Женская тюрьма санта-кроче. Зал свиданий

Сандра Мэй

Секрет моей любви

Scan: Sunset; OCR & SpellCheck: Larisa_F

Мэй С. М97 Секрет моей любви: Роман. — М.: Издательский Дом «Панорама». — 192 с.

(Серия «Панорама романов о любви», 13-039)

Оригинал: May Sandra

ISBN 978-5-7024-2898-7

Аннотация

Саманта прошла через обман, насилие и тюрьму, победила страшную болезнь — все только во имя встречи со своей маленькой дочерью. Ради этого она готова вынести еще одно нелегкое испытание — взглянуть в глаза своей первой любви. Той самой, которая так жестоко ее предала... Той самой, которая по-прежнему живет в ее израненном сердце.

Пролог

Дверь квартиры хлопнула, отгораживая их от мира, и женщина устало потянула с ноги узкую туфлю на высоком каблуке. Хорошим вечер мог бы быть бы... если бы они провели его с другими людьми. А еще лучше — врозь.

На бедро легла горячая тяжелая ладонь. Хорошо, что Карлос не может видеть выражения ее лица. Ему бы оно не понравилось, точно...

Саманта резко выпрямилась, посмотрела на мужа с упреком.

— Карлос, ты же знаешь, я не люблю этих кабацких шуточек!

В черных глазах мужа пьяная похоть мешалась пополам со злостью. Саманта тихонько вздохнула. Интересно, куда это деваются после свадьбы те милые, обаятельные парни, с которыми было так весело? Откуда берутся эти мрачные чудовища с налитыми кровью глазами, выпирающим пузом (это в двадцать пять лет!) и замашками пьяного матроса?

— Карлос, я устала. Если ты не против...

— Против! Не знаю, что ты выдумаешь на этот раз — но голова не может болеть три недели подряд. Ну, или ты действительно больна.

— Почему ты злишься?

— Потому что ты весь вечер сидела с таким лицом, словно перед тобой не мои друзья, а нечто, принесенное котом с помойки. Потому что ни слова не произнесла. Потому что... потому что я знаю, о ком ты все время думаешь!

— Карлос, не начинай, а?

Он рывком развернул ее к себе, в глазах полыхнула самая настоящая ненависть.

— Ты со мной не разговаривай так, стерва, поняла? Это у вас в Штатах принято, здесь не пройдет! Женщина должна знать свое место.

— Отпусти, мне больно. Карлос...

— Ах, больно?!

Он подхватил ее на руки и потащил в спальню. Она пыталась сопротивляться, но это было практически бесполезно. Карлос был силен, как бык. Наследственная черта. Дед Аройя до девяноста лет вязал железные пруты бантиками и гнул подковы. И Рауль...

Нет, нельзя. Даже думать нельзя. Вспоминать нельзя...

Карлос швырнул ее на кровать, навалился сверху, нетерпеливо срывая дорогое платье, жадно целуя шею и плечи. Саманта затихла, равнодушно отвернулась, уставилась в стену. Это ничего. Это надо просто перетерпеть. Представить, что все это не с ней происходит, а еще с кем-то...

Много позже, ночью, когда она лежала, отвернувшись к окну, и делала вид, что спит, Карлос мрачно произнес в потолок:

— Тебе все равно придется привыкнуть к мысли, что ты никогда не будешь с ним. И что ты — моя жена, а не его. Кроме того, не забудь — нас многое связывает. Так просто ты не уйдешь...

Утром ее долго и бурно рвало в ванной. Через пару часов Саманта Аройя узнала, что беременна. Нельзя сказать, что эта новость привела ее в дикий восторг — но определенный плюс, несомненно, был. Теперь можно с чистой совестью переехать в другую комнату и избавиться от приставаний Карлоса.

Через восемь месяцев родилась Эсамар Анжела Конча ди Аройя.

Еще через полгода Саманту арестовали...

ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА САНТА-КРОЧЕ. ЗАЛ СВИДАНИЙ

—...в следующий раз принеси курева побольше — я задолжала девкам...

—...как он кушает? Не плачет? Ты уж не ругай его, мама, ладно? Он каждую ночь мне снится...

—...не понимаю, ведь я же сделала все, как вы говорили, сеньор адвокат, я написала жалобу...

—...в груди давит — по ночам от кашля захожусь...

—...и если, сука, я, сука, узнаю, что ты, сука, без меня путался с этой hija del puta...

—...пожалуйста, привези в следующий раз двухтомник Борхеса, он стоит у меня в книжном шкафу на третьей полке, ближе к окну...

