Практика. Когда я помню, кто я, проблем не возникает

Когда солнце обжигает землю, сияя во всю мощь, и засуха вытягивает энергию из всех водных потоков, полинезийские шаманы отправляются в путь. Они проходят много миль вверх по течению, вдоль сухого русла реки, пока не приходят к устью. Там они садятся, наклоняются к пересохшему горлу родника и начинают рассказывать реке историю ее рождения. Прислушиваясь к истории, река вспоминает свою природу. И делая первый шаг на обратном пути, шаман уже слышит голос бегущей воды.

Вообще-то ни один полинезийский шаман такого не делал — только в воображении моего отца. Он написал этот рассказ много лет назад. Если я правильно помню, он был очень коротким, всего на несколько строк длиннее моего пересказа, но глубоко меня поразил. Не потому, что сильно отличался от всего остального, что писал отец, но также потому, что, прочитав его, я почувствовал, что прикоснулся к вопросу огромной важности. Шаману нужно только напомнить реке о ее природе, и тогда не остается засухи, которая смогла бы помешать ей течь. То же самое происходит и с людьми. Никакой мастер и никакой метод не могут дать нам то, чем мы уже не обладаем. Единственное, что нам может помочь — это стимул, который напоминает о том, кто мы есть на самом деле.

Западная философия могла бы сказать, что это старая сократовская идея знания как памяти, но в данном случае Сократ не изобрел ничего, что уже не было бы известно шаманским культурам. На протяжении тысяч лет наши предки порождали ритуалы, главной целью которых было вернуть нас в контакт с духом и «вспомнить» себя. Ни одна река не течет все время без остановки, и ни один человек не присутствует в своей жизни полностью сто процентов времени. Взлеты и падения — естественные части опыта, которых нельзя избежать. Но главное — это знание о том, как быстро найти стимул, который поможет заново настроиться на жизненный потенциал. Как сказал основатель айкидо Морихэй Уэсиба: «Я все время теряю равновесие, но восстанавливаю его так быстро, что вы не видите, как я его теряю».

Занятия боевыми искусствами — это ритуал, который помогает мне вспомнить, кто я. Воспоминание о том, кто я — единственное, что мне по-настоящему нужно, но это бесконечное занятие, потому что забыть очень легко, и не менее легко не осознать, что я забыл. Возможно, наши идеи, слова и мнения остаются прежними, но внутренний свет гаснет. Мы остаемся теми, кем были, всего лишь не такими яркими, страстными, живыми — меньше той личности, которой были раньше. Когда такое происходит, нам нужно пережить ощущения, которые снова повернут выключатель. Посещение занятий в додзё три-четыре раза в неделю может быть вариантом таких ощущений.

Я уверен, что стимулом может быть практически все, но мне не нравится покоиться в руках судьбы. Вот почему меня естественным образом привлекает постоянство и дисциплина боевых искусств. Ах! Я написал в одном предложении два слова, за которые отец бы от меня отрекся, особенно учитывая, что я пришел к ним, начиная с написанного им рассказа. «Постоянство» и «дисциплина» — ужасные слова. Они звучат как боевой клич бригады стахановцев. Язык действительно иногда забывает ухаживать за музой поэзии, но в данном случае лучше избегать привередливости. Я обращаюсь за помощью к Чогьяму Трунгпе: «Под дисциплиной мы подразумеваем не нечто неприятное или искусственное, навязанное извне. Скорее наша дисциплина — это органический процесс, который естественным образом развивается из нашего собственного опыта... Для него [воина] дисциплина — это не требование, а удовольствие». А Дэн Миндао добавляет: «Дисциплина — это свобода и спутник воображения. Дисциплина дает возможность стать тем, чем вы хотите быть».

Регулярную практику такой дисциплины, как боевые искусства, можно сравнить с подметанием полов. Это не то, что можно сделать один раз, достичь результата и забыть. Каждый день пыль накапливается снова и скоро опять покроет пол. Только регулярная практика позволяет избежать этого. В отличие от тех переживаний, которые ярко горят, но случаются только время от времени, сила боевых искусств — в повторении. Когда мы начинаем наслаждаться тренировками, постоянство перестает быть скучной обязанностью, которая выполняется для того, чтобы достичь отдаленной цели. Тренировка — это удовольствие само по себе. Мы предвкушаем, как проведем два часа в церемониальном пространстве додзё. Даже физическая эффективность боевых искусств зависит от постоянства. Некоторые движения, повторяющиеся сотни раз, становятся частью естественных рефлексов настолько, что выполняются совершенно инстинктивно, без вмешательства всякой рациональной мысли. Тело помнит даже тогда, когда разум затуманен.

Учитель

Чтобы авторитет уважали, он должен быть уважаемым.

Том Роббинс

В додзё учитель — это глава дома, дирижер симфонии, неопровержимый лидер. За ним остается последнее слово по поводу всего, что происходит в додзё, но также на нем лежит огромная ответственность: он — тот канал, через который проходят красота и эффективность вековой традиции. Если он плохо учит, ученики освоят плохую технику и мировоззрение, и в свою очередь передадут эти ошибки следующим поколениям. На его характер и способности опирается судьба искусства, которое он представляет. Если учитель делает слишком много ошибок, искусство растворяется и вскоре теряется: огромная ноша на плечах всего одного человека.

Много лет огромная важность, которая присваивалась фигуре учителя, держала меня на расстоянии от боевых искусств. Я уже бросил баскетбол, потому что у меня была аллергия на отношение тренеров. Каждый раз, когда один из них повышал голос, орал на меня или пытался давать приказы, которые я не одобрял, я прикладывал все усилия, чтобы продемонстрировать им, куда они могут засунуть свои приказы, а потом продолжал играть по-своему. (Удачи Дэннису Род- ману!) Насколько я помню, мне всегда было свойственно сопротивление перед лицом любой формы власти. Я никогда не мог с уважением смотреть в глаза тем, кто подчинял свою индивидуальность послушанию учителю и затем вслепую следовал его методам. Большую часть времени у тех, кто с обожанием смотрит на «учителя» и превозносит его благодетели, очень низкая самооценка. Когда я встречаюсь с теми, кого почитают как таких учителей, первое желание у меня обычно — бросить им вызов и свергнуть с пьедестала.

Я любил боевые искусства еще до того, как начал ими заниматься, но слишком часто слышал о том, как учителя обращаются с учениками с максимальной строгостью, но безо всякого уважения. Годами я продолжал искать учителя, который был бы совместим с моим характером. Вскоре после начала поисков мне стало очевидно одно: намного проще быть хорошим мастером боевых искусств, чем хорошим учителем. Я встречал людей с поразительными физическими способностями, людей, которые называли себя самыми разными почетными званиями (сэнсэй, сифу, учитель, гранд-мастер и даже великий гранд-мастер), но среди толпы с громкими именами очень немногие были теми учителями, которые заслуживали так называться. Даже если они не были авторитарными нео-наци, которых я ненавидел, у одних имелись лишь поверхностные познания об искусстве, другие оказывались настоящими экспертами, но не имели представления, как учить тому, что они сами знали, а третьим недоставало терпения, мягкости и харизмы истинного лидера. Мне все время вспоминались слова Уильяма Блейка: «Орел никогда не терял столько времени, как когда решил поучиться у вороны».

Наконец, однажды я переступил порог додзё и понял, что нашел то, что искал. За четыре года я посетил сотни школ и встречался со многими знаменитыми мастерами, но никогда не испытывал настолько ясного чувства. Всего десять учеников тренировались под наблюдением улыбающегося гиганта. Я никогда не видел, чтобы настолько большой человек двигался с такой гибкостью. Грация и сила были ясно видны в каждом его движении. Присмотревшись, я понял, что он не такой уж большой, всего около ста восьмидесяти восьми сантиметров и девяноста пяти килограммов, но благодаря своей интенсивности казался намного больше. Он был здесь на все сто процентов. Его присутствие наполняло всю комнату. Ему не нужно было, чтобы ученики ему кланялись или называли учителем. Вместо этого все называли его по имени, и он обращался с учениками как с друзьями: именно тот учитель, которого я искал, которого я мог бы по-настоящему уважать. Это не то уважение, которое порождается искусственной дисциплиной, принуждающей властью или великой славой. Самое глубокое уважение вызывает человек, его личность, его пример.

