Макиавелли — политический писатель

НИККОЛО МАКИАВЕЛЛИ

ГОСУДАРЬ. РАССУЖДЕНИЯ О ПЕРВОЙ ДЕКАДЕ ТИТА ЛИВИЯ

Ростов-на-Дону

«Феникс»

СОДЕРЖАНИЕ

Макиавелли — политический писатель. Е.И. Темнов................................................ 3

ГОСУДАРЬ........................................................................................................................... 47

РАССУЖДЕНИЯ О ПЕРВОЙ ДЕКАДЕ ТИТА ЛИВИЯ......................................... 143

Книга первая...................................................................................................................... 147

Книга вторая...................................................................................................................... 293

Книга третья...................................................................................................................... 395

Основные даты жизни и деятельности Никколо Макиавелли............................ 528

Аннотированный указатель имен, географических и этнических названий... 537

Редакции исторической литературы

Печатается по:

Н. Макиавелли. Сочинения. М.; Л., Academia, 1934. Т. 1,

Н. Макиавелли. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия (под редакцией Н. Курочкина, 1869)

Макиавелли Н. Государь. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. – Ростов н/Д: Изд-во «Феникс». 1998 – 576 с.

Предлагаемая читателю книга избранных сочинений выдающегося мыслителя, историка и литератора эпохи Возрождения Никколо Макиавелли включает важнейшие работы: «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия».

Воплотив в себе широкое мировоззрение, глубокий анализ политической жизни и тонкий психологизм, эти сочинения навсегда вошли в золотой фонд духовного наследия человечества. Труды этого мыслителя все еще недостаточно известны в нашей стране, а оценка самой его личности и его теорий крайне запутанна. Издание этой книги поможет ответить на многие неясные вопросы. Книга снабжена обстоятельным предисловием и комментарием.

Макиавелли превозносил добро и обличал зло.. его необходимо почитать как ученого, совершенно понимающего вопросы политики.

Томмазо Кампанелла

МАКИАВЕЛЛИ — ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

Произведения, собранные в настоящем издании, давно и безоговорочно признаны мировой политической классикой. Они принадлежат перу Никколо Макиавелли, чей прах покоится под скромной могильной плитой во флорентийском соборе Сайта Кроче с 1527 года. Совершенное им за сравнительно короткую жизнь поставило его в один ряд с земляками — гигантами Возрождения: Данте, Боккаччо, Петраркой, Микеланджело.

Автор «Государя», «Рассуждений о первой декаде Тита Ливия» и других трудов родился в столице Тосканы 3 мая 1469 года. Родители Бернардо Макиавелли и Бартоломеа ди Стефано Нелли дали ему имя деда — Пикколо. Друзья впоследствии прозвали его «историком», но всему миру он стал известен как «флорентийский секретарь».

Генеалогия семейного клана Макиавелли восходит к древним тосканским маркизам. Еще в IX веке пращуры владели обширными поместьями в Валь-ди-Греве и Валь-ди-Пеза — живописных долинах притоков главной реки Тосканы Арно. С подъемом Республики во Флоренции род попал в подчиненное от нее положение и постепенно обеднел. Предкам Макиавелли достался небольшой замок в Монтесперсоли, однако они предпочли флорентийское гражданство феодальным почестям и привилегиям. С тех

пор история, как писали в хрониках «Maclavellorim familia», неразрывно связана с Флоренцией — самой богатой, просвещенной, поистине «цветущей», если перевести на русский язык ее звучное имя, столицей Европы. Так еще в конце XTV века с законной гордостью писали о ней канцлеры и философы Колуччо Салютати и Леонардо Бруни. Действительно, «переход от голубого дворянского креста к пополанской красной лилии (герб города. — Е. Т.) — не только история семьи Макиавелли, но и социальный путь всей Флоренции ХШ—XV веков» [1] [1]. Многие Макиавелли вписали славные страницы в хронику родного края. В разное время — в общей сложности тринадцать раз — они избирались на самые высокие должности в Республике: гонфалоньеров (знаменосцев справедливости), возглавлявших ее правительство, и пятьдесят три раза — приоров или синьоров, составлявших вместе с гонфалоньерами высшую городскую магистратуру.

Материнская линия также считается древней. Она ведет свое начало от графов ди Боргонуово ди Фучек-кьё, упоминавшихся еще в хрониках X века. Известность и признание роду матери принесло не происхождение, а скорее честная и добросовестная служба Флоренции на ответственных постах (пять приоров и один гонфалоньер).

Донна Бартоломеа слыла истовой прихожанкой, но воспитывала детей (кроме двух сестер — Маргариты и Примаверы — у Никколо был брат Тотто) в духе, свободном от чрезмерной церковной строгости. От матери будущий политик унаследовал поэтический дар, любовь к музыке, от отца — страсть к чтению. Но лучшим воспитателем оказалась сама атмосфера позднего Возрождения. Блестящий взлет искусства и изящной словесности при Лоренцо Великолепном захватил юного Никколо, развил его таланты, обострил мировосприятие, сформировал характер.

С семи лет Никколо начал штудировать азы латыни непопулярному тогда учебнику Донателло. В январе 1480 года он приступил к изучению счета, а годом позже в школе Паоло Рончильоне уже писал сочинения на латинском языке. Однако на этом его начальное образование закончилось. Скромные материальные возможности семьи не позволили ему поступить в университет. Утверждения некоторых авторов о «блестящем и серьезном образовании», полученном Макиавелли [2] [2], по-видимому, следует объяснять поразительными результатами его упорного самообразования. В самом деле, целая плеяда классиков античной литературы: Платон и Аристотель, Фукидид и Полибий, Цицерон и Плиний, Плутарх и Тит Ливий — с юных лет до последних дней жизни стали его мудрыми советчиками.

Никоколо рано приобщился к основам юридической и коммерческой науки, решению практических дел, которыми занимался отец. К сожалению, сохранились лишь единичные свидетельства такого свойства. Так, по поручению всей родни Никколо в 1496 году ездил в Рим для решения дел по наследству. Практические_навыки и ясный ум помогли ему благополучно выдержать конкурс на получение должности государственного служащего в Старый дворец — Палаццо Веккьё. Декрет Большого совета от 19 июня 1498 года назначил уже зрелого человека на далеко не второстепенную должность секретаря Синьоров — канцлера второй канцелярии, юрисдикция которой распространялась на все внутренние дела государства. Над ней в структуре органов управления стояла канцелярия Синьории во главе с первым канцлером Республики, ведавшая внешнеполитическими связями.

Первые же дни пребывания на официальном посту доказали всем, что Никколо рожден для политической деятельност. Спустя всего лишь месяц (14 июля того же года) его определили одновременно канцлером-секрета-

рем Совета Десяти (Комиссия свободы и мира). Таким образом, ему пришлось держать в поле зрения и внутренние вопросы, и военные дела, а также вести переписку с представителями Республики за границей.

Четырнадцать лет и пять месяцев не службы, а служения — «секретарь и гражданин» отдавал родине все свои знания и силы. Он написал более четырех тысяч служебных писем и донесений, десятки и десятки проектов законов, правительственных распоряжений, военных приказов. Нередко подвергаясь смертельной опасности, без отдыха, в ночь и непогоду, иногда на собственные средства и всегда в сжатые сроки он двадцать три раза выезжал в зарубежные командировки — «комиссии» и совершал бесчисленные поездки по своей стране. Ему давали почти невьшолнимые дипломатические поручения при дворах французского короля, германского императора, итальянских князей, римского папы. Известные культурные и политические центры того времени (Пьомбино и Сиена, Перуджа и Пиза, Мантуя и Пистойя) становились этапами его долгих маршрутов. Выдающиеся люди эпохи: коварный герцог Валентине и могущественная синьора де Форли, хитроумный папа Пий Ш и философ-просветитель Франческо Гвиччардини — выступали его заинтересованными собеседниками.