В зале свиданий стоял обычный для этого места и времени гул голосов. С двух сторон замызганной стеклянной перегородки (пуленепробиваемое стекло, само собой) сидели люди. С одной — только женщины. Молодые и старые, поблекшие и красавицы, рыжие и брюнетки, блондинки и шатенки... Все в одинаковых джинсовых рубахах — мешковатых и плохо пошитых. Напротив них, за стеклом, сидели мужья, матери, любовники, дочери, подруги, сыновья, адвокаты, соседки — посетители.

Все сжимали в руках черные эбонитовые трубки — как на старых телефонных аппаратах — и переговаривались с их помощью. Зрелище диковатое — но пуленепробиваемое стекло было еще и звуконепроницаемым. Обе стороны слышали только свои реплики.

С самого края ряда женщин в джинсовых рубахах сидела молодая девушка с изможденным и бледным до синевы лицом. Золотистые прядки волос обрамляли осунувшееся личико, в громадных синих глазах застыла тоска. Она сидела и молча смотрела перед собой. Трубки у нее в руках не было. Не было и собеседника — ее вызвали на свидание, но тот, кто просил о нем, еще не подошел.

Девушка тупо уставилась в одну точку.

Сегодня, готовясь к часу свиданий, она впервые за долгое, очень долгое время посмотрелась в зеркало — и почти равнодушно отметила, как сильно изменилась за последние две недели. Две недели, прошедшие с того ужасного дня, когда она, стоя в железной клетке зала муниципального суда города Алькой, выслушала обвинительный приговор. И тогда, и сейчас она не верила в то, что слышала. И тогда, и сейчас это было наяву, не в кошмаре, не во сне...

Саманта Аройя, 25 лет, белая, признается виновной в финансовых махинациях с целью личной наживы, а также косвенно причастной к доведению до самоубийства ее мужа, Карлоса ди Аройя, и приговаривается к наказанию в виде пяти лет лишения свободы с отбыванием всего срока в женской тюрьме Санта-Кроче...

Это было очень похоже на бред — но бредом, к сожалению, не было.

С того дня прошло две недели — всего две недели, целых две недели — и за это время она успела пережить еще одно, куда более страшное потрясение. Собственно, после этого второго потрясения она и изменилась так трагически и неузнаваемо. Пролегли глубокие морщины на чистом лбу, запали покрасневшие от слез глаза, обметало сухостью искусанные в плаче губы...

Короткая записка, которую принесли надзиратели.

«Я забрал твою дочь.»

Подписи не было — но она и так знала, кому принадлежит этот хищный стремительный почерк. Рауль ди Аройя, ее шурин, и сам походил на хищную птицу — гордого орла, жестокого коршуна, беспощадного ястреба... нужное подчеркнуть.

Смешно — когда-то она считала его самым нежным, самым трепетным любовником в мире... Не думать! Не вспоминать!

Ты запуталась, девочка. Заблудилась под жарким солнцем Испании. Захмелела от аромата апельсинов, моря и раскаленного песка. Утонула в немыслимых черных глазах...

За две недели ее густые роскошные волосы истончились и потускнели, обвисли грустными прядками. Она ужасно выглядит — ха-ха, очень смешно! Неужели в целом мире есть хоть кто-то, кого это волнует? Кто-то, кому она нужна? Кто-то, кому больно за нее...

Саманта Аройя, урожденная Джессоп, была одна на всем белом свете. У нее отобрали даже то единственное, что казалось ей незыблемо и единственно — ее. Ее собственную дочь. Эсамар Анжелу Кончу ди Аройя. Маленького ангела десяти месяцев отроду.

При этой мысли глаза Саманты наполнились слезами и она начала раскачиваться из стороны в сторону на жестком табурете, судорожно зажав стиснутые руки между коленей. Из груди вырвался тоненький, тоскливый вой. Соседки не обратили на него ни малейшего внимания, только надзирательница — здоровенная тетка с мускулистыми, почти мужскими руками и суровым лицом — легонько ткнула ее резиновой дубинкой в спину.

— Не начинай, Аройя. В изолятор захотела? Останешься без свидания.

Саманта испуганно сжалась в комочек, замолчала, глотая горькие слезы, вставшие комком в горле.

В этот момент в зал свиданий вошел тот, кого она ждала... вернее, не ждала вовсе.

