не использовать биомедицинское определение «ВИЧ-инфицированные», заменяя его, по аналогии с англоязычным «people with HIV/AIDS», на «люди, живущие с ВИЧ/СПИДом» или «люди с ВИЧ». В статье также используется название ВИЧ-положительные, подчеркивающее тот факт, что люди получили положительный результат анализа на ВИЧ-инфекцию и осве­домлены о своем диагнозе. Эти названия наиболее корректны, используются в сре­де исследуемых и потому этически приемлемы для меня.

[52] Исследование было поддержано Фондом Генриха Белля (ФРГ). Статья напи­сана в 2002 году.

[53] Эпидемия СПИДа породила множество страхов и предрассудков. Р.Вайтц исследовала социальное конструирование и моральный статус СПИДа. Она по­казала, что в наибольшей степени стигматизируются болезни, в которых объеди­няются два компонента морального статуса болезни — вина и страх. Вина есть представление о том, что причиной болезни являются «неправильные» действия больных и что больные сами виноваты в своей болезни. Страх связан с моральны­ми оценками болезни и больных. В моральном статусе СПИДа вина и страх макси­мизируются. Болезнь стигматизируется в большей степени, чем другие болезни, так как она (1) связана с сексуальностью; (2) связана с уже стигматизированными группами (геи, потребители наркотиков); (3) заразна и неизлечима; (4) приводит к смертельному исходу или нетрудоспособности и, (5) являясь экономической угро­зой сокращения трудоспособного населения, представляет угрозу всему обществу в целом (Weitz, 1990:34-48).

[54] Поле является видимым, если сведения о нем доступны широкой публике, например, когда информацию о нем можно найти в телефонном справочнике. Не­которые поля (среды) почти полностью невидимы для посторонних, происходящая внутри них деятельность скрывается от чужих и известна только непосредствен­ным участникам. Поле открыто, если доступ в него не требует значительных пере­говоров, и в противном случае — закрыто (Jorgensen, 1989:42-43).

[55] Ст. 61 Основ законодательства РФ «Об охране здоровья граждан». Требова­ние соблюдения врачебной тайны относится к любой болезни и к любому диагно­зу. В контексте жизни с ВИЧ/СПИДом, когда афиширование диагноза зачастую равнозначно дискредитации в глазах общества, проблема сохранения тайны диа­гноза встает особенно остро.

[56] По данным Калининградского областного Центра по профилактике и борьбе со СПИД (далее Центр СПИД) на 1999 г. в Калининграде 72,5% ВИЧ-положитель- ных диагнозов приходилось на потребителей внутривенных наркотиков. В России в целом, в отличие от США и европейских стран, потребители внутривенных нар­котиков являются наиболее крупной группой, затронутой эпидемией. По данным

Российского научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом на конец 2001 г. 93% инфицированных людей в России составляли потребители внутривенных наркотиков. Проблема СПИДа не затронула российское гей-сооб­щество так сильно, как в западных странах, где более 50 % людей с ВИЧ/СПИДом являются геями.

[57] Статья 122 действующей редакции УК РФ.

[58] Гофман уподобил коллективное существование драме и выделил переднюю и закулисную зоны человеческого окружения (Гофман, 2000:283). «За кулисами» люди ослабляют самоконтроль и нормы формальных практик представления себя. другим, снимают маски и ведут себя естественно.

[59] Каждый «житель» поля в той или иной степени является его «сторожем». «Сторожа» контролируют доступ к среде и поток происходящих в ней взаимодейс­твий. Исследователь должен спрашивать разрешение у «сторожей» и подтверж­дать его на каждом уровне, а не только на высоком уровне руководства (Bailey, 1996:50).

[60] Ключевыми фигурами становятся те люди, которые склонны выступать гида­ми в поле. Они могут помочь получить доступ, установить контакты и взаимопони­мание, обеспечить объяснениями. Они ресоциализируют полевого исследователя в участника (Bailey, 1996:55).

[61] Бейли отмечает, что хотя ключевые фигуры оказывают исследователю неоце­нимую помощь, чрезмерное доверие к их версии видения поля обладает своими не­достатками. У ключевых фигур имеется свое собственное видение полевой среды, своя биография и история, которые влияют на то, как и что они видят, думают и считают важным (Bailey, 1996:56).

[62] Подробнее об этом см.: Вышемирская, 2001.

