Глава 13. Кристаллизация власти

Весьма вероятно, что в результате системного кризиса к власти придут не «системные оппозиционеры» и тем более не «профессиональные революционеры», а достаточно случайная группа людей. (Про фаворитов конца XVIII века так и говорили: «попасть в случай», – правда, «попавшие» в него проходили весьма серьезный, хотя и стихийный, заранее никем не организованный, предварительный отбор и в силу этого в целом справлялись с государственными обязанностями, которые вроде бы им должны были быть непосильны.)

Понятно, что эта группа в значительной степени будет формироваться «по ходу дела», в ходе системного кризиса, включая в себя соответствующих ее требованиям и ориентирам людей из «внешнего мира» и беспощадно выплевывая в бушующие волны кризиса своих старых членов, уставших или по иным причинам переставших соответствовать непрерывно растущим объективным требованиям.

Из кого бы ни состояла эта группа будущих правителей России, ей по необходимости придется лавировать между представителями различных оппозиционных сил и других также растущих и крепнущих групп, поглощая, подчиняя или стравливая их друг с другом. Не вызывает сомнения, что по мере стабилизации и собственного укрепления она будет избавляться от потенциальных противников и становящихся опасными, а то и просто обременительными союзников с драконовски революционной простотой.

Все это технические и по большому счету не существенные ни для кого, кроме их непосредственных участников (большинству из которых в разные сроки суждено стать их жертвами), процессы. Подлинный интерес представляет совсем иное: кем будут победители, каким объективным требованиям они должны соответствовать для того, чтобы не только взять, но и удержать и, что самое главное, – использовать государственную власть над Россией для ее модернизации?

Понятно, что они, как и всякие дети потрясений и порождения кризисов, будут жестоки и циничны (до степени «отмороженности», если следовать порожденному либеральными реформами коммерческо-блатному жаргону), изворотливы и изобретательны. Но этого понимания мало: оно слишком односторонне.

Кем они будут – или, с другой стороны, кем они должны быть (или стать в ближайшие год-полтора, отделяющий нас, если повезет, от наступления политического «момента истины»)?

Чтобы ответить на этот ключевой вопрос, представляется необходимым учесть, что разрушение правящей бюрократии запустит два одновременных и прямо противоречащих друг другу процесса.

С одной стороны, утрата общенациональных управляющих импульсов, сдерживающих рамок, если уже и не существующих, то, во всяком случае, по инерции еще подразумеваемых правил поведения, в сочетании с дезорганизацией сложных общефедеральных и региональных инфраструктурных систем будут усиливать воцаряющийся хаос и стимулировать разрушение повседневной привычной жизни подавляющего большинства населения.

С другой стороны, общефедеральным тенденциям хаоса и разрушения постепенно начнут противостоять крепнущие тенденции стихийной самоорганизации людей в местах их постоянного и компактного взаимодействия – в многоквартирных домах, в поселках и деревнях, на предприятиях. Постепенно эти тенденции начнут перерастать в стихийное формирование параллельных органов власти – пока еще только местного самоуправления (в настоящее время эти тенденции наблюдаются, насколько можно судить, лишь в некоторых районах Северного Кавказа, где местное самоуправление стихийно сложилось либо продолжает складываться на исламской основе).

Эти местные тенденции самоорганизации будут по-прежнему активно сдерживаться всей силой правящей бюрократии. Последняя вполне справедливо расценивает параллельно и стихийно формирующееся местное самоуправление если и не как своего смертельного врага и могильщика, то, во всяком случае, как потенциального конкурента в борьбе за влияние и деньги, а в конечном счете – за государственную власть. Поэтому правящая бюрократия будет стремиться подавить и подорвать местные тенденции самоорганизации даже тогда, когда на все остальное, включая исполнение прямых обязанностей перед страной и даже личное обогащение ее представителей, у нее не останется уже ни сил, ни возможностей.