Все время следствия и эти две недели к ней приходил только один человек — ее адвокат, Фил Колман. Единственный из окружения Карлоса, более того, его, Карлоса, доверенное лицо и друг, который не верил в виновность Саманты и делал все, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Фил остался единственным ее другом в этой стране — да и на всем белом свете, наверное, тоже. Как странно: раньше ей казалось, что у нее очень много друзей...

Она почувствовала взгляд — и подняла голову. Едва удержалась от крика, отшатнулась, едва не упав с табурета. Утонула в двух черных омутах презрения и ненависти...

В глазах, которые она тысячу лет назад любила больше всего на свете.

Разумеется, этот посетитель ничем не напоминал худощавого, невзрачного Фила с его очками в золотой оправе и тонкими бледными пальцами. О, нет — этот человек был полной противоположностью Филу, да и большинству мужчин, которых знала в своей жизни Саманта Аройя, урожденная Джессоп.

Высокий, широкоплечий, атлетического сложения. Коротко стриженые волосы цвета воронова крыла, чуть прибитые сединой на висках. Смуглая чистая кожа, вечная синеватая тень будущей щетины — как у всех южан. И глаза — горящие, черные глазищи, опушенные длинными, как у девицы, ресницами. Резко очерченный рот, римский нос, брови вразлет — о, Рауль ди Аройя был настоящим испанским грандом. Всегда был. Карлос страшно завидовал внешности старшего брата. Сам-то Карлос напоминал, скорее, быка на арене корриды — крепкий, массивный, неуклюжий, с короткой шеей и маленькими глазками, сердито сверкавшими из-под косматых бровей, обладавший звериной силой и звериным же темпераментом, граничащим с жестокостью...

Как ее угораздило выйти за него замуж...

Впрочем, это совершенно неважно. Как неважно и то, что именно Рауля ди Аройя Саманта любила больше жизни, именно он стал ее первым мужчиной...

...И именно он забрал ее дочь!

Сердце билось уже не в груди — где-то в горле. Паника накрывала холодным липким покрывалом. Зачем он пришел? Еще раз выразить свое презрение и ненависть? Посмеяться над ней? Нет, на Рауля это совсем не похоже. Он умел рубить концы с одного удара, раз и навсегда — ей ли не знать! После этого человек, с которым он разорвал отношения, просто переставал для Рауля существовать. Возможно, он способен уничтожить противника — но мстить уже поверженному... нет, вряд ли.

Тогда — что?!

Что-то случилось с девочкой?!

Больное воображение и напряженные нервы рисовали жуткие картины. Кончита простудилась, подхватила неизвестный вирус, выпала из колыбельки...

Саманта метнулась вперед, схватила черную эбонитовую трубку. Ее лихорадочно горящий взгляд встретился с неприязненным и холодным взглядом мужчины, и Рауль невольно вздрогнул, словно обжегся. Впрочем, он быстро взял себя в руки и спокойно уселся на стул, поднял трубку — и поморщился, услышав ее истерический вопль:

— Что с ней?!! Что с моей дочерью?!!

Он покачал головой и ответил коротко:

— Ничего.

Надзирательница сердито опустила руку на плечо Саманте, заставив сесть обратно на табурет — впрочем, у нее и без того подгибались ноги. Ее трясло, словно в лихорадке, зубы стучали. Спокойно, Сэмми! Ты должна контролировать себя. Да, тебе никогда это не удавалось, но надо учиться. Ради дочери. Ради малышки Кончиты.

Легко было читать про себя эти мантры — но применить их на деле никак не удавалось. Слишком уж тяжело этот мужчина прошелся по ее жизни. Слишком многое она так и не успела ему высказать!

Рауль ди Аройя со скучающим и брезгливым видом оглядывался по сторонам. Запах и обстановка явно не устраивали гордого испанского аристократа, одного из богатейших людей Европы. Ничего, ничего — рано или поздно она, Саманта, заставит его познакомиться с этим заведением поближе! Когда все выяснится, когда правда выйдет наружу...

Она закусила губу до крови. Пять лет по несправедливому обвинению. Пять лет — за преступление, которого она не совершала. Пять лет — без дочери, без солнца, без свободы.

Ей не доведется увидеть первые шаги дочери, услышать ее первые слова. Она не купит ей первое «взрослое» платьице, не отведет к первому причастию...

Слезы текли по исхудавшим щекам, но Саманта их не замечала. Она из последних сил заставила себя поднести к уху трубку. — Где моя дочь? Что ты с ней сделал? Отправил в приют?

— Успокойся, истеричка.

— Отвечай, будь ты проклят!