Меньше чем через год после того, как я начал у него заниматься, учитель женился и решил отойти от дел. И мне опять пришлось искать наставника. Но к этому моменту я попался. Искусство завораживало меня настолько, что я не мог перестать заниматься, несмотря ни на что. Кроме того, мои поиски не потребовали много времени, потому что за тот год я узнал вот что: преследовать романтическую иллюзию о том, каким должен быть учитель — нездоровая практика. Никакой учитель не сможет сравниться с идеализированным всезнающим и всемогущим, сочувственным, но требовательным архетипом. Учитель — не более чем проводник, который передает ученикам дар физической техники, и при отсутствии идеального учителя ученики могут стать учителями для самих себя.

Оружие

В мгновение, когда выпускается стрела,

открывается истинная природа человека.

Дзенская пословица

Физические предметы — это неорганическая материя, лишенная личности или жизненной энергии. Они не дышат. Они не говорят. Они не обладают бьющимся сердцем. У них нет характера или эмоций. В западной культуре принято рассматривать физические предметы как нечто инертное и неодушевленное.

Но что знает западная народная мудрость о предметах? Слышали ли они звук шаманского барабана? Видели ли, как индийские знахари молятся с трубкой на все четыре стороны света? Проводили ли ночь в кузнице японского кузнеца, наблюдая, как среди огненных искр рождается традиционный меч? Есть предметы, которые являются не просто инструментами, и более чем произведениями искусства — предметы, созданные из того же материала, из которого появляются легенды. Держа их в руках, вы чувствуете, как их сила течет по вашим пальцам. «Инертный» — последнее слово, которым их можно описать. Я видел предметы, в которых жизни было больше, чем во многих людях.

Особенная энергия, которая вибрирует в некоторых предметах, не ускользнула от внимания воинов прошлого. Как для некоторых индейских племен трубка — это традиционный алтарь, посредством которого они общаются со вселенной, так оружие воина — это его самые доверенные спутники, физическое продолжение его характера. Меч, копье, жезл, пара ножей-бабочек, дубинки кали, лук и стрелы: каждый из этих видов оружия изготавливается из разных материалов и обладает собственной формой, использованием и историей. Но самое большое значение имеют разные духовные качества каждого вида оружия. У каждого своя энергия, отличающая его от других. В зависимости от того, какое оружие выбирает воин, он вступает в контакт с разными силами. Это можно ощутить, едва взяв оружие в руки. Стрельба из лука требует сочетания внутреннего покоя и полной сосредоточенности. Жезл — это оружие тех, кто не хочет проливать крови, оружие странствующих монахов: сильное, но не откровенно жестокое. Тренировка с дубинками кали, напротив, погружает меня в состояние откровенной резкости, в котором не предлагают, не просят милости и не достигают удовлетворения, пока не увидят осязаемых признаков разрушения.

Не только разные типы оружия пробуждают разные типы энергии, но каждое отдельное оружие заряжено собственной силой: во всем мире нет пары совершенно одинаковых мечей. Именно поэтому воина и его любимое оружие соединяет очень сильная связь. Они становятся неразделимыми, как будто обладают одной и той же жизненной силой. Меч, например — это душа самурая. Он представляет его путь жизни и его кодекс чести. Это воплощение бусидо. То же относится и к королю Артуру и его мечу. Вынув меч из камня, Артур стал королем: Эскалибур в то же время являлся живым символом идеалов благородства и сердца Камелота.

Поскольку изготовление такого оружия требует не только материала, рождение оружия — это не просто искусство и технология, но также религиозный ритуал. Прежде чем выковать меч, японские кузнецы очищают себя, кузницу и все рабочие инструменты. В некоторых индейских племенах для того, чтобы сделать меч, воин временами зовет на помощь друзей, и они вместе молятся, чтобы наделить предмет силой. Затем меч украшают в соответствии с видением своего будущего носителя. Когда работа закончена, приходит знахарь и благословляет его.

Человек, который изготавливает оружие своими руками, может зарядить его собственной энергией. Все часы, в которые создатель с религиозным рвением предается работе, наполняют предмет энергией, неведомой продуктам массового производства. Поэтому в лучшем из миров мастер боевых искусств должен сделать своими руками по крайней мере одно из используемых оружий. Это глубокий опыт, который радикально преображает точку зрения на материальный мир. Невозможно сравнить ощущение, которое я испытываю, когда держу свой жезл, и то, что я чувствую, держа любое другое оружие, которое может быть технически лучше, но при этом безлико.

Использование традиционного оружия — необходимая часть практики боевых искусств. Почти любой стиль боевых искусств включает изучение некоторых видов оружия, а есть такие искусства, как кюдо, путь лучника, и кэндо, путь меча, полностью посвященные изучению единственного вида оружия. В древние времена практика с оружием была направлена на максимальную эффективность, потому что от этого зависело выживание воина. Но в наши дни, когда никто, очевидно, не будет ходить с самурайским мечом на поясе или защищаться от нападения копьем, изучение оружия имеет ценность, выходящую за пределы самозащиты. Изучая то, как использовать одно из традиционных оружий так, словно это естественное продолжение рук, мастера осваивают глубокое восприятие пространства и расстояния. Или же работа с оружием может стать медитацией в движении, пронизанной невероятной красотой: подобно дзенскому коану, в котором если вы не обращаете достаточного внимания на оружие, то ударитесь, но если слишком сильно об этом волнуетесь, то лишитесь силы, грации и гибкости. Практика с настоящим клинком, даже в стенах контролируемой среды, такой как додзё, и с использованием всех мер предосторожности, даже у самых рассеянных мастеров приводит к монашеской концентрации.

Но сегодня главная функция традиционного оружия, пожалуй, мифологическая. Учась его использовать, мы приходим в контакт с историческим прошлым и с силой мифов. Как учит Дамбо, сила, позволяющая летать, заключена действительно не в волшебном пере. Она внутри нас. Верно также, что почитание объекта больше, чем человека, который его держит — это начало фетишизма, но оружие — это символическое напоминание о духе пути воина.

Ката и форма

Для драки нужно двое, но что происходит, когда один боец хочет сразиться сам с собой? При отсутствии противника из плоти и крови можно пригласить поиграть воображаемых бойцов. Формы (в японских боевых искусствах ката) — это условная последовательность движений и техник боя, которые мастер отрабатывает в одиночку, рассекая воздух ударами, адресованными невидимым врагам. В английском языке есть выразительное название, подходящее формам: «бой с тенью». Практика форм распространена среди практически всех стилей боевых искусств. В каждом искусстве есть свои. Будь то чудеса акробатики в формах вушу, чистая сила ката в карате или медленная гладкость форм тайцзицюань, сущность не изменится. Любая форма представляет собой фундаментальные принципы и основы искусства.

Наблюдая за тем, как мастер выполняет формы, становится легко понять, почему боевые искусства называются «искусствами». Даже нетренированный взгляд видит гибкую красоту формы. Она выглядит как боевой танец. Для того чтобы заворожиться этим зрелищем, наблюдателю не нужно быть мастером или понимать предназначение каждого движения. Но кажущееся безусильной выполнение формы — это результат многих часов практики. Запоминание всех движений — только первый этап тренировки форм. После этого начинается настоящая работа. Необходимо обращать внимание на каждую деталь.

