|
Огонь жёг его душу; пламя рвалось, обвивало её, металось до неба – но душа не сгорала. И слёзы горели как частицы огня, они были горючими. Небо пылало ледяным пожаром, мириадами колких, жгучих – алым, лазурным, голубым, зелёным - переливающихся звёзд. И снег, в сажень толщиной, что устилал всё вокруг дома, и сад, и пустынные тёмно-синие дали, горел и светился во всю свою ширь этим небесным огнём.
Вот когда он, соступив с крыльца на хрустящую дорожку, понял, что это такое – из огня да в полымя. Поговорка… а какой огненной неизмеримой глубины!.. Из своего огня да в поломя, в пламя – в открытое, отверстое, распахнутое настежь пылающее пространство…
То не ветер ночной завывал по сугробам, полыхая искрами сыпучего снега, - то шумел, трещал и пел поднебесный пожар…
Слеза, обжигая на морозе, скатилась по щеке и сорвалась… - и, казалось, раскалённой каплей прожгла до дна саженный снег, а потом незримо пронзала остылую, каменную землю и уходила всё глубже куда-то, не утрачиваясь, продолжая оставаться его горючей слезою…
А может быть, душа и есть огонь…
Но из чего же огонь, как не из света?..
Это уже бывало с ним, и не однажды.
В такие мгновения ему чудилось, что он весь состоит из огня…
Он из огня - огонь из света - свет из огня - огонь из него…
Обиды перегорали в этом пожаре; полыханье спадало, умирялось, оставляя напоследок живой, неугасимый язычок пламени – то ли свечи, то ли лампады, когда-то зажжённой внутри…
Лампадки… горящие свечи… янтарные, медовые отблески на тёмных от времени образах…
Он вспомнил храм в голубой дымке ладана, окутывающей души каким-то воедино сближающим теплом, и снова ощутил себя, как тогда на той всенощной. Как они стояли с нею рядом, порой невольно касаясь друг друга в чудесном онемении, и слушали пение литургии.
Монахи пели так, будто одни предстояли Небу, будто никого во всём мире не было, кроме них и Бога. Ни одного живого существа… пустыня земли и неба… и только пение молитвы соединяло эти непомерные бездны… Слова и звуки, исполненные несказанной красоты, уходили куда-то ввысь в смиренной надежде на ответ…
Он тогда увидел вдруг, как на светильниках пред ликом Пресвятой дрогнули и приклонились одна ко второй две тоненькие горящие свечки – и соприкоснулись собою. Лепестки одинокого пламени соединились и загорелись одним огнём - жарче, скорее…
В тот миг он впервые почувствовал, что вот и они с этой девочкой-девушкой коснулись, если не соединились душами.
Она была едва знакома, ещё получужая – но стала вдруг родной, близкой…
Всем своим существом она излучала чистоту, а её удивлённо-раскрытые глаза, - как же он прежде не замечал этого!.. – сияли добротой и восторгом.
Они с нею случайно оказались вместе в той старой церкви - но разве это не должно было с ними прозойти!..
Две восковых медовых свечи в общем пламени – две одиноких бездны в едином огне…
И она, она тоже, - он тогда разом осознал это, - из огня и света!..
Так почему же её пламя теперь отошло, отъединилось и больше не горит вместе с его огнём?
Этого не могло случиться, это не может, не должно быть!..
Снег, снег… то ли мороз трещит, то ли небесный пожар.
Шум и треск огненной стихии – и пение, летящее к земле из небесных глубин…
Переливы света - изумрудное, голубое, лазурное, алое…
Жгучий огонь в душе – но внутри огня тихая свеча, лампада…
Пожарище, оно уймётся – а тот огонёк останется.
Терновый куст – горит и не сгорает. Купина – неопалима.
И - голос из огненной глубины…
Только бы расслышать слова!..
Глава семнадцатая. МАЙОШКА
Дата добавления: 2015-07-11; просмотров: 72 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Исповедь былого чувства | | | В гусарском полку |