Живой, энергичный, расположенный к шутке и острому слову, Макиавелли замечателен и как тонкий психолог. Исключительные способности, основательная профессиональная подготовка, дипломатический дар обострили его умение распутывать причудливые клубки многослойных противоречий и интересов. Страстный патриотизм и глубокая вера в творческие силы народа способствовали успешному выполнению заданий республиканского правительства.

Активный политик-практик, флорентийский канцлер стал внимательным наблюдателем. Поистине он не только родился с открытыми глазами[3][3], но и жил с ясным,

проницательным взором. В поле его зрения находились Флоренция с ее вечными смутами и «блестящая изоляция» Венеции, строптивая непокорность баронов Неаполя и Милана и французская знать, сплоченная вокруг короля, размеренное и экономное существование вольных немецких городов и свободолюбие «прекрасно вооруженных» швейцарцев, к профессиональному мастерству которых Макиавелли чувствовал некоторое расположение[4][4].

V Политический кругозор автора представленных произведений после более чем четырнадцати лет практического опыта беспрецедентно бурной и насыщенной внутренней и международной жизни необычайно широк и многообразен. Это разнообразие таит в себе массу вопросов. В чем причина процветания одних государств и упадка других? Существуют ли закономерности в политических превратностях истории? Насколько решает успех дела доблесть государя, а насколько — каверзы судьбы? Почему цивилизованная Греция подпала под власть Филиппа Македонского, а Византия — под турецкое иго? Как уберечь Италию от подобной судьбы?

Пребывая в разных странах, Макиавелли детально изучает различные формы социально-политической организации государств, вскрывает их существенные черты, объективно сравнивает их возможности. На основе анализа богатейшего фактического материала он ставит важные теоретические проблемы в области политики, власти, государства, права, управления, военного дела.

Кипучая политическая деятельность Никколо Макиавелли прервалась драматическими событиями осени 1512 года. Усиление испано-фильской земельной аристократии и феодальной реакции привело к падению правительства Пьеро Содерини и возвращению к власти Медичи. Гибель Республики роковым образом сказалась на судьбе не только гонфалоньёра, но и флорентийского секретаря. По декретам новой медичийской Синьории, изданным 8, 10 и 17 ноября 1512 года, Макиавелли лишили поста'и права за-

нимать какую-либо государственную должность с воспрещением «переступать порог дворца Синьории» и выслали на год «в отдаленные земли и владения Флоренции». В довершение всех бед его обвинили в участии в заговоре против кардинала де Медичи (впоследствии папы Льва X), заключили в тюремный замок и подвергли пытке плетьми. Все это стало и личной трагедией ученого и политика, и еще больше несчастьем Флорентийской республики, потерявшей человека, чьи разум и способности могли бы ее поддержать.

Никколо не согнулся под тяжестью испытаний. Он находит иное поле применения своим творческим силам. Отстраненный от государственной деятельности, он продолжает оставаться полезным своей Родине. Глубокий, смелый ум, воля и стойкость великого флорентийца помогают ему победить превратности судьбы, сохранить своих истинных друзей, преодолеть неприязнь новых властителей. В жарких литературных спорах в знаменитых «Садах Ручеллаи» его слушают как оракула; Франческо Веттори и Франческо Гвиччардини в самые тревожные времена ведут с ним интенсивную и откровенную переписку; римские папы Лев X и Климент VII прибегают к его советам. Само правительство Медичи использует в необходимых случаях талант опального изгнанника, хотя в целом расценивает его приверженность к республиканизму как препятствие своим авторитарным замыслам. Несмотря на настороженность официальной Флоренции, Макиавелли в последние годы жизни вновь занимается общественными делами. Он едет с деловым поручением в Карпи, во францисканский монастырь, защищает интересы тосканских купцов в Лукке и Венеции, входит в коллегию по укреплению городских стен, отправляется в Фаенцу к президенту Романьи Ф. Гвиччардини для обсуждения проекта организации ополчения. И все это происходит в ходе непрекращающейся литературной деятельности и научных изысканий. Волею судеб оказавшийся в родовом «поместье» — стареньком домике в Перкуссине, неподалеку от Сан-Кашано, что по дороге в Рим, Макиа-

велли напряженно творит. Строки из широко известного письма к другу Веттори от 10 декабря 1513 года, т.е. в период работы над важнейшими произведениями, многое проясняют в его психологическом состоянии: «...когда наступает вечер, я возвращаюсь домой и вхожу в свой кабинет. На пороге я сбрасываю свои повседневные лохмотья, покрытые пылью и грязью, облекаюсь в одежды царственные и придворные. Одетый достойным образом, я вступаю в высокое собрание античных мужей. Там, встреченный ими с любовью, я вкушаю ту пищу, которая уготована единственно (solum) мне, для которой я рожден. Там я не стесняюсь беседовать с ними и спрашивать у них объяснения их действий, и они благосклонно мне отвечают. В течение четырех часов я не испытываю никакой скуки. Я забываю все огорчения, я не стыжусь бедности, и не пугает меня смерть. Весь целиком я переношусь в них» [5] [5].

Признание Макиавелли в равной степени характеризует его работу и над «Государем», и над «Рассуждениями» — двумя главными «книгами жизни» флорентийского политика, создание которых шло практически «на одном дыхании».

* * *

Наиболее фундаментальный труд Макиавелли «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия», начатый в 1513 году, оказался законченным в основном к 1519 году. Он дорабатывался в последующие годы, был опубликован практически одновременно в Риме и Флоренции уже после смерти автора, в 1531 году. Жанр книги, отраженный ее названием, традиционен для позднего Возрождения и для рубежа Нового времени. Им широко пользовались писатели разных направлений до и после Макиавелли. В качестве примера можно привести работы 1юэция «Рассуждения о добровольном рабстве», Боссюэ «Рассуждения о всеобщей истории», морально-философский трак-

тат Пьетро Верри «Рассуждения о природе наслаждения и страдания», известные работы Жан-Жака Руссо «Рассуждения о происхождении неравенства между народами» и «Рассуждения о науках и искусствах». Даже итальянские переводы иностранных авторов озаглавливались популярным клише, например «Рассуждения за столом» Мартина Лютера или «Рассуждения о жизни и учении св. Стефана Пермского».

Свой труд Макиавелли разделил на три книги, включающие сто сорок две главы. Он посвятил его Дзаноби Буондельмонти и Козимо Ручеллаи — своим друзьям, советчикам и меценатам, ставшим впоследствии персонажами еще одного концептуального произведения флорентийского писателя — «О военном искусстве». В содержательном отношении «Рассуждения» отличаются несомненным единством, ибо трактуют о трех взаимосвязанных и тематически близких проблемах: появлении и устройстве государства, его территориальном расширении и сохранении государственной власти.