Как в притчах дзена, вначале боец действует инстинктивно, не осознавая в полной мере, что он делает, и результатом становится поверхностная форма без вкуса, ритма и интенсивности. По словам китайских мастеров, «у нее нет кун-фу». Затем, долго тренируясь и оттачивая каждую технику, боец осознает каждое движение и узнает все мельчайшие секреты, которые делают форму приятной глазу. Теперь его форма быстрая, сильная, зрелищная. Ритм завораживает, движения совершенны, и наблюдатели с энтузиазмом хлопают, видя, как много боец работал, чтобы достичь этой цели. Но чего-то все равно не хватает. По-прежнему нет настоящего кун-фу. По-прежнему слишком много мыслей и тревоги о том, чтобы все сделать правильно. Боец прогибается под весом этого знания. В форме слишком явно присутствует память о трудностях тренировки. Слишком много пота, слишком много усилий. На этом этапе он эксперт, изучил все необходимое; теперь настало время забывать, а вернее, вспоминать, не вспоминая. Как пишет Лао-цзы: «Понимая все знание, можешь ли ты отринуть разум?» Как в те времена, когда он ничего не знал о форме, боец возвращается к инстинктивным действиям. Не грубому инстинкту того, кто ничему не учился, но инстинкту того, кто, научившись, превзошел выученное. Естественные легкие движения, с точностью до миллиметра, не выдающие ни тени усилия: концентрат силы и грации. Наконец у него «есть кун-фу». Теперь у формы есть дух.

Для того чтобы выполнить идеальную форму, мастер забывает обо всем остальном и настраивается на энергию формы. Он как будто опустошает свой разум, чтобы интерпретировать роль. В некоторых китайских боевых искусствах названия движений не просто их описывают. Они — пророческие послания, которые подсказывают мастеру, какой тип энергии ему нужно призвать, поэтические прозрения, о которых нужно медитировать перед занятием. Они носят такие названия, как «черный дракон поворачивает хвост», «герой срубает гору», «белки выходят из гнезд», «прости, если я не пойду за тобой», «поднимание иголки со дна моря», «дитя поклоняется Будде», «яростный тигр спускается с горы», «герой устраивает вечеринку».

Мало что учит сосредотачиваться на здесь и сейчас так, как формы. Формы — это одинокие ритуалы, посвященные достижению физического и духовного совершенства. Когда форма жива, осознание, тело и разум объединяются. Глаза горят огнем. Если вы испытываете это ощущение, то знаете, что форма будет совершенной еще до того, как пошевелили хоть одним пальцем.

Стили (часть первая)

Может быть, я слишком много читаю сказки. Меня учили, что боевые искусства — это физическая и философская практика, направленная на то, чтобы сделать людей лучше. Но прочитав много книг и журналов, складывается впечатление, что многие мастера проводят куда больше времени в ссорах между собой, чем за улучшением своего характера. Повсюду царит раскол, и смысл будо потерян в личной конкуренции, борьбе за власть, сражениях ассоциаций за право носить титул единственного истинного представителя того или другого вида искусства. Обвинения друг друга в некомпетентности, попытки испортить чужую репутацию, заявление, что любой стиль, кроме их собственного, неэффективен и бесполезен — практики, весьма распространенные среди мастеров боевых искусств. Эта привычка настолько широко привилась, что избежать подобных противоречий очень нелегко. Даже мастера первого класса, даже люди в остальном чувствительные и умные позволяют себе увлечься этими словесными сражениями.

Однако, к сожалению, эта болезнь не ограничивается боевыми искусствами. Она была распространена в разные времена в разных местах и глубоко укоренилась в любых видах переживаний и опыта. Кажется даже, что чем больше в том или ином опыте жизни и красоты, тем больше он будет притягивать догмы, противоречия и конфликты, всегда находясь под угрозой того, что вызовет эффекты, противоположные духу, в котором он рожден. Среди американских индейцев я видел исключительных людей, которые тратят время на разжигание мелкой зависти и на резкую критику друг друга; знахарей, захваченных местными вендеттами; солнечных танцоров, которые днем молятся телом и душой, а вечером ввязываются в склоки, сплетни и оскорбления. Люди, у которых хватило бы энергии изменить мир, теряются в расколах и сектантстве. Грустно и жалко видеть, как тратится впустую такой потенциал.

То же самое происходит в боевых искусствах и в любой другой сфере деятельности: мы больше времени тратим на отравление собственного характера в спорах, чем на созидание. Разные стили боевых искусств следуют примеру, который сотни лет подавали разные религии. Представители почти всех религий (как и практикующие почти каж- дого стиля боевых искусств) утверждают, что только они знают Путь, владеют Методом, имеют эксклюзивную телефонную линию в офис Бога. Последователи разных религий, как последователи разных боевых искусств, считают тех, кто выбрал другой путь, «неверными». Во имя идеологии появляются враждебные фронты и фракции. Это результат смеси догмы и эгоцентризма: агрессивный фанатизм, который не переносит выбор, не укладывающийся в его систему мышления. Часто взгляды бойцов пронизаны аналогичной ханжеской нетерпимостью.

Но к счастью, есть не меньше мастеров боевых искусств, которые не испытывают никакой склонности к такого рода мышлению «священной войны»; люди, которые не собираются сужать свой кругозор до стычек между конкурирующими бандами и которые не хотят превращать боевые искусства в поле сражения между «нами» и «ими». Любовь к искусству, которым они занимаются, не затмевает в их глазах красоту других стилей. Любое искусство обладает особенной энергией, которой нет ни у какого другого стиля. Разные виды боевых искусств — не более чем пути на вершину горы. Останавливаться по дороге и рассуждать, какой путь лучше — отличный способ вообще свернуть с пути.

Буддистский монах однажды сказал: «Если встретишь Будду, убей его». Вдохновленный той же богоборческой страстью, Брюс Ли отринул догматизм, который часто царствует в некоторых традиционных школах, и создал собственный стиль боевых искусств. Как дзенский монах, Ли понимал, что слепое следование устоявшемуся методу — не лучший способ развивать собственный потенциал. После того, как метод даст тебе все, что может предложить, бесполезно сохранять к нему привязанность. Следуя Будде, не станешь Буддой. Однако визионерство и анархический синкретизм Брюса Ли не противоречат традиционным стилям — не более, чем дзен противоречит буддизму. Философия дзена и Брюса Ли просто стряхивает традицию, когда она теряет дух и становится догматической. Синкретизм и традиция — противоположные лица Дао, которые уравновешивают друг друга.

Стили (часть вторая)

Тема сегодняшнего урока — «Синкретизм и обмен информацией как парадигмы знания в эпоху глобализации». Его проведут профессора Фрэнк Шемрок, Морис Смит и Цуёши Косака. Вопреки тому, что вы могли представить, я не приглашаю вас войти в пыльный университетский зал и послушать лекцию, которую читают такие же пыльные ученые, у которых мозги стали слишком тяжелыми из-за накопления бесполезной информации и нехватки солнечного света. Нет, сегодняшний урок пройдет в восьмиугольнике, окруженном железной клеткой, где лучшие мастера боевых искусств на планете бросают другу другу вызов в соревновании, в котором мало правил и много адреналина. Добро пожаловать в мир мультикультурных сражений, где знание — это не теория и не повод для дебатов, а пот, техника, мышцы и сердце.

Когда в начале девяностых две главные североамериканские организации смешанных боевых искусств — такие как Ultimate Fighting Championship (UFC) и Extreme Fighting (EF) — предложили мастерам перестать хвастаться умениями и доказать свои идеи в открытом всем соревновании, эксперты практически каждого стиля боевых искусств прыгнули в круг, чтобы защитить честь своего стиля. «Какой стиль окажется лучшим?» — вопрос, который занимал всех.

Спустя годы соревнований ответ ясен и сопровождается шоком и неверием. Никакой стиль не оказывается лучшим. Напротив, эксперты в одном конкретном стиле часто находят печальный конец на алтаре мирового знания. Специалистов, которые посвящают всю жизнь изучению единственного вида искусства, регулярно повергают воины синтетического стиля, мастера, которые берут лучшее из нескольких стилей и сочетают все по-своему. Брюс Ли, который тридцать лет проповедовал, что преданность одному стилю — это болезнь, наверное, улыбается во весь рот.