Он уставился прямо на нее — и Саманта вынуждена была признать, что в любой ситуации этот человек потрясающе владел собой. И еще — умел заполнять собой все пространство, подчиняя себе людей. Вон, даже крикливая толстуха, чей пронзительный голос доносится сквозь толстое стекло, притихла, опасливо оглянулась на важного сеньора — и явно понизила голос.

Рауль ди Аройя был из тех людей, кого невозможно игнорировать — и забыть тоже.

Особенно — если вас с ним связывали когда-то жаркие, сумасшедшие, счастливейшие ночи любви. Особенно — если вы до сих пор помните вкус этих губ, чувственных и жестоких. Особенно — если однажды этот человек вас предал и бросил...

Под пронизывающим взглядом черных глаз своего ненавистного любовника она вдруг ощутила дикое, неуместное желание, почувствовала, как загорелась кожа на груди...

— Сядь. И прекрати вести себя, как обкурившаяся истеричка — иначе отравишься обратно в камеру, а я — в аэропорт.

Секунду в груди Саманты боролись слепая ярость и холодный рассудок. Победил рассудок. Она сейчас успокоится — и будет очень покладистой, вежливой и спокойной. Она даже, возможно, извинится за свою вспышку...

Как это сделать, скажите — если в глазах темно от злости, а в груди тесно и больно от возмущения, отчаяния и обиды?

Слезы пришлись кстати. Саманта торопливо вытерла их кулаком, в глубине души надеясь, что выглядит достаточно трогательно и беззащитно.

— Я больше не выдержу эту муку, Рауль! Скажи мне — в имя милосердия! — где моя дочь?

— Она в безопасности.

— Слава богу! Как она?

На красивом лице Рауля явственно отразилось нетерпение. Раздражение, грозящее перерасти в ярость...

— Рауль, я должна знать, я ее мать.

— Девочка здорова и счастлива — это все, что тебе нужно знать.

— Но как она, Рауль? Как кушает? Как спит? Часто ли плачет?

— Она не плачет.

— Рауль, десятимесячный ребенок не может не плакать!

— Разумеется, она плачет, когда голодна, или когда у нее мокрые пеленки, или она хочет спать — но быстро успокаивается. В остальном — у нее все хорошо. И будет хорошо.

— Она любит мишку с голубым сердечком в лапах... и желтое одеяльце...

— Саманта, ты несешь чушь! Десятимесячный ребенок не может любить одеяло, и все игрушки — а их у нее достаточно, уж поверь...

— Она всегда засыпала с ним рядом!

— Я забрал его и все ее вещи из твоего дома, успокойся.

— Забрал...

— Тогда же и забрал. Вместе с девочкой.

— Вместе... то есть, ты знал наверняка, что меня осудят, готовился к тому, что меня признают виновной...

— Какая прелесть, а?! Ты сейчас серьезно? А перед кем ты выкобениваешься, позволь тебя спросить? Разумеется, готовился — не мог же я допустить, чтобы ребенка моего родного брата воспитывали в приюте?! Хватит с нее и того, что ее мать — воровка!

— Неправда! Я невиновна!

— А я — приземистый пухлый блондин, занимающийся перепродажей подержанных автомобилей.

— Рауль, мне плевать на тебя и твое прекрасное чувство юмора! Меня заботит только моя дочь!

— Что-то она не слишком тебя заботила, когда ты прокручивала свои делишки. Скажи, ты еще в роддоме начала обдумывать преступные планы?

— Не смей так говорить!

— А то что мне будет? Мне заранее страшно.

— Почему ты меня так ненавидишь?

— А почему я должен испытывать к тебе какие-то другие чувства? Ты обворовывала меня, ты довела до самоубийства моего родного брата, ты бросила собственную дочь на чужих людей...

— Это неправда! Она осталась под присмотром доньи Клары, я же была уверена, что вскоре выйду — когда все разъяснится...

— Потрясающая наглость! Считала себя суперпреступницей? Полагала, что замела все следы? Ну, а для плохого развития событий у тебя был припасен сценарий?

— В любом случае, после приговора донья Клара привезла бы мне малышку, и я... здесь есть блок для кормящих матерей и малышей...

— Очень, очень мило. Ничего страшного в жизни Саманты Джессоп не происходит! Не докопаются до правды — отпустят, докопаются — посадят, а девочка пусть растет в тюрьме... НИКОГДА! Поняла? Ни за что и никогда я не допущу, чтобы ребенок, в чьих жилах течет кровь Аройя, провел хоть минуту, хоть мгновение в этих позорных стенах!

Саманта криво усмехнулась.