Во многом благодаря этому последовательному, осознанному и активному противодействию стихийное формирование местного самоуправления (там, где оно вообще начнется, – ибо значительная часть российского общества просто утратила не только навыки самоорганизации, но и способность к ней) будет отставать от распространения хаоса. В этом нет ничего странного, ибо люди начинают самоорганизовываться не от хорошей жизни, а от ясного и многократно вбитого им в голову понимания того, что никто, кроме них, даже не попытается решить проблемы, с которыми они сталкиваются.

Главным фактором самоорганизации будет сам хаос, нарастающие по мере приближения системного кризиса, а затем и его развития трудности и беды основной части общества. Без раздражающего и активизирующего влияния нарастающих неудобств и несчастий люди не способны расстаться со своей ленью и апатией; они могут пробудиться к активной совместной деятельности – сначала по организации собственного выживания, а потом и по решению политических вопросов – лишь под жестокими ударами конкретной жизненной необходимости.^[63]

Таким образом, хаос – причина, самоорганизация – всего лишь следствие. Понятно, что, как бы нам того ни хотелось и как бы это ни было гуманно и полезно, следствие ни при каких обстоятельствах не может опередить свою собственную причину.

Поэтому хаос отнюдь не сразу, но все же начнет постепенно умеряться стихийно формирующимся кризисным местным самоуправлением – примерно таким, какой была в момент своего зарождения и на ранних этапах существования Советская власть.

Порождаемые ею островки если и не стабильности и разума, то хотя бы понятного и относительно рационального порядка в море хаоса будут постепенно расширяться, увеличиваться численно и сливаться друг с другом.

Не вызывает никакого сомнения, что практически все сложившиеся к началу системного кризиса политические силы и структуры попытаются взять их под контроль, чтобы превратить в свою социальную (а особо наивные – и в «электоральную») базу. Однако тяжесть и разнообразие повседневных житейских проблем, составляющих естественный удел всякого местного самоуправления, неминуемо отпугнет крикунов, прожектеров и политических махинаторов, стремящихся к власти и деньгам без затраты каких бы то ни было систематических усилий (либо вовсе на такие усилия не способных) примерно так же, как отпугивает их и сейчас.

Именно здесь, по кропотливому «тяжелому крестьянскому труду»^[64] «на земле», а не по заведомо вторичным партийным конференциям, демонстрациям, митингам, уличным дракам и тем более дискуссиям в телепередачах, и пройдет граница между «пикейными жилетами» всех мастей (от маскхалатов до костюмов от Бриони) и теми, кто реально сможет участвовать в формировании новой власти и в последующем – бороться за ее концентрацию в своих руках.

Это не романтизм.

В условиях системного кризиса функция предоставления легитимности возвращается от тех или иных государственных или пропагандистских учреждений непосредственно к народу, из-за чего становится в принципе невозможным всерьез и надолго взять власть, не став так или иначе частью этого народа.

Другое дело, что для политической силы, думающей о прорыве к власти, участие в повседневных делах, трудах и заботах людей – не более чем половина, причем несравненно более легкая, стоящей перед нею задачи. В политической борьбе в условиях системного кризиса победит тот, кто, помимо установления постоянного живого контакта с самыми широкими народными массами и организации постоянного взаимодействия со стихийно растущим местным самоуправлением, сможет «накрыть» островки последнего единой инфраструктурой координации, взаимодействия и взаимопомощи.

Речь идет прежде всего об объединении усилий разрозненных групп местного самоуправления для решения совместных задач (вплоть до увеличения числа протестующих против строительства конкретного магазина на месте конкретной детской площадки, если использовать реалии Москвы 2005 года) и о предоставлении этим группам универсальных, но труднодоступных для каждой из них видов помощи – от материальной поддержки до юридических консультаций и административной поддержки. Какой бы слабой ни является последняя, она всегда важна и имеет по крайней мере символическое значение; кроме того, она может играть исключительно важную роль как инструмент урегулирования отношений местных сообществ с официальными структурами власти (разумеется, только в то время, пока последние еще будут продолжать существовать в этом качестве).