Среди всех бойцов UFC и EF никто не может рассказать об этом лучше, чем Шемрок, Смит и Косака. Трудно найти лучший пример преобладания синкретизма в эпоху глобализации, чем их союз. До своего знакомства все трое уже славились исключительными боевыми талантами. Афроамериканец Морис Смит уже был чемпионом по тайскому боксу и экстремальному бою. Японец Косака носил черный пояс четвертой степени в дзюдо, и у него за плечами было несколько лет побед. И всего через шесть месяцев занятий борьбой-греплингом Фрэнк Хуарес Шемрок, молодой человек, происходящий от коренных американцев и мексиканцев и усыновленный ирландской семьей, начал завоевывать мир боевых искусств, побеждая любого противника, который вставал у него на пути. Неудовлетворенные своими успехами, эти трое решили объединить свои таланты и учиться друг у друга. Результат превзошел все ожидания. Смит стал чемпионом UFC в тяжелом весе благодаря техникам партерного боя, которые перенял у Косаки и Шемрока. В свою очередь, благодаря урокам Смита, Косака оказался всего на шаг дальше от этого титула, а Шемрок ушел на покой непобежденным чемпионом в среднем весе. Тем, кто все еще верит, что у специалистов есть будущее, стоит проверить свои теории на союзе профессоров боевого синкретизма.

Боевые искусства, кино и мифы

П

ять минут мучительно плохой актерской игры, а потом начинается то, чего мы ждали: варварские крики, удары с прыжка и раскидываемые по залу тела. Поскольку рано или поздно все хорошее заканчивается, за этой сценой следует еще одна жалкая попытка следовать давно потерянному дальнему родственнику приличного сценария. Однако не стоит волноваться. Хромающий диалог скоро закончится, и нас снова порадуют сценой, в которой раненый, но торжествующий герой избавляется от дюжины уродливых злодеев благодаря своим боевым талантам. Следуя неуверенными шагами за плохо слепленным сюжетом про месть и бои насмерть, фильм так и будет чередовать несколько минут игры с несколькими минутами эффектных боев, пока не пойдут титры. Добро пожаловать в прекрасный мир фильмов о боевых искусствах.

Давайте перейдем к видеоиграм. В качестве аперитива можно начать с «Шак-фу», игры о чемпионе-баскетболисте Шакиле О’Ниле, который попадает на межпланетные соревнования по боевым искусствам и вынужден полагаться на свое искусство шак-ки-до, чтобы победить пеструю толпу ведьм-вудуисток и инопланетных монстров. А главным блюдом будет «Мортал комбат», где параллельные вселенные сходятся для соревнования, в котором участвуют ниндзя, амазонки, чародеи и мутанты, и в котором лучшее зрелище — это слетающая с плеч голова побежденного противника.

Если отрубание голов вам не по вкусу, давайте обратимся к старому доброму печатному слову — к журналистике. Мачистские позы и угрожающие выражения лиц, которые, вероятно, должны продемонстрировать мужественность и крутость бойцов, преобладают на обложках большей части журналов о боевых искусствах. Содержание этих журналов часто немногим лучше. Кое-где можно найти полезную информацию. Однако для того, чтобы до нее добраться, приходится перерывать статьи о конкурирующих федерациях, которые соревнуются за статус единственной организации, легитимно представляющей тот или иной стиль, или о «мастерах», которые большую часть своей энергии тратят на то, чтобы подпортить друг другу ре-

путацию, или о самозваных «машинах смерти», которые хвастаются своим умением ломать кости.

Мне кажется, или не помешало бы улучшить образ боевых искусств в общественном мнении? Такое впечатление, что внимание прессы привлекают только самые показушные и жестокие аспекты боевых искусств. Практически невозможно найти даже след от повседневной реальности практики боевых искусств. Более глубокие грани искусства потеряны. Вспомните, например, фильмы. Хотя не все картины о боевых искусствах так плохи, как те, что я описывал выше, но невозможно отрицать, что философия и тонкая красота искусства плохо демонстрируются на экране.

Очевидно, часть проблемы — в зрелищной природе индустрии развлечений. Не только создатели фильмов и видеоигр, но и новостная пресса знают, что для того, чтобы захватить переменчивое внимание аудитории, ей нужно дать что-нибудь громкое, взрывающееся и зрелищное. К сожалению, так получается, что прекрасный философский подход к жизни не особенно зрелищен. Покой не зрелищен. И реальность боевых искусств в повседневной жизни тысяч практиков тоже не особенно зрелищна. Они могут быть глубокими, сильными и неописуемо прекрасными, но плохо передаются на экране. Насилие, действие и яростные бои, напротив, полностью соответствуют требованиям. Они выразительны, шокирую- щи и идеально подходят для того, чтобы удовлетворить вуайеристским потребностям пассивной аудитории. Они притягивают внимание зрителя так, как философия никогда не сумеет. Поэтому боевые искусства хорошо выглядят на экране только тогда, когда готовы казаться цирком с кричащими акробатами или вариацией на тему вестерна без оружия.

Печальной стороной публичного имиджа боевых искусств является то, что пресса и телевидение — это главный источник информации о боевых искусствах для преобладающего большинства людей. Вероятно, именно поэтому время от времени порог школ боевых искусств переступают странные люди. В их набитых стереотипами головах есть четкие ожидания о том, какими должны быть боевые искусства, и они собираются брать уроки, чтобы воспроизвести то, что видели на экранах.

Среди желающих записаться и заплатить деньги есть два очень разных типа людей. С одной стороны, есть кандидаты в машины смерти, которые хотят добавить боевое мастерство к своему и без того раздутому эго. С другой стороны, присутствуют и те, кого соблазняет одна из второстепенных тем в жанре фильмов о боевых искусствах, которую я до сих пор не упомянул: ореол духовности, окружающий азиатские боевые искусства. Состоящий преимущественно из диалогов, повторяющих фразы из дешевых предсказаний, этот поджанр захватывает тех, кто испытывает стремление к какому-нибудь духовному опыту, каким бы поверхностным он ни был. Слишком много раз посмотрев телесериал Дэвида Каррадайна «Кун-фу», кандидаты в мирные воины вступают в школы боевых искусств, надеясь научиться у мудрого азиатского учителя, как развивать мистические силы ци, и в то же время противостоять нападающим. Хотя со второй категорией романтичных безумцев иметь дело куда приятнее, чем с первой, они одинаково плохо понимают и представляют природу боевых искусств.

Помимо того, что они не понимают цели практики боевых искусств, представители обеих категорий ничего не знают и о физических техниках, использующихся в боевых искусствах. Они посмотрели достаточно гонконгских боевиков, чтобы верить, что знают, как выглядит хороший бой. К сожалению, они забывают о том, что боевые техники, которые показывают в кино, часто имеют мало отношения к настоящим боевым искусствам. В кино техники выбираются ради зрелищности, а не эффективности. Я желаю удачи тем, кто пытается победить в уличном бою с помощью ударов с ноги и акробатических движений в воздухе. Привычные к показушным техникам, которые используют бойцы в фильмах, они недоумевают, когда увиденное в школе оказывается не похоже на движения, которые выполняет Киану Ривз в «Матрице».

Но хватит жаловаться, Болелли. Оставь нас в покое и дай наслаждаться шоу. Фильмы есть фильмы. Если хочешь реализма, смотри на реальность и сэкономь на билете.

