Читайте также:
|
Кто знает, что такое заочный диалог душ – на земле ли, на небе?..
А ведь он существует.
И кто, как не Лермонтов, так ощущал эту незримую связь…
Так мать – на расстоянии чует, если что стряслось с её дитятей. Так у влюблённых щемит в сердце и душа начинает страшно томиться, когда с теми, кого они любят, где-то случилась беда. Душа глубже жалкого человеческого знания и ещё более жалкой человеческой «информированности»…
Этот последний диалог между двумя любящими, но разлучёнными судьбой сердцами, - диалог душ – начался в 1840 году со стихотворения «Валерик» и был продолжен в 1841 году целым рядом произведений. И все они, по-разному – но последовательно, ведут к абсолюту, к полному расставанию любящих - как на земле, так и на небе, как в жизни, так и в смерти.
Если в «Валерике» поэт ещё напрямую обращается к той, кого любил и никак не может забыть, то в стихотворении «На севере диком стоит одиноко…» это уже не заочный монолог, а бессловесная дремота, холодное, почти что заснеженное воспоминание о любимой; одиночество – уже непреодолимо… В «Утёсе» и этот, чем-то всё же греющий сон исчезает, остаётся лишь тающий влажный след в скалистой морщине и слёзы в пустыне разлуки.
Заочное обращение… - дремота… - сон живой («Утёс»)… - и, наконец, смертный сон о себе и о ней …
А дальше?
Л.М.Щемелева, автор статьи о стихотврении «Сон» в Лермонтовской энциклопедии, тонко подметила, что «если герой ранней лирики Лермонтова постоянно обращается к любимой с мольбой, заклинанием сохранить посмертное воспоминание о нём – “с требованием не столько любви, сколько памяти” - то в художественном пространстве баллады как бы сбывается и до конца уясняется живший в Лермонтове образ идеальной любви, оказавшейся провидческой. И такая любовь, которую лишь в смертном сне, но успел – силой собственного прозрения – увидеть герой стихотворения, выводит тему смерти из абсолютного, замкнутого трагизма».
Выводит-то выводит, но не надолго. Буквально в следующем стихотворении поэт доводит тему любви, разлуки и смерти до предельного по трагизму конца. Оттолкнувшись от стихотворения Гейне, а потом вовсе забыв про оригинал (у Гейне стихотворение оканчивается просто - смертью обоих любящих), Лермонтов переносит трагедию в вечность и доводит любовь до полной безысходности:
Они любили друг друга так долго и нежно,
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
Они расстались в безмолвном и гордом страданье
И милый образ во сне лишь порою видали.
И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…
Но в мире новом друг друга они не узнали.
И в этом стихотворении, как видим, не обошлось без сна, но этот сон – ещё при жизни, на земле. А в загробном мире – неузнавание, абсолютная разлука.
Видел ли Лермонтов именно таким конец своей любви – или только не отвергал и этой возможности? – На этот вопрос нет ответа. Однако его душа до последнего отзывалась на всё, что хоть как-то, хоть чем-то напоминало поэту о ней.
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье;
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
Когда порой я на тебя смотрю,
В твои глаза вникая долгим взором:
Таинственным я занят разговором,
Но не с тобой я сердцем говорю.
Я говорю с подругой юных дней,
В твоих чертах ищу черты другие,
В устах живых уста давно немые,
В глазах огонь угаснувших очей.
Молоденькая Катя Быховец, дальняя родственница Лермонтова, что встретилась ему в Пятигорске, потом честно и простодушно вспоминала: поэт любил её за то, что она напоминала ему Варвару Александровну Лопухину, на которую была очень похожа. – «Об ней его любимый разговор был»…
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 71 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Предчувствие смерти | | | Пустыня внемлет Богу |