Макиавелли детально анализирует с отмеченных выше позиций «Историю Рима от основания города» Тита Ливия, особенно ее первые десять книг. Он высказывает собственные исторические и политические наблюдения, вдохновленный свершениями древних. Он убежден в необходимости и возможности использования их опыта, достижений, особенно впечатляющих в республиканскую эпоху. Писатель исследует наиболее показательный период римской истории, изложенной Ливием,находя его плодотворным для развития собственной мысли, в сравнительно-историческом плане сопоставляя его с фактами современной ему политической жизни. Республиканский Рим в его глазах — это конкретный и одновременно идеальный пример, являющийся образцом для гражданского и политического устройства любого государства, управляемого государем (принцепсом) единолично, или аристократами (оптиматами), или народным правительством Республиканский Рим — это та политическая форма, к которой Макиавелли испытывает наибольшие симпатии.

Каждое государство, по его мнению, должно предусмотрительно закрепить необходимую и справедливую часть власти за каждым компонентом, ее составляющим. Писатель недвусмысленно рекомендует спартанское законодательство Ликурга, делившее в равной мере власть между царем, оптиматами и народом, невысоко оценивает афинское законодательство Солона, которое благоволило народу, но в конечном счете открыло дорогу тирании Писистрата. Он обращает внимание на противоречия между патрициями и плебеями, приведшие к раздроблению власти, на выборы плебейских трибунов, что укрепило Римское государство и сделало его более свободным. Государство выступает гарантом справедливости, основных благ и самой жизни своих граждан. Оно предстает для Макиавелли, как, впрочем, и для других выдающихся мыслителей рубежа Нового времени: англичанина Томаса Гоббса, француза Жана Бодена, голландца Гуго Греция, неаполитанца Джамбаттиста Вико, — высшей ценностью. Но все перечисленные основоположники раннебуржуазной политико-правовой мысли жили и творили позже Макиавелли. Он первым в указанную эпоху подчеркнул, что для блага государства следует пойти на все. Так, Манлий Торкват предал смерти горячо любимого сына, нарушившего воинскую дисциплину. Для спасения и защиты Родины может оказаться приемлемым и обман, и жестокость.

Державной опорой государства, его чувствительным нервом выступает религия. Она воспитывает, внушает уважение к дисциплине и доблести (virtu). Очевидно, прямолинейная трактовка Макиавелли как ортодоксального атеиста, господствовавшая в литературе в свое время, едва ли оправданна. Хотя в данном случае его интересуют соображения инструментальные, эффективность догматов для поддержания государства, римская религия им расценивается более полезной, чем католичество. Анализируя политику Ватикана, он считает ее пагубной и трагичной для Италии.

В «Рассуждениях» читатель найдет немало военных со-

ображений, столь дорогих автору. Без сомнения, интересны те главы, где автор повествует о заговорах, почти с научной точностью анализирует все, что может случиться в их ходе, до и после. Он рассматривает конспираторов и древности и его времени, тех, которые выступали против тиранов, против отечества» использовали любые средства — от кинжалов до яда.

Сразу после появления «Рассуждений» вспыхивает полемика в научном мире. Гвиччардини публикует свои «Соображения по поводу «Рассуждений»». Он выдвигает тезис об относительной ценности фактов и исторических моделей, приведенных Макиавелли, призывает отказываться от попыток вывести всеобщие закономерности политической жизни. Но среди идей Макиавелли он не может не признать справедливости того, как опасны политическая раздробленность Италии и негативное влияние римской церкви.

В цитированном выше письме Франческо Веттори содержится точная датировка другого и, пожалуй, наиболее популярного из представленных в настоящем издании произведений. «Я написал, — сообщает Макиавелли, — книгу о государстве («De principatibus»), в которой я углубил, насколько мог, представления по этому вопросу, рассмотрев, что такое государство (principato), какие бывают их виды, как они приобретаются, поддерживаются, почему утрачиваются». Труд, к которому автор обращался еще в 1514 и в 1515 годах с целью уточнения и небольшой доработки, он посвятил Лоренцо ди Пьеро Медичи, герцогу Урбинскому. Как и «Рассуждения», «Государь» увидел свет уже после смерти автора в Риме и Флоренции в 1532 году.Приступая к работе в начале вынужденного досуга, Макиавелли терзает себя вопросами, стараясь докопаться до основы, в чем состоят и откуда проистекают слабости политического строя, рожденного изгнанием клана Медичи и рухнувшего в свою очередь с их приходом, продержавшись какие-то восемнадцать лет Макиавелли не удалось лично познать опыт Синьории Лоренцо Великолепного. Он мог лишь как-то способствовать в свое время падению

режима Пьеро Медичи. Вся его политическая жизнь — полтора десятилетия работы в Палаццо Веккьё — связана я обусловлена республиканскими порядками. Таким образом, он получил республиканское воспитание, имел душевный настрой и опыт, сформировавшийся вкус, пристрастия «республиканской чеканки». Вместе с тем он непосредственно наблюдал политическую и военную авантюру деспотического Валентине, сверкнувшего со скоростью метеорита на политическом небосклоне Италии.

И вот выдался случай вновь взять в руки свои записи, связать обрывки мыслей, разбросанные в письмах, в докладных с путевыми впечатлениями о республиках, еще раз мысленно вернуться к политическим спорам и конституционным дискуссиям первых лет своей службы, сравнить их с античными образцами. Каковы, если они вообще существуют, «универсальные» принципы, по которым должно управлять государствами? Почему Древний Рим имел на протяжении долгих веков республиканскую форму правления, а потом сменил ее на принципат? Какие законы Риму дали его первые законодатели, какого рода доблесть (virtu) людей поддерживала и укрепляла государственные формы на всем пути их развития? Труд Ливия и «История» Тацита становятся важнейшими источниками его штудий. Он задается вопросом, каким образом «в коррумпированных городах (обществах. — Е. Т.) можно было бы сохранять государство свободным или; есл-- его еще нет, учредить его». Он констатирует, что «народу коррумпированному, достигшему свободы, лишь с очень большими трудностями удастся удержать свободу». Он чувствует, что продвинуться вперед в понимании всего этого нельзя без разрешения острейшей проблемы его времени — проблемы принципата.

Вот почему в период между июлем и декабрем 1513 Года одним творческим порывом создается его блистательная книга жизни, которую он назовет «De principatibus» («О принципатах»). Потомки же узнают ее по названию «И Principe» — «Князь», или «Государь», что, возможно, более органично отвечает содержанию книги, но явно ме-

нее связано с общим генезисом его интеллектуальной работы.

Трактат состоит из двадцати шести глав, которые можно сосредоточить содержательно вокруг четырех основных тем: природы государства, организации и назначения милиции, личных качеств: добродетели, доблести и пороков главы государства, условий, в которых оказались итальянские государи. Автор исследует как центральную проблему различные виды государств: наследственные, вновь образованные и смешанные. При этом для него важно, какими путями — с помощью своего или чужого оружия, благодаря счастью, судьбе (fortuna) или доблести (virtu) — государство получают. От этого зависит его прочность: если государство наследственное, оно обычно прочно и, напротив, вновь приобретенное часто нестабильно.

Он рассматривает разные формы правления, поскольку государства могут управляться абсолютно полновластно, т.е. авторитарно, например как империя Александра Великого в древности и современная Макиавелли Турция, или же «с помощью баронов», как это делается во Франции. Первые трудно завоевать, но легко сохранить, вторые легко приобрести, но трудно удерживать. Стабильность государственного режима, по Макиавелли, также зависит от того, учреждаются ли новые государства с помощью доблести (virtu) — Моисей, Тезей или благодаря судьбе (fortuna) — Цезарь Борджа. Деяния последнего, детально описанные автором, рекомендуются в качестве образца.