И правда. Я признаю свою неправоту и перестану жаловаться на стереотипные образы боевых искусств, создающиеся в масс-медиа. В конце концов, жалобы и критика, даже самые заслуженные, ничего не исправляют и быстро всем надоедают. Хотя некоторые изображения боевых искусств действительно могут вызывать бесконечное непонимание, но проблема эта касается только тех, кто ожидает реализма от развлекательной продукции. Фильмы для этого не предназначены. Однако фильмы могут вдохновлять и заинтересовывать. Фильмы служат мощным инструментом, захватывающим аудиторию, стимулирующим ее сердце и помещающим ростки желания в ее разум.

Давайте еще раз рассмотрим пример фильмов о боевых искусствах. Если они сделаны из такого бесполезного и нереалистичного мусора, то почему завораживают так много людей? Потому ли, что они полны действия и зрелищности? Конечно, это одна из причин, но далеко не все. Хотя я не верю, что популярность — это хороший показатель глубины, но подозреваю, что даже в случае самых плохих и убогих фильмов категории Б роль играет нечто более глубокое. Фигурное катание и прыжки с трамплина — тоже зрелищные и полные действия виды спорта, но они не пользуются такой популярностью, и никто не собирается создавать целый посвященный им жанр кино.

Фильмы о боевых искусствах говорят на языке не просто зрелищном, но сильном. Архетипичный герой таких фильмов — это воин, чье мастерство в физических боях позволяет ему подняться с нижних уровней пищевой цепочки. Бой — это его форма искусства. Это важная деталь. Как знает любой успешный продюсер, режиссер или писатель (включая таких мэтров, как Шекспир и авторы Ветхого Завета), насилие — как и секс — это самый древний и универсальный язык. Оно распространено во всех обществах. Оно присуще самой ткани жизни. В зависимости от своих боевых способностей (и кулинарных предпочтений), любое животное на Земле выполняет роль либо хищника, либо жертвы. Практически все животные дерутся, и более того — даже клетки в их телах сражаются с вирусами и бактериями. Ни один обладатель физического тела не может полностью игнорировать язык насилия. По собственному выбору или нет, всем приходится иметь с ним дело.

Помимо физических столкновений, символические формы сражения между реальностью и желаниями человека — это всеобщий хлеб насущный. Физическое насилие, с которым имеет дело герой боевиков — это самый драматический пример того, что все испытывают в повседневной жизни: конфликта. Конфликты с друзьями, возлюбленными, людьми, которые подрезают вас на дороге. Внутренние конфликты со своей ленью, слабостью и нехваткой дисциплины. Конфликт между желаниями и возможностями. Конфликт между мечтами и закрытыми дверями. Конфликт между идеалами и поведением. Гераклит был прав, когда сказал, что конфликт — это корень всего.

Помимо предоставления дешевого развлечения, героические сражения в боевиках привлекательны, потому что напоминают о наших собственных сражениях и приносят драгоценное вдохновение. Игра обычно начинается с торжества зла без всякой надежды на горизонте. Но когда кажется, что все потеряно, сильные моральные принципы в сочетании со смелостью и готовностью действовать заставляют его вставать на защиту тех, кто не может постоять за себя. Те же качества, без которых герой не добьется успеха на экране — те же добродетели сильной воли, упорства и нежелания сдаваться ни при каких обстоятельствах — нужны нам в собственной борьбе. Герои кинобоевиков сильны и уверены, когда вокруг них все напуганы. Они умеют сохранять надежду посреди отчаяния, бросают вызов перед лицом превосходящих сил. Там, где слабый человек сдался бы после первых же неудач, которые практически всегда ожидают героев боевиков, они сохраняют сосредоточенность и упорствуют. Неважно, с какими препятствиями они сталкиваются — они не умирают. Их можно сбить с ног, и часто так и бывает, но с пути их не собьешь. Каждый раз они падают на землю, пораженные, залитые кровью, и каждый раз находят в себе силы встать. Без этих качеств героя постигла бы преждевременная кончина, и счастье оказалось бы недостижимым.

Вероятно, именно поэтому герои боевиков нравятся стольким людям. Привлекательный антураж, нереалистичные истории и быстрое действие — это красочные элементы, которые нужны, чтобы зрители не заснули. Но в сердце фильма о боевых искусствах — каким бы плохим он ни был — лежит этот путь за силой, путешествие героя ради развития качеств, которые позволят избавиться от всех препятствий на дороге к счастью. Вот почему даже если фильм неприлично плох, его просмотр все равно приносит пользу — он напоминает о качествах, которые мы хотим воплотить. В этом смысле герой боевика выступает как модель и вдохновение для повседневной жизни.

Осознают они это или нет, но это одна из тех сил, что притягивают зрителей и усаживают их перед экраном. К сожалению, многие зрители испытывают восторг, пока фильм идет, но как только два часа развлечения заканчиваются, они забывают о героических добродетелях и возвращаются к своему жалкому «Я». И поэтому я все недоумеваю: какой смысл вдохновляться чем-то, если ничего не собираешься с этим делать? Разница между пассивным развлечением и реальной жизнью не могла бы быть больше. Однако она не обязательно должна быть такой. Фильмы, как и практику боевых искусств, можно рассматривать как ритуалы для того, чтобы вступить в контакт с уважаемыми нами героическими качествами и помочь вспомнить о священном огне, который дремлет внутри нас.

Конечно, умение рассматривать фильмы о боевых искусствах как священные ритуалы не дается легко. Уровень качества многих из них настолько низок, что их трудно смотреть без смеха. Однако не все так плохи. Вопреки тому, на что я намекал в начале главы, среди них есть действительно хорошие фильмы. Например, «Кулак легенды» с китайским чемпионом по ушу, ставшим актером, Джетом Ли — прекрасный ремейк одного из фильмов, сыгравших самую большую роль в популяризации жанра фильмов о боевых искусствах («Китайского связного» Брюса Ли). Фильм основан на исторических событиях, и его действие происходит во время японской оккупации Китая в первой половине двадцатого века. Описывается история легендарной школы кун-фу, на которую напали японские захватчики. Помимо прекрасных съемок и того, что фильм добавляет остроты оригинальному сюжету, привлекательности «Кулаку легенды» добавляет превосходная игра Джета Ли в роли спокойного, но исключительно уверенного героя. Некоторые сцены выделяются как примеры боевой поэзии. В одной из сцен фильма сюжет замедляется достаточно, чтобы показать прекрасные образы боевого братства — Джет Ли и его любимый партнер по тренировкам после кровавой ссоры снова встречаются, чтобы поговорить вечером у огня. Их разум занимают трудные решения, которые им скоро придется принять, но они начинают показывать друг другу техники, над которыми работали, и скоро забывают обо всем, поглощенные чистой радостью тренировки. Несмотря на то, что сцена эта коротка, она становится прекрасным окном в мир боевых искусств и лучше отражает его дух, чем любая зрелищная сцена боя.

Хотя фильмы Брюса Ли теперь уже сильно устарели, они ответственны за многие стереотипы, которые потом использовались жанром фильмов о боевых искусствах, и не демонстрируют в полной мере философскую глубину, на которую был способен Ли. Но, тем не менее, в них есть сильные моменты. Интенсивность Ли в сочетании с периодическими благословениями от богини философии заставляет меня время от времени к ним возвращаться.

Из недавних фильмов исключительно важен «Крадущийся тигр, затаившийся дракон», что бы вы ни думали о страсти китайцев к летающим персонажам, состоящим в плохих отношениях с законами физики. Этот фильм смело вывел боевые искусства из ниши фильмов категории Б и представил их в необычном художественном антураже. Противоречивый и неординарный, «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» показывает необычную сторону традиционных характеров героев-бойцов. Бойцы-женщины, влюбленные в чувствительных монгольских изгоев, драки в полете над бамбуковыми деревьями, водопадами и озерами, суровые бойцы, которые борются с тяжестью слишком многих правил и неразделенной любовью. Нравится вам этот фильм или нет, но поразительная чувствительность режиссера Энга Ли к завораживающим поэтическим образам подняла качество фильмов о боевых искусствах на несколько отметок.