— Похоже на сцену из мелодрамы. «Никогда еще благородный дон не стоял с протянутой рукой...»

— Избавь меня от своих плоских острот.

— С кем сейчас Кончита?

— С моей женой, разумеется!

Саманта закусила губу. Про Мерседес она и забыла... и старалась не думать вовсе. Но странно, почему Рауль не назвал ее по имени, и почему в черных глазах мелькнула столь откровенная боль?

А он ведь несчастлив в браке, вдруг подумала она с каким-то усталым злорадством. Несчастлив... потому что счастлив был только с ней. Как и она с ним.

Они познакомились три года назад — целую вечность! Саманта Джессоп, хорошенькая и смешливая студентка из Огайо, приехала в Барселону и бродила по улицам красавца-города, ошалев от восторга. Высокий черноволосый парень засмеялся — и протянул ей алую, как кровь, розу на длинном стебле...

Его звали Рауль, он был из семьи настоящих испанских грандов, его предки сражались и правили странами — и он был отличным собеседником, галантным кавалером, обаятельным и современным парнем. Их с Самантой разделяли почти пять лет — когда тебе двадцать и ты влюблена, это кажется целой жизнью. Она считала Рауля взрослым, мудрым, все повидавшим мужчиной...

Никто не ждал Саманту Джессоп в Огайо. Она по Интернету послала запрос на бессрочный академический отпуск в университете — и осталась в Испании. В Барселоне — городе ее первой любви.

Устроилась на работу в один из бесчисленных музеев. Учила испанский. Танцевала по вечерам фламенко на небольшой площадке возле кофейни дона Мигеле Алонсо, прямо напротив знаменитого собора Гауди...

Снимала крошечную комнатку в мансарде доньи Химены, ходила убираться по средам к донье Кларе, жившей напротив.

Ела горячие лепешки с мясом и сыром, смеялась солнечным лучам — и все ночи проводила с Раулем, Раулем ди Аройя, первым и единственным, как она считала, своим мужчиной...

Почему первый и единственный, вроде бы до смерти влюбленный в нее мужчина, ездящий на отличной машине и приглашающий ее в дорогие рестораны, никогда не приглашал Саманту к себе, предпочитая проводить ночи в ее крошечной комнатушке — она не знала. В смысле, просто не задумывалась об этом. Кто же думает о таких пошлостях в двадцать лет, да еще и когда влюблен?

Она очень его любила. Больше жизни. И когда он ее предал — жизнь просто кончилась.

Как и все самое плохое в жизни, это случилось совершенно неожиданно. Саманта просто зашла выпить кофе в один очень уютный бар — бар, который показал ей Рауль. Место не из дешевых — но она работала, могла себе позволить иногда пошиковать. Рауль звонил с утра, сказал, что у него сегодня очень много важных встреч, так что встретиться они не смогут. Настроение у Саманты немножко испортилось — но всего лишь немножко, ведь завтра будет новый день, завтра Рауль приедет...

Он поднесла к губам хрупкую чашечку с душистым кофе, по привычке обвела взглядом зал — и окаменела.

Рауль был здесь. Он сидел за столиком у окна, напротив него сидела ослепительной красоты девица с черными прямыми волосами и алым ртом вампира, и Рауль сжима ее руку и что-то негромко и горячо говорил, а девица кивала и совершенно неэстетично шмыгала носом. На деловую встречу это не походило никак, ну просто совершенно.

Официант по-своему истолковал горячую заинтересованность Саманты этой парой. О, да, восторженно сказал официант. Это сам Рауль ди Аройя, представляете? Такая честь для нашего заведения — ведь Рауль ди Аройя один из богатейших людей Испании, отпрыск знатного рода, а у нас в Испании, до сих пор относятся к этому с большим почтением, сказал официант. И его спутница — это же божественная Мерседес Альварес, добавил официант. Прекрасная пара — истинно королевская будет свадьба.

Почему Саманта не опрокинула на себя кофе — да бог его знает. Вероятно, мышечный спазм. Единственное, что ей удалось сделать, так это спросить:

— Свадьба? Они собираются пожениться? А откуда вы об этом знаете?

О, сказал официант. Об этом все знают. Такие браки — достояние общественности. Два старинных рода собираются объединиться — это большое событие. Тем более что свадьба намечена давным-давно...

Саманта глотала слезы, не давая им вылиться из глаз.

Он готовился к свадьбе с божественной Мерседес Альварес — и встречался с Самантой, спал с ней, занимался любовью, возил по городу, гулял по ночным улицам.