Таким образом, новым объектом размышлений писателя inter alia выступает личность государя. Он рассуждает на тему о том, следуехди Еосударю для^гооке пользы слыть бережливым или расточительным, добиваться, чтобы его любили или наоборот, ненавидели, иметь преимущественно качества «лисицы» или «льва». Должен ли он проводить энергичные кампании или вести осмотрительную политику. Среди множества аспектов автор счел важным указать на опасность ложных советов экспертов и министров, которых государь держит у себя. Конкрети-

зируя общие тезисы, Макиавелли дает развернутую характеристику политической обстановки, сложившейся в Италии в его время, и указывает на причины, по которым итальянские государи потеряли свои государства (stati).

Здесь необходимо сделать отступление для уточнения некоторых терминологических моментов, важных для понимания теоретической конструкции флорентийского политического мыслителя. Дело в том, что в оригинале автор употребляет термин «stato», хотя, казалось бы, в его распоряжении находится множество обозначений: царство, империя, республика, монархия, автократия, тирания, полис, цивитас, принципат, доминат, не говоря уже о восточных: сатрапия, деспотия, султанат, каганат и т.п. Макиавелли вводит новый термин «stato» для обозначения новой политической реальности — больших, независимых централизованных, национальных государств, учреждавшихся на «стояние» (stare) на «постоянном месте» (static) — национальной территории.

Новый политический феномен, по мысли Макиавелли, должен возглавлять не царь, президент, император, шах, султан и т.п., a princeps. Это понятие часто переводят на русский язык как «государь», «князь», но точное его значение именно принцепс (от лат. primus — первый + capere — захватить) — «первый, кто захватил политическую власть». Термин отвечал республиканским представлениям писателя и обозначал «первого гражданина Римского государства». Имевший широкое хождение в I—III веках, он фактически наполнился новым содержанием при Августе, определив монократического по своему духу и смыслу правителя при сохранении известных республиканских атрибутов в общественной жизни.

В категориальном аппарате писателя широко используются такие понятия, как necessita — «необходимость» в смысле: объективный ход вещей, fortuna — «судьба», virtu — «доблесть». Как их понимать? Макиавелли сам определяет судьбу как полноводный, все разрушающий поток, который доблесть человека, подобно могучей плотине, направляет в нужное русло.

Из русского перевода не всегда ясен смысл, вкладываемый Макиавелли в понятие «народ». А ведь и сам теоретик, и его современники — Гвиччардини, Паренти, Черратани, Ландуччи, Варки — к началу XVI века давали вполне четкую картину социальной структуры Флоренции. Первую группу населения.составляла знатная часть народа, «первые граждане» (il popolo grasso, gli ottimati, i patrizi, i nobili, i cittadini principal], le case grandi, i principal! uoraini savi) — городская аристократия, фактические руководители Республики. Вторая группа — это тоже народ, но как «всеобщность», «масса». У Макиавелли это il popolo, il popolo minuto, la gente minuta, 1'universale, la moltitudine — торговцы, ремесленники, обладавшие гражданскими правами, но фактически отстраненные от руководства государством. Третья группа: la plebe, la infima plebe, il vulgo, la feccia della plebe — это бесправная беднота. За каждым из терминов, употребленных автором в том или ином контексте, со строчной или прописной буквы, с пояснениями или без них, кроется совершенно определенное значение, раскрывающее его позицию.

^Возвращаясь к содержанию работы, отметим, что в заключение Макиавелли непосредственно обращается к Лоренцо ди Пьеро ди Медичи — единственной, по его мнению, оставшейся после герцога Валентине личности, обладающей политической волей. Он пытается убедить Медичи встать на общенациональные позиции, почувствовать сердцем судьбу нации, взывающей к своему избавителю и защитник. Исчерпав доводы строгой логики и разума, Макиавелли прибегает к argumentum ad hominem. Сам не лишенный поэтического дара, он приводит стихотворные строки из знаменитой песни «К Италии» также флорентийца Франческе Петрарки, он присоединяется к его страстному призыву к национальному объединению и освобождению родины от иностранного господства.

В литературе существуют различные точки зрения по поводу некоторых предметных аспектов «Государя», «Рассуждений», их композиции. Так, «Рассуждения» критикуют (С. Бертелли и др.) за то, что они представляются чрез-

мерно объемным трудом, отличающимся известной неровностью и дисгармонией, повтором тем в разных главах, непропорционально большим анализом военных проблем, перегруженным историческими анекдотами, подтверждающими позицию автора по моде позднего средневековья и Возрождения.

Но все эти замечания, строго говоря, можно отнести только к главам второй части книги. Начало представляет тематику достаточно четкой, изложение сжатое и лаконичное, всегда «плотно» входящее в проблему, нигде не растекающееся в многоцветности классических примеров. Читая эти первые восемнадцать глав, нельзя отделаться от впечатления, что это фундаментальный труд о формах республиканского правления, внезапно прерванный для того, чтобы осветить насущную и драматическую проблему — нового принцепса, на первый взгляд, разрушителя республиканских свобод. Вот почему мудрым законодателям античного мира, военным героям, благородным тиранам, Сципионам и Агесилаям, Тймолеонам и Дионам совершенно неожиданно противопоставляются персонажи жестокой политической действительности, современной флорентийскому секретарю.

Кстати, означало ли завершение работы над «Государем» в декабре 1512 года немедленное возвращение автора к первоначальному трактату о республиках? И да, и нет, потому что в августе следующего года в письме к тому же Веттори он признается в том, что забросил свои штудии из-за увлечения амурными делами. «Я оставил, таким образом, размышления о предметах великих и сложных; не забавляет меня больше ни чтение античных вещей, ни раздумья о событиях современных; все преобразилось в мысли сладкие, за что я благодарю Венеру...» Однако перерыв в занятиях длился недолго, поскольку Макиавелли знал только одну всеохватную страсть — политику, для которой, как он признавался, и был рожден.

Текстологическое сравнение двух макиавеллиевских произведений важно для установления их композицион-

ной и содержательной целостности, внутренней связи их проблематики.

Острейшая полемика, которая со времен Контрреформации велась против «Государя» и его автора, не только отодвинула на второй план «Рассуждения», но и принизила и исказила значение «De principatibus», вырвав трактат из более широкого контекста, в котором он был задуман и рожден. Она породила надуманную проблему «совместимости» Макиавелли — защитника республиканских свобод в «Рассуждениях» с Макиавелли — холодным и циничным учителем тирании, каким он якобы предстает в «Государе».

Давно и справедливо замечено древними, что «книги имеют свою судьбу» — habent sua fata libelli. Пожалуй, из всех представленных в настоящем издании произведений судьба «Государя» в наибольшей степени повторила жизненный путь своего творца. Мнение о трактате, не вызывавшем каких-либо недоумений, а тем более скандалов в политической, дипломатической или научной среде и бывшем одно время даже в фаворе у римской курии, вдруг резко изменилось. «Государь» оказался в третьем списке «Индекса запрещенных книг» в 1559 году главным образом стараниями английского кардинала Реджинальда Поула. Автору уже посмертно предъявлялись обвинения в «атеизме, дьявольской лживости, неискренности и коварстве».