Кстати о кинематографических гениях: только вернувшись назад во времени, можно найти другой редкий пример сценария фильма о боевых искусствах в руках режиссера, которого поцеловала муза. В 1942 году, вскоре после того, как Брюс Ли выбрался из чрева матери, и задолго до того, как жанр фильмов о боевых искусствах вообще сформировался, человек, который станет богом японского кинематографа, заявил о своем дебюте фильмом о боевой карьере одной из ранних легенд дзюдо ко- докан. «Гений дзюдо», фильм Акиры Куросавы, основанный на истории жизни знаменитого дзюдоиста Сиро Сайго — одна из редких жемчужин, в которой сочетается великолепное использование камеры и тема боевых искусств. Для тех отважных кинодиссидентов, которых не пугают субтитры и черно-белое изображение, «Семь самураев» — еще один из шедевров Куросавы, который посвящен фольклору боевых искусств.

Изолированные и далеко отстоящие друг от друга, эти примеры выделяются своей уникальностью. Это оазисы счастья среди творче- ской пустыни, которая порождает большую часть фильмов о боевых искусствах. Однако это не мешает мне копаться в мусоре в поисках нескольких хороших сцен боя. Напротив, я с радостью погружаюсь в причудливый мир фильмов категории Б, где сделали себе имя фильмы о боевых искусствах. На самом деле я хочу воодушевляться и вдохновляться. Если мне удается заглушить голос критики достаточно, чтобы испытать эти чувства при просмотре самых плохих и низкокачественных фильмов на планете — пусть будет так. Я не жалуюсь. В этом случае умничать неразумно. В конце концов, фильм — это только средство достижения цели. Лучше я преисполнюсь страсти и мотивации после глупого фильма, чем вообще их не почувствую. Меня устраивает все, что работает. Пока я могу избегать становиться жертвой цинизма, мне все равно удается получать нужный результат. Конечно, иногда это совершенно невозможно. Многие фильмы о боевых искусствах просто слишком плохи, чтобы их выносить. Но если я могу себе это позволить, то стараюсь оставить интеллектуальный вкус дома и не стесняюсь того, что меня вдохновляют плохие фильмы. Хорошо скрытый и замаскированный, миф все равно живет даже в самых плохих фильмах Ван Дамма. Вот почему мой аппетит к мифам насыщается закусками Марка Дакаскоса, салатами Чака Норриса и горячим Стивена Сигала.

Однако миф о воине, лежащий в основе боевых искусств, находится не только в фильмах, соответствующих узкому определению «фильмы о боевых искусствах». Оригинальная трилогия «Звездных войн» служит хорошим примером. «Звездные войны», «Империя наносит ответный удар» и «Возвращение джедая» — три фантастических фильма, полных спецэффектов, добрых и злых роботов, инопланетян всех форм и мастей и имперских кораблей, которые сражаются с мятежниками. Но это не все. Это также три фильма о боевых искусствах, сосредоточенные на воинском мифе гораздо больше, чем многие традиционные фильмы на эту тему. Персонажи Йоды и Оби Ван-Кеноби построены по архетипу боевых мастеров-даосов. «Сила», невидимая энергия, которая дает жизнь всему, и которую можно использовать как источник огромной силы, взята прямо из концепции ци, которая существует в фольклоре азиатских боевых искусств. Боевая и философская подготовка рыцарей-джедаев имеет некоторые параллели с теми школами боевых искусств, в которых формирование цельной личности идет рука об руку с развитием боевых способностей.

«Женский бой» — недавний независимый фильм сценариста и режиссера Карин Кусамы. Сюжет строится вокруг Дианы Гузман, прекрасно сыгранной Мишель Родригес. Если вы преданно следуете иудео-христианской традиции и считаете, что женщины появились на свет, потому что добрый Господь решил развлечь Адама, не гово- рите об этом Диане Гузман. Защиты единственного Бога будет недостаточно, чтобы удержать ваши кости в одном месте. Диана Гузман не из тех девушек, которые покупают женские журналы и читают, как пользоваться макияжем, когда садиться на диету и где покупать модную одежду. Она не Мэрилин Монро, весь мир которой вращается вокруг завоевания мужчин. Она не дама в беде, которую должен спасти герой истории. Она не чирлидер, которая стоит в сторонке и поддерживает эго героя. Она — латиноамериканский подросток с огнем в глазах, которую раздражает убожество школьной жизни и злит весь мир, которая бросает вызов всему и всем, чтобы научиться боксировать. Ее история — чистый мускулистый эпос. Смотреть, как она потеет и сражается одну тренировку за другой — это значит быть свидетелем решимости и стальной дисциплины, которые требуются от бойца. Весь фильм Диана рвется вперед, не оправдываясь за ошибки и не принимая ответа «нет». Хотя фильм посвящен боксу, но говорит на языке, который должен быть прекрасно знаком любому мастеру боевых искусств и любому, кому хватает смелости формировать собственный характер и прокладывать собственную судьбу.

Параллели между боевыми искусствами и такими фильмами, как «Звездные войны» и «Женский бой», провести несложно. Но придется немного развернуть определение, чтобы счесть фильмами о боевых искусствах «Конана-варвара» (вероятно, самый индивидуалистический фильм в истории и наверняка единственный, в котором сочетаются цитаты из Ницше, Чингисхана и безымянных воинов-апачей) или диснеевскую «Мулан». Но если перевести взгляд с буквы боевых искусств на дух того, что такое боевые искусства на самом деле, увидеть это несложно. Воинский миф ест и дышит у костров боевых искусств, но не ограничен ими. Воинский миф говорит скорее о священном огне, горящем под кожей, чем об исполнении экзотических техник боя. Любой, кто выносит на экраны такого рода дух, снимает фильм о сущности боевых искусств, показываются в нем бои или нет. По-моему, хорошие фильмы о боевых искусствах далеко не всегда повествуют о боевых искусствах.

К сожалению, воинский миф не слишком популярен среди более чувствительных любителей кино. Он считается мачистской фантазией, годной только для неандертальцев, у которых мускулов больше, чем мозгов, и рассматривается некоторыми (особенно женщинами) как дешевое развлечение для лишенных фантазии людей. Я считаю, что это большая ошибка. От «Властелина колец» до Брюса Ли, от «Большой среды» до Куросавы, от «Звездных войн» до пещерной росписи охотников палеолита, воинский миф был неотъемлемой частью человеческой природы. Детали истории и качество рассказа могут меняться, но сердце всегда одно и то же. Близорукость значительной части европейской культурной и политической мысли называет фигуру сильной личности феноменом правых. Хотя американская культура не так поляризована делением на правых и левых, как европейская (возможно потому, что многие американцы совершенно не разбираются в политике), но такой образ мысли до определенной степени пронизывает и некоторые составляющие американской мысли. Движимые благими намерениями, многие занимающиеся йогой, питающиеся тофу политически корректные пацифисты стали так же критично рассматривать воинский миф как фантазию правых. Они утверждают, что истории о могучем герое — фантазии правых. Магические культуры и рыцарские сказки — фантазии правых. Ницше и Толкиен — правые. Смелость и дерзость — добродетели правых. Любая форма индивидуализма присуща правым. Правый культ силы и воли. Правые стремятся к утопии и осмеливаются бежать от скучных повседневных обязательств. Правой называется любая фантазия, подвергающая сомнению ограничения окружающей реальности. Однако называть все это фантазиями правых — глупое суеверие посредственной и жестко рациональной идеологии, которая ошибочно приписывает правым идеи красоты, которые не имеют никакого отношения к политическим доктринам.

Воинский миф не относится ни к какой политической идеологии. Он предназначен для всех. Воинский миф запечатлен в нашей ДНК много лет назад, задолго до появления категорий правых и левых. Мифы — не более чем грани человеческого опыта. Если фигура сражающегося героя настолько глубоко закрепилась в воображении наших предков и не перестала нас завораживать до сих пор, то это потому, что она говорит на языке, который хорошо понятен нашей душе. Миф говорит о нашей жизни. Он нужен нам так же, как кислород и вода, потому что воздух и пища питают тело, но миф поддерживает в живых характер.