Спазм отпустил — и Саманта вскочила, опрокинув-таки несчастную чашку. Выкрикнула его имя — и Рауль ди Аройя вскинул голову, побледнел, словно смерть. Слезы текли по щекам Саманты, она с трудом различала лица, но откуда-то сбоку появился молодой парень, очень похожий на Рауля, только более плотный, крепко сбитый, немного неуклюжий... Он представился Карлосом, младшим братом Рауля, попросил разрешения проводить ее и сказал, что постарается ей все объяснить.

Наверное, испанка не позволила бы увести себя. Испанка разбила бы остатки посуды об голову неверного возлюбленного, оттаскала бы за черные космы божественную Мерседес Альварес, прокляла бы Рауля ди Аройя миллионом проклятий... Но Саманта Джессоп была девушкой из Огайо. Юной и, в общем-то, невинной девушкой, впервые в жизни узнавшей вкус предательства. Она позволила Карлосу себя увести — и по дороге он действительно все ей объяснил.

— Они оба — наследники наших семей. У нас так принято, понимаешь? Ничего, что на ты? Наши семьи роднятся из века в век. Ты не принимай это близко к сердцу, Сэмми... можно, я буду так тебя называть? Ты очень красивая... Да, понимаешь, мы так живем. Когда нам нужен секс, мы находим себе хорошеньких и сговорчивых подружек, девчонок без комплексов, а когда приходит время жениться — женимся на девственнице из хорошей, благородной семьи...

Саманта посмотрела на Карлоса — и расхохоталась, до слез, до икоты, до истерики. То, что он говорил, было так унизительно, ужасно и подло, что ничего, кроме смеха уже не вызывало. Отсмеявшись, она вытерла слезы и спросила:

— Скажи, а ты сам-то понимаешь, что говоришь? На дворе двадцать первый век, люди летают в космос — а вы все еще подбираете себе наложниц и благородных супруг? Вы просто используете женщин — как шлюх, как скот, как... резиновых кукол!

Карлос покачал головой, не сводя с нее горящих глаз.

— Я не сказал, что мне это нравится. И не сказал, что живу так же. Мне проще, я младший брат. Паршивая овца, к тому же — и именно поэтому могу жить, как нормальный человек. И жениться по любви. Если бы меня любила такая девушка, как ты... мне было бы плевать на все предрассудки в мире.

Их объединили ненависть и обида — просто Саманта тогда этого еще не знала. Карлос был нежен, внимателен, совсем не заносчив — он совершенно Саманту не интересовал, но она вбила себе в голову, что таким образом сможет отомстить Раулю — уколоть его самолюбие, заставить его ревновать, да еще и остаться рядом с ним, ведь Карлос был членом семьи... Она — наивная идиотка — даже чувствовала себя в некотором роде коварной и многоопытной соблазнительницей нежно влюбленного в нее Карлоса.

На самом деле Карлос ди Аройя был гораздо опытнее по части ненависти к Раулю. В отличие от Саманты, он испытывал ее с детства. Забрать красивую игрушку у старшенького, хотя бы таким образом наставить ему рога — о, это для Карлоса было слаще всего на свете.

Они поженились через две недели — просто расписались в магистратуре...

Саманта вскинула глаза.

— С кем сейчас девочка? Кто за ней присматривает?

— Мерседес, разумеется.

— Да? Не больно она похожа на Мою Прекрасную Няню...

—...Сказала родная мамаша, сидящая в тюрьме. Вообще-то у Мерседес тоже есть дочь.

Саманта была ошеломлена. Дочь... У него родилась дочь...

— Что ж, мои поздравления вам обоим. Значит, моя дочь вам ни к чему!

— Ей нужен дом. Родной дом. Ей нужны родные люди.

— Ей мать нужна, Рауль, понимаешь ты это?! Ей нужна я!

— Уже нет.

— Ох, как же ты пожалеешь об этих словах...

— Не думаю.

— Я подам апелляцию и выйду...

— Не думаю. Обстоятельства дела слишком серьезны. Ты должна это понимать.

— Я справлюсь с чем угодно, если мой ребенок будет со мной!

— Это больше не обсуждается.

Саманта наклонилась к самому стеклу, в ее синих глазах пылала ярость.

— Что ты за человек, Рауль ди Аройя?! Человек ли ты вообще? Ведь ты сам отец — что бы почувствовал ты, если бы у тебя отобрали твоего ребенка?

Рауль тоже наклонился вперед — и на красивом лице внезапно загорелась циничная и злая усмешка.