Раньше всего и наиболее звучно боевой сигнал к наступлению прозвучал из Парижа. Протестантскому юристу И. Жантийе принадлежит сомнительная честь «быть первым политическим теоретиком во Франции и одним из первых в Европе, который начал открытую борьбу с учением Макиавелли»[6][6]. В 1576 году он в Женеве публикует 650-страничный фолиант с кратким названием «Анти-

Макиавелли», вскоре переведенный с французского на латинский, английский и немецкий языки. Так нашла свое публичное и официальное выражение введенная в научный оборот проблема «макиавеллизма» и «антимакиавеллизма».

Макиавелли критиковали тираноборцы за разъединение морали и политики, как ни странно, этатисты (Жан Боден в том числе) — с позиций raison d'etat, Джамбаттиста Вико — за отрицание Провидения. Произведением, которое выразило отношение эпохи Просвещения к «Государю», оказался «Антимакиавель» Фридриха II Великого, правленный Вольтером и опубликованный анонимно. Впрочем, попытка опровержения флорентийца не мешала прусскому королю разделять его основные идеи, как и его современнику султану Турции Мустафе Ш распорядиться перевести нашумевший макиавеллевский трактат, чтобы иметь под рукой настольную книгу для себя и воспитания собственных детей. Пожалуй, лишь Иоганн Фридрих Крист попытался в то время переломить общую линию, подчеркнув республиканские мотивы в воззрениях флорентийского канцлера. Новая интерпретация нашла свое наиболее просвещенное утверждение в статье Дени Дидро в его знаменитой Энциклопедии. С тех пор «Государь» перестал считаться исключительно панегириком тирании, но переосмыслился в ее беспощадную и острую сатиру.

В XIX веке снова в Германии от Гердера до Гегеля и Фихте сложилась общая точка зрения, оправдывающая автора «De principatibus» такого рода соображениями, что только принцепс, обладавший холодным «государственным рассудком», мог бы спасти Италию от иностранного господства и дать нации возможность обрести свое единство. К такого же рода заключениям пришли и итальянские мыслители эпохи Рисорджименто [7] [7] Альгаротти, Аль-

фьери, Фосколо и др., вплоть до Де Санктиса, отражавшие в этом мнении объективную политическую необходимость, а также волю итальянцев XIX века, которые, как и немцы, пытались е таким трудом добиться национального воссоединения и согласия. И ударение ими делалось не на работе Макиавелли в целом, а на его патетическом заключении, хотя оно стоит особняком во всем произведении и написано одновременно с посвящением, т.е. с опозданием по крайней мере в два года.

Вероятно, наименее сильно и наиболее противоречиво проявилась слава «Государя» и его автора в Англии (хотя на рубеже Нового времени итальянский опыт во всех сферах жизни впитывался туманным Альбионом весь и без остатка). Традиции, заложенные кардиналом Поулом, дают о себе знать и сейчас: когда не хотят упоминать дьявола, англичане говорят «The old Nick» — «старый Ник» с явной аллюзией на собственное имя Макиавелли.

Таким образом, только в наше время стали вполне очевидны основания, убеждающие в том, что «Государь» и «Рассуждения» представляют собой нечто целое, содержат единую мысль, должны читаться вместе (П.Н. Кудрявцев); и поэтому беспочвенно противопоставление Макиавелли-республиканца и Макиавелли, внезапно переосмысленного в придворного Медичи, поборника принципа абсолютизма, скроенного на манер Цезаря Борджа. Последняя точка зрения может привести к недооценке момента «свободы» в теоретической конструкции Макиавелли и дать начало поиску у него «демонического лица власти» (Риттер).

* * *

Для лучшего понимания идей Макиавелли необходимо вполне ясно осознать, что их возникновение пришлось на рубеж XV—XVI веков. В истории итальянского Возрождения трудно найти этап, более насыщенный событиями драматическими и многознаменательными для су-деб страны, чем это время. Именно тогда прервался длившийся около четырех столетий период развития Италии, возобновившийся лишь в XVIII веке.

Со смертью в 1494 году французского короля Карла VIII нарушилась непрочная система равновесия, установившаяся между итальянскими государствами. Итальянская политическая жизнь стала все больше испытывать влияние Франции и Испании. Но главное, кризис охватил механизмы власти и социально-экономическую структуру итальянского общества в целом.

Промышленный капитал, достигший в ряде отраслей достаточно высокой стадии мануфактурного производства, в результате медленного спада сдал в конкурентной борьбе свои позиции капиталу торговому, ростовщическому. Привилегированное положение торговой буржуазии, ее нежелание вкладывать денежные средства в промышленное производство сделали этот слой уже в момент зарождения капитализма консервативной силой, тяготеющей к олигархической замкнутости.

Получая крупные доходы от прибыльной торговли ценными восточными товарами и ростовщичества, коммерсанты и финансисты вытесняли сословие феодалов, становились хозяевами и в деревне. Если двумя веками позже в Англии традиционное дворянство, сгоняя крестьян с земли, в результате «огораживаний» становилось дворянством новым, буржуазным, то в Италии, наоборот, буржуазия, вторгаясь в деревню, широко использовала феодальные и полуфеодальные методы. Неполная отмена крепостного права, личной зависимости крестьянства от латифундистов дополнялась разного рода кабальным подчинением новым господам. Поистине первый в истории социальный опыт становления рыночного хозяйства давался человечеству с трудом. Непрерывное потрясение общественных отношений, отличающее буржуазную эпоху, с наибольшим размахом проявилось в Италии.

Однако, вызвав застой производительных сил, повлекший общий упадок экономики, итальянский торговый

капитал сам подвергся процессу истощения и упадка из-за сужения сферы его влияния. Это произошло в результате резкой экспансии Турции на Востоке и укрепления на рубеже XV—XVI веков административного и финансового аппарата крупных монархий на Западе. Все реже итальянские купцы и банкиры приглашались в европейские столицы как посредники, техники, эксперты. Этот процесс особенно ускорился с наступлением эпохи Великих географических открытий и перемещением мировых торговых путей.

Аналогичные явления становились характерными и для сферы общественных отношений. Итальянская политическая и социальная система, сформировавшаяся в период средневековых коммун, отличалась не только множественностью культурных центров, но и пестрым составом господствующей элиты, куда входили представители городской буржуазии, старой феодальной знати, рыцарства. Факт активного перемешивания отдельных слоев руководящего класса, отмеченный Макиавелли, стал особенно заметным в первый период существования коммун в связи с притоком из деревень землевладельцев и появлением в городах отдельных групп феодалов. Дворянские семейства начали заниматься коммерческой и юридической деятельностью, искали места в городском управлении, а разбогатевшие негоцианты скупали земельную собственность. Так образовалось достаточно однородное господствующее сословие — гранды, оптиматы, знать, — которое представлялось одновременно и землевладельческим, и торговым, и промышленным

В формировании господствующей элиты отразилась специфика взаимосвязей города и деревни. Развитие культуры, возвышение городов, укрепление их политической, социально-экономической мощи, накопление огромных финансовых средств привели к постепенному подчинению деревни городу. Сохранение остатков феодальной юрисдикции, отношений экономической, а подчас и личной зависимости привело к тому, что подчинение крестьян

городским магнатам стало не только носить характер феодального или капиталистического подчинения, но и приобрело отчетливые черты административного, политического господства. Юридическое неравноправие жителей деревни в целом по отношению к горожанам особенно проявилось в продовольственной политике, законодательном закреплении норм неэквивалентного обмена сельскохозяйственных продуктов, принципах набора на военную службу.