Наконец, исключительно важным для прорывающейся к власти политической силы является предоставление группам местного самоуправления функций, близких к функциям государственного управления. В первую очередь это силовая защита и поддержка (важность которой будет неуклонно нарастать по мере ослабления правящей бюрократии и нарастания хаоса), а также урегулирование споров – сначала внешних, а потом, постепенно и во все большей степени, и внутренних.

В общем и целом, предоставляя группам местного самоуправления необходимые им услуги, которыми они не могут обеспечить себя сами, перспективная политическая структура будет выполнять по отношению к ним по сути дела функции государства (по крайней мере, наиболее привлекательную часть этих функций) и тем самым займет по отношению к ним его место. В результате группы местного самоуправления станут не просто естественной опорой, но и органичной частью прорывающейся к власти политической силы, объективно, безотносительно к намерениям конкретных лиц, делающей ее прообразом будущего государства.

Таким образом, опираясь на группы местного самоуправления и интегрируя их, политическая сила сама превращает себя в систему государственной власти – сначала параллельную, а потом (в случае успеха) и единственно возможную.

Понятно, что для этого она должна всеми силами стремиться к развитию реального, а не формального местного самоуправления – как говорили большевики, к «самодеятельности на местах».

Тот, кто сможет стимулировать его развитие и возьмет его под свой контроль в населенном пункте, станет его мэром или, по крайней мере, неформальным лидером, слово которого будет более важным и более весомым, чем любое деяние формально существующих органов власти.

Тот, кто стимулирует стихийный рост реального местного самоуправления и возьмет его под свой контроль в областном центре или столице республики, станет ее «хозяином», причем получит все возможности закрепить это положение формальным статусом.

Тот, кто решит поставленную задачу в Москве (желательно, конечно, обеспечить хотя бы нейтральное отношение населения Санкт-Петербурга и Нижнего Новгорода, но и это не обязательно), станет властителем России и ее безусловным лидером.

Вместе с тем, помимо решения задачи создания реальной связи с населением, которая должна быть лишь дополнена и тысячекратно усилена, но ни в коем случае не подменена энергичным применением всего спектра качественных политических технологий, для прихода к власти необходимо также выполнить ряд формальных и содержательных условий.

Формальные задачи достаточно просты. Если сто лет назад принципиально значимая для политического процесса инфраструктура была достаточно разнообразна (достаточно вспомнить ленинское «телеграф, телефон, мосты, банки...» и так далее), в наше время – и это показал уже негативный опыт ГКЧП и защитников Белого дома в 1993 году – ключевым является центральное телевидение. Именно оно – наряду с финансовой системой, силовыми структурами и народной привычкой – является одним из основных факторов, скрепляющих нашу рыхлую и в настоящее время практически лишенную самоидентификации (не говоря уже о национальной идее) страну.

Поэтому в условиях доминирующего хаоса власть может захватить и, что представляется значительно более важным, удержать только та группа лиц, которой удастся установить монопольный контроль за центральным телевидением.

Принципиально важно, что этот контроль должен быть именно монопольным, по образцу и подобию ситуации в Советском Союзе до начала горбачевских «катастройки и гласности» или России после победы «демократов» (начиная с 1991 года и, с теми или иными в основном формальными и никогда не существенными изменениями, по сей день). Монополизм может и должен, как это было при позднем Ельцине (ликвидация этого порядка при Путине была воспринята не только оголтелой «демшизой», но даже и значительной частью интеллигенции как «крах демократии»), маскироваться демонстрированием различных подходов в рамках одной и той же магистральной линии. Это качественно повышает эффективность пропаганды и резко ослабляет ее отторжение – просто потому, что являющемуся ее объектом человеку намного сложнее осознать единообразие вбиваемого в его мозги «месседжа», если то вбивание осуществляется разными способами и при помощи разных (а в идеале еще и открыто враждующих друг с другом) инструментов.