[63] С точки зрения позитивистски ориентированных исследователей доверие приобретается автоматически, благодаря роли исследователя и ауры уважения, по определению присущей статусу исследователя. Последователи феноменологи­ческой традиции рассматривают доверие и взаимопонимание не как изначально гарантированное, а как достигаемый результат. Демонстрируемая способность ла­дить с исследуемыми и готовность разделять их опыт в совместно переживаемых событиях составляют важные критерии доступа (Hunt, 1984: 284).

[64] В работах по методологии полевых исследований говорится о том, что инди­видуальность, склад личности и другие персональные особенности исследователя воздействуют на взаимоотношения и взаимопонимание в поле (Bailey, 1996; Нью­ман, 1999). Одним из факторов, влияющих на то, каким образом устанавливает­ся взаимопонимание и выстраиваются отношения с участниками исследования, являются статусные характеристики исследователя: тендер, этничность, возраст, сексуальная ориентация и социальный класс. Статусные характеристики струк- турируют нашу жизнь и располагают индивидов на ступеньках иерархической структуры. Положение в этой структуре воздействует на ресурсы, возможности и ответственность людей (Bailey, 1996:20). Другие особенности личной биографии исследователя также влияют на ход исследования. Как подчеркивает Бейли, фи­зическая привлекательность, манеры, навыки ухода за собой, коммуникационные навыки, прическа и стиль одежды, уровень осведомленности и знаний в различ­ных вопросах, эстетические вкусы и пристрастия — лишь немногие потенциаль­ные факторы, которые запутанным и не всегда понятным образом воздействуют на взаимоотношения в поле (Bailey, 1996:62).

[65] В данной статье я не останавливаюсь на рассуждениях об этических вопро? сах, хотя полевое исследование часто оказывается неоднозначным с точки зрение морали, и этические дилеммы пронизывают все аспекты полевого процесса. При­веду лишь две цитаты, характеризующие этическую позицию, которой я придер­живалась в исследовании: «Значимой моральной проблемой, лежащей в центре полевого исследования, является требование больше участвовать и меньше на­блюдать, необходимость «быть с», «быть для», а не «наблюдать за». В качестве аль­тернативы традиционному отстраненному, равнодушному, дистанцированному от субъектов исследователю предлагается выступать в роли чуткого человека, кото­рый искренне заинтересован в дружбе, разделяет тревоги, радости и заботится о нуждах субъектов (de Laine, 2000:16); «Те, кто искренним образом симпатизирует интересам и заботам субъектов и готов на время оставить свои дела и принять участие в происходящей в поле деятельности, продемонстрировав основанное на заботе и участии отношение к другим, могут считаться моральными полевыми ис­следователями» (de Laine, 2000:65).

[66] Характер выхода из поля определяется многими факторами — тем, как иссле­дователь входит в поле, какова природа социальных взаимоотношений, сформиро­ванных в ходе исследования, какие соглашения, договоренности он/она делают и насколько важным становится исследователь для изучаемых людей (Maines et. al., 1980:263, 269).

[67] Статья написана в 2004 году в процессе работы в совместном проекте Маг- дебургского университета и Центра независимых социологических исследований «Вдали от городов. Жизнь восточноевропейского села. Деревенские жизненные миры в России, Эстонии и Болгарии» (2002-2005), поддержанном Немецким ис­следовательским обществом (DFG).

[68] Имена жителей деревни изменены.

[69] В районе один священник, поэтому служба в деревенской церкви проходит раз-два в месяц.

[70] Лексика информантки сохранена.

[71] Самодельное приспособление для рыбной ловли.

[72] Эти вопросы стали предметом самостоятельного исследования одного из ав­торов статьи. Результаты опубликованы в статье: Богданова Е. Антропология де­ревенской двухэтажки, или к вопросу о неудавшихся проектах власти / / Кресть- яноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки. 2005. Вып. 5 / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина. М., 2006. С. 351-367.

[73] Результатом этих размышлений стала статья О. Бредниковой и О. Ткач «Гряз­ная деревня» и «замусоренный город» (обыденные практики обращения с мусором в разных сообществах) / / Антропологический форум. 2008. № 8. С. 338-352.

[74] То, что многие знали об экопоселении Тиберкуль, связано не только с его мас­штабами (там живет несколько тысяч человек из разных городов России, ближне­го и дальнего зарубежья) — о Тиберкуле и его лидере, о религиозной направлен­ности экопоселения не раз шли передачи по центральному телевидению и радио, публиковались статьи в газетах и информация в Интернете.