— О, так бывает очень часто, поверь, Саманта. Особенно с мужчинами. Люди разводятся, дети остаются с матерями — как правило.

— Я ее единственный родитель. Ты не имеешь права отбирать ее у меня. Я могу потребовать твоего ареста.

— И ты всерьез полагаешь, что это мудрое решение?

— А почему нет?

— Потому что девочку тебе это не вернет.

— Возможно. Зато подарит мне массу радости, разрушит твою репутацию и подпортит тебе нервы.

Черные огненные глаза подернулись льдом презрения.

— Все мечтаешь свести со мной счеты?

Саманта горько усмехнулась. Весь мир должен вращаться вокруг Рауля ди Аройя...

— Думай, что хочешь. Я сделаю все, чтобы вернуть мою дочь.

— Побереги силы, мой тебе совет. В ближайшие пять лет они тебе понадобятся.

— У тебя нет сердца, Рауль. Нет души. Нет совести, порядочности и чести. Ничего — кроме гонора и спеси. Ты презираешь людей просто так, из прихоти. Ведь это ты меня обманул, не я тебя. И ты прекрасно понимаешь, что девочка должна быть со мной...

— Только не в тюрьме. И свои патетические завывания тоже оставь. Не строй из себя златокудрого ангела. Ты забыла? Ты преступница!

— Это нечестно! Я невиновна! Вся моя вина лишь в том, что здесь нет ни одного человека, которому я была бы дорога, кто действительно переживал бы за меня и хотел мне помочь...

— Сейчас расплачусь. Кто же это тут говорит о честности и нечестности? Женщина, которая обманывала меня, мою семью, моих друзей. Выкачивала деньги, собираясь разорить...

— Я этого не делала!

— Прекрати. Меня тошнит от твоей лжи. Я видел материалы дела — на всех бумагах стоит твоя подпись!

— Я не делала этого!

— Лжешь! Ты хоть раз задумывалась о том, что сделала? Наш банк был незыблем, как скала. Люди верили нам. Доверяли свои деньги. Ничего удивительно в том, что Карлос запил — он узнал, что его милая ангелица Сэмми практически разрушила семейный бизнес, честь нашей семьи, жизни невинных людей! Он потерял работу и свою честь...

— Честь?!

— Что, не знаешь такого слова? Где тебе...

На мгновение Саманта забыла и о Карлосе, и о суде, и даже — прости, прости, малышка! — о собственной дочери. Сердце снова разрывала боль от той самой первой в ее жизни трагедии, мучительного предательства, за которым потянуло грязным шлейфом все остальное...

— Это ТЫ говоришь мне о чести? Ты, забывший предупредить меня о свадьбе с другой женщиной? Ты — мой первый мужчина, хладнокровно вытерший об меня ноги?!

Удар попал в цель — Рауль побелел, как полотно, и отшатнулся.

— Это был вопрос семейной чести...

— О, да, я знаю. Твой брат мне все объяснил. Хорошая, целомудренная, дорогостоящая и высококлассная жена — это для семейной чести. А мое тело, мое доверие и моя любовь — это для невинного здорового секса. Ха! И этот человек еще что-то говорит о чести!!!

Теперь у Рауля побелели губы.

— Не пытайся перевести разговор на меня. То, что я с тобой... что мы... это было ужасно, да — но это не преступление!

— О, конечно! Никто ведь не умер.

— Вот именно! А то, что сделала ты... мой брат был потрясен твоим поступком! Он покончил с собой, потому что не смог перенести такого позора...

— Это ложь!

— Ты виновна, Саманта. Виновна по всем пунктам. И я не могу и не хочу испытывать к тебе хоть каплю сочувствия. Моя семья значит для меня все — а ты погубила моего брата.

— Нет!

— Да! Я все знаю. Ты потребовала развода, и он не пережил...

Саманта закрыла глаза. Бесполезно говорить с тем, кто уже все для себя решил. Рауль придумал себе красивую, благородную картинку в духе Гойи и Веласкеса — и Саманта на этой картинке где-то в левом нижнем углу, там, где черти, ад и грешники. Он ведь даже не представляет, каким адом на самом деле был брак с его братом...

— Рауль, я...

— Я не хочу больше тебя слушать. Твои оправдания... я понимаю, тебе хочется оправдаться, но давай смотреть правде в глаза: ты хотела отомстить мне за мой брак — и ты это сделала. Даже с лихвой. Тебе вполне удалось превратить мою жизнь и жизнь моей семьи в ад.