После захвата и первичного удержания власти контроль за центральным телевидением, разумеется, должен быть ослаблен, и оно должно быть возвращено к состоянию коллективного воспитателя общества, являющегося одновременно тонким и многообразным инструментом обратной связи с ним. Однако во время борьбы за власть все имеющиеся средства должны быть использованы для достижения единственной, главной цели, и беда телевидения, заключающаяся в том, что этот тонкий и чуткий механизм лучше всех других подходит и для грубого и тупого забивания пропагандистских «гвоздей» в критических условиях, является бедой только для него самого.

Для политиков это сказочный подарок, и не использовать его в полной мере – значит самому отдать его в руки своего собственного врага и пасть в результате этого его безропотной и, главное, совершенно напрасной жертвой.

Второй технологической задачей является обеспечение опоры на силовые структуры федерального масштаба. В противном случае, учитывая простоту российских политических нравов, которая будет многократно усугублена системным кризисом, потенциальный победитель имеет все шансы столкнуться с непредсказуемыми и совершенно неожиданными препятствиями в самый неподходящий момент. Диапазон этих препятствий, как представляется, может быть просто любым – от несчастного случая или попадания в тюрьму по обвинению в организации теракта 11 сентября 2001 года до внезапной измены ближайших, наиболее проверенных и преданных соратников.

При всей нелюбви к «силовой олигархии», возникновение которой стало сутью и наиболее концентрированным выражением путинского разложения, не следует забывать, что именно ее представители являются подлинными хозяевами современной России. Силовые структуры, многие из которых тесно вовлечены в различные коммерческие и политические процессы, а часто и преследуют свои собственные интересы, причем не только коммерческие, но и политические, являются исключительно значимым, хотя и скрытым от глаза постороннего наблюдателя, элементом политической жизни России.

Системный кризис снизит их эффективность, но имеющие собственные интересы элементы силовых структур сохранят, а при определенных обстоятельствах и нарастят свое влияние. Пока старая власть будет существовать, «флирт» с ними будет простым условием самосохранения; когда же она рухнет – они сыграют в ее сломе одну из ключевых ролей просто для того, чтобы обеспечить свое благополучие и после формирования новой власти, которой объективно, волей-неволей придется считаться с ними до собственного укрепления.

Опора на силовые структуры требует прежде всего разнообразия отношений партнерства. Несмотря на то, что каждый из их представителей по вполне понятным причинам будет пытаться «подмять под себя» перспективную политическую силу, она сохранится в качестве таковой только в том случае, если сумеет заблаговременно диверсифицировать свои связи. Для этого понадобится установить тесные и прочные рабочие отношения не только с основными (и традиционно враждующими друг с другом) силовыми структурами страны, но и основными (и также враждующими между собой) группами, существующими внутри каждой из этих структур.

Кроме того, принципиально значимым является уровень контактов. Вопреки традиционному правилу американского менеджмента – «говорить с боссом» – общение с первыми лицами может рассматриваться исключительно как дополнительный инструмент, так как в ходе развития системного кризиса они неминуемо станут заложниками разлагающейся правящей бюрократии и утратят всякое влияние вместе с ней. Кроме того, руководители, даже если они и не обюрократизировались до полного безобразия и сохраняют необходимые профессиональные качества, как правило, безнадежно оторваны от «земли» и имеют искаженные представления о характере функционирования и коллективных интересах собственных структур, не говоря уже о систематическом использовании как минимум неполной, если не сознательно искажаемой подчиненными, информации.

Реальную ценность представляет нижестоящее звено управления, еще сохраняющее возможности оперативного управления значимыми силами, но уже обладающее видением стратегических перспектив и способное не просто осознавать свои интересы, но и последовательно, инициативно и изобретательно отстаивать их.