[75] При веганском питании из рациона исключаются не только мясо и рыба, но также яйца, сахар и сладости, дрожжевой хлеб и изделия из пшеничной муки, консервы, не употребляются алкогольные напитки, ограничивается употребление растительного масла, а молоко и кисломолочные продукты допускаются в ограни­ченном количестве только детям, беременным и ослабленным людям.

[76] Я не провожу здесь различия между этими двумя профессиями и дисциплина­ми, кроме тех случаев, где такие различия кажутся мне принципиальными, и это специально оговаривается в тексте.

[77] Статья была написана в 2004 году.

[78] Т. е. как человек, который ведет себя в соответствии с ожиданиями других.

[79] Как синоним выражения «обычный член общества» я буду использовать сло­во «обыватель» — без каких бы то ни было негативных коннотаций.

[80] Верно и обратное: любой обыкновенный человек — социолог. Для того чтобы жить с другими людьми, общаться, взаимодействовать, человек, подобно социоло­гу, должен разбираться в том, как это общество устроено, — и любой социально компетентный индивид на это способен. Единственное отличие социолога состоит в том, что он способен на саморефлексию относительно того, что является осно­вой взаимодействия людей в обществе. По мнению этнометодологов, основное отличие «обыденного» социолога от профессионального (этнометодолога) должно состоять в том, что последний делает обыденное знание не «ресурсом для произ­водства результатов», а темой исследования (Silverman, 1986:165).

[81] Подробнее о типизациях см. ниже, раздел 5.

[82] См., например, у М. Мид: «С антропологами они встречались и раньше и при­выкли рассматривать их, прежде всего, как источник дохода. Как мне сказал один старик: "Мы никогда никому не рассказываем всего. Мы что-нибудь сберегаем для следующего". Люди отказывались говорить нам о чем-нибудь, не получив предва­рительно десять или пятнадцать долларов за информацию. Да и после этого не было никакой уверенности, что они не ответят повторным отказом» (Мид, 1988:45).

[83] Этот пример иллюстрирует одну из стратегий организации «легенды» или са­мопрезентации социолога, которая представляется мне достаточно эффективной и во многом универсальной. Это легенда, организованная по принципу: «решил(а) (по разным причинам)» заняться тем же, что и все здесь (что и вы). А потом подумал(а): а не сделать ли это предметом/объектом исследования, потому что основная-то профессия у меня — социолог». Эта стратегия позволяет сначала установить отно­шения с информантами, а потом признаться им в том, что осуществляется исследо­вание. При этом исследователь сохраняет статус «одного из них», поскольку идея исследования представляется позднейшей по сравнению с практикой участия в де­ятельности данной группы. В результате исследователю нет необходимости долго играть в шпиона, этика соблюдена, и информанты знают о том, что они — объект наблюдения.

[84] Важность такого подхода базируется на следующем положении понимающей социологии: предметом социологии является социальное действие, а человек ори­ентирует свои действия на собственные представления о себе и окружающем мире и людях. Таким образом, для того чтобы понять, почему человек действует тем или иным образом, следует понять его субъективные представления, на которые он в своих действиях ориентируется (Вебер, 1990:602-603). Важной методологической предпосылкой для «глупых» вопросов, направленных на выяснение субъективных представлений изучаемого индивида, является предположение о том, что картина мира и себя в нем в восприятии информанта может принципиально отличаться от тех представлений о мире и месте в нем информанта, которые существуют у социо­лога. Эта предпосылка основывается на представлении о множественности социаль­ных реальностей (Ионин, 1996:81; Бергер, Лукман, 1995:40-41).

[85] Очевидно, с дискомфортом от ощущения себя идиотом связано подчас и стремление играть в «разведчика» вместо того, чтобы признаться, что ты исследо­ватель. Ученый придумывает себе «легенду», в которой он выглядит компетентным в глазах информантов; всегда приятнее чувствовать себя уважаемым человеком, нежели «чудным», а то и глупым. Но такая роль имеет помимо прочих один важ­ный недостаток: социолог в этой ситуации теряет возможность спросить о само со­бой разумеющемся, об очевидном — он ведь уже зарекомендовал себя человеком компетентным. А подчас самое важное скрыто в «очевидном» — из этого исходит, скажем, этнометодология (см. Garfinkel, 1967:ch. 1,2;Абельс, 1999:138-139).

Ак 3899

[86] Попробуйте провести простейший эксперимент. Вдвоем с другим человеком (было бы идеально, чтобы он принадлежал к иной социальной среде) постарай­тесь попасть в не совсем привычное для вашей повседневности место и запишите на диктофон случайный разговор в случайной ситуации. А через некоторое время опишите — отдельно друг от друга — ситуацию своими словами, включая разго­вор. При этом постарайтесь воспроизвести его как прямую речь, т. е. максимально близко к тому, что было сказано. Сопоставив позже все три записи, вы обнаружи­те между ними значительные расхождения. Попробуйте разобраться в этих разли­чиях и подумать, с чем они связаны.

