|
Читайте также: |
Внезапный и стремительный переход от младшего к стар-шему было у Мухиных наследственным – дед Михея был в семье младшим, а после гибели двух старших братьев под Сталинградом, сам стал старшим.
Отец Михея младший научный сотрудник Гидрометцент-ра был назначен на должность старшего научного сотруд-ника, когда Михаил Потапов (доселе занимающий эту долж-ность), запуская метеозонт, зацепился брюками и взмыл в московское небо вслед за олимпийским Мишкой, своим тёзкой.
Было это в аккурат 3 августа 1980 года в день закрытия московской олимпиады. Мухин - старший проявил неза-урядную смекалку, распорядившись, чтобы на похоронах не было воздушных шаров, за что был вознаграждён крес-лом усопшего коллеги.
Михей пододвинул стакан в подстаканнике, из которого уже давно был выпит чай, и налил водки. Помянув дядю Мишу, тут же налил ещё.
В вагоне было уютно: за окном шёл дождь, а в купе было тепло, светло и мухи не кусали. Жёлтый листик прилип к вагонному стеклу и его прилизывает дождик-клей.
Дождь капает на землю, Михей капает в стакан.
Благодать: тепло, светло и мухи не кусают.
Поесть бы чего-нибудь.
Мухин, утомлённый военной академией, впопыхах взял несколько бутылок водки, совершенно забыв про закуску.
Благо было чем запить: трёхлитровая банка сока.
- Ну, за старшего лейтенанта!!! – произнёс он вслух и придерживая фуражку рукой опрокинул стакан.
Уже третьи сутки Михей не просыхал, командировка закончилась, но ещё два дня он ждал приказа из Москвы о повышении звания.
Как бы не спиться, обмывая звёздочки.
Это тоже было наследственное.
Дед Михея после гибели двух братьев пошёл доброволь-цем на фронт. Эшелон попал под бомбёжку и тогда он подался в партизаны. Сражался героически, только и успевал получать награды и… спился, обмывая ордена.
Благо отец Михея был сугубо гражданский человек и выпивал один раз в году: 3 августа, в день гибели коллеги и друга Потапова Михаила.
………………….
Поезд остановился на железнодорожной станции города Ровно.
- Здоровеньки булы – щирый хохол лет сорока с двумя авоськами в руках протиснулся в проход.
- Микола, - хохол протянул сальную ладонь, - Зозуля.
- Михей… Мухин... Старший лейтенант.
- Соседями будем, - Микола залился смехом. Хохол был весёлый, всю дорогу смеялся, открыто, радушно. Усевшись, он достал из авоськи лук, сало и гуся.
«Нильский», - подумал Михей, глядя на гуся - «высота полёта 17 километров».
Мухин сглотнул слюну, ужасно хотелось есть.
В ленивом стакане осталась недопитая водка, а вот закус-ки не было совсем. В трёхлитровой банке натуральный сок: виноград, огуречный рассол, подтаявший град и свежевыжатый Чёрт.
- За знакомство, - Мухин налил Миколе. Обычная вагон-ная история.
- Я, вроде, как и не пью. Да ещё из стакана, - Микола опять залился смехом. Казалось, он на всё реагирует с юмором.
- Не пью? Вроде? Или из стакана? - Мухин не любил хохлов. Командующий дивизии, который выдворил из Германии танковый экипаж и, заодно самого Мухина, тогда ещё младшего лейтенанта, был родом из Закар-патья, некий генерал-майор Парасюк.
С тех пор Михей не любил хохлов, но сейчас выбирать не приходилось.
- Ты из крана, что ли пьёшь?
- Ага…..из башенного, чтобы башню снесло, - Микола засмеялся, запрокинув голову за лопатки.
Потом опять пошарил в авоське, достал какую-то книгу и положил перед собой раскрытую.
- Как бы это объяснить: я живу прип и ваючи, потом кодируюсь. Не пью месяц, не пью другой.
Чувствую, начинаю умнеть и нервничать.
И что во мне больше от этого – понять не могу.
Толи ума больше становится, толи больше нервов тратится.
Сижу, и понять не могу.
Всё сижу и сижу.
Сижу ещё месяц, сижу ещё другой, чувствую, пора бы напиться, а сорваться с якоря не могу.
Сорваться с якоря трезвости.
Как потом не могу остановиться, тобишь, начав пить, вновь стать на него. И вот тогда я беру в руки канони-ческое творение Венички Ерофеева, книгу с нетленной поэмой «Москва – Петушки».
Уже на второй странице начинают спадать оковы вну-шения трезвости. К пятой странице твёрдо намерева-юсь откупорить бутылку.
К 7-ой я откупориваю…уже вторую бутылку.
И с 10-ой по 12-ую страницы (всяк по-разному - это зависит от времени года, дня недели и ещё чего-то бредового) я уже нетвёрдо, но на волнах жанра плыву в патетической электричке, не пропуская ни одной станции…
Михей посмотрел в книгу - закладка в виде фиги лежала на 13-ой странице.
«Всё в процессе», - вычислил замполит.
……………..
- Давай, лучше по красненькой, - хохол, как заправский фокусник, всё вытаскивал и вытаскивал из авоськи
всякие предметы.
Вот и сейчас на столе нарисовалась бутылка «Анапы».
- Не люблю красное вино, от него на кителе пятна плохо отстирываются, - и Михей в очередной раз любовно погладил новенькие погоны.
Микола мялся недолго и вот уже водочка, обжигая, расталкивает путь в сосудах, ища мозг.
Было по-прежнему тепло, светло и ни одной мухи.
Хохол заметил, как Михей с нескрываемой гордостью поглядывал на свои погоны.
- Где служишь, служивый?
- В Ромнах - Михей посмотрел на левый погон –
а начинал в ГДР, - посмотрел на правый.
- В Германии? В Германии хорошо.
- Это как посмотреть. За немцами много косяков – Михею захотелось показаться разукомплектующим эрудитом, и он продолжил разоблачительную речь, повторив монолог Дрокова,
… и ноги лётчика Алексея Мересьева и поруганная честь Зои Космодемьянской; и за то, что не дали выспаться 22 июня, за то, что не дали уснуть 9 мая,
за их философию и пивоварение, за оплаченную революцию, за то, что после их «Капитала» у нас никак не появится свой.
Поруганные ноги Мересьева, ампутированная честь Космодемьянской… а раненная голова Щорса чего стоит?
- Но ведь это же петлюровцы, - Микола, как оказалось, работал учителем истории в ровенском институте славя-новедения (на ул. П. Могилы 28).
- Что петлюровцы?
- Щорс воевал с петлюровцами.
- Причём здесь петлюровцы?
У каждого петлюровца к шапке пришит чулок. Причём у всех ПОГОЛОВНО.
А разве человек, у которого пришит чулок к голове, может ранить красного командира Николая Щорса?
Да ещё и в голову. Максимум, что он сделает – оставит кровь на рукаве.
- И хватит про петлюровцев. Я когда вспоминаю про них, то хочется сало, - Михей взял со стола самый жир-ный шмат.
А когда ем – начинаю трезветь.
Так зачем, скажи мне, пьющему человеку трезветь? Зачем вспоминать о петлюровцах, пришитых чулках и есть сало?
Мухин повертел кусок в руке и положил его на газету «Ровенский коммунист», пропитанную сальным жиром. Микола, не брезгуя, перехватил шматок и закинул в рот.
За окном проплывал удручающий пейзаж, как на гравю-рах Жака Калло.
Дата добавления: 2015-12-08; просмотров: 81 | Нарушение авторских прав