ГЛАВА 22

Около наших ворот росли огромные эвкалипты. На земле под деревьями,

усеянной листьями, сучьями и ветками, там и сям виднелись следы костров.

"Сезонники" и бродяги, проходившие мимо, часто отдыхали здесь, сбросив с

плеч дорожные мешки, или останавливались на минуту, чтобы окинуть

внимательным взглядом дом и кучу дров у крыльца, прежде чем зайти и

попросить поесть.

Те из них, кто не раз проходил мимо нашего дома, хорошо знали мою мать.

Она всегда давала им хлеба, мяса и чаю, не требуя за это нарубить дров.

Отец сам исколесил Квинсленд с мешком за плечами и хорошо знал жизнь

этих людей. Он всегда называл их "путешественниками". Бородатых обитателей

зарослей он именовал "лесными птицами", а тех, кто приходил с равнин, -

"полевыми птицами". Отец умел сразу различать их и без труда угадывал, есть

ли у них что-нибудь за душой или нет.

Когда такой бродяга останавливался у наших ворот на ночлег, отец всегда

делал вывод, что у парня нет ни гроша. "Если бы у него водились денежки, он

дошел бы до постоялого двора".

Из конюшни отец часто наблюдал, как они подходили с чайниками к нашей

двери, и, если "сезонник", протягивая чайник матери, оставлял себе крышку,

отец улыбался и говорил: "Бывалый".

Однажды я спросил его, почему они не отдают матери крышку вместе с

чайником.

- Когда бродишь по дорогам, - отвечал отец, - иногда попадаются люди,

которым и паршивой тряпки жалко, вот к ним и нужен особый подход. Положим,

тебе надо чаю и сахару, это тебе всегда нужно. Кладешь чуть-чуть заварки на

дно чайника - совсем немножко, так, чтобы хозяйка видела, что чаю у тебя

мало. Когда она подойдет к двери, ты чаю у нее не просишь, нет. Ты просишь

кипятку и говоришь: "Заварка в чайнике, хозяйка". Она берет чайник, но

крышку ты из рук не выпускаешь и, как бы невзначай, как будто ты только что

об этом вспомнил, обронишь: "Положите-ка сахарку, если не жалко". Наливая

кипяток в чайник, она видит, что заварки в нем так мало, что и на плевок не

хватит, и кладет свою. Ей, может, и не хотелось бы тратиться, но неприятно

давать чай как помои, и приходится подбавлять. Потом она насыпает сахару, и

у парня есть все, что надо.

- А почему они так держатся за крышку? - продолжал я свои расспросы.

- Видишь ли, никогда не получишь столько чаю, если чайник закрыт. Когда

нет крышки и видно, что тебе дают, хозяйке неловко смотреть тебе в глаза,

если чайник неполный.

- Мама не такая, правда, папа?

- Черт возьми! Конечно, нет! Она башмаки с себя снимет и отдаст, только

позволь ей.

- А что, так бывало? - спросил я, живо представляя себе, как мать

снимает ботинки и отдает бродяге.

- Видишь ли... такого случая не было. Она может отдать им старую одежду

или обувь, но ведь это все делают. Им больше всего нужна еда, особенно мясо.

А когда даешь еду, это стоит денег. Большинство людей предпочитает подарить

бродяге пару старых брюк, которые уже никто не носит. Когда ты вырастешь,

давай им мясо!

Иногда бродяги ночевали у нас в сарае. Как-то холодным утром Мэри

кормила уток и увидела бродягу, лежащего на земле. Его одеяло оледенело и

торчало колом, борода и усы были покрыты инеем. Когда он встал, то никак не

мог разогнуться, пока солнце не согрело его.

После этого, когда Мэри замечала бродягу, расположившегося на ночлег у

нашего дома, она посылала меня сказать ему, что он может переночевать в

сарае. Я всегда шел за ним в сарай, и мать посылала туда с Мэри ужин не

только для него, но и для меня. Она знала мое пристрастие к этим людям. Я

любил слушать их разговоры, рассказы о замечательных местах, в которых они

побывали. Отец говорил, что они просто морочат мне голову, но я этого не

думал.