Очень часто мы рассматриваем фильмы, музыку и книги как формы развлечений, предназначенных для того, чтобы добавить немного красок в нашу повседневную жизнь, времяпрепровождение, в котором мы играем роль зрителей. Несколько часов интриги, и все. Но миф не хочет быть воспринятым пассивно, и уж конечно он не хочет, чтобы его изучали и анализировали. Он жаждет, чтобы им жили. Технические детали книги, песни или фильма не так уж важны. Важно то, может ли книга, песня или фильм вдохновить нас на следование нашим величайшим надеждам и напомнить о том, что Ницше называл «героем, сокрытым в душе». Такова функция мифа. Он напоминает нам о мечтах. Он напоминает нам о том, кем мы хотим стать, чтобы не оказалось, что однажды в 2037 году мы откроем глаза и поймем, что много лет жизни утекло, а мы так и не жили, мы не реализовали свои видения, никогда не переживали ничего, что стоило бы написать золотыми словами по голубому небу.

Шесть архетипов воина

Ш

есть лиц мифа о воине. Люди, которые жили там, где история превращается в эпическую поэзию, вышедшие за пределы времени, которое можно было бы измерить часами и календарями. Шесть костюмов в гардеробе бога сражений. Все еще есть места, где можно услышать, как ветер рассказывает об их подвигах. На холмах вокруг реки Литтл-Бигхорн не перестают звучать барабаны тысяч охотников шайен и лакота. Глаза воинов, которые обратились в прах сотни лет назад, все еще сияют в тумане гор Ига. Столетние следы покрывают пол буддистского храма в провинции Хэнань. Там в воздухе разлита магия, магия, которая нашептывает вам в уши и пробирается под кожу. Магия земель, которые не забыли то, что видели. Но духи тех, кто сражался за свои идеалы, живут не только в этих местах. Их искры есть в сердцах любого человека, который знает, каково это — жить как воин. Шесть воинов, которые посетят нас сегодня — это вдохновляющие фигуры: мифологические образы, на которые можно медитировать. Я считаю их Старшими Арканами Таро боевых искусств. Шесть архетипичных энергий. Шесть способов действовать в конфликтной ситуации. Если мы готовы их принять, то каждый принесет два дара, предлагая источники своей энергии и предупреждая о своих слабостях. Для тех, кто умеет читать между строк учебников истории, это шесть учителей пути воина.

Самурай

Есть вещи, ради которых стоит потерять все, вещи, которые стоят больше, чем слава, чем власть, чем любое богатство; вещи, которые отличают нормальных людей от тех, чью волю не могут сломить внешние события. Два меча и доспех не сделают человека самураем. Даже великих воинских талантов и принадлежности к известной семье воинов недостаточно. Дело не в технике или наследии. Самурай — это тот, кто выковывает свой дух согласно путям бусидо.

Нет достаточно выразительных слов, чтобы определить, что такое бусидо для самурая. По сравнению с ним бледнеют клятвы вечной любви между влюбленными и преданность священника Богу. Любовь может закончиться, а умирающая вера — смениться новой. Бусидо — это совсем другое. Бусидо — это душа самурая, его живое сердце, которое наделяет силой каждый его поступок. Японские самураи прошлого жили согласно рыцарскому кодексу поведения, в котором не оставалось пространства для компромиссов. Никаких «но», никаких «если». Бусидо не допускает исключений. Самураев учили с самого юного возраста не играть со своими принципами. Одна ошибка, всего один момент слабости, когда честь оказывается под малейшим сомнением, и тут же на горизонте появляется харакири. Двенадцать дюймов стали, которые нужно воткнуть себе в живот в жесте ритуального самоубийства — это очень убедительный аргумент. Поэтому вполне естественно, что люди, которые говорили «извините, ошибся» методом харакири, очень серьезно относились к своим идеалам.

Вопреки некоторым стереотипам, самураи — не мазохисты и не самоубийцы. Как и все остальные люди, самурай любит жизнь, но для него разница в том, что жизнь без чести не стоит того, чтобы жить. Повседневная жизнь предоставляет много возможностей столкнуться с людьми, которые все время прячутся и ищут оправданий. Люди, которым не хватает смелости, чтобы рискнуть хотя бы долей своей безопасности и последовать своим идеалам. Люди без гордости и характера. Рядом с тем, кто готов следовать своим идеалам любой ценой, можно ощутить достоинство, не поддающееся описанию. В глазах самурая видна та искренность, которая неизвестна живущим в поисках алиби: искренность человека, который не может лгать себе, придумывая оправдания. Невероятно сильная воля и непоколебимая решимость никогда его не оставляют, потому что любой вопрос для него — вопрос жизни и смерти. Первая же ошибка становится последней.

Самурай не забывает. Он не просит ни у кого помощи, но готов укротить бури ради тех, кто ему доверился. Человек, который протягивает к нему руку, получает союзника, готового умереть, чтобы возвратить услугу. Предать того, кто отдал ему свое сердце, для самурая невозможно. Даже сила законов и письменных контрактов бледнеет в сравнении с его словом, потому что законы можно обойти хитростью, а контракты — нарушить, но его слово священнее самой жизни. Самурай — это больше, чем могущественный воин. Он — воплощение глубины чувств, превосходящей японскую историю и культуру. Он — символ целостности, силы и красоты, которые доступны любому человеку, обладающему смелостью быть верным самому себе.

Но как все лекарства, даже бусидо может превратиться в яд, если им злоупотреблять. Исторически большинство самураев были далеки от благородных романтических фигур. Для значительной их части полная преданность кодексу чести превратилась в одержимость и фанатизм. Доспех стал важнее человека: никаких улыбок, никакого чувства юмора. Они были настолько одержимы совершенством, что забывали дышать. Расслабьтесь, парни. Не обязательно быть такими жесткими, чтобы сохранить свою честь. Их наполняла такая сильная страсть, что они готовы были умирать за свои идеалы, но при этом у них не было страсти жить по-настоящему.

Когда самурай теряет равновесие, сила превращается в жесткость, а бусидо — в тюрьму. Честь перестает быть качеством исключительной личности и превращается в фашистское извращение. Даже верность тем, кто доверился самураю, становится оправданием для убийц на службе феодалов и угнетающей социальной системы. Солдат с догмами вместо чувств. Это искажение правил, порабощение людей, которые их создали, превращение их в слуг машины смерти, без права на человеческие качества. Нелегко удерживать хрупкое равновесие между высокой духовной силой с одной стороны и потерей человечности с другой. Уэсиба написал прекрасные слова, которые напоминают самураям об изначальном смысле бусидо: «Истинное значение слова „самурай“ — тот, кто служит и подчиняется силе любви».

Ниндзя

Очень далеко от самурая по своим убеждениям находится ниндзя. Его силы и слабости полностью противоположны самурайским. Ниндзя вне закона, он анархист и богоборец. Философский конфликт между ниндзя и самураем — это универсальная тема как в феодальной Японии, так и среди героев Гомера. Аякс — самурай. Одиссей — ниндзя. Аякс, несокрушимая гора, полный гордости и неудержимой силы, готовый сражаться лицом к лицу с целой армией. Улисс, воин сумрака, наносит удар в ночной темноте и исчезает до рассвета. Ему не нужно сражаться в самом пекле, чтобы продемонстрировать свою смелость. Бесшумный и невидимый, он добивается того, что не могут сделать десять тысяч воинов, атакующих напрямую.