[87] Не менее важно обсуждать с людьми то, что они делают; однако это отдельная методологическая проблема, которую мы сейчас не будем затрагивать.

[88] Этот важный для феноменологии и этнометодологии термин («taken for granted») означает характерную для повседневности «естественную установку» (Абельс, 1999:85), когда «принимается на веру» все, что составляет рутину нашей жизни и основу социального взаимодействия: мы не задумываемся каждый раз, взаимодействуя с другим человеком, просто живя в этом мире, о его основаниях — мы принимаем на веру, что они таковы, какими нам представляются.

[89] Речь идет, конечно, о социологах-конструктивистах, «понимающих» социо­логах, феноменологах. Позитивисты, исходящие из тезиса о существовании объ­ективной, не зависящей от действий человека социальной реальности, могут не волноваться: они избавлены от подобной внутренней борьбы, что делает их жизнь спокойнее, но, боюсь, скучнее.

[90] Заранее приношу извинения коллегам-психологам. Я не являюсь специали­стом в психологии. Именно поэтому, каждый раз используя этот термин, я допол­няю его словами «вероятно», «наверное» и т. п.

[91] Понятие «чувствительность» или «sensitivity» заимствовано из статьи Гербер­та Блумера (Blumer, 1954). Имеется в виду способность исследователя оставаться чувствительным к полю и эмпирической информации — даже после того, как у него возникли какие-то обобщающие идеи; следует быть открытым новому матери­алу, который может не соответствовать вашим обобщениям и выводам.

[92] В социологии существует понятие «интерпретативного фрэйма» как стан­дартного способа давать определения происходящему, характерному для повсед­невной жизни человека. По мнению социологов, разрабатывавших это понятие, человек в любой ситуации ищет возможность дать определение происходящему и его участникам — в противном случае наступает паника (Goffman, 1974). На прак­тике паника начинается редко: в крайнем случае, всегда можно интерпретировать происходящее в терминах безумия — ситуации или действующих лиц — и люди нередко прибегают к этому спасительному объяснению.

[93] У меня есть свои представления о том, как следует выходить из этой ситуации и частично они изложены выше.

[94] Описание дискуссии по этому поводу см.: Рубел, Чегринец, 1998; первоисточ­ники: Writing Culture, 1986; After writing culture, 1997.

[95] К примеру, вы понимаете, что причина вашего конфликта с соседом не в том, что он плохой, а вы — хороший, и не в том, что он дурак, а вы — умный. Все дело в том, что он интерпретирует ситуацию, исходя из своих представлений о том, что «нормально» и «само собой разумеещееся», а вы — из своих, и эти представления могут друг другу противоречить в силу различий в социализации и принадлежно­сти вас и соседа к разным социальным мильё. Как профессионал вы понимаете, что и его и ваша точка зрения «укоренены» в конкретном социальном, культур­ном и историческом контексте. Но главное, что бедняга сосед понятия об этом не имеет и всерьез считает, что он прав, а вы — нет. Остается только его пожалеть. Социологическое видение поможет гораздо спокойнее отнестись к конфликтной ситуации, и позволит получить интеллектуальное удовольствие от самой неприят­ной жизненной ситуации.

[96] Понятие «действия» — в отличие от «поведения» — само по себе предполага­ет ответственность индивида (Здравомыслова, 1993:59).


Дата добавления: 2015-07-18; просмотров: 123 | Нарушение авторских прав


Читайте в этой же книге: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ИЛИ ПОСТОРОННИМ В...: ПУТЕМ КАСТАНЕДЫ | Здравствуйте, можно войти? | Вся этнография на фиг»[44]: в поисках объекта | Чужая или все-таки своя? | Трансформация идентичности: за что боролись... | КОГДА ПОЛЕ ТРУДНОДОСТУПНО: ЛЮДИ, ЖИВУЩИЕ С ВИЧ/СПИДОМ | Исследовательский случай | Полифония источников информации | Выводы: за и против «челночного» исследования | ИСКУШЕНИЕ ПОЛЕМ |
<== предыдущая страница | следующая страница ==>
Введение| РАЗМЫШЛЕНИЯ О ПОЛЕВОМ ИССЛЕДОВАНИИ

mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.023 сек.)