Когда я показал одному старику мои кроличьи шкурки, он сказал, что там,

откуда он пришел, кролики кишмя кишат, и, если хочешь поставить капкан, их

надо смести в сторону лопатой, чтобы освободить место.

Ночью было очень пыльно, и я посоветовал ему накрыть лицо газетой

"Век". Я спал на веранде позади дома и всегда так делал.

- Сколько пыли она удержит? - спросил он, поднося закопченный чайник ко

рту. - Фунт?

- Наверно, - ответил я с сомнением в голосе.

- А тонну удержит, как ты думаешь? - продолжал он, вытирая тыльной

стороной руки капельки чая с усов и бороды.

- Нет. Не удержит.

- Я бывал на дальних фермах, где во время пыльной бури надо спать,

положив рядом кирку и лопату.

- Зачем? - спросил я.

- Чтобы утром можно было откопаться, - сказал он, глядя на меня своими

маленькими, странными, черными глазами, в которых бегали искорки.

Я всегда верил всему, что мне говорили, и огорчался, когда отец

посмеивался над историями, которые я спешил ему пересказать. Мне казалось,

что он осуждает людей, от которых я их слышал.

- Да нет, мне нравятся эти парни, но понимаешь, это ведь сказки;

веселые небылицы, чтобы смешить людей.

Иногда наш гость, сидя у костра, начинал кричать на деревья или

невнятно бормотать что-то, разговаривая сам с собой, уставившись на огонь; я

знал тогда, что он пьян. Иногда они пили водку, а иногда древесный спирт.

Мимо нас часто проходил бродяга по прозвищу "Скрипач". Он всегда держал

голову немного набок, как будто играл на скрипке. Это был высокий, худой

человек с тремя ремнями.

Отец объяснил мне, что один ремень вокруг вещевого мешка означает

новичка, который впервые бродяжит; два ремня - что человек ищет работы; три

ремня - что он временно не хочет ее найти, а четыре - что вообще не хочет

работать.

Я всегда считал ремни на их вещевых мешках и, когда увидел Скрипача,

задумался, почему ему не хочется работать.

Он пил древесный спирт и, когда бывал пьян, начинал покрикивать на

воображаемых лошадей в упряжке, которые, как ему мерещилось, стояли по

другую сторону костра.

- Тпру! Стой! Эй, Принц! Но, Вороной! Поехали!

Иногда он вскакивал и мчался вокруг костра, размахивая воображаемым

кнутом, которым стегал рассердившую его лошадь.

Трезвый, он разговаривал со мной пронзительным голосом.

- Не стой так, переминаясь с ноги на ногу, как курица под дождем, - раз

сказал он мне. - Иди сюда. Когда я подошел, он приказал:

- Садись! - Потом добавил: - Что у тебя с ногой?

- У меня был детский паралич, - ответил я.

- Подумать только! - сказал он, сочувственно покачивая головой и

прищелкивая языком, и подбросил хворост в костер. - Зато у тебя есть хоть

крыша над головой. - Он посмотрел на меня. - И над чертовски умной головой!

Такие попадаются только у овец самой лучшей породы.

Эти люди мне нравились, потому что они никогда меня не жалели. Они

внушали мне чувство уверенности. В мире, в котором они жили, костыли

казались не такой страшной бедой, как ночевки под дождем или бесконечные

блуждания по каменистой дороге в дырявых башмаках с пальцами наружу, или

тоска по спиртному, когда в кармане нет ни гроша. Для себя они не видели в

будущем ничего, кроме скитаний, а меня, как им казалось, ждало нечто более

радостное. Однажды я спросил Скрипача:

- Хорошее здесь место для ночевки, правда? Он огляделся вокруг и

ответил:

- Да, наверно, для того, кому можно выбирать. - И, презрительно

усмехнувшись, добавил: - Как-то раз фермер мне сказал: "Вы, ребята, никогда

не бываете довольны. Если дать вам сыру, вы обязательно захотите его

поджарить".