В каждом силовом ведомстве и, более того, почти в каждом функциональном элементе каждого ведомства подобные руководители находятся на различном уровне, обладают различными специфическими особенностями. Существенно отличается и численность подобных людей: в некоторых структурах, насколько можно понять, их в результате многократных чисток и систематического изгнания профессионалов (жертвой чего, по-видимому, оказались некоторые структуры МВД) практически не осталось.

Таким образом, чтобы прийти к власти в условиях вызванного системным кризисом хаоса и в последующем удержать ее, перспективная политическая сила должна возглавить и направить стихийный процесс формирования местного самоуправления, в значительной степени став этим самоуправлением, взять под монопольный контроль центральное телевидение и договориться с силовыми структурами. Это минимальные формальные условия, без выполнения которых нечего и думать о серьезной борьбе за власть.

Однако есть и еще одно, содержательное условие победы, неразрывно связанное со всеми формальными условиями: прорывающаяся к власти политическая сила должна быть носителем главной народной мечты, выразителем главной цели народа.

Иначе она неминуемо выродится в сборище обычных интриганов и перестанет быть кому бы то ни было нужной.

Поэтому работа перспективной политической силы объективно носит и колоссальный интеллектуальный, культурологический аспект: она должна вычленить в хаосе и сумятице народного поведения основные идеологические принципы, нащупанные народом, и выразить их, сначала в словах, а затем и в действиях, наиболее полно и внятно.

Никогда не следует забывать, что политическая сила – это не просто группа более или менее симпатичных или вызывающих отвращение политиков, экспертов, аппаратчиков и спекулянтов (или одних лишь только спекулянтов). В первую очередь и главным образом политическая сила является инструментом, при помощи которого народ проявляет, артикулирует, выражает и конкретизирует свою идеологию, свою главную – и в каждый момент времени единственную абсолютно преобладающую идею. Именно в результате этого проявления и выражения идея из набора неосмысленных эмоций и неосознаваемых ценностей превращается в целостный привлекательный образ. Этот образ при помощи своего рода «обратной индукции» пробуждающий и воодушевляющий породивший его народ и направляющий его на достижение его главных целей, которые он без соответствующей политической силы не может осознать, а может лишь прочувствовать.

Будучи выражена и закреплена политиками^[65] в общественном сознании, эта идея начинает жить сама – она сама развивается, усложняется, проверяет себя «на прочность» и на соответствие истине и изменяет свои не проходящие постоянную проверку элементы.

Политическую силу, наиболее последовательно и искренне выражающую эту идею, народ допускает к власти, а иногда и прямо приводит к ней (причем далеко не всегда формально демократическими способами), вверяя ей государственный аппарат как единственно возможный инструмент осуществления своей мечты, достижения своей главной цели – воплощения в жизнь своей национальной идеи.

Это обоюдный процесс, требующий обратной связи; пройти его способна только сила, действительно являющаяся частью – и при этом неотъемлемой частью – народа.

При этом тест на «народность» придется сдавать (а точнее, преобразовываться в соответствии с нуждами, интересами и настроениями народа) не только при организации взаимодействия с группами стихийно формирующегося местного самоуправления и его последующим расширением и направлением, но и при решении других вроде бы «формальных» задач.

В самом деле: взять под контроль телевидение при помощи одних только административных рычагов невозможно. Причина банальна: творческое по своему характеру, оно в этом случае станет невыносимо скучным (ибо по-настоящему самостоятельные, а значит, и эффективные творцы покинут его сами или будут изгнаны за непокорство), а значит – и практически бесполезным. С другой стороны, профессиональные специалисты всегда найдут способ показать «фигу в кармане» – проще всего «выставить свет» так, что сиятельный вельможа превратится в персонаж фильма «Восстание живых мертвецов». Способов такого рода множество, и практически все они были опробованы на Зюганове в ходе президентской кампании 1996 года, так что специалисты сохранились, и технологии не придется ни вспоминать, ни изобретать заново.