Одновременно с усилением позиций города шло расширение территории и влияния наиболее сильных городов-государств, поглощение ими мелких и менее мощных городов. Начиная с XIV века Венеция последовательно вела так называемую политику захвата «твердой земли» (terra ferma), могущественные князья Висконти пытались подчинить Геную, Сфорца — утвердиться в Ломбардии. После авиньонского пленения пап (конец XIV в.) и последовавшего за ним великого раскола (рубеж XIV—XV вв.) Ватикан усиленно насаждал свое влияние в мелких государствах Центральной Италии.

Причудливая картина взаимного влияния и противоборства постепенно приобрела определенность, когда на политической карте страны появилось ограниченное число крупных синьорий. Новые государственные образования развились в XV веке в большей степени в результате количественного роста, как конгломерат существовавших в ХШ—XIV веках мелких городов-коммун, нежели как качественно новые политические и социальные организмы. С новыми синьориальными институтами сосуществовали и корпоративная организация и старые коммунальные учреждения. В центре синьорий пользовались привилегиями небольшие подчиненные города, а на периферии — остатки родовой аристократической знати. Переход к синьориальным формам радикально не изменил ни существа экономических взаимоотношений города и деревни, ни политической природы государства, ни его социальной структуры.

В противовес всевластию узкого слоя разбогатевших оптиматов развертывалось народное движение городских ремесленников и мелких торговцев, стремившихся к расширению социальной базы коммунального правления, демократизации политического механизма. Борьба за политическое господство, приобретавшая временами самые острые формы, привела, однако, не к смене руководящего класса, а лишь к его частичному обновлению за счет наиболее состоятельных торговцев и разбогатевших ремесленников. Она обусловила дальнейшее имущественное расслоение и сословно-политическую дифференциацию.

В этой сложной обстановке власть захватывали влиятельные политические и военные лидеры, выделившиеся из среды руководящего слоя. При этом они умело использовали разобщающую систему цеховой организации, играли одновременно и на недовольстве «мелкого люда» (popolo minuto), и на страхе и аполитичности оптиматов (optimati), сочетали тактику различных уступок с открыто террористическими методами. Так проявлялись олигархические тенденции в государственно-политическом оформлении синьорий, часть которых в дальнейшем превратилась в княжества.

Политическая и социальная ситуация в Италии на рубеже XV—XVI веков осложнялась активным противостоянием папства и империи — двух космополитических учреждений, которые в течение веков определяли судьбы страны. Однако в рассматриваемый период их влияние стало ослабевать. Авторитет католической церкви, некогда бесспорный, все чаще приходит в противоречие с укрепившейся самостоятельностью больших национальных государств, требующих уважения собственного суверенитета. Престиж и реальная власть папства заметно ослабевают в ходе движения за религиозную Реформацию, прокатившегося по всей Европе. То же самое относится и к Империи. После того как Ломбардская лига (союз северных городов) нанесла поражение императорскому само-

властию Барбароссы (ХII—XIII вв.), получение императорских инвеститур и принесение обета верности Священной Римской империи становится все более чистой символикой, данью ветхозаветным традициям. Острое соперничество папства и Империи приводит к их взаимному истощению и создает благоприятные политические условия дает становления итальянских городов-государств, хотя еще долгое время остаточные формы этой борьбы осложняют процесс формирования единого итальянского государства. В целом для Италии в эпоху позднего Возрождения характерно противоречивое сочетание партикуляризма и космополитизма, центробежных сил и интеграционных тенденций. В самом деле, лишь историческим парадоксом можно объяснить то, что гвельфы (партия нарождавшейся буржуазии) выступали в альянсе с папством против светской власти, которую, как ни странно, поддерживала нобили — сторонники иностранного императора. Италия, где впервые в мире зародился капитализм, очень долго сохраняла элементы феодальной и дофеодальной архаики: будучи объединяющим центром католического мира, она сама оставалась раздробленной. Святой престол — формально с целями возвышенными, абстрактно-гуманистическими — активно вмешивался в мирские дела итальянских государств и фактически превратился в препятствие национальному единству. Клерикальные теоретики в стремлении ослабить власть светских государей допускали справедливым и возможным проявление недовольства низов вплоть до восстания против тиранов. Наконец, чем, как не парадоксами развития, можно объяснить тот факт, что расширение торговых отношений итальянских городов-государств с другими странами способствовало не только подъему фракционизма и партикуляризма, но и выявлению общих интересов, формированию нового миропонимания, укреплению интеллектуального и культурного единства, у истоков которого, по словам Макиавелли, стоял «духовный отец итальянцев» — Данте.

Острое соперничество городов-государств, стремление господствующих кланов закрепить за собой наиболее важные пути сообщения и рынки, «вывести из игры» конкурентов привели к созданию Лиги итальянских городов. Ее появление означало не только осознание общих интересов и угрозы интервенции со стороны Империи, Франции и Испании, но и желание взаимно нейтрализовать и уравновесить собственные экспансионистские устремления.

Из противоборства идей, течений, богатейшего опыта социальной борьбы и выходят великие фигуры итальянской политической культуры XIV—XVI, да и последующих веков. Становление национальной государственности, зарождение и укрепление новых капиталистических порядков, ломка стереотипов схоластического мышления весьма рельефно отразились на людях, входивших в административный и дипломатический аппарат (кстати, весьма эффективный) новых синьориальных государств. Наиболее дальновидные и наблюдательные из них понимали необходимость объединения страны и в то же время не видели для этого надлежащих условий. На рубеже XV— XVI веков подобное настроение распространилось и породило различную реакцию: эмиграцию, уход в религиозную жизнь, отрыв культуры от профессиональных занятий, духовных интересов, от понимания гражданского долга. Мало кто пытался вдумчиво проанализировать ситуацию, причины упадка и найти выход из кризиса.

Среди немногих, кто в этой атмосфере глубоко и ответственно занялся поиском новых форм политической жизни, предложил «разрушить все связи со старым и ввести новый порядок», если потребуется с «решимостью хирурга или революционера» [8] [1], оказался Никколо Макиавелли — один из первых и наиболее крупных политических мыслителей Нового времени, биография которого органически вписалась в судьбу его родины — Флоренции, а творчество стало достоянием всего человечества.

* * *

Собранные в настоящем издании труды Макиавелли представляют собой произведения зрелого периода. Но их едва ли следует рассматривать самодостаточно, самоограниченно, qua tails — как таковые. Еще в меньшей степени они представляются результатом внезапного озарения дли схоластического абстрактного конструирования под влиянием античных примеров. Содержательно, тематически и, можно сказать, генетически они связаны с предшествующими его работами, являются их продолжением и обобщением, их логическим завершением.

Сказанное относится уже к первому свидетельству публичной деятельности флорентийского секретаря. «Доклад -Магистрату Десяти о положении дел в Пизе» — дипломатическое донесение, не предназначенное к опубликованию. Донесение, во многом еще незрелое, уже содержит стиль и подходы последующих работ. По своей тематике, методологии, постановке проблем и внутренней структуре «Доклад» предвосхищает наиболее крупные произведения автора. Вряд ли безоговорочно можно видеть в нем «предчувствие «Государя»» [9] [2], но уже здесь действительно глубоко затронут вопрос о государственном правлении, ставший центральной темой творчества Макиавелли. Именно с этого времени он начинает заниматься проблемой силы, необходимой для жизнедеятельности государства. «Доклад», направленный в Палаццо Веккьё, стал первым «документом политического действия» [10] [3], которое затем наполнит все сочинения великого итальянца.