- Да, - согласился я. - Я тоже такой.

- У меня бывали в пути времена, когда я думал, что, если бы только

разжиться чаем и сахаром, все было бы в порядке; но когда есть чай и сахар,

мне хочется закурить, а когда есть закурить, нужна удобная ночевка, а когда

есть хорошая ночевка, мне хочется почитать. "У тебя. нет ничего почитать? -

спросил я этого фермера. - Вид но, что еды от тебя не дождешься".

Скрипач был единственным знакомым мне бродягой, который носил с собой

сковородку. Он вынул ее из своего вещевого мешка и посмотрел на нее с

удовлетворением. Потом перевернул ее, обследовал дно, постукивая по нему

пальцами, и сказал:

- Надежная вещь эта сковородка... Я ее подобрал около Милдьюры.

Он достал из мешка кусок печенки, завернутый в газету, и с минуту,

хмурясь, глядел на нее.

- Печенка - худшее в мире мясо для сковородки, - проговорил он, сжимая

губы так, что его черные усы выжидательно затопорщились. - Она прилипает,

как глина.

Как и все бродяги, он постоянно думал о погоде. Он то и дело

посматривал на небо и гадал, пойдет ли дождь. В его багаже не было палатки:

все имущество составляли два простых синих одеяла, в которые были завернуты

кое-какие лохмотья, да две-три жестянки из-под табака с разной мелочью.

- Вот раз ночью около Элмора я попал под ливень, - сказал он мне, -

темно, хоть глаз выколи, шагу не пройдешь. Я сидел, упершись спиной в

телеграфный столб, и размышлял. А наутро развезло - грязь везде непролазная,

и мне пришлось по ней тащиться. Сегодня ночью дождя не будет: чересчур

холодно. Но он подбирается. Завтра под вечер жди дождя.

Я оказал, что можно переночевать у нас в сарае.

- А как твой старик? - спросил он. - В порядке, - заверил я его. - Оп

даст вам соломы на постель.

- Это с ним я говорил перед вечером?

- Да.

- Он показался мне хорошим парнем. Правда, разодет франтом, но

разговаривал со мной, как вот я сейчас с тобой.

- Ведь так и надо, правда?

- Ну конечно! Пожалуй, улягусь я в вашем сарае, - добавил он. - А то я

кутнул малость, и меня всего скрутило. - Насупившись, он посмотрел на

сковородку с шипящей на ней печенкой. - Прошлую ночь меня мучили страшные

кошмары: снилось, будто я под открытым небом, дождь хлещет как из ведра,

чайник продырявился, и я не могу чаю вскипятить. Черт, я проснулся весь в

поту.

Во время нашего разговора на дороге показался еще один бродяга. Это был

невысокий, коренастый мужчина с бородой и длинным узким мешком за плечами.

Сумка для провизии, перекинутая вперед, свободно болталась на животе; он шел

тяжелой, неторопливой походкой.

Скрипач, подняв голову, наблюдал за приближающейся фигурой. По

выражению его лица я понял, что ему не хочется, чтобы этот человек

остановился здесь, и недоумевал - почему.

Пришелец подошел к костру и сбросил мешок на землю у своих ног.

- Добрый день, - сказал он.

- Здравствуй, - сказал Скрипач. - Куда направляешься?

- В Аделаиду.

- Не близкий путь.

- Да. Покурить есть?

- Я на окурках. Если хочешь - бери.

- Ладно, давай. - Он взял протянутый ему Скрипачом окурок, осторожно

всунул между сжатыми губами и прикурил от палки из костра.

- Проходил через Тураллу? - спросил он Скрипача.

- Да. Я сюда добрался сегодня днем.

- А каковы там мясник и пекарь?

- Пекарь - подходящий, черствого хлеба - сколько хочешь, но мясник - ни

к черту. Он и обгоревшей спички тебе не даст. Готов человека убить за кусок

баранины.

- Ты в пивную с черного хода заглядывал?