Поэтому административный контроль и партнерство с руководством телеканалов должно быть дополнено идеологизированностью не только журналистского корпуса, но и так называемого «технического персонала» (операторов, осветителей, звуковиков, гримеров), вклад которых в итоговую передачу, насколько можно понять, существенно превышает вклад собственно журналистов.

«Распропагандировать» их при помощи целевых усилий в условиях нарастания всеобщего хаоса и неизбежно острой нехватки всех видов ресурсов, скорее всего, не удастся (хотя они должны быть одной из важных «целевых групп», пропаганда среди них может быть лишь второстепенным, дополнительным направлением работы).

Значит, привлечь их на свою сторону, превратить в активных, хотя, возможно, и бессознательных помощников можно только одним-единственным старым как мир и очень непопулярным среди политтехнологов (в основном из-за его честности) способом – по-настоящему, не притворяясь соответствовать их идеалам, представлениям об общей и личной пользе.

Другого пути нет.

А так как они – в отличие от большинства журналистов – в прямом смысле слова являются частью народа – политическая сила сможет привлечь их на свою сторону, только сама став его частью.

Это же целиком и полностью, без каких бы то ни было исключений относится и к достижению партнерства с силовыми структурами (или хотя бы их нейтралитета).

Да, политика, особенно в стадии борьбы за власть, – это жестокая, беспощадная и часто омерзительная игра без правил.

И эта игра ждет нас.

Но, чтобы быть эффективным в этой игре, надо быть честным.

Да, обманщик может выиграть богатство, пост, титул, популярность, но он никогда не сможет быть полностью органичным и потому никогда не сможет получить главный приз, ради которого ведется игра и без которого все частные выигрыши просто теряют смысл.

Этот приз – власть и связанная с ней чудовищная ответственность.

Победитель может оказаться неэффективным, как Ельцин и Путин.

Он может разочароваться, опустить руки, подменить общие цели мелкими задачами личного потребления и благополучия и потом – так или иначе, но неминуемо – заплатить за это.

(Господь вообще похож на слабую страну: его возмездие, как правило, асимметрично и неадекватно.)

Но победить, прорваться к власти – по крайней мере, в кризисных условиях и, по крайней мере, нашей страны – можно только будучи честным, только не притворяясь, а на самом деле соответствуя ожиданиям своего народа.

Можно лгать в обещаниях – никто и не ждет от политика правдивых обещаний.

Нельзя лгать в образе, в мотивациях и поступках – потому что «не того» не поддержат, сочтут самозванцем.

Это в российских традициях.

А насколько соответствие затаенным чаяниям и ожиданиям народа может быть неудобным и даже страшным, видно на одном-единственном простом и, в общем, вполне самоочевидном примере, касающемся главной ценности россиян.

Что за вопрос! – скажет читатель.

Действительно: ни для кого (включая Чубайса) сегодня не является секретом, что Россия жаждет и практически всегда, пока существует, будет жаждать справедливости.

Это основа основ, это понятно, это не вызывает сомнений.

Но что есть справедливость?

И этот простой вопрос способен обернуться для прекраснодушествующих маниловых от политики жесточайшим и чудовищным разочарованием, схожим с разочарованием девушки, поехавшей в Англию работать няней, а попавшей в албанский публичный дом.

Ведь справедливость для россиян – это уже давно не прожиточный минимум, не «доступная квартира в кредит» и даже не экспортный трубопровод, разрубленный на 143 миллиона кусков.

Люди давно уже не верят в позитивные обещания: им слишком много и слишком изощренно лгали.

Для сегодняшней и завтрашней России справедливость – это возмездие, не больше, но и не меньше.

Так сказал своей судьбой полковник Квачков.

Конечно, слова и повод были иными, но он, вероятно, в наибольшей степени из всех попадающих на страницы газет людей, будучи частью российского народа, уловил и выразил это чувство честнее и раньше всех остальных.

Политической силе, которая возьмет власть в ходе системного кризиса, своими действиями придется, хочет она того или нет, выражать и воплощать в жизнь сегодняшнюю национальную идею «многонационального российского народа» – возмездие.