Саманта со стоном закрыла лицо руками. Все ее надежды рушились — ей не удастся переубедить Рауля. Ни в чем. Горячий южный темперамент плюс преданность своей семье — в его глазах она дважды предательница. И он хочет отомстить — а что может быть лучше, чем забрать у нее дочь?

— Рауль, ты должен меняя выслушать! Я действительно ни в чем не виновата...

— Как и все твои соседки.

— Да нет же, я...

— Хватит, Саманта. Ты была коммерческим директором подразделения! Карлос был влюблен в тебя, он бы и президентом банка сделал, если б смог.

— Да в том-то и дело, он специально меня им сделал, только на бумаге...

— Прекрати! Хорошо, что ты за стеклом. Я мог бы не выдержать и ударить тебя! Хочешь свалить всю вину на мертвеца? Бессовестная, лживая дрянь. Хоть раз ты подумала о тех людях, которые живут только на проценты от своих сбережений? Моей семье понадобятся годы, чтобы расплатиться со всеми, не говоря уж о репутации, которую восстанавливать гораздо дольше и гораздо сложнее.

Саманта покачнулась на стуле. Силы внезапно оставили ее. Ненависть, горевшая в черных глазах Рауля, убивала, не давала дышать.

Он наклонился ближе, почти зашептал в трубку, не сводя с нее горящих глаз:

— Когда-то мы были любовниками. Твое тело горело в моих руках, мы сливались воедино, и нам казалось, что это и есть — рай...

— Пощади, Рауль.

— Так вот, я хочу, чтобы ты знала: мне противно вспоминать об этом. Я никогда не подошел бы к тебе и на милю, если бы мог предположить, что под внешностью ангела скрывается такая лживая, подлая тварь, даже после приговора пытающаяся очернить память человека, которого уже нет на земле!

Саманта закрыла глаза. На мгновение показалось, что вокруг наступила тишина — полная, звенящая, душная... Умолк гул зала свиданий, умолкли все звуки за окном, умолкло все — осталась только вязкая, странная тишина — и гулкие, словно удары церковного колокола, слова Рауля...

Осталось одно, последнее, что может решить ее судьбу и судьбу ее дочери.

— Рауль. Ненавидь меня, презирай, проклинай. Забудь вообще о моем существовании, если это принесет тебе облегчение. Все, что угодно. Только не отбирай у меня дочь. Верни мне моего ребенка.

— Нет и миллион раз нет. Я не допущу, чтобы дочь Карлоса выросла в тюрьме под присмотром какой-нибудь грязной бабы. Забудь о ней, Саманта. Ее даже нет на материке. Прощай.

Он поднялся, чтобы уйти, а Саманта не сделала ни единого движения, чтобы остановить его, слишком потрясенная услышанным. Ее девочка... ее увезли на Форментеру! Он все-таки добился того, что ему ее отдали!

Только не сойди с ума прямо сейчас.

— Ты — чудовище, Рауль.

— Да неужели? А ты? Что за мать ты, Саманта? Хоть раз ты подумала о дочери, устраивая свои грязные козни? Задумалась, что будет с ней, если твое мошенничество выйдет наружу? О, нет, твоя жажда мести и наживы была слишком сильна, тебе стало просто наплевать на тех, кто рядом.

— Я люблю ее.

— А я о ней забочусь. Она останется со мной. Собственно, об этом я и пришел тебе сообщить — все остальное дурацкая лирика. Девочка в полном порядке, о ней хорошо заботятся, и так будет и впредь. Она вырастет умной, хорошо воспитанной и честной. Не такой, как ее мать.

Саманта криво усмехнулась серыми губами.

— Как это... разумно. Это все, что ты можешь ей дать?

— Это больше, чем дала бы ей ты.

Другая женщина вырастит ее дочь. Другая будет читать сказки на ночь...

— А любовь, Рауль?

Он осторожно опустил трубку на рычажки, выпрямился и посмотрел на Саманту сквозь стекло. Она выдержала его взгляд, потому что ей было уже почти все равно...

А потом он приблизился к стеклу, положил на него ладонь и произнес — беззвучно, но вполне ясно — всего одно слово.

НЕНАВИЖУ...

Она не помнила, как дошла до камеры. Где-то в груди разгоралась боль, жаркая и острая, словно раскаленный гвоздь, воткнутый прямо в живое, и без того измученное тело...

Когда новенькая и на третий день отказалась идти есть, соседки потребовали вызвать ей врача...

Через три дня Саманту Аройя перевели в тюремный лазарет.

Дата добавления: 2015-12-08