- Да. Разжился там остатками жаркого. Повариха - добрая и здоровенная

баба. Нос как лопата. У нее попроси. Но не связывайся с ее дружком. Такой

невысокий парень; за все угощай его выпивкой.

- А "джоны" {"Джонами" в Австралии называют полицейских. (Прим.

перев.)} есть?

- Нет, но зато не попадайся "джону" в Балунге - это подальше, -

паршивый "джон". Он непременно задержит тебя, если напьешься.

- У меня всего один шиллинг, так что черт с ним!

- Там дальше, на севере, будет получше, - сказал Скрипач. - У них

прошли дожди, и теперь все фермер; сидят в пивных. Там утробу набьешь

доверху,

Он взял каравай хлеба, который дала ему моя мать, отрезал толстый

ломоть, разделил пополам печенку, ноли-жил один кусок на хлеб и протянул его

собеседнику.

- Возьми, подзаправься.

- Спасибо, - сказал пришелец и стал молча жевать хлеб. Потом спросил: -

У тебя случайно не найдется иголки с ниткой?

- Нет, - ответил Скрипач.

Бродяга посмотрел на разодранную на колене штанину.

- А булавки?

- Нет.

- Мои башмаки тоже никуда не годятся. Сколько здесь платят жнецу?

- Семь шиллингов в день.

- Ну конечно, - раздраженно заметил пришелец. - Семь монет в день, и

расплачиваются в субботу, чтобы не кормить тебя в воскресенье. Еще окурок

есть? - добавил он.

- Нет, хватит, самому нужны, - сказал Скрипач. - Сегодня вечером в

Туралле танцулька. Завтра утром наберешь сколько хочешь окурков у дверей.

Тебе, пожалуй, лучше двинуть, а то не доберешься до Тураллы засветло.

- Да, - произнес медленно бродяга. - Верно, пора трогать. - Он встал. -

Прямо? - спросил он, одним движением вскинув на плечи свой мешок.

- Сворачивай не на первом повороте, а на втором, туда около двух миль.

Когда он ушел, я спросил Скрипача:

- Это что - нестоящий человек?

- У него мешок, как сигарета, - объяснил Скрипач. - Мы все стараемся

держаться подальше от парней с такими мешками. У них никогда ничего нет, они

все из тебя готовы высосать. Если такой парень попадется в попутчики, его

хоть на себе тащи. А теперь покажи мне, где этот ваш сарай.

Я отвел его в сарай; там отец, видевший, как мы разговаривали, уже

набросал несколько охапок чистой соломы.

Скрипач несколько секунд молча глядел на нее, потом сказал:

- Ты даже не знаешь, какой ты счастливый.

- Хорошо быть счастливым, правда? - спросил я. Он мне очень правился.

- Да, - ответил Скрипач.

Я стоял и смотрел, как он развязывал свой мешок.

- Господи! - воскликнул он, оглянувшись и заметив, что я не ушел. - Ты

прямо как хорошая овчарка! Не пора ли тебе пойти домой и напиться чаю?

- Да, - ответил я. - Пора. Спокойной ночи, мистер Скрипач.

- Спокойной ночи, - сказал он ворчливо.

Через две педели он сгорел у костра, который разложил, устроившись на

ночевку в восьми милях от нашего дома. Человек, сообщивший об этом отцу,

рассказывал:

- Говорят, он перед этим два дня подряд пил древесный спирт. А ночью

сонный скатился в костер - знаете, как это бывает... Я когда ехал сюда,

говорил Алеку Симпсону, я сказал ему: "Это его дыхание загорелось - вот что

случилось". Он, верно, здорово накачался. И как только его дыхание

загорелось, огонь пошел по внутренностям, как по запальному шнуру; он,

верно, горел, как спичка, ей-богу! Так я сказал Алеку Спмпсону - знаете,

который у меня купил гнедую кобылу. Я ему сейчас сказал, перед тем как

приехать сюда, что так все и произошло. И Алек сказал: "Черт! Ты, наверно,

прав". Отец помолчал немного, потом произнес: - Что ж, пришел конец бедняге

Скрипачу: умер, значит.

Дата добавления: 2015-07-14