Ниндзя не признает авторитет и законы, чуждые его сердцу. «Я их не создавал, — заявляет он, — я под ними не подписывался. Поэтому я не должен по ним жить». Самурай смотрит на ниндзя с презрением, считая его не более чем ночным хищником, лишенным чести и морали. Но самурай неправ. Дело не в том, что у ниндзя нет морали. Он просто не связан правилами, высеченными в камне. Источники его морали — в парадоксальных волнах даосизма. Он не использует серию заранее составленных догматичных правил, и ему, как изгоям Тома Роббинса, не нужно сверяться со справочником хорошего поведения, чтобы решить, что делать.

Ниндзя выбирает выбирать. Ни человеческие, ни божеские законы не могут выбирать за него. Сталкиваясь с событиями жизни, он остается открытым и гибким. Легенды рассказывают, что ниндзя рождались в семейных кланах, обитавших в горах, далеко от центрального правительства, в маленьких общинах, которые отринули общественный порядок, чтобы посвятить себя созданию автономной культуры. Философия ниндзя — как говорится в мифах — родилась при встрече неких изгнанных китайских воинов-шаманов и групп японских семей, которые не хотели жить в преобладающем феодальном обществе. Из синкретизма некоторых аспектов тибетской тантры, даосских текстов об искусстве войны и йогических техник, принадлежавших тайным буддистским сектам, они создали образ жизни, радикально отличавшийся от идеалов средневековой Японии. Когда общество решило растоптать стиль жизни этих горных мистиков, ниндзя использовали свои умения, чтобы защититься, и превратились в непобедимых воинов.

Ниндзя сражались не ради славы, и у них не было репутации, которую нужно было бы защищать, поэтому их мало волновала необходимость использовать все возможные средства, чтобы защитить свои семьи и образ жизни. Если бы ниндзя боролись в открытую против врага, который значительно преобладал численностью, то их бы раздавили. Поэтому ради победы ниндзя без колебаний переписали правила игры. Никакого ненужного риска. Никакой глупой бравады. Сделай все нужное и исчезни прежде, чем тебя найдут. Физическая и психологическая партизанская война была способом ведения боя для ниндзя.

В мифе о ниндзя рассказывается как о культурных героях, мистических людях вне закона, племенных робин гудах. Но есть и историческая реальность. Благодаря огромной эффективности ниндзя лорды нанимали всех, чьи моральные ограничения были слабее, чем верность, в качестве тайных агентов, которые использовались для задач, выходивших за пределы этических ограничений самурая. Однако грань между человеком вне закона и преступником не стоит легко переступать. Один нарушает законы общества, но верен собственному кодексу чести. У другого нет никакой чести, и он готов сделать что угодно ради материальной выгоды. Ниндзя из мифов — борцы за свободу, сподвигнутые глубоким философским видением вселенной — не всегда находили воплощение в настоящих исторических ниндзя, которые часто были не более чем беспринципными убийцами, для которых успех оправдывал любые средства. Тонкий даосский релятивизм первых для вторых стал релятивизмом абсолютным. Грань между гибкостью мистика и цинизмом преступника — то, что стоит между темной и светлой сторонами ниндзя.

Ниндзя и самурай — это противоположные полюса идеальной антитезы, но оба они черпают воду из глубоких источников силы, оба способны превратиться в ужасных мутантов, ничуть не похожих на изначальные великолепные образы. Скрываясь в философском лесу где-то на полпути между идеалом самурая и идеалом ниндзя, находится воин, который знает, как избежать рабства моральных императивов, не превращаясь в наемника, лишенного достоинства.

Искатели

Как сказал бы король Артур, «ныне снова должен я отправиться со своими рыцарями на защиту того, что было, и мечты о том, что могло быть». Романтизм, которым окружен миф о группе мистических героев, сражающихся со злом во имя добра, всегда порождал легендарные фигуры. Это и шаолиньские монахи-воины, и рыцари Круглого стола, и дже- даи, и члены Братства Кольца. Они услышали призыв, ответили на него и встретились. Поиск объединил их в духовное братство искателей силы.

Принадлежность к племени искателей — всегда результат выбора. Никто не рождается шаолиньским монахом или рыцарем Круглого стола. Для того чтобы стать одним из них, нужно услышать призыв. Это один из самых классических воинских мифов, которые касались сердца коллективного воображения: элитная группа героев, объединенная общей целью.

Подобно истинным воинам-рыцарям, группа искателей выполняет две задачи. С одной стороны — их внутренний поиск, цель которого — Грааль личного просветления; постоянный поиск самосовершенствования, который заставляет их не соглашаться на цели, о которых обычные люди только мечтают. С другой стороны — путь воинствующего бодхисатвы. В Махапаринирвана-сутре написано: «Если просветленные существа практикуют повседневную терпимость и потому не останавливают злых людей, позволяя им преумножать зло... то эти просветленные существа на самом деле демоны, а не просветленные существа». Среди монахов и рыцарей эта идея находит широкую поддержку. Во многих частях света никто не видит противоречия в том, чтобы посвятить себя духовности душой и телом и в то же время сражаться со всевозможными формами зла. Напротив, в этом случае борьба со всем, что нарушает естественную гармонию жизни — это прямое следствие духовного видения мира. Боевые искусства были не более чем продолжением духовности. Религия, философия, целительные техники и боевые искусства — все это было ветвями одного и того же дерева, предназначенного для того, чтобы улучшить общее качество жизни.

Но призрак ханжеского фанатизма стучится в дверь. Сочетание чувства религиозного долга и боевых инстинктов может проложить путь к очень нездоровым тенденциям. Образ миссионера с библией в одной руке и винтовкой в другой — одно из фундаментальных извращений, порожденных плохим сочетанием духовности и воинской философии. Нет ничего хуже, чем готовность отрубать головы только потому, что ты считаешь это миссией, порученной тебе богом. Считая, что их путь — единственно верный, и что любой, кто ему не следует — посланник сил зла, религиозные воины часто не стесняются убивать тех, кто выбирает другие ценности. Буддистская мудрость шаолиньских монахов и поэтическая сложность рассказчиков саги о короле Артуре не дали им стать жертвами фундаменталистского безумия. Но христианские крестовые походы, исламские бомбисты- самоубийцы и ученики преподобного Джонса напоминают нам о том, что происходит, когда искатели сбиваются с пути.

Отшельник

Отшельнику посвящается всего несколько строк, потому что ему не нравится многословность. Если бы существовала церковь боевых искусств, отшельники были бы ее святыми. О них известно очень мало. Их окружают тайны. Но у истоков многих боевых искусств стоит фигура отшельника. Он появляется на заре, еще до того, как у стиля начинается история. Его история туманна, как появление призрака, который передает сокровища знания, прежде чем снова исчезнуть. История начинается только после того, как странствующий воин наткнется на одного из таких лесных мистиков, разделит на несколько лет одиночество отшельника, став его учеником, а потом вернется в мир, чтобы учить новому знанию.

В китайской военной традиции отшельником часто оказывается одинокий даос, который живет в горах в обществе животных и стихий. Природа учит его путям просветления и бессмертия. Наблюдая за схватками диких животных, он изучает техники боя, неизвестные людям. Мирские дела не имеют для него значения, потому что он отошел от истории, чтобы танцевать с вечностью. Он живет в параллельном мире, который не следует законам человеческого общества. Он больше не принадлежит к тому, что принято считать человечеством.

Это его дар и опасность. В шаманской истории говорится, что ученикам, которые научились переходить из человеческого тела в тело оленя, очень легко разучиться возвращаться на человеческий уровень.

Часто отсутствие опыта заставляет их забыть купить обратный билет. Шаманы говорят, что в сознании оленя нет желания возвращаться в человеческое тело, так что плохо подготовленные ученики застревают в нем навсегда. Отшельника, который теряет равновесие, ожидает опасность подняться так высоко, что он забудет о земле. Слишком большая сила ослепляет. Вместо того чтобы учиться передвигаться между двумя мирами, он отправляется в одну сторону, в нирвану, где нет места для мягких объятий прекрасной женщины или концерта Pearl Jam.

Ронин

Дата добавления: 2015-10-31