Я не завидую этим людям, потому что это действительно тяжелая и по-настоящему страшная работа.

Да, безусловно, российское общество уже давно осуществило синтез патриотических, социальных и либеральных ценностей, уже давно ждущий своих выразителей, – это правда.

Но вы никогда не задумывались, почему уже как минимум пару лет никому толком не удается выразить этот синтез словами? Воплотить в лозунги? В произведения искусства массовые акции?

А ответ прост: это задача для интеллигенции, а ее представители, какими бы записными оппозиционерами они ни были, четко если не сознают, то ощущают свое соучастие – прямое или косвенное – в чудовищных реформах, уничтожающих Россию, и понимают, что им придется нести свою долю коллективной ответственности.

Они страшатся даже подумать о неизбежности и необходимости возмездия за совершенное и совершаемое над нашей страной.

Этот страх глушит раскаяние – христианские традиции утрачены интеллигенцией еще в советскую эпоху – и, прикрываясь удачно подвернувшейся политкорректностью, практически полностью парализует интеллигенцию.

Но это ненадолго.

Одних позовут совесть и стыд, других – мечта о наживе, третьих – страх перед будущим, прибежит – то есть уже прибежала и вовсю действует молодежь, не соучаствовавшая, ни по глупости, ни по корысти в преступлении против человечности и убийстве собственных матерей, известных под псевдонимом «либеральные реформы»...

Они сделают свое дело, а точнее – уже делают его, и им активно помогают тысячи нуждающихся в соединении с народом политиков.

Сегодня эти политики корячатся в самых разных политических партиях под спудом ошалевших от интриг и сытости забронзовевших вождей. Однако, приближаясь к народу, они тем самым будут сближаться и друг с другом, – пока не соединятся «поверх барьеров» в единую политическую силу, которая спокойно и гармонично (естественно, для совсем постороннего наблюдателя) пройдет к власти по волнам всеобщего ужаса и хаоса.

Это принципиально важно.

Сегодня нет сомнений, что в России нет ни одной политической партии и – шире – политической силы, соответствующей перечисленным выше достаточно жестким требованиям, способной решить все описанные задачи и сконцентрировать в своих руках как расползающуюся федеральную, так и заново рождаемую «на местах» народом России государственную власть.

Их и не может быть.

Ведь выхолостив избирательный процесс и превратив его в чудовищное издевательство не только над законом, но и над здравым смыслом, правящая бюрократия из политического игрока сама превратила себя в политического шулера.

А только глубоко неадекватный или столь же глубоко корыстный человек может пытаться наказать заведомо превосходящего его по возможностям шулера, раз за разом играя с ним в карты на деньги. В обыденной практике шулеров наказывают не заведомо бесплодными попытками обыграть их или, может быть, проиграть чуть меньше, чем обычно, а значительно менее изощренным, цивилизованным и демократическим способом – при помощи канделябра. (Или, если его не окажется под рукой, при помощи какого-либо его заменителя.)

Поэтому в ходе системного кризиса парламентские или псевдопарламентские политические партии, созданные для прорыва или имитаций попыток прорыва в ничего не значащую и ничего не решающую Государственную Думу, сменит значительно более эффективная и убедительная партия – «партия канделябра». Эта партия сложится в ходе естественного и в целом неизбежного процесса познания политиками (причем далеко не только формально оппозиционными) собственного народа.

Приближаясь к народу и друг к другу, а значит и к вожделенной реальной власти, эти политики все более точно и подробно будут выражать сначала словами, а затем и конкретными, пусть смешными и неуклюжими, а на первом этапе – и неизбежно неэффективными действиями синтез патриотических, социальных и либеральных ценностей.

Однако первым шагом в практической реализации этого синтеза, свидетельствующим не только об искренности и серьезности намерений, но и правильном понимании его глубинной сути, совершенно неизбежно будет – хочет кто этого или нет – возмездие.

Дата добавления: 2015-07-11