Следующая группа работ представляет собой уже не документацию служебного пользования, а скорее попытку в литературной форме обобщить накопившийся политический опыт. Это прежде всего относится к сообщениям, появившимся в результате поездок («легаций») к герцогу Валентине в конце 1502 — начале 1503 года: «Описа-

ние того, как герцог Валентине избавился от Вителлоццо Вителли, Оливеротто да Фермо, Синьора Паоло и герцога Гранина Орсини», «О том, как надлежит поступать с восставшими жителями Валь-ди-Кьяны» и «Речь о снабжении деньгами, произнесенная отчасти для вступления и оправдания». Первое среди них, «Описание», положило начало широко распространившемуся представлению о том, что Цезарь Борджа — прототип макиавеллевского «Государя», а проводимая им политическая линия — практическая модель концепции «макиавеллизма». Впрочем, в литературе высказывалась точка зрения, что «Описание» есть плод зрелых размышлений флорентийского секретаря, появившийся после «Государя» [11] [4]. Оставляя открытым вопрос хронологии, отметим другое: это первое произведение, где Макиавелли вводит в научный оборот понятие «фортуна» (fortuna), хотя и определяет его достаточно однозначно и предельно конкретно. Здесь же отчетливо проявилось ставшее потом доминантой стремление мыслителя вывести из фактов текущей политики, свидетелем и участником которых он был, «урок» общего характера. То же можно сказать и о ретроспективном характере анализа. Обращение к прошлому с самого начала ведется не с узкоинструментальными целями, не как «вынужденная мера», вызванная конкретной необходимостью Флорентийского государства обеспечить мир в Ареццо перед лицом внешней опасности [12] [5], а выступает смелой попыткой привлечь историю в качестве «наставницы жизни».

Реляция о событиях в Валь-ди-Кьяне написана по следам восстания в Ареццо 4 июля 1502 года, организованного против Флоренции Цезарем Борджа через его кондотьера Вителлоццо Вителли и подавленного с помощью

Франции. В этом произведении автор смело подступает к вечной проблеме возможных мятежей и их предотвращения, ставшей одной из центральных во всех работах, включенных в настоящий том. Причем Макиавелли ставит вопрос предельно широко — как проблему отношений в целом между господствующими и подчиненными городами, к решению которой в его время оказалась ближе Венеция, а не Флоренция.

К важным, политически значимым произведениям относятся описания городов и стран, которые посетил ученый. В них не только показаны дипломатические интриги дворов, но и даны сведения о положении государства, его форме правления и устройства, о законах и обычаях, действующих в той или другой стране. Типичны в этом отношении работы «О природе галлов», «Памятка тому, кто едет послом во Францию», «Картина французских событий», написанные в 1503—1510 годах.

Из германского опыта следует упомянуть «Доклад о положении дел в Германии», написанный 17 июля 1508 года, «Рассуждение о положении дел в Германии и о германском императоре» и «Картину германских событий», относящиеся к 1508—1510 годам.

Если из Франции флорентийский секретарь докладывает о причинах могущества централизованного государства, то из Империи он пишет о слабости государственного и общественного организма, коренящейся, по его мнению, в постоянном делении немецкого феода, дисгармонии в усиливающихся трениях между Императором, вассалами и вольными городами. Характеризуя государственные механизмы ведущих европейских государств, Макиавелли сравнивает Германию и Францию. Он пытается объяснить, почему «французская монархия и французские короли являются сегодня более сильными, богатыми и могущественными, чем когда-либо». Среди причин, определяющих прочность французского государства, он отмечает объединение всей и территории под властью короны; право перво-

29

рожденного сына на все поместье отца, чего не существовало в Германии и на большей части Италии; положение французских баронов, более зависимое и ограниченное, чем феодалов Неаполитанского королевства или Германии. Нет необходимости пояснять, что эта тема будет продолжена и развита в «Государе» и «Рассуждениях».

В свою очередь содержательные аспекты главных работ Макиавелли не завершаются заключительными главами тех его произведений, что написаны в ссылке, в Перкуссине. Тематика «Государя», «Рассуждений» однозначно становится его alter ego, разрабатывается им до конца дней, причем в совершенно разных, подчас неожиданных литературных жанрах. Так, важное значение для характеристики политических взглядов Макиавелли имеет целый ряд его писем. Среди них письмо семье Пал лески (сторонники Медичи), относящееся к периоду поражения под Прато. Макиавелли обращается к Паллески с призывом спасти репутацию Содерини, а с ним и всего республиканского прошлого. Ценность письма не в политическом анализе обстановки, сложившейся в пользу Медичи, а в теоретических обобщениях, созвучных первой книге «Рассуждений». Вместе с тем оно выдающееся свидетельство того, что, несмотря на драматическое крушение своей политической карьеры, флорентийский секретарь ставит интересы Родины превыше всего.

Тематически близко к данному письму стоит «Краткий обзор положения дел в городе Лукка» (осень 1520 года). К тому же времени относится работа «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки». Наконец, за два года до смерти Макиавелли пишет «Историю Флоренции» — произведение, поразительное по широте охвата, богатству и глубине обобщений и, что особенно важно, успешно продолжающее политическую, государственно-правовую тематику его эпохальных трудов.

* * *

Можно сказать, что политические, историографические работы Макиавелли родились из соединения двух противоположных движений его характера. Он выступает как теоретик, склонный из рассмотрения отдельных простых случаев и непосредственного политического опыта вывести общие принципы, способные объединиться в политическую доктрину. В то же время он человек действия, захваченный флорентийскими и итальянскими событиями своего времени, более того, желающий повлиять на конкретную реальность, изменить ее в соответствии с собственными идеалами. Эти наиболее типичные черты его творческой натуры, почти единодушно отмечавшиеся макиавеллеведами, перешли и на его крупные работы, в которых холодная, расчетливая научность удивительно органически сочетается со страстностью, сарказмом и иронией.

Как мы уже отмечали, Макиавелли творил в поистине судьбоносный момент истории своей страны, когда Италия представляла собой, по словам поэта, «в суровой буре судно без кормила». Он мечтал о государе (principe), который своей доблестью (virtu) мог бы соединить воедино рассыпавшиеся национальные части, с помощью своей сильной власти (autorita) создать могучее независимое централизованное государство (stato), в рамках которого только и возможна, по его глубокому убеждению, какая-либо гражданская жизнь и общественная инициатива. Эти политические идеалы виделись Макиавелли в контексте культуры Возрождения, которая, обращаясь к классическому наследию как универсальной модели, указывала новые светские и научные горизонты человеческой Деятельности, свободной от оков вековой ортодоксии. Иными словами, для Макиавелли политика — это такая сфера государственной деятельности, которая вырабатывает в себе и для себя самой собственные закономерности и.собственные цели, использует приемлемые для себя

средства. Она может быть оценена, следовательно, только применительно к данным целям и средствам, только руководствуясь указанными закономерностями, а не какими-то внешними критериями, основанными, в частности, на вере или морали. Отсюда проистекают стремления Макиавелли возвести политику в ранг науки, выводить ее законы из неизменной природы человека и из уроков прошлого, следуя канонам миропонимания эпохи Возрождения, которое для каждого вида социальной активности предлагало найти куда более совершенный античный образец, которому и надлежало следовать-

По иронии судьбы, свидетеля, описавшего и разоблачившего широко распространенную в политике и дипломатии практику рыцарей «плаща и кинжала», самого представили изобретателем и творцом системы политического коварства. Его позитивную санкцию на использование всех средств применительно к конкретным условиям и конкретному времени конкретной страны объявили универсальной политикой макиавеллизма. Его язвительная насмешливость и горькая ирония в описании «деяний» типичных представителей такой политики — герцога Ва-лентино или папы Александра VI Борджа — расценивались как безоговорочное их одобрение.

Было бы очевидной натяжкой утверждать, что флорентийский ученый — единственный, кто занимался теоретическим осмыслением политики на итальянской почве. В национальной литературе задолго до Макиавелли были созданы трактаты о государе (Джованни Джовиано Понтано), о правлении государей (Пьер Джакомо Джен-наро), о величии государей (Джуниано Майо), об обязанностях государей (Диомеде Карафа), о тиране (Бартоло Сассоферрато) и т.д. О политике писали и на далеком юге, в Неаполе, и во Флоренции, на берегах его родного Арно (Леонардо Бруни, Колуччо Салютати). Однако эпоху в политической науке на рубеже средних веков и Нового времени сделали именно произведения Макиавелли.

Макиавелли не сформулировал в полной и завершен-

ной форме фундаментальные принципы, не составил, так сказать,-их органическую экспозицию. Однако включенные в настоящее издание произведения, несмотря на их разноплановость, позволяют в известной мере реконструировать их в достаточно целостную систему. При этом следует, как считают, принимать во внимание определенный налет прагматизма, свойственный этим работам, отмеченную выше противоречивость Макиавелли, вызванную внешними обстоятельствами необходимость компромиссов, учета конъюнктуры, колебания между противоположными тезисами [13] [6]. С таким мнением можно согласиться лишь отчасти, ибо для Макиавелли куда более характерны исключительная логичность его воззрений, непоколебимая твердость в отстаивании взглядов, не соглашательство и колебания, а принципиальность позиций и презрение к «партии середины». В противном случае его личная судьба и карьера сложились бы куда более комфортно и внешне счастливо.

Ограниченный объем предисловия не позволяет в полной мере развернуть аргументацию, убеждающую в приоритетности идей политика по целому ряду научных направлений. Назовем лишь некоторые его положения, оказавшиеся наиболее плодотворными, без сколько-нибудь глубокого их раскрытия.

Следует прежде всего отметить новаторские по сравнению с античностью и средними веками методологические позиции Макиавелли в понимании исторического процесса. Он констатировал, что определяющим является влияние «действительного хода вещей», а не субъективные желания и представления людей, пусть даже и стоящих у руля государственной власти [14] [7].

Макиавелли пытался объяснить мир из него самого, выделить причинно-следственные связи, определяющие вечное движение и изменчивость бытия. Его внимание

привлекают динамика политических отношений, движение государственных форм, политические перевороты, переход от одного качества к другому. Он тщательно изучает взаимосвязь закономерного и случайного в истории, и в частности на примере деятельности папы Александра VI и его сына Цезаря Борджа — «хороших знатоков случая». Сосредоточенность на парадоксе, противоречивости проявляется у Макиавелли в обрисовке взаимоисключающих черт психологии правителя, его поведения и поступков, «которые кажутся хорошими, но приводят к гибели, представляются поражением, но обеспечивают безопасность» [15] [8].

Едва ли оспорим взгляд на Макиавелли как на основоположника современного, несмотря на прошедшие пять с лишним столетий, понимания политики. Дело не только в том, что он посмотрел на политику «человеческими глазами». Привычная и в общем-то ограниченная цитата требует своего раскрытия. /Оригинальный вклад ученого в политику определяется попыткой ее обоснования как самостоятельной науки, особой формы практической деятельности, выделением ее понятий, институтов, функций и сторон, принципов и сфер деятельности как культурного феномена.

Макиавелли исследует политику в разнообразных аспектах и проявлениях: как «гражданские раздоры между нобилями, пополанами, плебсом», как проблему завоевания, удержания и использования государственной власти и как определение форм, задач, содержание деятельности государства, его устройства и форм правления. Значительное внимание он уделяет экономической политике. Вопросы денег, торговли, кредита его интересуют в тесной связи с политическим искусством, преследующим практические задачи государственного управления. Макиавелли намечает целый ряд протекционистских мер, проводимых «новым государем» с целью поощрения «всяких по-

лезных изобретений и усовершенствований». Государство должно «награждать всех, кто каким-либо образом способствовал его обогащению и росту» [16] [9]. Один из наиболее глубоких исследователей творчества писателя, Антонио Грамши, считал, что флорентийский теоретик пишет о «политико-социальной среде, предполагаемой классической политической экономией, а следовательно, его позиции приближаются к позициям английского экономиста Уильяма Петти».

Политическую мысль Макиавелли можно рассматривать как яркое проявление идейной сущности Ренессанса, отразившее закономерный объективный процесс общеевропейских, мировых событий, и как реакцию на политическую раздробленность Италии. По этой же причине фигура Макиавелли как политического теоретика чрезвычайно сложна. С одной стороны, он глубоко национален, проблема государства занимает его не академически, как интересная сама по себе, а как национальный феномен, приобретший особую сложность из-за долгого и сложного исторического пути, пройденного Италией. Страстный патриотический призыв к нации — логическое завершение «Государя» — превращает его в политический манифест, по выражению Э. Кинэ, в ««Марсельезу» XVI столетия».

С другой стороны, Макиавелли «существенно космополитичен» уже в силу принадлежности к «новому итальянскому интеллектуальному классу европейского значения» [17] [10]. Но его космополитизм несет в себе положительное содержание. Он не связан с глобальной организацией католической церкви, чья антинациональная политика способствовала раздроблению страны, он находится в тесной связи с практикой становления новой государственности, с теоретическим и доктринальным осмыслением международного опыта. Он «теоретизировал в Италии то, что в

Англии было совершено Елизаветой, в Испании — Фердинандом Католиком, во Франции — Людовиком XI, в России — Иваном Грозным»[18][11]. Только на этой широкой «космополитической» основе Макиавелли мог стать подлинным теоретиком национального государства.

Макиавелли первым из мыслителей Нового времени указал на центральное место политики в социальной практике и по существу выдвинул «постулат самостоятельной трактовки политики»[19][12]. Объяснение политических событий, ранее безнадежно оторванное «от лежащей в их основе эмпирической действительности» [20] [13], обрело научные критерии, а сама политика получила возможность превратиться из утопической в опытную, реальную и в конечном счете прогнозируемую.

Вопрос о соотношении политического реализма и утопизма у Макиавелли достаточно сложен уже потому, что сложна и противоречива его эпоха. Возрождение с его духом антиклерикализма отличается реализмом, вместе с тем оно индивидуалистично и антропоморфно по природе, а значит и утопично. Не случайно именно в эту эпоху появилась целая плеяда гуманистов (Салютати, Бруно, Верджерио), выступавших с проектами совершенных государств. В этом смысле макиавеллевский «Государь» тоже «своего рода утопия» [21] [14], ведь он олицетворение не конкретного государственного деятеля, а скорее символ идеального кондотьера. Вместе с тем теоретические положения Макиавелли глубоко реалистичны, так как являются отражением исторического процесса, современником которого он был. Дальновидный теоретик национально-освободительного движения, Макиавелли подчеркивал, что государственный деятель должен жить политическими реалиями, если не хочет обречь себя на поражение,

ибо, «кто оставит в стороне то, что есть для изучения того, что должно быть, скорее придет к гибели, чем к спасению» [22] [15].

---

Дата добавления: 2015-11-26